На стр. ГЛАВНАЯ...... на стр. ИНАКОМЫСЛЯЩИЙ 

 

Лев РОДНОВ

 

МЫСЛИ

 

 

          Обыкновенность природы есть ее главное чудо.

 

          Искусство творца только выиграет от встречи с искусством судьи.

 

          «Довольный собой» обычно имеет для этого повод, — набранную «массу» и скорость жизни. Его движение лишено ускорений — это «рантье» инерции.

 

          Изобилие и нищета могут одинаково портить душу.

 

          Не желающий раздавать свою жизнь, жаден и в меньшем.

 

          Если родительское предложение опережает спрос, то в результате получается хилое существо с ядовито-бледной душой-недотрогой.

 

          В умении отказать заключено искусство настоящей помощи.

 

          Проигравший уничтожает идолов. Переросший своих идолов, становится к ним снисходителен.

 

          Круг слов рассечен лезвием тишины: по одну сторону от разреза — слова, живущие мгновение, по другую — слова, живущие вечность.

 

          Для неподвижного слуха молчание — демон.

 

          Лужица однажды сказала: «Разве можно меня не любить?! Посмотрите! Во мне отражается целое небо!» Небо услышало и веселым ураганом наклонилось так низко, как только могло: «Где ты? Я ничего не вижу!»

 

          Нужен «экстрасенс для экстрасенсов». Несчастным надо помочь вернуть утраченное — стать обыкновенными.

 

          Прощение долгов — это усугубляющее наказание: грязь совести становится радостной.

 

          Слабый дважды слаб: в себе и в том, кого он соблазнил своей убогостью.

 

          Искусство не в том, чтобы суметь дать ответ. А в том, чтобы играть вопросами. Чтобы каждый присоединившийся нашел свой ответ.

 

          При встрече с настоящим Учителем ты всегда видишь однообразного Учителя и — разного себя.

 

          Любой человеческий абсолют состоит из условностей.

 

          Вошедший в царствие Твое, из своего — выходит.

 

          Надежда умирает последней, потому что убивает первой.

 

          Сильное слово — тихое.

 

          Я — это дом, в котором в разное время жили и работали всевозможные личности: родители, друзья, любимые, учителя, люди из прошлого и мечты из будущего, наставники в настоящем. Все они куда-то исчезли к сроку моей зрелости, оставив в доме лишь пыль с подошв своего существования…

 

          Творчество, которое на языке, живее творчества, которое на бумаге.

 

          Коммунизм возможен в отдельно построенной личности.

 

          Тропинок тысячи, вершина — одна.

 

          От себя не убежишь. Можно только подняться.

 

          Естественность безотчетна и неподсудна.

 

          Ты видишь правильно, если отличаешь «пробу сил» от «демонстрации силы».

 

          Не трогайте слабых! Они виноваты в том, что слабы, но больше, чем сами себя, никто уже их не накажет.

 

          Точка опоры — это не более чем посох: сносившийся нужно отбрасывать прочь без сожаления. Вечность опирается на миг. Точку опоры полезно иметь при толчке, но она не нужна при свободном полете.

 

          Потомки благодарят за то, на что современники обижаются.

 

          Шиворот-навыворот — это когда ты не живешь, а «стараешься жить».

 

          Как ты терпелив к озорующим детям, так и бог к тебе!

 

          Человеческое достоинство очень любят защищать имитаторы и спекулянты: чужое — с трибуны, свое — в суде.

 

          Нет нужды стараться «выразить», сколь мудра и прекрасна Природа. Она давно и с успехом это сделала сама.

 

          Сравнивая живого дилетанта с ученым профаном, я прихожу к выводу: лучше чувствовать, не зная, чем знать, не чувствуя.

 

          Гармония — это когда чувства ровно столько, что оно удерживает знание от болтовни, а знания ровно столько, что оно удерживает чувство от безумия и хаоса.

 

          Самоедство — это частный случай людоедства.

 

          Мечта должна жить вдали от ремесел. Иначе ремесла разорвут ее на части!

 

          Любой этап творчества уязвим и видим в своей искусственности, поэтому легко превращается в товар. Истоки творчества неуловимы для цены. Неуловимыми должны быть для нее и результаты. Продажное — это творчество, не доведенное до конца.

 

          Хочешь отпустить рукопись-птицу? Тогда безразлично, где дать ей волю? Птице нужна, действительно, воля, а тщеславию — жест.

 

          До тех пор, пока человек будет заботиться о «пользе», он будет вредить.

 

          Всегда два голоса зовут тебя: громкий — голос суетной жизни и тихий — тот, что звучит выше суеты. Всегда два голоса звучат в тебе: громкий — это голос твоей непоседливой жадности, и тихий — это голос ее усталости.

 

          Став «невидимкой», ты сможешь находиться среди людей, не возмущая их своим присутствием, не мешая мыслить и чувствовать им так, как они обычно привыкли это делать; только «невидимка» видит то, как люди живут, а не то, как они играют.

 

          Добрый человек сначала делает дело и только потом, если второе не мешает первому, — делает деньги.

 

          Общение — это вид движения. Подобно тому, как магнитная головка считывает с движущейся магнитной ленты информацию, «считывает» один человек с другого его «запись» — жизнь. Информации не содержат только «замершие».

 

          Чем удобно «темное прошлое»? Тем, конечно, что на его темном фоне прекрасно видно всё самое светлое. А чем замечательно «светлое будущее»? Уж не тем ли, что там отчетливее просматриваются наши самые грязные мечтания?!

 

          Хороший человек получается только в том случае, если удается в нем одном соединить и пессимиста, и идеалиста.

 

          Если ругают твоего ребенка — ругай себя. Если ты хорошо и с пользой поругал себя, то ребенка ругать больше не будут.

 

          От сотворения мира — это значит: от сотворения себя.

 

          Слово — это семя судьбы.

 

          Мы учимся, не внимая, а подражая. Изречения сами по себе пусты: значима лишь собственная попытка изречься.

 

          Сравни, как по-разному растут деревья-одиночки в свободном поле и их собратья — в тесном лесу. Там, где много света и простора, хорошо сохраняются и растут нижние ветви, а ведь это — побеги детства и юности когда-то… В тесном лесу всё прошлое отпало — лишь голый, высокий ствол, до световых разливов дотянулась лишь теснимая со всех сторон крона… В одном случае ростки юности становятся самыми мощными ветвями дерева, в другом — они давно умерли, стали мусором, сгнили. В тесноте настоящее не уживается с прошлым.

 

          Работать с деньгами опасно, так как они могут прилипнуть к рукам и погубить. Работать с духовными ценностями не менее опасно, так как они прилипают к душе.

 

          Мы ненадолго и не на много отличаемся друг от друга, попадая в настоящее; в прошлом и будущем мы все равны.

 

          Спокойствие не знает ни страха, ни смелости. Страх и смелость — лица отчаяния.

 

          Гражданский и служебный долг бывают отличны друг от друга не меньше, чем гений от дебила.

 

          Не учебник, а среда формирует личность. Многие стремятся к продолжению учебы не по мотивам жажды знаний, а в поисках атмосферы. Важно не то, сколько ты съел хлеба и оттого вырос, а с кем и где ты это делал.

 

          Формулы жизни сконцентрированы в банальностях.

 

          Интуиция — это инструмент здравого смысла.

 

          Если дураку сказать, что он умён, то на его лице поселится маска ума.

 

          Желание и Убеждение — пропойцы: утром их жажду утоляет роса, вечером — кровь!

 

          Ведет ситуацию тот, кто не мешает ей идти за собой.

 

          «Всё равно!» — так говорят либо от недостатка силы, либо от её избытка.

 

          Отражение посмотрело из зеркала на оригинал и поморщилось…

 

          Счастье добывается двумя способами: можно за ним бегать, но можно и высидеть.

 

          Загадка природы целиком состоит из намеков и отгадок.

 

          В битве с развратом воображение падает первым.

 

          Кто-то невидимый купается в моих жадных мыслях, как в роскоши. Кто-то невидимый умирает в моих сдержанных чувствах, как в бедности.

 

          Жизнь и Смерть. Если скормить их друг другу, то голод души утолится.

 

          Разве от работы устают? Устают без работы!

 

          Если тебя жалеют — виноват в этом ты сам.

 

          Если бог любит чудище — появляется человек, если бог любит человека — появляется чудище.

 

          Ложь — величайшая сила. Поэтому она всегда притягивает тех, кто любит силу.

 

          Всесильный одинок так же глубоко, как одинокий — не всесилен.

 

          Люди на земле никогда не бывают «зрелыми в меру»: «незрелые» говорят больше, чем знают, а «перезревшие» — наоборот.

 

          Хорошо, когда свою земную жизнь ты украшаешь неземными чудачествами.

 

          Холодный, хитрый Уж притворился мудрым Змеем. Вот только жала у него — не было! А мудрость, лишенная жала, бесплодна.

 

          Любовь к шикарным жестам — почерк слабости.

 

          Невидимое осматривают «отсутствующим» взглядом.

 

          Природа — великое зеркало: этому отражению доверяешь больше, чем себе.

 

          Слепая надежда обессиливает волю.

 

          Судьей и палачом и адвокатом в одном лице может быть только совесть.

 

          Счастье и беда могут быть одинаково голосистыми: им нравится, когда на них смотрят.

 

          Любовь и ненависть близки, поэтому и пороки у них общие.

 

          Труднее всего пробиться к истине сквозь дебри знаний.

 

          Честный говорит: «Я», нечестный: «Мы».

 

          «Я убежден!» — это не аргумент, а заклинание.

 

          Известное — наша тюрьма, неизвестное — наш тюремщик.

 

          Власть над людьми имеет не тот, кто говорит: «Надо!», а тот, кто отвечает на вопрос: «Почему?»

 

          Человек без надежды действует мгновенно и безошибочно.

 

          Жизнь без надежды — это еще одна форма свободы.

 

          Молодая надежда всегда убивает старую.

 

          Сильные чувства часто приводят к их бездарному выражению.

 

          Тонкие наблюдения не переносят никакой дрожи: ни внутренней, ни внешней.

 

          Союз женщины и мужчины — это союз воды и огня: огонь разрушает, вода успокаивает. Как далеки нынешние союзы от идеала! — Вода разрушает, огонь успокаивает…

 

          Есть только два неба — твердь под ногами и бесконечность над головой: всё остальное — ветер иллюзий! Мыслимо ли представить хотя бы травинку, отказывающуюся расти из-за того, что она одна-одинешенька на белом свете?! Ей вполне достаточно самой себя, чтобы между твердью и светом произошел акт посредничества — жизнь. Травинка и в одиночестве будет радостно зеленеть, пускать корни и тянуться к солнцу — точно так же, как делала бы она это на лесном лугу, в густом соседстве. Чтобы расти, травинке достаточно иметь себя, быть собой. Прекрасный пример, не правда ли?

 

          Суета — это взрыв, растянутый во времени.

 

          Жить для себя, но — во имя других. Этой философией вооружены и те, кто нападает, и те, кто защищается.

 

          Удивительно! Деньги подобны совести: их наличие проявляет человека. Правда, деньги проявляют темную сторону личности, а совесть — светлую. Или поэтически: совесть проявляет день человека, деньги — его ночь.

 

          Формула жизни: да или нет. Да — потому что есть то, что мы называем действием. Нет — потому что ничто не повторяется.

 

          Учитель преднамеренно похвастал: «Смотрите! Я нахожусь в грязи, а она ко мне — не прилипает!» Ученики восхитились и, чтобы испытать себя в подобии, попрыгали в грязь, и она к ним прилипла. Потому что победило не учение, а хвастовство.

 

          Жалость должна уметь быть разящей. Скольких возвысила смерть и скольких погубила пощада!

 

          Бесконечность любит прятаться в чем-нибудь ограниченном.

 

          Мечтать коллективно нельзя! Мечта — это самый опасный из экспериментов; проводите его лишь на себе и при закрытых дверях. Коллективные мечтания неизбежно превращаются в чуму: чуму фашизма, большевизма, чуму ритуала… Лучше сойти с ума в одиночку, чем всем племенем. Потому что здоровое племя дурачка и прокормит, и вылечит. И наоборот: даже самый здравый одиночка будет смят и поглощен очумевшими от коллективной мечты соплеменниками.

 

          Агрессивность рядится в одежды благородства.

 

          Застывшая идея высшего — это апофеоз свободобоязни.

 

          Не беда, когда барин гуляет по-простому. Беда — когда плебей барствует.

 

          Если смотришь сверху вниз — тебя подстерегает надменность, если снизу вверх — ненависть.

 

          Дарить себя людям? Что ж, благородно. Главное — чтобы это не вошло в привычку, а то иссякнешь и будешь дарить людям обман.

 

          Ложь, сумевшая уверить себя саму в своей правоте, называется убеждением.

 

 

          Когда видят в целом — смеются, когда только часть — насмехаются.

 

          Избавиться от своих завоеваний куда труднее, чем их приобрести.

 

          Грубый может рассчитывать только на грубую победу.

 

          Каждый мыслящий человек — это точка природы, в которой сосредоточены мириады закрытых, бессловесных «замочков» — многочисленных тайн и законов мира. А изреченное слово — это «ключик», которым открывается тайное. Со временем ключики становятся универсальными: любое слово открывает любые «замки».

 

          Возможно, скромность вредит делу куда сильнее, чем наглость.

 

          Логика — это прокрустово ложе для фантазии.

 

          Время жизни чувств часто оказывается короче времени жизни тела.

 

          «Пойду, поищу для себя лучшей доли», — говорит русский человек, а найдет, что искал, и опять скажет: «Пойду, лиха для себя поищу».

 

          Прачка История знает: кровь хорошо отстирывается, особенно — собственная кровь.

 

          Можно ли человека сделать счастливым? Да, если ты сможешь накормить птицу насильно.

 

          Руками человек опустошает землю, разумом — небо.

 

          О простом нужно говорить ясно, а уж о сложном — тем более. Нехорошо, когда сложность восприятия опирается на сложность изложения.

 

          Есть «хорошие» богатые и «плохие» богатые, есть «хорошие» нищие и «плохие» нищие. Но хорошего богатого испортить труднее, чем хорошего нищего.

 

          У каждого явления два крестника — тот, кто обнаружил явление первым и тот, кто подвел итог.

 

          Друг, уехавший в деревню из города, через два года сказал: «Суета во внешнем мире создает суету в мире внутреннем». Еще через два года он добавил: «В городе так: на работе — мысли о работе, дома — мысли о доме. В деревне так: мысли — всегда о доме. Потому что в деревне домашнюю работу нельзя отложить на завтра, потому что здесь всё живое — дети, старики, скотина, растения…» Еще через два года он сказал: «Я постоянно ощущаю здоровье вокруг себя. А ты?.»

 

          Неодухотворенная жизнь крутит колеса смерти.

 

          Кому «дано» не поймет того, кто «ищет».

 

          Сказать, что мы готовы к завтрашнему дню — это значит сказать, что мы готовы себя порушить.

 

          Один христианин сказал мне: «Если не получается жить по правде, то хотя бы подражай ей: подражание правде — это уже правда!»

          Я стал подражать: «Пусть молитва моя никогда не будет: о мести, о желчи, о крови, о плоти, о выси, о себе или боге, — пусть она будет подобна шуму листвы на ветру…»

 

          Обида, как Солнце: вблизи жжёт, издалека — ласкает.

 

          Ищешь обиду — найдешь болезнь.

 

          «Сказать по поводу» — значит, уничтожить повод. Если повод остается, значит — не сказано.

 

          Слово поддерживает порядок внутри меня, а Цифра заботится о порядке вещей вокруг.

 

          Земная жизнь людей — это «домашнее задание», сочинение на заданную тему: «Каким я себе представляю Человека?»

 

          Не путешествуй с надеждой — вернешься в разочаровании.

 

          Изречение исцеляет единицы, внимание — множество.

 

          Святой — это точно такой же человек, как и все, только не умеющий обижаться.

 

          Точка — общие, универсальные «воротца» между всеми измерениями. Точка, ничто — это единственное место, где сходятся миры.

 

          Во всей стране жили сплошные Зеркала, но сколько они не смотрели друг на друга, ничего не видели, а ведь так хотелось получить ну хоть какое-нибудь изображение. Правда, имелся в стране один Истукан, но к нему за изображением могли приблизиться только самые важные, самые избранные Зеркала. Они получали от Истукана его образ и несли его, счастливые, другим, менее важным Зеркалам, а те, в свою очередь, другим, еще менее важным Зеркалам — и так далее. Вся страна Зеркал носила в себе единственное изображение — незабываемый образ Истукана. В книгах этой страны было написано: «Совсем не обязательно иметь счастье — достаточно его показывать». А что Истукан? Он, кстати, куда бы ни посмотрел, в какую бы сторону ни направил взгляд — всюду видел одного лишь себя. И это тоже было его счастьем. Здесь все считали себя счастливыми. А когда Истукан подгнил и упал — горе в Зеркалах тоже было общим и одинаковым. Некоторые Зеркала даже разбились от горя. И это всё повторялось много-много раз. И стало историей страны, которой Зеркала гордились.

 

          Порочная бедность — порок.

 

          Легче взять откровение, чем дать его.

