е никогда уже так сильно не повторялся.
— Недоносок! Подойди к проёму. Встать, я сказал!
Мне хотелось сломать челюсть этому гадёнышу.
— Эй, Прокуратор!
Из смежной избы раздался голос Эффа. Пузатого негра-американца. Учёного идиота, болтливого, как робот-секретарь.
— Эй! Не зли пацана. Только бестолку мозги себе подпалишь. Эй, Прокуратор!
Зря я пульт не взял! Зря! Нарушение инструкции, кстати. Но реплики Эффа пришлись к месту. Появился повод сделать шаг назад и строго спросить:
— Чего тебе, шлак?
— Иди ко мне. Прокуратор, мне поручено тебя настроить. Это важно. Иди. От твоего правильного настроя зависит наш дальнейший путь...
— Наш?! Ты сказал «наш»?
— Конечно. Мы нужны только лишь для того, чтобы найти...
— Заткнись! — я наперёд знал, что он скажет. Идиоты, словно сговорившись, все разом помешались на одной-единственной бездарной фразе.
— И всё-таки он есть!
Пришлось зайти к толстяку в избу. Дать ему как следует наощупь. Тёмного негра в тёмной комнате я изловил без труда. Бац-бац! Ручная работа! Ха-ха! Мой собственный ошейник вел себя при этом нормально — могу изметелить кого хочешь, просто так, без агрессии, так что, ни один шар-сторожевик не отреагирует. Это искусство приобретается не сразу. Спокойным быть нужно. Как камень. Доброжелательным даже. А что? Многих на зоне в драках губит собственная злобность. Дураки! Сами себе головы поотжигать готовы.
Утомившись и удовлетворившись, я пальцами пощупал у обмягшего толстяка под его ошейником. Оценить опасность. Если ответная агрессия — то появится сукровица из-под предупредительных ожогов. Надо же! Кожа нисколько не пострадала. Толстяк был безобиден, как мёртвая корова.
— Садись, Прокуратор, — потихоньку он отдышался и мирно так залепетал, словно брат невесты на свадьбе. — Ну, в какой-то мере это и твоя свадьба, Прокуратор! Дай мне твою руку...
Чёрт! Попал, называется. В сборище недоутилизированных идиотов, которые читают мои внутренние формулировки с той же лёгкостью, с какой я тяну тексты из своего слухача.
— Дай мне твою руку. Нужен простой контакт. Давай, так будет намного легче поднять и провести твоё зрение над полями и горизонтами смысла. Ты ведь за этим охотишься, конструктор? Попробуем видеть знание, а не глотать его кусками, как ты привык, пережёвывая добытое в «обдумывании», и кормя потом этой полупереваренной отрыжкой твоё ненасытное и не взрослеющее племя.
На всякий случай я двинул в темноту ещё разок. Негр сплюнул на пол зубами. Я понял это по его неторопливой тщательности, с какой он избавлялся от неожиданной помехи во рту.
— Не отвлекайся, Прокуратор. Никто здесь не сомневается, что ты отлично знаешь: что делать? как делать? что применять? Это неплохо. Без определённости тебе не выжить. Но скажи, знаешь ли ты: во имя чего? А?
Нападение было коварным и неожиданным. Он пробил моё равновесие. Подобные мысли карались без предупреждений и полумер. О чём я и догадался немедленно по запаху паленины, идущем от моей собственной шеи. Чёрт! Ну, не мог же я в самом деле просить Батю снять блокировку с анализатора моих мыслеграмм. Общение с пророками становилось не таким уж и безобидным занятием.
— Успокойся! Дай руку и обними меня... Не бойся обнять. Я помогу тебе в путешествии, — возможно, лишь вследствие контузии я выполнил его просьбу.
Изба №3.
Эфф. Идентификационный номер LS-8251146132887. Натуральнорождённый. Страна происхождения — Северная Америка. Основная профессия — дистанционный лектор. Учёный-энциклопедист. Твёрдый мистик, придерживающийся доктрины «динамичных идеалов» — постоянно изменяемых мотивов жизни людей. Владеет художественными методами и приёмами дистанционного изменения сознания. Академик, философ. Во время своего ареста успел призвать (по слабоконтролируемым учебным каналам) к неповиновению власти значительную часть населения, получающего базовое идеологическое образование. Затраты на нейтрализацию нанесённого ущерба значительны. Состав преступления квалифицируется как: а) клевета и разрушение святынь; б) распространение заведомо ложной духовной и интеллектуальной информации в среде истинно верующих. Характерная цитата из последнего слова на суде: «...приходил к людям и лживым, искажённым текстам давал свет неискажённого знания». Арестован и осуждён по ходатайству Святой Церкви.
Мера наказания — высшая.
Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы!