 

          Посмотрите: духовный голод люди утоляют своими же духовными детищами… Это — каннибалы духа!

 

          Мое сердце готово разорваться от того, что любит всех, но оно не сможет разорваться, потому что каждый хочет, чтобы любили только его.

 

          Кандалы ореола держат и после смерти.

 

          Бог — самый нестрогий Учитель.

 

          Человек неуязвим в пределах своей добровольности.

 

          Здоровое тело не знает врачей, здоровая душа — кудесников.

 

          Мужское пьянство и безумие модниц — суть одного и того же людского «алкоголизма»: одни заняты фальшью своего внутреннего содержания, другие — фальшивой внешностью. Гармония покидает ненасытных.

 

          Как подготовиться к голоду? Логично предположить: голодными тренировками. Но многие предпочитают наихудший вариант: предчувствуя голод, встретить его в последнем обжорстве.

 

          Милость и природа одинаковы: неиссякаемо терпеливы и неуязвимо беззащитны.

 

          Боль тела заставляет спасать шкуру. Боль души заставляет спасать душу.

 

          Различными религиями можно пользоваться так же, как хороший плотник пользуется в работе набором различных инструментов. Бог от этого только выиграет.

 

          Нарисованный Айсберг был женщиной. Видимая часть: нарисованные глаза, нарисованные губы, нарисованные щеки… Невидимая: нарисованные чувства, нарисованный ум, нарисованная жизнь… В нарисованном море Айсберг чувствовал себя прекрасно, а вот в настоящем — таял.

 

          Стандарты в стране изменились. На этикетках написано что-то вроде: «Бочка меда. Допустимая концентрация дегтя 99 процентов».

 

          Человечек — это сосуд, который течение жизни время от времени наполняется новым содержанием, выплескивая безжалостно старое. Тот короткий промежуток, когда кувшин пуст, называют безвременьем, бездуховностью.

 

          Назови три своих главных богатства. А теперь назови три свои главные нищеты. Догадался ли ты, что три твоих главных богатства — это три твои главные нищеты?!

 

          Если доброта кричит, значит, она прощается.

 

          Не злоупотребляйте продуктами культуры!

 

          Обучение происходит не тогда, когда учитель говорит, а тогда, когда он тебя слушает.

 

          Настоящая помощь всегда невидима.

 

          Вселенная внутри меня и вселенная вокруг говорят на одном языке. Но я — переводчик — его не всегда понимаю.

 

          Иллюзии — вот начало и конец всего!

 

          Личный ум — это собака на пороге дома, она сторожит мысли: либо никого чужого не впускает вообще, либо впускает, но не выпускает обратно.

 

          Воспитанная свобода — это умение находиться в покое при полном отсутствии каких бы то ни было ограничений.

 

          Не жалей украденного. Твои деньги пошли на уплату за погибель воровской души.

 

          Самоубийством кончают либо от невозможности стать человеком, либо от невыносимости быть им.

 

          Впереди тебя — пустыня, созданная из твоего прошлого.

 

          Говорящего принимают за своего только говорящие так же; внимающего назовёт «своим» любая вера.

 

          Обманут не тот, кто обманут, а тот, кто жалеет себя, обманутого.

 

          Прагматик слеп перед сутью, как часто бывает слеп перед формой и целью видящий суть.

 

          В мужчине живет прирученный дьявол. В женщине живет — дикий.

 

          Коллективные усилия умников порождают коллективные глупости.

 

          Если ты хочешь от мира простоты, — отдайся ему, если желаешь сложности, — обладай им.

 

          Мирок всегда готов стать отравителем мира.

 

          Нет нового сказанного, есть сказанное по-новому.

 

          Педагогика — это не постановка задачи, а согласие с ситуацией: дети еще слабоумны, а взрослые уже малодушны.

 

          Познание взаимоуничтожаемо.

 

          Художник сказал: «Хочется сделать что-то такое, что нельзя присвоить».

 

          Телом ты заплатишь за слово, душой — за молчание.

 

          Порядок в обществе и его культура, несомненно, связаны очень глубоко. Например, с тех пор, как порядок в России стал обеспечиваться с помощью мата и насилия, культура «нахваталась» того же.

 

          Если о самых обыденных и невыразительных вещах ты умеешь говорить, как о великом и божественном, значит, действительно, бог есть.

 

          Религия — это пристань, а жизнь — пароходик. Они иногда встречаются.

 

          «Я никогда не буду готов полностью», — эту правду я говорю другим; однако себя убеждаю: готов всегда.

 

          Будущее — всегда заложник прошлого и жертва настоящего.

 

          Воображение — наиболее ловкое средство в руках самообмана: оно воодушевляется яркими картинами прекрасного будущего, оно утешается пасторальными иллюзиями прошлого, и поэтому так пустынно бывает его настоящее.

 

          Бог тела называется здоровье, здоровье души называется Бог.

 

          С возрастом женская глупость становится непривлекательной.

 

          Банальность — наиболее ёмкая формула жизни: от тебя зависит, насколько глубоко и сложно ты сможешь её расшифровать при необходимости.

 

          Бардак — это когда дисциплина снаружи крепче, чем дисциплина изнутри.

 

          Духовные дальтоники не ведают, что хотят.

 

          Страха, как и счастья, на всех не хватает.

 

          Настоящему певцу толпа подпевает, ненастоящий — подпевает толпе.

 

          Сюжет русской жизни: однообразно случайна.

 

          Сила личности опирается на ее слабости.

 

          Рабство — это сила вещей, превосходящая силу воображения

 

          Богатство обязывает работать, а бедность принуждает воровать.

 

          На мужчин не угодить: от умной жены они бегут, а глупую гонят.

 

          Великодушие предполагает обеспеченную избыточность дающего.

 

          Бездаря убивает критик, ремесленника лесть, а талант убивает себя сам.

 

          Впадают в детство единожды, а потом — лишь выпадают из него, кто как…

 

          В деле воспитания мужчина предпочитает пользоваться «направлением», а женщина — «рамками».

 

          Человек — это ствол, корни у которого растут с двух сторон: тело тянет земные соки, а душа — небесные. Глупее всего — руки: они всё время тянутся к пиле…

 

          Совесть не просыпается сама. В природе совести нет. За «включение» этого волшебного зеркала во внутреннем мире кто-то обязательно должен заплатить собой.

 

          Голова подобна улью, где роль пчел выполняют мысли; если их серьёзно потревожить, они начинают активно защищаться, жалить. Могут насмерть закусать!

 

          Огонь обжигает горшки, нужда обжигает горшечника.

 

          …90-летний старик-казах представился, кивнув на орденские планки, приколотые к пиджаку: «Полковник в отставке, контрразведчик, личный друг Сталина, верю в Бога, почитаю Коран. Бог един для всех! Надо, чтобы люди любили друг друга, а кто не хочет — того расстрелять!»

 

          Мудрость — это красивые заплатки на одежде, которую уже много-много раз носили.

 

          Красота привлекает самца, обаяние — друга.

 

          Надежды лучше всего растут на полях безнадежности.

 

          Богоискатели постепенно превращаются в «богоносцев».

 

          Ученый конечен: он переполняется предметом, перестает учиться и неизбежно начинает — учить.

 

          Разумен и свят — не одно и тоже.

 

          Вдохновение и отрешенность соотносятся так же, как неуправляемый плот и прекрасно оснащенный корабль; имея корабль, можно не задумываться о капризах океана, — можно целиком отдаться искусству вождения.

 

          Бесславный конец: погибнуть в битве с нянькой.

 

          Люди в духовном своем пространстве, как правило, неподвижны, поэтому всякий свободный человек, к иллюзиям не привязанный, их раздражает.

 

          Всё, что случилось, то и хорошо; строитель жизни прихотей не знает.

 

          Уроки сердца — не теорема: эти доказательства неповторимы.

 

          Пропасть между богатыми и бедными — это всего лишь диапазон возможностей.

 

          Характерность чего-либо или кого-либо легко проверить пародированием. Не характерное — не пародируется.

 

          Энциклопедию человеческого духа не удастся написать целостной картиной — это всегда будет мозаика, подобная мозаике ночного неба.

 

          Ветер времени непрерывно вздымает кипящий гребень бегущей волны жизни — здесь купается молодость.

 

          Гениально то, что легко и просто повторить практически, но невозможно до конца точно «вычислить». Таково, например, колесо.

 

          Ложь зарождается в мыслях: всё остальное — услуги чувств.

 

          Свобода людей не имеет начала, но имеет конец.

 

          Чем больше свободен бог, тем меньше его жилище.

 

          Пауки в банке едят друг друга по очень простой причине: им плохо и тесно.

 

          Сознательно делиться радостью — значит, давать ее взаймы. Радостью нельзя «делиться» — это неумышленная корысть. Радость есть безотчетное пребывание в ней. Как у детей.

 

          Силу духовного зрения легко проверить, попросив собеседника расшифровать поподробнее какую-либо из банальностей.

 

          Душа — это мир, в котором живут свои обитатели. Если мир не велик и не долог, обитатели его тоже мелки и примитивны, подобные тем, что появляются в летних бочажинах. Если мир велик и прочен, то богата и «фауна». Малый душевный мир умирает и возрождается с каждым новым сезоном; большой мир наследуем, — так, как наследуема душа народа, последовательно накопленная во многих поколениях.

 

          Сначала мы охотнее говорим «Да» — себе и «Нет» — другим, но со временем и опытом картина меняется на обратную.

 

          Хорошо, когда цена молчания в обиходе становится равной цене молчания в мыслях.

 

          Мрачные мысли — лучший фундамент для светлых начал.

 

          Кротость — вот самая главная сила женщины. Можно отобрать у нее красоту, дом, надежду, достаток, даже разум… Кротость, в отличие от надежды, относится к миру реалий, а не иллюзий. Феи из фурий не воскресают.

 

          Люди не уверены в завтрашнем дне потому, что не привыкли заглядывать вперед на тысячелетия.

 

          Подражание — оборотень вдохновения.

 

          Хула и молитва делают женщину слепой.

 

          Самое трудное — это изготовление «вечных» мыслей из «местных» материалов.

 

          Людской эталон порядочности не является строгим абсолютом: он может отклоняться от своего идеального состояния на некий безопасный угол, но не более критической величины, после которой возвращение к исходной порядочности уже невозможно. Просто я наблюдал, как хорошие люди, не стесняясь, воруют по мелочи…

 

          Деление на богатых и бедных начинается с расторопности.

 

          Мой друг сказал: «Я всегда возвращаюсь, чтобы исправить свои ошибки. Это и есть моя главная ошибка!»

 

          Или ты видишь больше, чем говоришь, или ты говоришь больше, чем видишь.

 

          Память о будущем и память о прошлом — разлученные близнецы.

 

          Там, где не выживет один дурак, выживает сборище дураков.

 

          Хочешь, чтобы светло было? Светись!

 

          Такая категория, как человеческая уверенность, — житель времени. Соответственно и люди делятся на: а) уверенных в завтрашнем дне; б) уверенных в дне сегодняшнем и в) уверенных во вчерашнем дне. Всё общество людей живет сразу: одновременно и в детстве, и в зрелости, и в старости. Зато каждый, независимо от своего отдельного, личного возраста, может выбирать: какой именно «уверенности» он будет служить. Поэтому встречаются и молодые старики, и старые юноши.

 

          Оживленные души встречаются не там, где обитают оживленные тела.

 

          Как это грустно: одноразовая жизнь.

 

          Проверь, до какой степени ты свободен: а) сам себе хозяин; б) сам себе царь; в) сам себе бог. Неужели ничего не выбрал?!

 

          Борьба с соперником не так хороша, как бой с тенью.

 

          Грубую нашу жизнь творцы обычно изображают через какое-либо изящество. А вот попробовали бы они выразить изящество жизни через грубость, жестокость, грязь и слепую стихию! Ведь именно с этого начинала природа, у которой будто бы есть ученики…

 

          Любовь и ненависть — лошади: одна вывозит за пределы ада, другая — за пределы рая.

 

          Возможно, ум — это нечто, что может распределяться по принципу сообщающихся сосудов. Совместная жизнь больших и малых приводит к тому, что дети становятся умнее, а взрослые неизбежно глупеют. Так, через неделю жизни с детворой в лесном палаточном таборе я, ни о чем не размышляя, со стопроцентным исследовательским интересом сунул палец в раскаленные угли догорающего костра: горячо или нет?

 

          Развитие мира катилось колесом, Россия жила — скачками. Людей насильно гнали к общему «светлому будущему», они чувствовали себя одной огромной родней. Наступила эпоха свобод: свобода страха — царица. Каждый бежит в одиночку к своему персональному светлому будущему. В этом новом соревновании мы становимся чужими, как никогда.

 

          «Я недостоин!» — скажешь ты, но это признание не увеличит твоего достоинства.

 

          Я был с ним вечно не согласен, он жил не так и умер зря: криклив, болтлив и не опасен — царь с головою без царя.

 

          Память не знает различий между живыми и мертвыми.

 

          Гений не страдает от непризнанности.

 

          Серьезность — дорога слабых.

 

          Ню. То же и с камнем, и с деревом, и с металлом — с любым материалом, который мастера раздевают по-разному: одни — до тиражируемой порнографии, другие — до неповторимого шедевра.

 

          Говорящее трепло менее оскорбительно, чем трепло слушающее.

 

          Лучше всех о нравственности может поведать только раскаявшийся преступник.

 

          Где быт, там и быТло.

 

          Говорят, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Ах, если бы оно так же научилось расставаться со своим будущим!

 

          Художник сказал: «Женщина! Я постоянно помню о том, что обязан тебе своим счастьем. Но не дай Бог, если ты станешь об этом напоминать!»

 

          Безглазый при движении пользуется палочкой, материалист — проектированием.

 

          У очень сытого и у очень голодного есть в мире общий родственник — это одиночество.

 

          Настоящая вера независима и подчиняется только свободе.

 

          На лице у женщин отражается внешняя порочность их жизни, у мужчин — внутренняя.

 

          Молодые эгоисты любят собираться в стаи. И если из этой стаи жизнь беспощадно выбивает одного, другого, третьего... то это мало отвлекает оставшихся от наслаждения жизнью. Знаете, как бьют тетеревов на охоте? Из укрытия, из шалаша! Во время токовища эти самовлюблённые фанфароны могут сидеть на дереве до тех пор, пока охотник не перещелкает их по одному; живые лишь удивленно-равнодушными взглядами провожают падающих товарищей до земли… И — вновь токуют! Не в этом ли, зачастую, кроется бессильная ненависть стариков к молодежи? Ведь уцелевшие старики уже давно «оттоковали» своё, зато теперь они хорошо слышат все подозрительные шорохи жизни.

 

          Попытка собрать воедино всех счастливых заканчивается, как правило, всеобщей трагедией.

 

          Поклонение недостижимому создает скуку.

 

          Начинающих поэтов нужно убивать такой фразой: «Отсутствие опыта и самостоятельных мыслей не компенсируется, голубчик, никаким вдохновением».

 

          Глупый хочет, чтобы весь мир узнал о нём, умному же хорошо и от того, что он сам знает о мире.

 

          Человек напоминает перевернутый айсберг: видимая его часть присутствует на земле, невидимая — в небе.

 

          Экономя на любви, вы рискуете заработать язву духа.

 

          Свежая власть означает амнистию. Молодая свобода имеет преступные мысли.

 

          Возраст и старость — не одно и то же: старость подразумевает качественность возраста.

 

          Можно отмахнуться от всего, кроме будущего — это единственная неизбежность жизни.

 

          Жизнь — лавина. Но от дикого камнепада жизнь людей отличается тем, что мы валимся не по правилам: и наверх, и вниз, и набок, поближе к дивану…

 

          Старая дева. Тёмная непорочность.

 

          Чем отличается тест от текста? Человек, «протягивающий» себя по тексту книги, вызывает в своем внутреннем эфире особое звучание, симфонию переживаний, музыку эмоций. А возможности теста подобны возможностям шарманки: мило, но очень уж однообразно.

 

          Пустая голова поймала как-то парочку мыслей. Но сразу выпускать их на волю не захотела, а решила подождать: пусть-ка парочка размножится… Не получилось. Мысли в неволе не размножаются.

 

          Горизонтальные морщины на лбу людей свидетельствуют о наличии земных тяжестей; вертикальные — следы от тяжестей небесных.

 

          Одни ищут правду снаружи, другие носят ее в себе.

 

          Ни одно из качеств человека не должно руководить другими качествами в нем.

 

          Художник сказал: «Не бойтесь испортить мне настроение, оно всегда плохое».

 

          Умирать боится лишь тот, кто боялся жить.

 

          Преждевременное и непомерное современники согласны принять лишь в обличии паяца.

 

          Знакомая поэтесса призналась: «Не могу больше! Давит провинция. Уезжаем с мужем в Питер, там я, возможно, смогу раскрыться полностью». Дай-то Бог! Хотя тайный внутренний насмешник тут же шепнул, что настоящая провинция находится в тебе самой, голубушка, а не вокруг, что мир полон примеров, когда иные деревенские затворники открывали в своем сердце не Питер, а столицу Вселенной!

 

          Мир — это огромное состояние по имени Мечта. Если это состояние разбить на акции, то получится удивительная картина: с детства каждому выдается полностью весь пакет акций — владей! весь мир — твой! Но за многое в жизни приходится платить, причем, не деньгами или временем, как часто кажется, а единственно — мечтой. Состояние тает. Счастлив тот, кто до старости сохранил свой «контрольный пакет».

 

          Художник сказал: «Видишь эту великую картину? Ты любуешься ей и только ей, ты сам весь принадлежишь этой картине. Знаешь, почему? Потому что у нее нет автора! А если бы ты знал его имя, ты стал бы еще любоваться и самим собой, точнее, тем, что ты знаешь больше других… Коллега! Оставь после себя дела, но сотри с них «строительные леса» — память о себе. Согласен?.. Нет?! Тогда берегись, после тебя семена твоего имени взойдут, как сорняк, и они закроют плоды дел бесполезной тенью».

 

          Художник сказал: «Смертные любят равенство».

 

          Секрет мудрости очень прост: любого считай умнее и лучше себя.

 

          Что мирянину радость, то святому печаль.

 

          Если на вопрос: «Что вас восхищает в жизни?», — респондент начнет перечислять предметы своего восхищения — это неполноценный человек. Он не смог сказать: «Всё!»

 

          Есть люди, которых ни в коем случае нельзя согревать похвалой — протухают мгновенно!

 

          Сегодня ночью видел странный сон. С милой мы ехали куда-то на телеге, запряженной тощей лошаденкой. И надо было ехать через лес. Но с условием: все наши чувства покинут нас. Я очень испугался, что когда мы выедем из леса, то не сможем вспомнить своих чувств, они потеряются, заблудятся навсегда. Поэтому пришлось срочно и очень много потрудиться: буквально законспектировать каждое чувство, каждый нюанс чувств на бумаге, нагрузить этими записями полную телегу, и только тогда, в каком-то страшном, жутком животном паническом беспамятстве, дико нахлестывая скачущую клячу кнутом, — прорываться через лес. А на той стороне — ослепительный свет, много воздуха, радость, возвращение сознания, памяти и — огромное, невероятное обновление и очищение всех проснувшихся наших переживаний. И я среди ночи проснулся. Милая спит на моем плече. Хорошо и сладковато-страшно. Лежу и думаю: надо бы конспекты сжечь…

 

          Слова «люди» и «добыча» неразделимы; «добыча» и «человек» — несовместимы.

 

          Если ты согласишься со мной, мы порадуемся вместе. Если ты не согласен, я порадуюсь вдвойне.

 

          Искусство не содержит решения.

 

          Подхватит иной писателишка чужую интонацию, чужой мотив, идею, да и выносит в себе до полноценного произведения. Все ахают: ах! Оригинал! А он уж и сам не помнит, от кого «оплодотворился». Уверенно так: «Моё!» — говорит. Похоже на рожающую проститутку.

 

          Дух и душа: эхо вложено в эхо.

 

          Творческий человек напоминает ныряльщика, ловца жемчуга. Ныряет он в бездну небесную: выдохнет жизнь, а вдохнет — вдохновение. Иных глубина насовсем забирает.

 

          Когда ваш оппонент говорит о деле, а вы в это время чувствуете личную обиду, — то вы лично для этого дела не подходите.

 

          Разнообразие дают лишь трудности, победы одинаковы в принципе.

 

          Во внутреннем мире свобода и дисциплина — одно и то же.

 

          …Ошибки хранят от чужих славословий, от собственной лести — стаканчик спасет. Войди в меня, Бог, заночуй в этом крове, а утром мы вместе уйдем на восход!

 

          Недобитый дракон притворяется побитой собакой.

 

          Цитатам следует обращаться с людьми так же осторожно, как с сильным ядом: в небольших дозах люди полезны для цитат, при неограниченном употреблении — цитаты гибнут.

 

          Знакомый архангел пригласил меня к себе поболтать. Мы сидели на облаке и кощунственно хохотали. На материках бушевал эпилептический припадок. Возвращаться не хотелось. От визита на Землю архангел отказался. Никто не видел, как я плакал.

 

          Никак не могу понять, о чем речь, когда говорят: талант подражания.

 

          Если ты учишься, если ты продвигаешься в своем развитии, то обязательно «примеряешь на себя» и чужое готовое платье, и чужие вершины. Для пишущих это — и стиль, и степень насыщенности письма, и сюжеты, и чарующая музыкальная вязь особого слога… Не надо лишь путать, и примерять фрак в грудном возрасте, а в зрелом бояться расстаться с ползунками.

 

          Так уж устроена эта свистулька бога — человек: он начинает «звучать» и тогда, когда внешний мир вливается в его внутреннюю пустоту, и тогда, когда течение меняет направление.

 

          То, что с мужской стороны выглядит, как доказательство любви, с женской выглядит, как аксиома.

 

          Выяснение отношений между реальностью и абстракцией заставляет подражать недосягаемому.

 

          Самый великий поэт — природа и, как всякий поэт, она заговаривает свою судьбу наперед. А в этой её судьбе: и судьба человека, и судьба человечества. Заговорить себя «по образу и подобию» того, чего еще нет, — вот высший образец стиля самосотворяющего бытия. Но не опасно ли призывать великие силы безгрешного будущего на хилые плечи порочного настоящего? Опасно, еще как опасно! Поэтому природа вынуждена заранее готовиться к будущим испытаниям, к будущему греху, она вынуждена увеличивать «запас прочности» своего терпения и уповать на крепость неистощимого покоя.

 

          Говоря «сегодня», я имею в виду несколько сегодняшних тысячелетий.

 

          Узнать будущее легче всего через порчу: гнилое зреет досрочно.

 

          Рабы учений охотно выполняют команды: нельзя! голос! рядом! взять!

 

          Побеждённый суетой сует перестает читать книги.

 

          Подражать могучим идеям опасно: вместо одного полноценного источника могут получиться миллионы его «недоношенных» копий. Ты ведь не знаешь, откуда ты вышел и куда придешь. И придешь ли, и вышел ли? Так что, береги, дорогой, себя, и ты сбережешь многое!

 

          Бумеранг? Это то, что бросается в глаза из кривых зеркал.

 

          Интерес гаснет при встрече с темной ненасытностью.

 

          Есть люди, у которых неукротимая жажда работать проявляется именно тогда, когда все отдыхают.

 

          Есть совершенно особая разновидность говорящих: они всегда говорят правду, но в голом виде правда кажется им слишком скучной и поэтому речь украшается дополнительной ложью.

 

          Смеющаяся бедность — богатство, смеющийся богач — сокровище.

 

          Дураки в мире распределяются так же, как мухи: либо они при помоях, либо при сладком пироге.

 

          Блаженство с разумом не дружат.

 

          Художник сказал: «Ищешь границу между тьмой и светом? Она — в тебе!»

 

          Мой компас — ты. Только поэтому я не боюсь уходить.

 

          Стремление к лучшей доле делает доли жизни разными.

 

          Мой друг защищает только те принципы, которые считает своими. В нашей дружбе есть всё, кроме надежности.

 

          Дурак «к себе тянет», умный «в себя вбирает».

 

          «Инопланетянин» — это тот, кто не любит свою планету.

 

          Личное горе или счастье только кажутся очень большими; чтобы не заблуждаться, — отойди от них подальше!

 

          Возражающий — не слышит!

 

          Любой, даже самый скрытый, самый неявный и неразвившийся порок начинает расти от простого соседства с теплом и светом. Как сорное семя на грядке.

 

          Любовь для отшельника — болезнь.

 

          Тишина неповторима, а голоса тиражируемы.

 

          Идеал не знает компромиссов.

 

          Хороший палач помогает допрашивать самих себя.

 

          Женщины обладают двойной энергетикой. Допустим, днём, на работе женщина «донор», а вечером, дома — «вампир»; днём она с радостью отдает себя другим, а вечером поедом ест окружающих родственников, восполняя дневные траты… Если и мужчина поступает похожим образом — это баба.

 

          Художник сказал: «Ты не можешь понравиться другим, потому что ты непрерывно нравишься себе».

 

          Друг живет мучительно: загорится — погаснет, поверит — разочаруется, даже веселится всегда под маской печали… И работа интересная, и не пьет, и не курит, и жену поменял удачно, и сам умница, а всё равно что-то не так, словно чудятся неведомые и невидимые кандалы большому и свободному сердцу, словно смущается их тайным звоном работающий ум. Всё дело — в цене: платят, увы, не за то, за что сам себя сам ценит.

 

          Будут люди двух видов: дьявол с сердцем бога и бог с сердцем дьявола.

 

          Ложь точна и конкретна, а правда — неуловима.

 

          Ладони хозяина лежат на глазах у преданного пса. Картина называется: «Счастье».

 

          Почему ты не можешь больше того, что ты можешь? Для настоящего чуда этого — слишком мало!

 

          Тайного лентяя легко вычислить: физические нагрузки уменьшают его интеллект.

 

          Единственный непобедимый конкурент на земле — зависть.

 

          Много в человеке парного: глаз видит форму и видит образ, ухо слышит звук земной и звук небесный, и только язык — один. Он — соединитель всего.

 

          … Вот любовники, что слились в горячем ночном экстазе, а над ними — два невидимых существа, их души, в ужасе и омерзении отталкивающие друг друга.

 

          Создать по образу и подобию — это не означает создать такое же. Можно создать уменьшенную действующую копию, сувенир: действующую модель винтовки, локомотива, статуэтку… Люди, созданные «по образу и подобию божьему», — всего лишь «сувенирный» его вариант.

 

          Если уж бумага стерпела, то читатель и подавно стерпит.

 

          Первое, что сделали тучи новоявленных средних, мелких и мельчайших дельцов, барыг, жуликов, это — визитные карточки. Причём, в абсолютном своем большинстве, эти визитки сообщают не столько о профессии владельца, сколь о его нетерпеливой и кичливой глупости: «Генеральный директор киоска», «Генеральный распорядитель бригады», «Генеральный координатор домоуправления» и т. д. Есть даже академики и генералиссимусы. Свобода в России начинается с самопоименования. И чем смешнее свобода, тем серьезнее глупость.

 

          Революция — гангрена эволюции.

 

          Лучшая модель бесконечности — точка: здесь нет ни пространства, ни времени. Мы все возвращаемся в точку. Не надейся на загробное продолжение жизни. Опыты спиритов, откровения духов, так называемые «чудеса», воскресшие, вернувшиеся из реанимаций — всё это просто сведения или явления, по тем или иным причинам «вытащенные» из точки. А жизнь самой точки — всегда здесь, сейчас, сию секунду! В точке нет ни прошлого, ни будущего — всё одно в одном. И нет ничего удивительного в том, что при отсутствии времени и пространства (вспомни: у бога нет времени, а времени нет — в нуле) удается проделывать ясновидение или телекинез. С тем же успехом можно было показывать действие электротока пещерному человеку… Науке удаётся реализовать иллюзии потому, что всё уже есть. Ошибка идеи загробного царства проста, оно, мол, наступит потом. Потом — не существует.

 

 

          Любовь прощает всё. Этим слишком легко и просто воспользоваться. Любовь сама в себе таит соблазн порока. Любимая научилась обижаться, и я загадываю наперед нашу тихую катастрофу. Жалкая защита: пугать словами заболевшую судьбу! Милый мой человек, я совсем не приукрашиваю тебя, не выдумываю того, чего нет, не создаю иллюзий. У тебя обыкновенное лицо, обыкновенное, удобное для жизни, тело, умеренная смелость провинциальной души и вполне терпимые капризы. Я люблю тебя. Невысказанная ссора хуже тайного недуга. Говори! Обиден и труден путь жизни. Чтобы не помнить лишнего, достаточно опомниться.

 

          …Однажды был вечер, тихий и одинокий, как полное знание. За окном плыла безразличная городская ночь, уже спали в квартирах люди. Неожиданно для себя я включил проигрыватель и поставил на вращающийся диск пластинку, которую до этого никогда не слушал. Это была симфоническая музыка. Еще более неожиданным было и следующее действие: я, словно загипнотизированный, увлеченный безъязыкой силой звучащей гармонии, вдохнул глубоко и… стал читать… стихи, вплетаясь, как вьюн в это поющее нечто. Мне показалось, мы нашли, наконец-то, друг друга! Музыка. Слова — договаривали недочувствованное, музыка — дочувствовала недоговоренное. Мы встретились. Но наша любовь существовала лишь в этом невидимом переплетении звуков и чувств. Произнесенная, она исчезала навсегда и уже не могла повториться. Она была слишком мгновенна. И этого не было мало!

 

          Юмор — самая безопасная форма исповеди.

 

          Во время исповеди полезно предохраняться от проповеди.

 

          Участники в смятении: на дороге в будущее царит гонка без правил.

 

          Ты не кончаешься там, где кончается твое тело, да и начинаешься ты иначе…

 

          Покоем женщина награждает мужчину, а суетой наказывает.

 

          Вещество — это берега в океане пустоты.

 

          Кормите душу только вечным, тогда и временного будет вдоволь.

 

          Бог кормит нас мечтами, мы же его — только обещаниями и просьбами. И он мстит надеждой.

 

          Ум выглядит уместным только в окружении искусственного мира.

 

          Авторство и исполнительство постепенно сливаются. Скоро к этой парочке примкнёт и зритель. Удобная автономность: сам себе «на троих».

 

          Доверие — это когда я открываюсь перед собеседником до такой степени, что он наводит в моем внутреннем мире свой порядок. Я даю себя — править!

 

          В каждой личной биографии время «законсервировано» до точности мига.

 

          Сознание и Мудрость спят в человеке по очереди.

 

          Почему слово «ненавижу» люди произносят легко и естественно, а слово «люблю» — многие произносить стыдятся? От любви до ненависти один шаг, и только от ненависти до любви — дорога не близкая.

 

          Не знаю, верю ли я в бога, но я сделаю всё, чтобы он поверил в меня!

 

          Забывание — такой же чудесный дар природы, как и смерть. Трудно представить, какой невообразимой живой кашей покрылась бы планета, не умертви она своего физического прошлого. Воистину, лишь благодаря забыванию и смерти мы имеем шанс пребывать в сбывшемся.

 

          Людская природа издавна слышит двух учителей: тело учится у зверя, душа — у дерева.

 

          Почему одному проповеднику веришь, а другому не очень? Потому что веришь только тому, кто слова веры произносит от себя лично, а не от имени какого-то гипотетического «шефа».

 

          Искусство сравнений не является «жизнью».

 

          — Ты не так мне говоришь! — сказала она.

          И он перестал ей говорить.

          — Ты не так меня слушаешь! — сказала она.

          И он перестал ее слушать.

          — Ты не так на меня смотришь! — сказала она.

          И он перестал на нее смотреть.

          — Ты не так меня любишь!..

 

          Шестилетний мальчик рассказал маме сказку, которую сочинил сам.

          — Однажды с неба на двор упала звездочка. И родился мальчик. А потом с неба на двор упала еще одна звездочка. И родилась девочка. Когда мальчик и девочка выросли, они полюбили друг друга и поженились. «Не забывай обо мне ни на секундочку! — попросила девочка мальчика. — Если забудешь, я стану уменьшаться и могу стать снова совсем маленькой…» Сначала он забыл её совсем на чуть-чуть, и девочка чуть-чуть уменьшилась, потом он забыл её на подольше, и девочка уменьшилась ещё, потом он стал забывать её так часто, что всё для девочки стало слишком велико — она всё уменьшалась и уменьшалась, и исчезла, наконец, совсем.

          — А дальше что? — спросила мама.

          — Всё. На этом — конец, — твердо ответил малыш.

 

          Обслуживающий персонал для ухода за вашим настроением не предоставляется. Самообслуживание.

 

          Бывает, что вверх поднимается такое, что раньше и утонуть-то не могло!

 

          Причины болезней должен называть не врач, а священник.

 

          Когда впервые кончается погоня за свободой, впервые начинается погоня за благом, когда заканчивается погоня за благом, начинается погоня за удовольствием, удивлением, экзотикой — за чем-то таким, чтобы обязательно было для тебя «впервые», как в детстве.

 

          Есть в мире два неодолимых собеседника — говорящий дурак и молчаливое согласие.

 

          Искусство — это действие, выведенное при помощи символов за пределы настоящего.

 

          Поэзия, искусство, красота — это профилактические, оздоровительные средства, призванные прочищать при запорах «верхнепроходное» отверстие в людях.

 

          В лучах зависти можно греться не хуже, чем на солнцепеке. Модницы этим пользуются.

 

          Трудности — это дорожные указатели на пути к успеху.

 

          Лжецы обожают рассуждать о правде.

 

          «В чем смысл жизни?» — спрашивают люди. «В ком смысл жизни?» — поправляет жизнь.

 

          В начале и в конце постижения ты делаешь то, что людям не нужно.

 

          Упрямство — единственная форма протеста для послушного.

 

          Когда рассказывают — интересно, дают то же самое читать — скучно. С устной «ложечки» — вкуснее.

 

          Художник сказал: «Святым быть ужасно: с одной стороны, он до конца понимает каждого, а с другой — его самого до конца не понимает никто».

 

          Есть два «самых последних» дела — жаловаться и командовать.