Стало светло. Стало светло без света. Лучше не скажу. Пророк сидел на своём камыше с выбитыми зубами. А я... Меня рядом с ним не было. Тело исчезло. Моя точка наблюдения находилась где-то под потолком, слегка со стороны. Поророк сидел как сидел. А я, должно быть, превратился в ту крылатую мелкую мразь, которой никогда не подняться выше бетонной плиты. Потолок бесконечно тянулся вдоль, убивая всяческую надежду долететь когда-нибудь до его края. Биться об него головой тоже было пределом глупости. И тем не менее, я это делал. Пророк меня видел. Он смотрел умильно, как восторженный собаковладелец смотрит на косолапое своё чадо, только что родившееся, первое в помёте, сразу же пробующее ходить, вместо того, чтобы ползать.
— Ты отличный разрушитель! Самый лучший! Тобою гордятся многие миры.
От этих его слов в животе у меня заныло. Если, конечно, у мелкой крылатой мрази, вроде меня, есть живот. Туда как будто снаружи вставили осиновый кол и стали на него давить. Каждое слово Эффа увеличивало это давление. Вот-вот судорожно сжатые мышцы не выдержат, кожа лопнет и кол войдёт внутрь беспрепятственно. Я отчаянно сопротивлялся.
Эфф нараспев мечтательно говорил:
— Представляешь, Прокуратор, всю свою жизнь я мечтал написать одну-единственную книгу. Книгу книг. Это была бы книга без слов! Понимаешь? Без слов! Ты ведь догадываешься, что словами хорошую книгу не напишешь, да? Книга без слов! Моя самая заветная мечта! Прокуратор, я написал очень много книг. И в каждой из них — только слова, слова, слова... Я ничего не успел! — но, судя по виду, пророк ничуть не сокрушался. Практическое фиаско — идея невозможности выразить непрерывную и неповторяемую текучесть мира в застывших знаках — его, кажется, веселило и забавляло. Эдакое поражение с «плюсом». По разбитым губам блуждала улыбка полного удовлетворения.
Захотелось врезать придурку дополнительную порцию моей науки. Но... оказалось нечем. Кулаки отсутствовали. Я был целиком в его власти.
В моей голове тоже возникли соответствующие образы. «Книги без слов» — чипы-программаторы, личное перекодирование, гарантия заданных свойств клонов, выращенных из генных заготовок...
— Это похмелье! — заявил Эфф, который говорил со своей подстилки нормальным образом, открывая рот и извлекая из шепелявого рта вербальный поток. Меня он слышал каким-то иным способом. Рта у меня тоже не оказалось. Я только трепыхался и бился головой обо что-то твёрдое. Отчего в голове изрядно гудело. — Похмелье! Фантазию, получившую доступ к каким-нибудь технологиям, всегда тошнит от себя самой. Фантазию прежде нужно хорошенько воспитывать, чтобы знать, как ею управлять и где у неё педаль тормоза.
После чего пророк завалился на камыш спать а я так и остался болтаться под потолком неизвестно в каком виде. На мои мысленные угрозы и вопли уснувший Эфф не реагировал.
Утомившись безмолвно и бесполезно орать в безмолвном мире, я тоже... уснул.
В дважды уснувшее воображение влетел снаряд осколочного действия и рванул. Как шизофреник, не контролирующий скачущие перед ним образы, я зачарованно созерцал «осколки смыслов». Они мелькали и кружились, как узоры в калейдоскопе. Складывались в чарующие симметричные фигуры и тут же рассыпались. По отдельности каждый осколок представлял из себя обособленную смысловую игрушку, которую пытливый мозг мог «грызть» хоть до скончания века. Однако все вместе эти осколки представляли из себя колоссальную бессмысленную свалку, не имеющую общего стратегического смысла и замысла. Впрочем, замысел, пожалуй, можно было усмотреть: в такой свалке любой заигравшийся интеллект тонул навсегда. Сам становился частью фантастической помойной ямы чьёго-то жестокого разума.
Вспомнилась юношеская мука, когда клон-проповедник впихивал в мою голову из толстой-претолстой книги смысловую белиберду, устроенную по своему воздействию примерно так же.
— Ты любишь разрушать? — самостоятельно спрашивала внутри меня одна мысль другую.
— Да! Я обожаю разрушать! — отвечала ей мысль-подружка.
— Молодец! Только не делай этого с наслаждением. Или не вовремя.
— А как же тогда делать?
— С любовью!
— А как угадать это самое «вовремя»?
— Любовь подскажет.
— Прокуратор, ты знаешь, почему пророков не ведут напрямую в скан-карцер?
— Почему?
— Потому что от прямого подключения они дохнут! Ха-ха-ха! Нужен долговременный живой буфер-контакт. Это — ты, Прокуратор! Ха-ха-ха! Добровольцы из мира свободы могут говорить лишь с добровольцем из мира тюрьмы. Ха-ха-ха!
— Контейнер! Контейнер! Контейнер-амфибия!
— Кто контейнер?
— Ты контейнер! Ха-ха-ха!