 

          Вода весенняя не помнит родства с дождями октября. О, сколько б люди ни рождались, сравненья черпают они, взирая на сезон!

 

          Единственная настоящая проповедь, годная для доказательства веры, — это твоя жизнь, всё остальное — предпосылки.

 

          Цивилизация — это стая рыб, идущая на нерест вверх по течению времени; когда нерест закончится, мальки будут питаться трупами родителей.

 

          Все открытия приводят, в конце концов, к разочарованию и печали.

 

          Жалующихся — не насытишь.

 

          Для исправления будущего есть только одна возможность — сейчас.

 

          Болезненная «притирка» супругов в совместной жизни происходит тем дольше, чем больше они в начале своего знакомства притворялись «безболезненными».

 

          Всё хорошо — это когда старики перед смертью улыбаются!

 

          Разочарование превращает вампира в донора. И наоборот.

 

          Мать, слепо оберегающая дитя от испытаний, воспитает в нем слепой страх.

 

          Старенький мой отец неожиданно рассказал две сказки-притчи, услышанные им некогда в деревенском детстве от своего отца, крестьянина-середняка из Поволжья. Мужики собирались в доме и рассказывали, а дети, затаившись, слушали с полатей… Притчи не просто врезались в память, а определили — впрок — самые главные жизненные установки христианства; отец, будучи достаточно крупным чиновником городской власти, всегда пренебрегал формальной высотой положения, не гонялся за деньгами, любил людей и правду в людях, всегда сохранял деревенскую простоту, если даже не простоватость, в отношениях с женщинами руководствовался законами дружбы. Притчи словно бы дали самый главный ключ в понимании непоколебимой ясности родительского сердца. Вполне возможно, что поучительные рассказы, вынесенные из бог весть какого века, где-то уже осели, проявились в печатном литературном изложении. Ничего страшного. Я приведу их такими, какими услышал сам.

 

ТРИ ГРЕХА

 

          Заманили как-то черти мужика в болото. Нашел он кое-как кочку, забрался на нее, круг очертил, молится и крестится. День так сидит, другой, третий… А черти всё достать пытаются: «Соверши, — говорят, — один из трех грехов, на выбор — отпустим».

          — А какие грехи-то? — спрашивает мужик.

          — Убить человека, снасильничать над женщиной или напиться — выбирай.

          «Убить человека?» — думает мужик. — «Не могу!» «Женщину испортить?» — «Тоже не смогу».

          — Ладно, напьюсь! — говорит. Тут же его черти домой доставили.

          А время идет, мужик всё тянет, не напивается. Черти его поторапливают, страшным наказанием пугают. Делать нечего — напился, как обещал.

          А тут в дом попадья по-соседски за солью зашла. Мужик пьяный на нее накинулся и давай насильничать. Поп услышал, прибежал спасать, а мужик взял да и ударил попа тяжёлым — насмерть убил…

          Вот и думай теперь: какой из трех грехов самый тяжкий?

 

ПРО НУЖДУ

 

          Жили в одной деревне два брата — богатый и бедный. Решил как-то бедный у своего богатого брата кружку браги попросить, да не напрямую, а с маленькой хитростью. Как раз праздник был, гуляла деревня.

          — Что-то во рту пересохло, — говорит бедный богатому, — горло бы чем-нибудь промочить.

          Только вместо браги дали просящему ковш воды колодезной. Обиделся брат, пошел домой, горюя.

          Вдруг кто-то говорит ему:

          — И я с тобой!

          Огляделся — никого.

          — Ты кто? — спрашивает.

          — Нужда твоя!

          — А зачем ты со мной?

          — А я всегда с тобой!

          — А если я в гроб?

          — И я туда же!

          Сделал он гроб для себя, примерил — в самый раз гроб получился. А для Нужды отдельный гроб сделал, из двух половинок грецкого ореха:

          — Я свой примерил, — говорит, — теперь ты свой гроб примеряй. Чем так жить, лучше уж помереть.

          Нужда залезла в грецкий орех.

          — Ты там? — спрашивает бедный брат.

          — Там!

          Тут он закрыл быстро две половинки и воском щель замазал.

          — Ну вот и будь там!

          Орех в гроб положил, а гроб в землю в лесу зарыл. И пошли его дела в гору: дом большой построил, жену красивую завёл, хозяйство большое заимел, всякой браги в доме — хоть залейся. Другой брат недоумевает, завидует, всё выспрашивает, что, мол, с тобой, неумехой и неудачником, случилось такое, что меня жить богаче стал?

          — Нужду похоронил! — отвечает один другому.

          Лишила зависть покоя. Вызнал первый брат, где второй свою нужду закопал — пришел с лопатой, выпустил ее снова на белый свет:

          — Иди скорее, Нужда, к тому, кто тебя похоронил! Смотри, как он без тебя зажил — отомсти поскорее!

          — Зачем к нему? — говорит Нужда. — Я теперь с тобой останусь!

          Не много времени прошло: и дом у завистливого брата сгорел, и сам поувечился, и любовь потерял, и даже врагов у него не осталось — никому не нужен кроме своей Нужды.

 

          На фронте отец служил в авиации, где полагались «боевые» — выпивка, спирт. Свою долю отец всегда отдавал товарищам. Однажды командир полка подловил его на этой «благотворительности» и буквально приказал: «Пей!»

          — Вот так первый раз в жизни я и выпил. Через силу.

 

          Возможно, хорошая сказка, жадно услышанная в детстве, становится тем самым ангелом-хранителем, на которого мы бессознательно уповаем в минуты дрожания и нестойкости. Сказки, воспринятые в детстве, — спасители на всю жизнь. А «сказки», воспринятые во взрослости, — не настоящие, а, значит, погубители.

 

          Тому, кто «видит суть», остается лишь подобрать слова, чтобы её выразить. Но много и тех, кто подбирает и подбирает слова в надежде хоть что-нибудь увидеть!

 

          Истину нельзя узреть «остановленную», она не существует в неподвижности.

 

          Последний шанс выжить — Страшный Суд.

 

          Многословный приказ не действует.

 

          Секс, как электроцепь: с возрастом удобство неприхотливых параллельных «включателей» тока жизни превращается в уязвимую комбинацию последовательного соединения.

 

          Людская вера в бога — это прятки наоборот: «Кто не нашел меня — я не виноват!» — приговаривает бог, играя.

 

          Одному спокойнее спится, когда он знает, что не сболтнул ничего лишнего; другой спит спокойно лишь после того, как «выскажет всё».

 

          Настоящий командир лишь ставит задачу и показывает, как её можно решить — приказ взять Бастилию настоящий солдат отдаст себе сам.

 

          Взрослого не переделаешь; с точки зрения детства, взрослый безнадежен!

 

          Пошлость — уже не хамство; пошлость, в отличие от хамства, умеет быть талантливой.

 

          Дураки встречаются, чтобы указывать на недостатки друг друга, умные — чтобы увидеть собственные.

 

          Интерес к жизни избавляет от внутреннего однообразия.

 

          Своими ушами я слышал, как восьмилетний смышленый мальчик произнес молитву о… неработающем телевизоре:

          — Если ты, Бог, не сможешь ничего починить, то я буду считать тебя последним вонючкой!

          И ведь помогло, как ни странно! Только Бог не обижается, когда его называют «вонючкой».

 

          Никакие земные события не в силах сдвинуть внутреннего однообразия, но если его все-таки преодолеть — всё земное преобразится.

 

          Печаль ассистирует при родах радости.

 

          Не поспоришь — это когда собеседник или глуп нездешне, или умен так же.

 

          Любить себя — это значит любить свою душу. Не ниже.

 

          Я не так богат и не так ленив, чтобы милосердствовать через посредника.

 

          Думай без слов — решишь многое.

 

          Попытка понять судьбу — всегда лишь попытка помешать ей; впрочем, можно судьбу видеть, чувствовать, заговаривать, знать… Понять нельзя!

 

          Каждому непременно хочется сделать в жизни «что-нибудь хорошее». Для себя, в первую очередь. В этом — ошибочка! Очередь, в которой все хотят быть первыми, называется — давка.

 

          Слова — полигон бытия.

 

          Исчезнуть — это сделаться «не чувствуемым».

 

          Самая необидная очередь — по кругу.

 

          Лучшая одежда та, что переживает моду.

 

          По точности рассчёт превосходит чутьё, по безошибочности — никогда.

 

          «Меня всю трясет!» — охотно докладывает женщина о рабочем состоянии главного жизненного инструмента — весов разума.

 

          Эпоха «великих открытий» закончится, возможно, эпохой не менее великих «закрытий».

 

          Роскошь всеобщей любви доступна лишь по краям жизни: когда еще не знаешь, чего хочешь и когда знаешь точно, что не хочешь уже ничего.

 

          Шахматы — игра для ума. Если в шахматы научатся играть чувства, ум сдастся.

 

          Попробуйте пообедать перед… зеркалом. Сытость наступит раньше обычного. Люди «едят» глазами.

 

          Когда человек прозревает в чём-либо, у него немедленно появляется «синдром отличника» — потребность навязчиво оповестить всех и вся о выученном уроке жизни. Только вот удивления от этого ни у кого почему-то нет. Отличники — не удивляют.

 

          Счастлив тот, кто «видит» мысли. Ему незачем их ловить.

 

          Если переполненной душе не дать выхода, она обратится к орудию мести — к перу и бумаге.

 

          Нет ничего более призрачного, чем созданные вещи. Рано или поздно всё обернется прахом. Созданное не вечно. Ищите — данное!

 

          Стать независимым от религии можно двояко: либо перешагнуть через нее, либо — убить.

 

          Стремиться к неконтролируемой свободе можно, будучи 15-летним подростком — пока кормят родители.

 

          Женщина, лишившаяся непобедимого умения — быть слабой, — лишается всего.

 

          Представьте себе невероятный инструмент — орган, у которого десятки тысяч клавиш… Вот где простор для исполнителей! Нет такого инструмента? Есть! Это — слова. Каждое, отдельно взятое слово, имеет свой, фиксированный, лишь ему одному данный «настрой». И каждый «органист» — пишущий, говорящий или слушающий — способен вызвать или услышать свою неподражаемую «музыку слов». Человеческая речь подобна игре...

 

          У послушника голова научает руки — быстро и безошибочно: невидимое руководит видимым. У неслуха руки учат голову — этот урок затягивается на века и даже тысячелетия.

 

          Торопись просвещаться, а не просвещать.

 

          Не виноваты те, кто «плохо слушают», виноват тот, кто плохо говорит.

 

          Роковое испытание для ангелов — полеты над пропастью жизни.

 

          Настоящими женскими чарами обладают всего лишь две женщины — Жизнь и Смерть; всё прочее — не чары, а ужимки.

 

          Проблем на Земле нет. Только задачи.

 

          Вылавливание мыслей из безмолвия напоминает обыкновенную рыбалку: клюнуло — еще не поймал, подсек — еще не вытащил… В последний момент рыба сопротивляется особенно отчаянно! «Поклевки» мыслей знакомы многим, однако регулярная добыча достается только опытным «рыбакам». Вспомните, как легко почувствовать придуманное и сколь сложно его занести на бумагу.

 

          Признак рождения Школы: новое мировоззренческое полностью соответствует новому житейскому.

 

          Дело заканчивается там, где начинается дружба слона с муравьем.

 

          Талант уравновешивается скромностью, поэтому врожденную скромность можно компенсировать воспитанием таланта.

 

          Художник сказал: « Любовь — это текст, в котором нет вопросительных знаков».

 

          Что любишь больше: заглядывать в задачник, или заглядывать в ответ?

 

          Не говори выдающимся образом, а то тебе потребуется выдающийся слушатель.

 

          Как душа найдет дорогу домой, если смерть не проводит?!

 

          До понимания легче снисходить самому, чем подтягивать остальных.

 

          Апокалипсис — такое же рядовое явление в сезонах духа, как весна, зима или осень в земной природе. Остается лишь уточнить: какой именно «сезон» на дворе?

 

          Начать можно когда угодно, остановиться нужно вовремя.

 

          Люди каждого приходящего времени занимаются одним и тем же — обновлением банальностей.

 

          Верующие не принимают «на веру» ничего, кроме того, во что им указано «верить».

 

          Доказующий и верущий смотрят друг на друга снисходительно. Иногда они меняются местами.

 

          Каждый в одиночку взирает на остальных, используя самую свою выгодную и сильную грань личности. При этом взор падает, как правило, на самое слабое место другого. Поэтому слабость объединяет людей намного лучше, чем сила.

 

          Настоящая новизна никогда не бывает приятной. Новизна — смертельно мучительна. Поэтому в поисках приятного пользуются обычно лишь тем, что уже набрано в кузовок жизни: «С меня хватит!»

 

          Результаты земного творчества — это далеко не сами плоды духа, а всего лишь их жалкие останки. Черепки. Небесное ископаемое.

 

          Оказывается, «облик человеческий» — величина постоянная, константа, которую невозможно изменить, укрупняя или разделяя, перемещая внутри себя или из мира в мир, меняя масштабы бытия. «Облик человеческий» — именно облик: универсальный «скафандр» для игр в мире вечного и бесконечного. Он удобен тем, что не изменяется ни при каких «путешествиях».

          Поглядишь с земли на небо — ангелы летают, светятся. Чудо! А поглядишь с неба вниз — страшилища ползают, друг друга едят. Ужас! А вот был бы человеческий облик, выглядели бы все жители, как есть: при взгляде «оттуда — сюда» и при взгляде «отсюда — туда» — человеки! Художник Босх рыжую девочку Еву так изображал. Вокруг гады ползают, крючки да пики неземные, или цветы, или свет нестерпимый. А она стоит себе, голенькая такая, мирная, одинаковая обликом всюду: и в аду, и в раю.

 

          Начальство можно любить только то, которое не мешает тебе самому быть умным. Вахрушев — начальник. Классический. Он — «абсолютная единица». Ближайший друг — 0,6 вахрушева, жена — 0,72 вахрушева, сослуживцы — 0,1–0,01 вахрушева. Есть отрицательные и мнимые величины. Когда Вахрушев встречается с явлением величиной, скажем, 1000 вахрушевых, он абсолютно спокоен: «Этого не может быть!»

 

          Когда ты придешь к своду своих собственных законов, не забудь сверить их с божескими; если совпадет хотя бы один — бог спасётся!

 

          Был бы огонь, а хворост найдется.

 

          Смысл инициации прост: это — присяга Жупелу. Внутренние духовные обязательства человека выманиваются наружу и там закрепляются искусством ритуала. Эта нехитрая процедура позволяет манипуляторам удерживать духовные войска в послушании. Случаются и изменники. Для них — трибунал и военно-полевой суд. В духе, конечно.

 

          Человеку в течение двух лет снились «обучающие» сны. Шизофрения в форме занимательного диалога.

          — Что это за точка такая светящаяся?

          — Это — я. Всё живое в мире имеет такую точку. Это как бы зерно. Если его разбудить, оно начинает размножаться при помощи форм.

          — То есть?

          — Ну, как кристалл: наращивает сам себя.

          — А как зерно знает свою форму?

          — Не знаю. Но разбудить его можно «сюда» или «туда» — в зависимости от того, кто будит.

          — Антимир, что ли?

          — Ну, вроде того, хотя не совсем. Всякая светящаяся точка в мире, зерно — это просто место встречи путешествующих из ниоткуда в никуда. Вот и всё. В неразбуженной точке-семени соблюдается полный баланс, и поэтому она не нуждается в форме и не зависит от времени. Баланс, однако, можно нарушить. Представляешь, если, скажем, семечко обыкновенной огородной репы разбудить «туда»? Черная дыра на грядке: всё изничтожит и не подавится! А тварь такую сделать? А если человека?

          — Что — человека? «Не туда», то есть, как раз «туда» разбудить?

          — Да. Для мира земли это будет абсолютный дьявол сам по себе, независимо от его внутренних качеств.

          — Такое возможно?

          — Да. И очень легко. Достаточно догадаться, как разбудить, остальное произойдет само собой: форма начнет образовываться «там». Наш мир двояко стабилен; дано только своему будить своего.

          — А может ли свой разбудить чужого?

          — …

 

          Мой друг — профессиональный сыщик, юрист. Оказавшись одним из звеньев правоохранительной системы, которая должна бороться с подонками, профессионал обнаружил: система сама насквозь прогнила. Он вступил в бой, где на его стороне выступил тогда и выступает сегодня единственный, но непобедимый союзник — не спящая человеческая совесть. В него стреляли «свои», его пытались задушить по заданию «верхов», его сбивали машиной. Он не сдался. Его собственные пояснения к ситуациям звучат буднично: «Меня можно убить, уговорить — нельзя». Какая-то нездешняя преданность светлым идеалам. Мечтатель открыт для ударов. Не просто мечтатель — боец, рядом с которым свою собственную ровно текущую жизнь можно рассматривать, как капитуляцию. Он чрезвычайно неудобен для компромиссов. Настоящий профессионализм — это и есть совесть. Совесть, руководящая поступками, а не наоборот.

 

          — А что нужно сделать, чтобы почувствовать другого?

          — Прикоснуться.

          — И всё?!

          — Ну, в общем, да. Голос собственной жизни должен быть тихим, тогда будет целиком понятен голос жизни соседа.

 

          Стратега переучили на тактика. Уменьшили в себе самом.

 

          Любовь в людях становится видимой и обнаруживается не по тому, как они встречаются, а по тому, как они расстаются. Самолюбие носит одежды любви. Расставание обнажает правду.

 

          Живое от мертвого тошнит, и мертвое от живого тошнит: так они и определяют друг друга. По рвотному рефлексу.

 

          Если всю энергию жизни потратить лишь на её разгон, то может случиться необратимое: сил остановиться не будет!

 

          Хорошо и правильно, когда легенда о человеке переживает его самого.

 

          Настоящий волшебник вообще невидим.

          Полуволшебника замечают только после смерти: «Боже! Как мы его раньше не разглядели!»

          Однако больше всего притворяться волшебниками любят фокусники: «Смотрите! Смотрите, что я умею делать!»

 

          «Время собирать камни» — это собирать те из них, которые люди держат за пазухой, на сердце. Пусть бросят! И что тогда у бросившего останется? Дырка! Через это отверстие в сердце может войти новая душа.

 

          Люди стремятся сделать вокруг себя «качественное количество». Лучше бы они позаботились о «количестве качеств».

 

          У землян принято выражать сильные чувства при помощи: громкого звука, крепких напитков и грубого слова.

 

          Ломать скорлупу представлений можно с двух сторон сразу.

 

          Удобнее всего приглашать инопланетянина в дом своего мировоззрения.

 

          В одной компании мало культуры, зато много жизни, в другой — наоборот. Очень редко бывает, чтобы культура и жизнь били одним фонтаном.

 

          У Любви нет имени.

 

          Логика — построение разума — паутина, в которой запутывается душа, и где из нее выпивают кровь.

 

          С очень вежливым, порядочным или очень культурным человеком сходиться близко небезопасно: нечаянно можно разглядеть свою собственную безобразность, которая, став видимой, немедленно нападает. С этого начинается самоедство.

 

          Зерно, «взорванное» ростом, жизнью, творит свою увеличивающуюся Вселенную — строит свой дом. Главный строитель «домика для души» — твое прижизненное воображение. Не связывай ему руки и не держи на голодном пайке правил, не рисуй ему границ. Только тогда оно успеет построить достаточно просторную бесконечность.

 

          Я меняюсь изнутри и позволяю миру вокруг изменяться тоже.

 

          Примитив — это когда простое выражено сложно.

 

          Вы боретесь за светлое будущее? Лучше бы вы боролись за светлое настоящее! А то темновато у вас тут…

 

          Развивающееся «Я» переходит в суммирующее «И», но когда «И» устает, оно нанимает «пограничников» — всевозможные: «если», «но», «однако», «потому что»…

 

          Вопросы — инструмент пыток. Пытают ближнего, себя, природу, душу. Для «усиления» вопроса можно применить калеёное железо или электрический ток, или психологические отмычки, или еще что-нибудь.

          Можно ли научиться жить вне вопроса? Возможно, первый краеугольный камень, заложенный в основу всей цивилизации — именно этот знак. Пытка.

          Жизнь — проблема. Как научиться решать проблему, не прибегая к вопросам? К пыткам.

          Применение вопросов делает проблему бесконечной.

 

          Как стать новым? Действительно другим. Как сделать процесс самообновления непрерывным и созидательным? Задача более чем насущна: тот, кто не умеет и не успевает самообновляться — безнадежно отстает в жизни и проигрывает. Мир стремительно становится как бы прозрачным и объемным, при этом сам постоянно меняется, «играет», как магический кристалл. Сегодня мало быть в этом мире просто хорошим специалистом или человеком, знающим нужные правила поведения — нужно самому научиться «играть». Как играет с судьбой всякий, идущий по канату, натянутому над великим Ничто.

 

          Эффект дельфина — это его врожденная безусловная привычка выталкивать на поверхность всё живое, что нуждается в помощи. Точно так же родители-люди стараются «вытолкнуть» своих чад в иной, более высокий уровень жизни. Но вопрос в ином: как оказаться в принципиально иной жизни? Как «вытолкнуть» самих себя в другие горизонты? Ни бог, ни царь и не герой здесь не помогут. Действительная движущая сила любой новизны как бы невероятна с точки зрения традиционной реальности: она — внутри человека, в его воображении, если говорить точнее. Поэтому так важна слегка подзабытая исходная банальность: продуктивное воображение — источник и причина создавшейся цивилизации. Каждый носит внутри себя своего «дельфина». Востребованного или, увы, нет.

 

          Нынешние люди начинают осознавать, что они не экологичны, прежде всего, в самих себе. Поэтому идея «прорыва» (сквозь самих себя, получается) всё настойчивее стучится в дубовые двери сегодняшнего неподвижного сознания. Новое — это в каком-то смысле всегда «непорочное зачатие»: на старый тип мышления накладывается табу, оно становится «порочным» — способным породить лишь то, что уже известно или комбинации известного; именно таким образом во все века организовывалась технология прорыва; великие предшественники сотворяли небывалое в одиночку, современники умеют концентрировать энергию многих жизней в единый направленный луч — туннель в неведомое. Драматизм ситуации в том, что оказавшись реально в этом самом вожделенном новом, приходится реально хоронить всё старое. Как в жизни.

 

          Умный — слушает. Кого? Как? Зачем? Других? Себя? Тишину? Почему же, все-таки, умные люди спорят? Может быть, они интуитивно стараются «до конца выговориться» — избавиться от своего «содержания», чтобы элементарно освободить место для размещения нового?! Так уходит ввысь ракета — безопорное существо — движущаяся именно потому, что умеет отбрасывать «часть себя». Странный и немного печальный образ, если его применить к людям. Кто-то взрывается на старте, кто-то чадит и грохочет, кто-то просто отсырел, а тот, кто действительно взлетел — уже не возвращается.

 

          Единственный шанс изменить ход жизни — это изменить её причину. Причина жизни — сам человек, его внутренний мир. Оглянитесь: всё вокруг — лишь следствие какой-то предшествующей выдумки, чертежа, слова… Следствие следствий! Реальная причина собственной цивилизации — человеческое воображение. Вот в него-то и следует вкладывать силы, деньги и время. Неужели непонятно, неужели еще кто-то надеется изменить причину, подретушировав следствия? Развитие всегда драматично. Во многом — это одинокий путь. Впрочем, как всякое движение на высоте.

 

          Мы никогда не вырвемся из частного чувства частной собственности. Будь ты с портфелем, будь ты с сохой.

 

          Люди согласны на любую стабильность.

 

          Вот — дерево. Если его тело распилить на доски, то можно поставить забор. А вот — земля. Из нее получаются кирпичи, из кирпичей — дом. Вокруг дома — забор. А вот и снег. Холодно. Но войдет человек в свое жилище, затопит печь и зажжёт свет. И будет тепло. Потому что только человек умеет делать тепло вокруг себя, когда вокруг — стужа…

 

          Люди слушают друг друга, потому что хотят, наверное, понять себя.

 

          Время безнадежных многоточий постепенно превращается в поистине золотые двоеточия, за которыми потихоньку начинает проглядываться перечень дел и желаний.

 

          Сядь и задумайся. А потом встань и делай. Земля тебе отдала свою жизнь. И ты теперь ей отдай свою.

 

          Воображение — единственная реальность. Оглянись: мир людей целиком был воображен ими самими — плоть лишь «наросла» во времени на чертежи, схемы и слова. Остальной мир воображен не нами. Цивилизация — плод фантазии, развившийся в материнском чреве и за счет него. Воображение — единственный обоюдоострый инструмент, практически приравнявший человека и к Дьяволу, и к Богу. Выбор — внутри нас и он всегда свободен. Внешний мир заходит в экологические тупики, потому что не экологично развивалась «внутренняя среда» человеческого обитания — внутренний мир. Главная причина проблем — одухотворение сознания — кажется такой отвлеченной, такой малосущественной… Человек «вытянул» в мир бытия колоссальное количество вещей, которые вступили в завораживающее взаимодействие: осталось лишь «выдумать» для всего этого самое главное — саму жизнь. В мире эту «технологию», когда живое рождается только от живого называют одухотворением. Весь внешний мир одухотворен, так сказать, Творцом; одухотворение внутреннего личного мира — работа каждого. Понятно, что энергию эмоций, силу знания, деньги и время следовало бы вкладывать именно в причину феномена человеческого бытия — в пробуждение его внутреннего само-содержания. Через это может произойти одухотворение всей деятельности человека на Земле и не только.

 

          Будьте бдительны: следствия любят рядиться в одежды причины!

 

          Образ порождает подобие, подобие порождает вещь.

 

          Русская земля. Несчастная собственность.

 

          Не напиться чистой воды из замутненного источника… Бесплодие — расплата за эгоизм. Рациональная наша цивилизация обрекла невидимые человеческие души на голодную смерть. Следом за невидимым голодом замаячил голод видимый: бесплодной становится сама Земля. Труд тех, кто пытается вернуть земле плодородие, похож на подвижничество, а речь их об этом зачастую поднимается до философского звучания. Потому что задача действий проста, как на войне: выжить.

 

          Человек — очень «задумчивое» существо. Ближе к смертному одру число «задумчивых» заметно увеличивается.

 

          Червяк изначально находится в условиях патогенной микрофлоры и микрофауны. То есть, в этой среде изначально содержится громадное число болезнетворных существ. После того, как червь поработал, — продукт получается чистейший! Действительно, хоть в рот не клади. Патогенность исчезает. При этом сам червь не болеет.

          Сравните: творческие личности, «червячки» культурного слоя жизни очень любят «пропускать через себя» духовную грязь и превращать её в произведение искусства.

 

          Отменить времена года не получится. Поэтому сеять и жать всё равно придется.

 

          Нынешний человек слишком «короток», чтобы вобрать в себя весь мир. Поэтому он поступает обратным образом: измеряет собой. Человеческая способность сравнивать оборачивается причудливыми искусствами или нелепостью. Потому что «уметь сравнивать» — это одно, а «хотеть сравнивать» — совсем другое. Так и кончилось: умеем хотеть!

 

          Жизнь часто веселится, испугавшись Смерти. Это — полезная истерика.

 

          Женское самодурство во многом обязано мужскому терпению.

 

          Алкоголики, преступники, хамы, мерзавцы… В каждом из них есть «спящая красавица» — Человек. И его иногда удается разбудить снаружи странным образом: алкоголем, преступлением, хамством…

 

          Пока есть протянутая рука — есть благодетель. Пока есть благодетель — есть протянутая рука… Надо оставить что-то одно!

 

          Одной страной правил глупый маркиз. До того глупый, что сам ни в какие дела не вмешивался и подчиненным своим вмешиваться не давал. И всё в той стране хорошо было.

 

          В любом искусстве крик слабее шёпота.

 

          Наутро после праздника один говорит другому: «С отступающим тебя!» Если вы знаете, что такое настоящее похмелье, вы оцените юмор по достоинству.

 

          Тяжкий вздох облегчения! Знакомо?

 

          Мужчина ходит по прямой, женщина ходит по кругу. Если круг слишком тесен, прямая пересекает его дважды.

 

          Нельзя долго подниматься вверх по лестнице познания, опираясь всё время лишь на одну и ту же, хотя и высокую, ступень — на какую-нибудь единственную «истину»; старик, не умерший вовремя, может озлобить сердца детей до бесчеловечности.

 

          Пришел добрый молодец в царство «тёмной силы» и стал подвиги совершать, себя не жалея: и дракона зарубил, и жену его не пощадил, и деточкам драконовым головки отсёк и на мелкие части покрошил. Реки в темном царстве высушил, поля вытоптал, дома пожёг. Вот какой молодец, не гляди, что добрый!

 

          Обязуюсь перевыполнить личную карму!

 

          В прошлом хоронят грехи совести, в будущем — отходы производства.

 

          Стартовые условия у людей равны: все пользуются в начале равным исходным алфавитом. Произнесенные же слова различны, сказанные с умом и чувством — противоречивы, помысленные «свыше» — непримиримы. Сложное всегда чревато враждой.

 

          Взаимоотношения — вот мерило естественности; если их приходится специально оговаривать, значит, что-то, наверняка, не так. Ведь слово «Фас!» может сказать и толпа, а ты поддашься иллюзии, что «общество просит» и будешь до конца дней своих зарабатывать на хлеб всё тем же — «Гав!»

 

          Книги мне нравились с детства. Самая первая называлась «А-бу». Читать сам в этом возрасте я еще не умел, но садиться на горшок без книжки отказывался категорически. Обязательно требовал: «А-бу!!!»

 

          Интересный собеседник не тот, кто умеет говорить, а тот, кто умеет слушать.

 

          Мне не нужна машина времени. В своем времени я — дома. Впрочем, я считаю, непревзойденная «машина времени» — это сам человек.

 

          Спать! Спать! Надо спать! Не открывайте, милые, глаза… Самый страшный сон не внутри, а снаружи… Не дай вам Бог проснуться! Самая лучшая жизнь — во сне! Вот плывут по высокому небу золотистые облака, и ты бесплатно летишь, куда хочешь, и никто не проверяет твою анкету… Вот принимаешь ты в своем большом и красивом доме веселых гостей… Ах, как вы веселы, как счастливы! Сон великолепен! Сон замечателен! Сон — лучшая форма жизни, известная природе! Не надо торопиться, не надо бояться, не надо думать о дне вчерашнем и дне завтрашнем, не надо думать о грошиках и кусочках… Ничего не надо! Потому что это лучшее из царств — сонное царство. Царь тоже спит и бормочет во сне всякие глупости, стража спит на своих постах, спят с открытыми глазами царевы слуги — все спят. Спят уши, спят глаза, души и руки ремесленников… Ах! Лучшая из жизней — во сне! Не надо просыпаться, не делайте ошибки. Проснетесь — пожалеете… Милые мои! Слышите, играют в небе звуки? Это поют наши летающие души. Не просыпайтесь, милые, до срока! Но открылись вдруг глазоньки сами! И увидели вдруг: плоха избушка, больна старушка, нету грошика, мал кусочек… Ах! Что же делать-то? Спать!!! Надо спать!

 

          Инспектор смотрит на жизнь с подозрением, госработник взирает на жизнь с высокой ответственностью, обыватель глядит с надеждой или страхом, и только художник смотрит на неё просто с улыбкой!

 

          Наверняка, каждому из нас встречались в жизни странноватые типы, которые, вместо того, чтобы сорвать свежий помидор с грядки и съесть его или угостить друга, торопливо рвут этот самый разнесчастный помидор с одною лишь целью — законсервировать, заготовить впрок, уберечь любым способом от немедленного исчезновения; пока свежее не станет упрятанным под крышку, такие типы не успокоятся. Это — намёк.

          … Лучшим временем для сбора плодоносных мыслей и чувств по праву считается осень человеческой жизни. Много неожиданностей и невзгод могут погубить будущий урожай: засушливая тоска, знойные страдания, лучи чужой славы, болото быта — всё это стихийные бедствия, грозящие урожаю бедой. Но вот всё позади: осень! Подойдут простые и надежные способы консервирования чувств и дум. Как то: просушивание на ветру времени, маринование в местной редакции, соление текстов матом, стерилизация текстов при помощи сентиментальностей, хороши также кипячение на огне критики, сбраживание, снятие пенок и т. д. Изготовлять духовные творческие «консервы» в домашних условиях на уровне их промышленного аналога (Союзы писателей, композиторов, художников, архитекторов), не так-то просто. Это — факт.

 

          …И поделили они всё: и себя самих, и слова, и земли, и воды, и вещи, и прошлое, и будущее, и детей, и женщин, и вопросы, и ответы, и надежду, и ложь, и силу, и меру, и смех, и плач, и еще многое всё, что было в достижении их понятий. И нечего стало им больше делить. И тогда взглянули они на небо. И захотели невозможного.

          …И потеряли они: и себя самих, и слова, и земли, и воды, и вещи, и прошлое, и будущее, и детей, и женщин.

 

          Любую мысль и любое чувство можно выразить просто — сказать, как умеешь. В том-то и соблазн: сказать так, как сам не умеешь, как никто еще не говорил!

 

          Чудо стиха — это непрерывность этакой двойной пряжи: непрерывность мысли и непрерывность чувства. Плюс высота, на которой всё это ремесло сотворяется.

 

          Поэт превращает мир в символы, и мир благодарит его за это. Но иногда случается обратное — восторженный пиит безуспешно примеряет готовые идеалы на «неблагодарную» реальность. Происходит крах личных иллюзий.

 

          Ищущий любовь, найдет её и будет требовать: «Люби!»

 

          Невоспитанный ребенок грызет ногти и пальцы вырастают короткие, испорченные. Самоеды грызут свою душу и она у них тоже вся «обкусанная».

 

          Мы судим других и судим себя. Один из «приговоров» всегда бывает неоправданно мягким, а другой неоправданно жесток.

 

          Чем ужаснее век, чем холоднее и расчетливей нравы, чем беспощаднее спешка ненасытной людской жизни, тем неизбежнее вечная тяга чистой души к ясному чувству, неиссякающей романтической восторженности, удивленному чуду светоносного бытия. Ах, как трудно найти всё это «великое» и «небесное» в грубом материале окружающей повседневности! Где, где искать? И взор души невольно ищет свой идеал где угодно, только не здесь, не в этом ужасном нашем сегодня. Да, телега дня пылит колёсами и гусеницами, чадит дыханием турбин, скрежещет железным телом — смертью веет вокруг! Только лазурная ясность в ещё не оскверненном будущем, только умиротворенная чистота в далеком поруганном прошлом… Душа парит над ужасной телегой, душа устремляется прочь! — Что плохого в этом?! Иллюзии губили род человеческий, они же его и спасали. Спасали — чуть-чуть чаще.

 

          Когда меня просят рассказать о себе, я почему-то начинаю рассказывать о тех, кому я обязан в жизни.

 

          Печатное слово — особое слово, не похожее на другие его формы жизни. Однажды в «молодежке» крупно и неправильно напечатали вместо адреса клуба встреч и знакомств — адрес частного деревянного дома… Был небольшой скандал. В редакцию прибежала возмущенная женщина и сообщила, что к ней во двор лезут через забор люди, желающие знакомиться. Устному слову хозяйки они не верят. Только печатному!

 

          Алкоголь! С помощью этой штуки кто и как только не издевался над нами, обыкновенными людьми. От различной пропаганды я привык слышать, мол, сам виноват, сам поддался, сам втянулся и привык. Может, и виноват, но я — не причина греха, я — его следствие! Пойдите в нашу дурацкую очередь у наших дурацких винных магазинов и спросите поискреннее у любого: «Кто виноват в том, что ты пропиваешь жизнь?».. Ни один не назовет самого себя! В виновниках окажутся плохие жены, плохие мужья, сволочи дети, бедность, вообще вранье. От пьяной родины-яблоньки, так сказать, рождаются прокисшие детки. Откуда другому-то взяться?!

 

          Там, где он родился, всегда было грязно, влажно и темно. Семья была многодетной, его братья и сестры почти не общались и не играли друг с другом; и они, и он сам, и их огромная, жирная мать — все помещались в очень тесной квартире, которую когда-то давным-давно, еще их предкам предоставил Хозяин. Но о тесноте думали редко, потому что думать нужно было только о кормежке. Хряк очень боялся, что их огромная, почти безразличная к своим детям мать, может задавить кого-нибудь ненароком. Но этого не случилось.

          Хряк начал догадываться, когда чуток подрос, что воняющий, полупрогнивший их деревянный дом — это еще не весь мир. И он стал грустить, сам не зная, почему это делает. Пришел Хозяин и всех выпустил на волю. Ах, как много возможностей сразу открылось! Но, увы, за свою жизнь Хряк сумел научиться только двум вещам — валяться в грязи и есть помои. Из всего открывшегося богатства мира Хряк без колебаний выбрал именно это.

          Однажды он захотел любви и стал сильно беспокоиться. Опять пришел Хозяин и сделал очень больно. Любить расхотелось навсегда.

          Потом куда-то исчезали братья и сестры, а одним ясным осенним днем на дворе жутко визжала мать… Но Хряк был безразличен к посторонним звукам, по крайней мере, к тем звукам, которые не означали начало кормежки. Хряк раздобрел, он научился наслаждаться жизнью в лени и неподвижности. Очевидно, Хозяин заметил перемены и наградил Хряка новой квартирой. Такой же тесной, но отдельной. Хряк был счастлив, днём он думал, валяясь в собственной грязи, о том, что судьба складывается очень удачно. Хряк жил в полном пренебрежении к внешним обстоятельствам жизни: никого не обижал, не носил зла за душой, не имел врагов, был непорочен.

          Прошло еще время. Ясным осенним днем Хряка выпустили на двор и стали ловить. У Хряка в тоскливом предчувствии сжалось сердце, он кричал, как никогда, громко, но еще громче кричал Хозяин. Потом Хряка поймали, и он сразу перестал кричать. Он молча принял обиду, когда в горло воткнулся длинный нож, и фонтаном полилась кровь. Хряк умер. Хозяин улыбнулся.

 

          Чем выше завоевания человеческого разума, чем невероятнее взлёт фантазии, чем ошеломительнее практические возможности разогнавшейся жизни, тем реальнее становятся шансы глобальных катастроф — внутренних и внешних. Человек — это сосуд, в котором способны ужиться лёд и пламень, Бог и дьявол, свет мира и чудовище тьмы. История землян, увы, убеждает: первым к плодам познания, прогресса и цивилизации спешит чудовище.

          «Познай себя!» — знамя не только философии. Всё больше человек внедряется в тайники самого могущественного клада на земле — в собственное «Я». Наука становится всё больше похожа на сказочные чудеса, а вчерашние чудеса приобретают строгую научность. И над всем этим сегодняшним действием — внутренним и внешним — как и в незапамятные времена, стоит Слово. Слово! — инструмент, предтеча, основа любых прозрений и завоеваний. Оно может быть подобно скальпелю в руках благородного целителя и может быть подобно смертельному ножу в руках варвара. Слово — это и великий дар Божий, и Ахиллесова пята человеческого существа. В частности, его психики, которая поддается «прочтению», элементарно открывается словесными «отмычками» и, наконец, программируется. Только свободный разум человека начинает видеть вещи в мире не «как надо», а как они есть.

 

          Самое интернациональное чувство — старость. Люди почему-то думают, что они бывают счастливы только тогда, когда равны. Кому, чему равны? Богу? Дьяволу? Друг другу? Не стремление ли к равенству породило все ужасы соревнующейся жизни?! А равенства как не было, так нет и поныне. Только младенцы и глубокие старики не знают соперничества; одним делить еще нечего, другим — уже незачем. И не властны здесь ни различия в языке, ни иные «разделяющие» причины. Возможно, ближе всего мы находимся к природе именно в двух лишь крайних случаях: когда сделан первый шаг в жизнь и — когда готовимся сделать последний. Испытание жизнью — это испытание разобщенностью, поэтому, извините за горькую иронию, старость — интернациональное чувство. Израсходованное время земного бытия — лучший примиритель. Уже не надо бояться опозданий, не надо завидовать, не надо лгать, уходя от вопроса: «Зачем живу?», не надо ничего. Ничего, кроме тишины и мира. Господи! Если ты не даешь нам, людям, мудрости, — чтобы не убивать друг друга, чтобы не кричать о предательстве и обделённости, чтобы не платить вечной жертвой за недосягаемые идеалы, — то, может быть, ты, Господи, дашь нам просто старость? Бессильную, одну на всех и потому безобидную. Мы еще спешим во тьму иллюзий. Но мы уже пришли.

 

          В чем состоит наша нормальность? В том, что мы нетерпимы к не подобным себе.

 

          Семидесятые годы… Как мы пели! С кем мы только не сидели! Где только не побывали! И смеялись, и любили, и плакали. Учились говорить, как на исповеди и слушать друг друга, как на допросе. Мы были неумеренно восторженны, чисты и беззащитны.

          Через тридцать или сто тридцать лет говорить о сегодняшних днях сегодняшние оболтусы будут так же. Кораблик русской жизни совершает свои «круизы» по заколдованному кругу; участникам «туров» безразличны впечатления тех, кто плавал «до» или «после» них.

 

          Люди — это человекоподобные существа. Возможно, что, действительно, Человека на земле не было никогда. Кто докажет обратное? Кто или что угодно — только не очевидность! Очевидность говорит языком реальности: зависть, страх, жестокость, обжорство и голод, ложь во благо и ложь во зло, глупость и самодовольство, безволие сломленных, тирания — вот мир зверей, называющих себя «люди».

 

          Быть самим собой — это когда ты думаешь не о себе.

 

          Доказывают — неочевидное. Грязь жизни — внутренняя ли, внешняя ли — очевидна, ее не надо доказывать, в ней, к сожалению, приходится жить. Залитые мазутом реки, изуродованная земля, выжженная равнина обнищавшего духа, гибнущий генофонд. Напрашивается очень простой, но ошеломляющий вывод: наша жизнь практически полностью лишена естественности — люди вынуждены искусственно существовать в своем, искусственно созданном, мире. Уж не отсутствие ли естественности причиняет самые глубокие, самые непереносимые муки?! Очень страшно: жизнь в этом мире — не настоящая. Как вернуться к собственной подлинности? В одиночку? С другом? С любимой? Со всеми вместе? Со всеми пойдешь — сам пропадешь, один пойдешь — других позабудешь.

 

          Страшно не от звериного облика, а от звериной сути. Люди становятся всё большими хищниками, им требуется материал, который, хоть на время, заполнял бы пустоту души, ума, сердца. Ах!!! Пустоту ума заткнет болтовня включенного приемника; что делать с очерствевшими чувствами? Они увеличивают «дозу» раздражителей — теперь это не вздох и взгляд любимой, а грубость, садизм и примитивный ужас; неразвитый творческий потенциал — тоже пустота, которую удобно до краев залить апатией, наркотиком, вином. Увы, природа, действительно, не терпит пустоты. Внутренняя природа существ — тоже. Всё очень просто: если ты сам не позаботишься о качестве внутреннего своего «контента», то эту удобную пустоту автоматически заполнит расторопная гадость любого сорта.

          Встретившись, обвенчавшись однажды, души неизбежно приходили к земным объятиям, а теперь наоборот — бесконечные объятия впопыхах почему-то не ведут к желанной встрече на божественной высоте бытия. Жизнь сейчас — сплошной неразвязываемый узел, а после жизни — так, узелок на память для тех, кто считался «близкими». Пары даже в постели говорят об идиотах-друзьях и дороговизне. Значит, озверело в людях то, что казалось самым прочным — их душа.

          Неужели не ясно: жить в этом мире — нельзя! Инстинкт самосохранения естества заявляет о себе всё громче. Слишком долго люди приспосабливали среду обитания «под себя», слишком сильно изменилась сама среда, слишком далеко она отклонилась от природной гармонии — пришла неприятная пора изменять себя «под среду». Сознательно согрешить и осознанно покаяться — удобное лицемерие.

          Озверение заразно. Оно может скопиться в опасных количествах в любой части людского существа, а скопившись, начнет распространяться дальше, завоевывать пространство жизни; зверь, поселившийся в зависти, обязательно доберется и влезет в душу, отравит чистое сердце. Зверь, живущий в душе, представляет мир как одно большое преступление, и себя самого в нем — преступником во имя справедливости.

 

          А история случилась такая. Старая тихая женщина, израсходовавшая запасы молодого когда-то здоровья, энергии и веры во имя так и не наступившего «светлого будущего», коротала последние свои дни в последнем ожидании — одинокая, всеми позабытая-позаброшенная. От людских глаз старушка скрывалась в однокомнатном коммунальном убежище, а от всего прочего — как скроешься? Глаза у стариков смотрят в прошлое, им хорошо там; из прошлого — навстречу — ястребиным ясным оком глядит на стариков их собственная юность. Соколы! Но жизнь произошла и успокоилась. Старая женщина умерла. Кто теперь скажет, что она была «неутомимым борцом за правое дело», что возглавляла когда-то что-то, руководила, призывала? Отпризывалась. Смерть собрала на делёжку вещей объявившихся вдруг родственников. Коммуналка осиротела. Только остались в углу среди кучи мусора брошенные роднёй ненужные вещи — узелок да фото. Больше жизни самой берегла старушка эти бумажки, в узелке с надписью: «Письма от Миши», от погибшего на фронте любимого, да еще фото — «Сарапульская областная школа подготовки советских кадров. Выпуск 1937 года». А в бумажках — вся жизнь человека, вся его запротоколированная душа. Соседка по квартире не выдержала, подобрала душу, вынула из мусора: живи! А из прошлого, с маленьких овальных фотографий смотрят на нас зрачки, холодные и пронзительные, как наведенное дуло. Пока еще рядом на снимке и палачи, и жертвы. Палачи, не ведающие, что они палачи, и жертвы, не верящие в свою роковую судьбу. Они хотели построить всеобщее счастье.

 

          Всё в жизни имеет свое начало и свой конец. Если не подталкивать жизнь в нетерпении и не замедлять её нарочно, то путь от начала до конца будет спокойным и плавным, как ход планет или как полный век растений — от семени до семени. И если не нарушать законов природы, то в конце пути ты обязательно вернешься к его истоку. Потому что жизнь — колесо, удобное, неуязвимое в своем бесконечном качении по тропинкам пространства и времени. Не мни его зря! Не делай из волшебного круга угловатых фигур — движения не остановить всё равно, а трясти будет изрядно.

 

          Наконец-то вырвались в командировку! Едем! Смотрим, слушаем, запоминаем. Водитель матерится: то дорога в «гармошку», то «лысые» колеёса на обледеневших прикамских горках не тянут. В райцентре шлёпаем на бланках бесполезные для нас исполкомовские печати. Бесполезные, потому что командировочный фонд редакции ещё летом иссяк. В исполкоме никто не спрашивает: кто мы, зачем, куда, с какой целью. Всем — до… сами знаете до чего. В центре посёлка — очередная недостроенная железобетонная раскоряка, призванная символизировать вечную память или вечную славу чего-то… В честь кого столько бетону налили? Прохожие не знают.

 

          В 1977 году в крест недействующей церкви в селе Мостовое шарахнула молния. Два дня горело. Крест, огонь, разруха… — не хочется видеть во всем этом каких-то зловещих символов. Но не получается. В символах разрушения есть мистический магнетизм. А в самом разрушении? Ведь ломать можно, тоже радуясь. Я пробовал.

 

          Свободы боится ограниченность.

 

          Под небом Киясовского района довелось услышать такую мысль: жизнь состоит из чередования питья (пьянства, в смысле) и работы, поэтому нет никакой принципиальной разницы между существованием в городе и существованием в деревне. А все проблемы происходят, якобы, лишь от одного — от нарушения ритма «чередования»: нельзя пить-пить-пить-пить... или работать-работать-работать... надо все-таки соблюдать правильность: поработал-выпил, поработал-выпил… Такая, знаете ли, теория. Не для круглых отличников.

 

          В деревне Шихостанка встретились с одинокой бабушкой, маленьким человеческим воробушком, затерянным среди заснеженного пространства. Ночь. Тикают ходики на стене. Бабушку зовут чудно, в духе минувшей эпохи — Домна Филипповна. Отжила своё почти, отгорбатилась. Что голос, что тело, да и душа, наверное, — всё высохло, окуклилось от пустоты и ненастий. Но нет, начала оттаивать, сидит на кровати, гладит кошку, покачивает махонькими ножками в разноцветных носках, жалуется, что коза «закупоросничала»; словно и впрямь, как засушенная холодом бабочка, какие случаются в нетопленных избах, почуяла тепло, зашевелилась, стала оживать…

          — И помирать не помираю, и жить не живу, — говорит. — А кошку с собой спать не кладу. Храпит больно!

 

          Всем хочется отдохнуть от жизни. Что за напасть! Горожане едут к подзолам и суглинку, а землеробы — поближе к асфальту. Этакий вечный круговорот в поисках места, где бы отдохнуть от всего прежнего. Мой товарищ за большие «тыщи» купил дом в деревне, навязал себе на шею радость собственности, скормил колорадскому жуку гору картофеля, лишился покоя по выходным, зато — счастлив: «Себя, конечно, не переделаешь, так хоть место поменять…»

 

          Человек — это существо, которое всюду ищет храм. А что, если «искомую величину» приземлить, сделать ее совершенно обыденной, облечь в форму избы, домотканых штанов, белеёной печи? Тогда не придется ничего искать, поскольку храм будет под боком. Чтобы прийти к такому концу, придётся, видимо, ба-а-альшой крюк дать на дороге судьбы.

 

          В деревнях прощаются так:

          — Оставайся с Богом!

          — Поезжайте с Богом.

          И всё. И разъехались, будто и не было этой встречи. И не будет, наверное, другой. Но остался навек между простившимися единый знаменатель, равняющий всех, живущих в числителе. Может, бог. Или природа. Или любовь. Как угодно. Слабое сверху дробится, числится, а сила снизу поддерживает, знаменует.

 

          Беседую с поэтом: Помнишь: «Первым было Слово?» Ты сам — источник или «транслятор»? Трансформатор. Тебе не приходилось сталкиваться с необычными состояниями жизни? Конечно, приходилось. Бред, например… Как же! Чем отличается просто сочиненная строка от напечатанной? В напечатанной есть магия. Какая магия? Магия исповеди. Было бы что исповедовать. Есть два, как минимум, типа читателя: один ищет в книге «норму», находит и получает от этого личное удовольствие, а другой для удовлетворения ищет «сумасшедшинку» в авторе… Ты какой? Я — с сумасшедшинкой. Стараюсь таким быть. Искусственно ненормальный? Отчасти. Откуда ты ведешь отсчет мира? От себя? Приходится… Ведь я — самая середина этого мира. А от середины считать удобнее всего. Творческий человек всегда эгоист в своем творчестве? Да, пожалуй. А как быть тогда с проповедью бескорыстия? Никак. Гений и злодейство — вещи совместные. Поэт, как известно, живет на самой границе между разумным и безумным. «Нарушители» на границе имеются? Даже мысли и те — перебежчики!

 

          Свобода начинается с толкотни и суеты общего старта. В самом начале уже есть проигравшие, но еще нет обманутых.

 

          Меньше всего романтизма достается настоящему, реально осязаемому моменту жизни. Больше всего «розового крепкого» (был такой дешевенький напиток при социализме, 1 р. 07 к. за пол-литру) в планах или воспоминаниях.

 

          Мы — путешественники. Потому что всех нас несет неведомо куда единое течение — река времени. Кто-то чуть-чуть отстает, кто-то слегка обгоняет это течение. Соревнуемся! На то и путешествие. Иные ныряют в глубину, а иные мечтают «приподняться». Ах, как утомительно бывает, порой, это странствие, от которого нельзя отказаться! Усилия жизни и лицо человека обращены в будущее: какие опасности, какие подводные камни, коварные мели и опасные повороты еще ждут? Неутомимый взгляд бежит впереди человека и времени. И мы уверены в себе и в своем пути. «Как живешь?» — спрашиваем друг друга. И каждый отвечает: «Нормально». Потому что так оно и есть.

          Но люди не могут путешествовать, «сплавляясь» по течению времени, без отдыха, без привалов. И называется любой из таких привалов — юбилей. Глаза «юбилейных» участников похода жизни обращены не к будущему и даже не к настоящему, а исключительно к прошлому. Впрочем, можно вывернуть на сто восемьдесят и всю голову, но лучше этого не делать, а то дальше поплывешь — задом наперед, вслепую.

          Далекое будущее всегда кажется нам сказкой, но вот оно, наконец, настаёт и, увы, разочаровывает. Не беда! Далекое прошлое предстает не менее сказочной картиной. Прошлое! Не надо его бояться. Оно не сбудется, потому что уже сбылось: муть жизни осела — былое кристально ясно, оно не подведёт, оно надежно, как сама материя! Прошлое — не разочаровывает.

          Да здравствуют юбилеи! Юбилеи — это оазисы, где время прекращает свою вечную работу. Юбилеи — это самое невероятное из всех достижений человеческой цивилизации. Ибо никому еще не удавалось на земле обманывать время так, как это удается юбилярам. Секрет юбиляра прост: глаза его не на месте. На затылке.

 

          У Иоанна Богослова в Апокалипсисе я вычитал: не ищите Бога в храме, Его там нет. Это — о нашем времени. Бог, похоже, переместился из «общежития» в менее просторную, но более удобную «квартиру» — в личность человека. Я в это верю, я это чувствую! В наших деревнях неоднократно встречал: старушку-храм, девочку-церковь — сердца, не знающие выгоды, любовь, не оглядывающуюся на условия. Человек-храм тоже может быть разрушен, затоптан и осквернен, но Бог живет именно там. Больше уже просто негде.

 

          Как я себя чувствую? Как тот, который наступил сам себе на мозоль и даже не извинился.

 

          Смех — надежда на выздоровление. Смех над собой — здоровье. Улыбка красит и человека, и нацию, и природу, и даже смерть. Многие герои перед смертью улыбались.

 

          Слово — очень опасное вещество. Пожалуй, самое опасное из всех прочих человеческих «игрушек». Чем опаснее игрушки, тем сложнее мир. Или наоборот. Не разберешь. Железо, электричество, радиация, психические феномены — на кой черт всё это было вызывать из небытия? Но лавина жизни пущена и её не остановить. Как выжить? Я знаю только один способ — это молчание.

 

          В людях, на мой взгляд, есть одно самоубийственное качество — ненасытность. Почему всякий раз, провозглашая равенство, участники не следуют своим словам? Сам для себя я давно сделал печальное открытие: люди живут плохо от того, что всё время хотят жить «еще лучше».

 

          Есть всего две подлости: видеть, но не говорить или наоборот — городить сослепу.

 

          Возможно, люди на земле — это еще далеко не завершенная божья конструкция. Вариация, отклонившаяся от своего золотого идеала. Но идеал остался, осталась непрерывная тяга к нему. Мы все хотели бы жить чище, спокойнее, яснее. Каждый воюет за свой мир ужасными средствами: деньгами, пулями, ложью, лестью, назойливостью. Люди слишком тяжелы, чтобы взлететь просто так, воспарить. Нужен солидный разбег. Если и летаем, то по принципу «предметов тяжелее воздуха». Мало ведь кто желает стать просто выше, чем он есть — все хотят возвыситься. Я не политик, не генерал, не самовлюбленный мальчик в кожаном пиджачке. Я — плохой. Вижу свое «плохо» и говорю об этом. Может, от страха за себя. Почему же соседи-то сердятся?

 

          На кривую жизнь есть лишь одна управа — прямое зеркало сатиры. И тогда кривая жизнь возмущенно кричит: «Меня исказили!»

 

          Мы все хотим счастья. Я думаю, оно не должно быть ни легким, ни трудным. Оно должно быть таким, чтобы не замечать его вовсе — то есть, просто удобным, как всё здоровое. Иначе всегда будет повод смеяться сквозь слёзы или плакать сквозь смех.

 

          Земля — не самое подходящее время для знакомств: охотнее здесь ссорятся. Но неужели мы пришли на Землю для того, чтобы поглубже вырыть свой индивидуальный окопчик? Что я хочу? Идти на свет, а не на клич зазывалы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

          1990 г. Вот и пришел день спросить себя: а что же у меня есть дорогого? Самого дорогого! Такого, чтобы продать, чтобы наверняка купили. Вещи? Так одно старье по углам растолкано. Ум, совесть? Так кому они нужны в этой сутолоке. Может, родину с молотка толкнуть? Ну, это и без меня уже… Надо, надо торговать по утрам и вечерам! Если о себе сам не подумаешь, никто о тебе не подумает. Мысли о себе! Какой силы достиг человек в этом искусстве! Забудь о других — они чужие. Потому что тоже думают только о себе. Какая разница, кто там, по ту сторону прилавка? Главное — чужой! Хвали товар шибче, всучи подороже. Дураком прикинься — дурака поймаешь. Каждый тянет одеяло жизни в свою сторону. Богатая головушка богатой мошне прислуживает. Мозг, как грыжа, сердце, как чирей, душа, как покойник. Эй, купи что-нибудь — продам!

 

          Большие открытия всегда оборачивались большой бедой для людей. Страх за последствия должен предшествовать радости открытий.

 

          Нет ничего омерзительнее и дурнее, чем пляска ликующих ратоборцев на трупе поверженного колосса. Я не принадлежу ни к числу поклонников бывшей КПСС, ни к когорте ее непримиримых противников. Однако у всякой революционной эйфории есть свое неизбежное похмелье. Иными словами, вбивание осинового кола в могилу коммунистической партии одной отдельно взятой страны никак не означает прощания с коммунистической идеей вообще. Рано хороните!!! «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой…» Безумцы, мерзавцы, герои, уголовники дела и слова — вот кормчие; ах, как легко воспламеняются иссохшие человечьи души огнем идеи всеобщего равенства — воплощением рая на земле! Горели, горят и будут гореть чумной ненавистью глаза голодного подонка, ленивого раба, продажных филантропов и саблезубых мессий-однодневок. Великий овечий поход к всеобщему благоденствию продолжается. С той лишь разницей, что барачно-распределительное равенство заменено соревновательным беспределом. Идея призрачного народного счастья запустила в России фантастическую мясорубку: каждая национальная, партийная, тусовочная или прочая «овца» полезла в рай в одиночку. За социалистическую революцию расплатились кровью, за демократические эксперименты — расплатимся, видать, душой. Кто ведь как ищет благоденствия. Как в арифметике: одни старательно складывают и умножают, другие — только делят, ну, вычитают, на худой конец. Вычитание и деление — вот и всё, что нужно знать любому российскому царю-батюшке. Аминь! Каков выход? На мой взгляд, он чрезвычайно прост: коммунизм возможен лишь в отдельно построенной личности. А до тех пор, пока равенство, братство и счастье будут искать сообща, думным и колхозно-базарным методом, будет и почва для мечтаний о дурном несбыточном равенстве. Не верьте никому: надежда обреченных действует вернее яда — она не сбывается никогда.

 

          А. В. судьба крутила, сжимала, растягивала и мяла, как упрямый образец на испытательном стенде. Многое за десятилетия успело обломиться, выкрошиться, треснуть. Осталась голая уцелевшая сердцевина — сам по себе человек, какой есть, такой и есть: потерял много, зато и лишнего не прилипло.

 

          Прямота, идущая от безоглядного естества, обаятельна, в какой бы форме она ни была выражена.

 

          Мученик — это не тот, кто просто терпит. Мученик — это человек, оказавшийся «не по размеру» своему времени. То ли оно болтается на нем, как старый пиджак на ветру, то ли жмет невпродых. Хоть с бутылкой, хоть без бутылки — не разберешься сразу. Разве что порассуждать. День сегодняшний, допустим, принадлежит политикам, завтрашний — экономистам, послезавтрашний — полублаженным мечтателям. Каждый живет в своем «дне», как кулик в болоте, и хвалит, и ругается, и спорит с соседями по времени.

 

          Действия таланта, зачастую, безотчетны. Талант — это ведь не только картины, книги, песни, чертежи или интриги. Это — некая избыточность жизни в тебе самом. Собственно, талантливый человек становится как бы рабом или заложником этой своей избыточности. Откуда она? От случая или свыше? Поди разберись! Повышенный уровень внутренней человеческой энергии подобен весеннему паводку: он неиссякаем, не всегда удобен и жаден до новых просторов.

 

          В принципе, каждый человек изобретает свою собственную жизнь, как велосипед — повторяясь в неповторимом.

 

          А что, со времени сотворения мира в нем изменилось количество банальностей? Истина банальна. Каждое поколение и каждый человек выражают это заново и по-своему. Вот и вся новизна.

 

          Женщины мыслят цветом: «Это кажется маловероятным, но долговременное наблюдение показало, что фон, цвет, окраска нашей комнаты, цвет нашей одежды — всё это притягивает определенный вид энергии. Мы и не подозреваем, что покупка той или иной цветной вещи может в корне изменить нашу жизнь. Попробуйте сами вспомнить примеры из собственной жизни: меняются обои — меняется жизнь…»

 

          Вопросы, вопросы… Как вы считаете, люди играют в государство или государство играет в человеческие судьбы? Что такое судьба? Ее можно спланировать? А выиграть? Все знают, что проиграть свою судьбу легче, чем выиграть. Почему? Скажите, дети — это наши игрушки? Жить играючи — серьезно ли это? Кому везет больше, серьезным людям или легкомысленным? Что бы вы считали крупным выигрышем в своей жизни в а) 5 лет, б) в 18 лет, в) в 40 лет и г) 100 лет? Сочетаются ли в жизни эти два понятия: игра и справедливость? Радуют ли вас чужие удачи? А случалось ли так, что вас радовали чужие неурядицы? Есть ли на планете существо, азартнее человека? Почему люди играют даже в смертельные игры: гусарскую рулетку, опасные путешествия? К чему приведут игры ученых? Кто с кем играет: мы с природой или она с нами? Вы хотели бы снова стать ребенком, чтобы жить играючи? Надежда — разновидность ставки; на что надеяться важнее: на деньги, на заслуги, на общественное положение, на детей, на друзей, на государство, на нечаянные обстоятельства, на бога или только на себя? Почему случай называют «слепым»? Вы верите, что случай действительно слеп? Вы верите в то, что в мире нет ничего случайного? Вам не приходилось играть со своим собственным здоровьем? Говорят: «Игра воображения». Во что любит играть ваше воображение? Все настоящие дела делаются от избытка жизненной силы — играючи; у вас есть такое дело? Молодежь играет в будущее, старики — в прошлое; попробуйте определить, к какой половине человечества вы принадлежите? Где и в чем грань перехода от одной игры к другой? А что делать с настоящим? Кто вы для своих детей: охранник, мудрый вождь, друг или «играющий тренер»? Что вы чувствуете, когда массовик-затейник произносит: «Играют все!» Вам хочется побыстрее присоединиться? Или, наоборот, отойти в сторону? Почему?

 

          Классик мировой литературы С. Моэм писал: «Если человека впереди не ждет ничего, кроме горечи и разочарований, то я могу лишь приветствовать его поступок: брошен вызов сильнейшему из инстинктов — инстинкту жизни…» Речь идет о самоубийстве. Страшные слова, жестокие — нечеловеческие в своей безысходной наготе слова! Как больной заражается о больного, как эпидемия собирает свой печальный «урожай» — так человеческая душа реагирует на «эпидемию» казенщины, на ее беспощадную общую мерку, недостаточно чуткую, чтобы услышать чей-то одинокий голос.

          Тело достаточно кормить, и оно будет жить само по себе. А душу? Душу надо любить, надо ее понимать, надо учить ее — глаза в глаза — быть сильной.

          Глаза в глаза! Только так. Педагогика — это ведь не только школа и семья. Это — вся окружающая жизнь. Окружающая и сейчас, и в прошлом, и в будущем. Сумеет это «окружение» убедить тебя в радости и смысле бытия — хорошо. Не сумеет — ты найдешь пустоте замену.

          Воспитание не может быть указом, назиданием, холодной рекомендацией. Воспитание — это сотрудничество жизней: сильной молодой и опытной уходящей.

          Подавляя личную волю, можно воспитать лишь абсолютного солдата.

          В конечном итоге, любой методист боится своей беспомощности. Именно беспомощность не может признать своих просчетов и — защищается. Беспомощность любит мундир больше собственной жизни. Больше чужой жизни — тем более. Мундир — это всё, что у нее есть.

 

          Россия — это перевернутый мир, здесь практика мертва без теории.

 

          Что требуется для того, чтобы узнать человека? Съесть с ним на пару пуд соли. Но этого явно недостаточно для познания российского варианта дружбы — здесь никак не обойтись без бочки вина. А познание — процесс бесконечный, и одной бочки оказывается слишком мало.

 

          (По мотивам бесед с ижевским историком И. К.) «Российскую интеллигенцию представить трезвой невозможно даже теоретически! Я неоднократно размышлял над неповторимым феноменом русской интеллигенции. Почему она ТАКАЯ? Почему богатый, образованный человек, у которого есть и дом, и семья, и обеспеченное будущее вдруг, как мальчишка, насмерть задумывается о смысле жизни, и, так и не найдя ответа, рисует на белой рубашке слева кружочек и стреляет в него? В этой русской необъяснимости пытались разобраться и странствующие купцы, и кабинетные философы, и поэты. Ответа — нет. Но все отмечали одну характернейшую особенность образованных россиян (это относится и к прошлому времени, и к советскому периоду истории страны) — это невероятное, почти патологическое стремление к добровольной жертвенности. Русская интеллигенция жертвенна по самой своей сути. А для реализации этой программы судьбы нужны, формально говоря, точки приложения. Лев Толстой страстно восклицал, как о высшей мечте: «Вот бы пострадать за кого!» Революционеры: Кибальчич, Перовская, — наплевали на блестящую карьеру, всё променяли на возможность «пострадать за народ». Та же сила толкала добровольцев на штыки и доты впоследствии.

          Любая теория в России становится верой! Именно поэтому стало возможно богоотступничество. Теория — продукт мозга. Вера — епархия души. Не мозг, душа вина просит!

          Для нашей интеллигенции характерно обезьянничанье — своего ничего не жаль, да и себя не жаль. Даже русский язык после революции готовы были забыть: все учили латынь и эсперанто, чтобы свободно просвещать «мировой пролетариат». Каждый в этой стране знает: последнюю рубашку с себя снять — высшая сласть.

          На Западе пьяницу осуждают, здесь — жалеют. Здесь на тебя доброжелательное внимание обратят не тогда, когда ты вырвешься из общего потока, а когда упадешь, споткнешься. Пьяного на Руси испокон веку жалели. Скажите, где, в какой еще стране самый богатый храм возведен в честь… дурака — храм Василия Блаженного?!

          Русские люди полярны вообще, интеллигенция — в особенности. Меры здесь не знают. Жизнь здесь привыкли чувствовать, а не просчитывать. Русские философы уже неоднократно высказывали мысль, что разгадка русской души проста: феномен возник на стыке двух культур — европейской и восточной. Душа на стыке постоянно «кипит» и не улавливается ни в какие логические рамки.

          Как охладить вечно кипящую русскую душу? Работой. Бездельем. Путешествием. Романом. Вином. Самоубийством.

          Взгляните, как выражается на Западе символика единения человека с Богом — это, как правило, одинокий шпиль. К Богу там идут в одиночку. У нас же и в символике заложен смысл коллективизма: луковка на куполе церкви — это некое «МЫ», которое затем лишь переходит в устремленное в небо «Я». Такую форму веры без самопожертвования просто не пройти».

 

          У каждого порядочного человека существует своя собственная теория, оправдывающая непорядочную практику.

 

          Человек, по сути, представляет из себя некую универсальную «трубу», через которую можно пропускать различные субстанции: физические, духовные, химические. Прохождение этих или иных субстанций через «трубу» формирует устойчивый интерес к ним со стороны субъекта, который он называет «счастьем».

 

          Ни один, еще ни один из живущих не ответил на вопрос: что же такое жизнь? Возможно, ответа не существует. Существует только вопрос, перед которым разум становится воинственным, а чувство — безошибочным. Каждый понимает мир по-своему. В одиночку. Жизнь подобна наркотику: к ней привыкаешь, и вновь хочется увеличить дозу… На разучиться бы чувствовать, как замирает вселенная на конце крыла бабочки, как кружится вечность в осенней листве, как приходит к тебе самое сильное, что есть на свете — тишина. Тихое Слово. Тихая Музыка.

 

          Вы замечали: иногда нам не хватает своего опыта и своих слов, чтобы выразить чувства. И вдруг эти слова находятся! — Их за тебя (заметьте, именно так!) уже написал кто-то. И тогда они по праву становятся и твоими тоже. Потому что так, не деля неба, мы дышим одним воздухом, — так можно жить и единым чувством. В порыве откровения и предельной искренности нет никакой разницы между автором и ценителем — они одно.

 

          Каждый сам решает спор между музыкой и словом, а решив, находит единственную, свою собственную гармонию. Наверное, гармония — это понятие персонального пользования, сугубо индивидуальное. Поэту мешает быт. Поющему поэту мешает гитара. Осмелюсь предположить, что музыканту мешает всё, кроме музыки! Но вот ведь парадокс: чем больше помех в жизни, тем сильнее, универсальнее эта самая жизнь. Если, конечно, не спасовал однажды. И тогда человек вырастает больши-и-им-пребольшим.

 

          Если человек умеет надеяться только на себя, то всем остальным можно смело надеяться на него.

 

          На доверии одного человека к другому выстраивается общая наша свобода, открытая со всех сторон и всесильная в своей исповедальной высоте. Настоящее доверие не нуждается в документах, оно проникновенно по самой своей сути: оно либо есть, либо его нет. На мой взгляд, доверять — это значит быть готовым принять любой результат жизни. Не срежиссированная надежда, не сценарий необходимости — ничто такое не обладает полной открытостью. Весь вопрос — в силе твоего собственного вмещения: доверие — это ты сам. В чем твое подобие? В подобии амбарному замку или в подобии небу? Арсенал компромиссов и искусство людского выбора заполнили бытие бытом. Стесненная душа ищет выхода в себе самой и в том, что вокруг — в поисках себе подобных.

          По моему разумению, на Земле существуют два вида людской деятельности: видимая часть — заработок, невидимая — работа. Они не связаны между собой.

 

          Сформулированная и высказанная проблема перестает быть бесконечной, т. е. безнадежной проблемой. Здесь место для ведущего, он берет на себя посредническую роль «помогающего сказать»: себе, другим… Ведущий всегда чуть-чуть Незнайка — это дает собеседнику возможность «излиться», поделиться своим потенциалом. Ведущий — это тот, кто тебя понимает. С этого места в России начинается абсурд и свистопляска. Ведущий незаменим для того, кто поверил. Как его сегодня найти и узнать? По одежке-рекламе! Белый халат или черная ряса! Церкви лезут из-под земли, как чертополох, количество аптек на городских углах не поддается исчислению.

 

          Анатолий Васильевич собирает устное (бывшее антинародное) творчество, сочиняет сам. Например, на одной из тетрадей — титул: «Пословицы. Поговорки и изречения. Отклики на современную жизнь». Тетради — тематические. Зачастую форма высказываний предельно проста и по-детски наивна, но тем яснее проступает беззащитное содержание непутевой российской жизни, никак не могущей обойтись без «великих» идей, «великих» подвигов, наград и спецраспределителей. Цитирую: «К великому Ленину пришли ходоки. Стали жаловаться, что живут очень плохо и едят только одну лебеду с клевером. Многие из колхозников уже мычат по-коровьи. Великий Ленин подумал, подумал и говорит: «Вот я меду ведро уже доедаю, а не жужжу. Ем яйца с хлебом вкрутую и всмятку, а не кукарекаю». «При царе были орденоносцы, а теперь — орденопросцы». «Чудодейственное растение растет только на чудодейственной земле». «Хмель — лекарство надежное, комсомольско-молодежное». «Все сласти в руках у власти».

 

          До той поры, пока вы не поняли себя самого, не стоит воображать, что понимаете другого. Мир полон непонимания! В людском доме живущих землян сделалось тесно: густо населены удобные земли, «забит» почти до предела радиоэфир, даже в мире идей и духовных сферах — теснота. Проблемой далекого пращура было — выжить, нашей — договориться. В природе, в естественном мире и жизнь естественна; в искусственном мире цивилизации жизнь — искусство. Выигрывает тот, кто искусен в толчее.

 

          Мне кажется, люди жестоко ошибаются насчет многомерности своего, так сказать, «смыслового пространства», оно всего лишь двухмерно: быть-не быть, верх-низ, можно-нельзя, свет-тьма, бог-дьявол и т. д. Воображение мучительно век за веком пытается вырваться из этой двухмерности, в том числе при помощи кое-каких словесных ритмов, кодов, построений. Почему мы считаем сознание вершиной эволюции, кто нас приучил так считать?

 

          Ползут по дорогам давилен горбы, в давильнях спешат на работу рабы. Качнись на ухабе, автобус, качнись; водитель, постой, от работы очнись! Рули на проселок. Поищем, мой друг, где падают звезды, где берег и луг… Трясется, гудит обездушенный конь, лишь тянется шлейфом бензинная вонь. Плотней, чем поленница колотых дров, потеют рабы в государстве воров. Ползут по дорогам давилен горбы, рождается утро, морщинятся лбы: давильня, давильня! — локтями под бок! — нарывы словесные брызжут, как сок, в казенных домах и рубли, и еда — боятся рабы опозданий туда. Отдаться, принять, закрутить, передать… — нельзя, невозможно никак опоздать! Господь-репродуктор им песенно врет: «Без вас всё погаснет! И утро — умрет!» И каждый, кто едет в давильне людской, — «Скорее б погасло!» — желает с тоской. Качается горб, вертит сношенный скат, как бомбы на взводе — терпенье и мат. Но раб пожилой наставляет семью: «Я честную жизнь отработал свою!» Давильня, давильня, крепка твоя власть! Здесь каждый спешит на сиденье упасть. Была бы дорога, работа была б! Водитель веселый — всех едущих раб.

 

          Жизнь прекрасна, потому что она трудна! Если бы не это обстоятельство, то как бы скучно и неизобретательно мы жили: всё есть, всё готово, ничего не требуется сочинять, чертить, мастерить, пробовать, искать. Ах, спасибо вечным российским трудностям! Они держат наш бедный, но изворотливый разум в постоянной боевой форме. Что ж, как говорят охотники, сытая гончая по следу не идет.

 

          Наступила самая странная пора в истории людей, когда хочется не жить, а отвлечься от жизни.

 

          Человеческий образ — дело исключительно равновесное. Изобразишь покрасивее — обидишь неправдой, напустишь тени — опять обидишь… Так и живут большинство: между «да» и «нет» — не угодишь на них, как ни старайся. Редко кто стоит на земле без колебаний — только дети, только старики. Да еще те, кто выдернул свою надежду из призрачного будущего и поселил ее в настоящем, в сегодняшнем трудном и непутевом дне. Потому что иное невозможно. Надежде, как дереву, нужна живая земля. И тогда всё само собой приходит в равновесие: и дела, и слова, и вещи, и мечты. Видимая и невидимая суть бытия, всё собирается в единой точке, в едином чудесном миге — в тебе самом. Кончаются колебания. Остается работа, да горько-соленая радость от нее.

 

          Во всех умных книгах по дрессировке животных написано главное правило общения: не очеловечивай скотину. Кто знает, может, люди из-за того и сами оскотинились, что всё вокруг очеловечивать разучились?

 

          Природа — это космическая цыганка. Ей хорошо видны с высокого покоя все земные борозды, все ее линии и трещины, ясные и четкие, как въевшаяся чернота на ладонях у работяг. Не трудно гадать по морщинам Земли: «А было у тебя, милая, плохое прошлое. А впереди у тебя, милая, то большая беда, то большая радость…» Какая беда, какая радость? — ничего толком не скажет: по глазам да по звездам учись читать, коль за время, за край поглядеть охота.

 

          Лучший пропагандист здоровой жизни — это бывший грешник.

 

          Когда встречаются два действующих грешника, у них получается интересный разговор. Когда встречаются два бывших грешника — это светлый праздник. Праздник неизбежен в принципе.

 

          Люди, вышедшие из одного времени и одного пространства, чем-то смахивают на близнецов: одного замеса, одного теста, одного поля ягоды — ровесники. И в пять лет от роду ровесники, и в сорок.

          Наши деревянные дома стояли друг против друга, а между ними грохотал посередине улицы допотопный послевоенный трамвай, под который так славно было подкладывать гвозди, спички, пятаки, патроны от «мелкашки». Тихими ночами со стороны металлургического завода ударяло по крышам и стеклам домов гавкающее эхо обезвреживаемых перед переплавкой снарядов. Летали спутники, радио заранее сообщало об этом великом событии, и люди выходили за ворота поглазеть на ползущую по небу желтиночку — чудо! Все были вместе, сосед улыбался соседу, орали восторженные дети, манил к себе незыблемый звездный купол, и было так хорошо, как бывает, наверное, только в храме.

 

          На всякий случай, договоримся: никто никому ничего не доказывает. Доказывать полезно лишь самому себе. Сомнение — это проблема сомневающегося. «Да мы же тебя знаем! Тоже мне, святой!» — могут подначивать ушедшего те, кто остались в смутной жизни. Да, не святой. Но другого фундамента, кроме того прошлого, какое есть, нет. На нем и растет новое. Не верь тому, кто скажет: «Завтра я стану другим!» Не станет. Верь тому, кто надеется на другое: «Завтра я стану чуть-чуть выше…» Так поступает вся последовательная жизнь.

          Дурная, оглушенная и обманутая душа тоже может однажды проснуться. И тогда наступает ее похмелье — особое, невыносимое, не похожее на похмелье тела. В этом похмелье нет времени, поэтому хочется бежать от самого себя. Водка? Самоубийство? Кающееся отшельничество? Годится, в принципе, всё. Годится и работа. Самая любая. Выбор принадлежит твоей смелости.

 

          Судьба — твой лучший друг. С ней можно поссориться насмерть, подраться до большой крови, потом — помириться. После побежденной в себе обиды приходит счастье победителя.

 

          Лошадь никогда не будет работать столько же, сколько человек. Ей это не интересно.

 

          Специалист рассказывала:

          — Знаешь, как съезжают тройку? Это очень сложно, тяжело. Если все три понесли — трактором не остановишь. Русская тройка! У лошадей ведь стадные рефлексы, они привыкли спасаться в случае страха не агрессией — бегством. Общая паника — теряют разум, не реагируют даже на кнут. Я видела однажды лошадь, которая мчалась во весь опор, имея открытый перелом ноги — торчала кость наружу. Ничего в такие минуты тройка не понимает! Они смотрят друг на друга, еще более заводятся и — несут, несут, несут… Себя убить может, лошадь, тебя убить, ничего не понимает — спасается от страха.

          — Бррр! Как русская толпа.

          — Да.

 

          Для чего рождаются деревья, трава, звери, рыбы, люди, птицы? Ни для чего!!! Жизнь не спрашивает и не отвечает. Она просто есть. И если ты сам «просто есть» в ней — это хорошо. Но люди придумали дела. И придумали слова, чтобы оправдывать свои дела и мысли. И придумали искусство, чтобы оправдаться в чувствах. А жизнь — идет… И продолжают рождаться деревья, звери, люди, а вместе с ними приходят новое время и новые дела — потому что требует мир новых мыслей и чувств.

 

          Люди, по роду своей деятельности связанные с электроникой, — видеоэлектроникой, в частности, — давно заметили, что даже в прямом эфире в проводах и микросхемах может легко потеряться живая непосредственность. Мистика? Кто знает. Возможно, неживое в принципе не способно пропускать живое. Однако в миллионах домов светятся экраны, и люди часто привязываются к ним крепче, чем водолаз к кислородному шлангу. Неужели мы ищем в бесконечном мелькании чужой жизни — забвение своей собственной?

 

 

 

          Однажды я провел в газете единственный в своем роде эксперимент — опубликовал те истории, которые снятся людям. Оказывается, современники видят по ночам вполне поучительные вещи. Бывает, грустные, как притчи, бывает, лаконичные, как анекдоты. Где же он, тот невидимый рассказчик, что навевает нам все эти истории? Рассказчик один, а слушателей много. Вывод: чужих снов не бывает. Сбываются ли сны? Проверяйте сами. Я специально сохранял у каждого авторского сна дату «просмотра». Через несколько лет устроил «сверку». Картина получается пугающе-любопытная. Иногда мне кажется, что сны — это единственная безошибочная вещь в мире людей.

 

          Ну как же так?! Ведь то, что происходит днем, целиком и полностью находит свое отражение в средствах массовой информации и прочей печатной продукции. А ночь? Ночью мы разве не живем? Живем и еще как! Половина всего жизненного срока, отпущенного человеку, считайте, проходит во сне, а отражения в печати — никакого. Обидно.

          Я сам опросил большое количество участников сна. Как принято говорить в передовой статье, среди них были: рабочие и колхозники, ответственные работники и студенты, домохозяйки и работники умственного труда. Очень скоро выяснилось, что наиболее запоминающиеся «сны со смыслом» — вовсе не сказочно-абсурдного содержания, а совершенно конкретные сюжеты из нашей совершенно неконкретной повседневности.

          Один из рядовых отечественных заспанцев высказал свою домашнюю, сугубо ненаучную гипотезу: сон — это некий компенсационный механизм, который вносит коррекцию в наше препротивное и неправильное существование на засознательном уровне, кое-что из этой коррекции сознание и чувства трансформируют в знакомые образы и слова, но это — лишь верхушка засознательного «айсберга»; сны, давно известно, подсказывают и предупреждают, толкают к раскаянью или дают прозрение, удовлетворяют неудовлетворенное и т. д.; личный чей-то сон — это личный корректирующий «ключик» жизни, но можно предположить, что любой ключ универсален, что засознательная область — нечто общее для всех. Что это значит? А то, что если ваш сосед расскажет вам свой дурацкий сон, поразивший его, то и вы, возможно, поразитесь не меньше. Потому что засознательное — невидимая часть «айсберга» — плавает у всех в едином океане, именуемом Жизнью. Так что, сон соседа, намотанный на ваш ус, — вещь полезная. Чужих снов не бывает!

          И сосед спасибо скажет: «Ваш бы сон, да в нашу руку!»

          Итак, закрыли дружно глаза. Видите? Слышите?

          Но как отличить настоящий сон от ненастоящего? Настоящий сон — это всегда притча!

 

          СОННОЕ ЦАРСТВО образца 1990 г.

 

          «Встретился я будто бы с Лениным во сне, руку к нему протянул, а он мне в ладонь горсть золотых монет сыплет. «Это тебе на зубы», — говорит. К чему бы это?» С. Г., 92 года.

 

          «Надо было съездить, забрать свои документы из института. Накануне поездки приснилось: подъезжаю я к вузу на мерседесе, говорю исключительно по-английски, жена у меня мулатка, костюмчик — блеск… Надо же!» Ю. В., инженер.

 

          «Всю жизнь лечилась в 1-ой городской поликлинике, а хотела бы во 2-ой республиканской, в «партлечебнице». Приснился сон: будто бы пришла с этой просьбой на прием к Сталину, а он говорит: «Рэшить вопрос положитэльно». Не сбылось». Г. Г., идеолог.

 

          «Видела себя: стою по колено в воде и читаю молитву». Вера, 17 лет.

 

          «Когда умер дедушка, бабушке снился один и тот же сон. Будто бы она поставила рядом с могилой не то большой сундук, не то гроб. Днем из гроба вставала — шла на работу, а вечером в него умирать на ночь ложилась». Внук бабушки, 17 лет.

 

          «Приснился идиотизм какой-то. Но запомнилось. Бегают по городу татары и кричат зачем-то: «Один миллион восстаний! Один миллион восстаний!» Не к добру, что ли». Наташа.

 

          «Этот сон я видела, когда мне было всего пять лет. По лестницам и коридорам какого-то общежития бегал Красный Медведь в красных очках и всех подряд пугал и ловил. Я знала: пока он бегает — выходить нельзя…» Преподаватель марксистско-ленинской эстетики.

 

          «…Вроде бы гостиница какая-то. Мы с подругой идем по длинному коридору. Над каждой дверью — красная лампочка… Ба! Да это же публичный дом, догадываемся. А нам уж и предлагают, администрация, наверное: «Идемте к нам работать. Заходите, пожалуйста!» Мы возмущаемся с подругой, я кричу: «Что вы себе позволяете? Я вообще руководящий работник!» Администратор тогда показывает на отдельную дверь: «Вот здесь у нас начальство обслуживается». И я, неожиданно для себя, тут же согласилась. К чему бы такой сон?» Е., работник культуры.

 

          «На глазах у людей какой-то тип хотел тупыми ножницами перерезать мне горло. Двадцать минут резал — все смотрели! Я ему вдруг говорю: «Сделай перерыв, наточи». Он сходил, наточил, сам спрашивает: «Можно теперь?» Я ему отвечаю: «Ты убийца, ты и решай…» А люди смотрят, не вмешиваются… К чему бы это?» Катя, 17 лет.

 

 

 

          В условиях дикого рынка хорошо может быть только дикарю. Дикарю от бизнеса, например. Возможно, краски сгущены, но… Наши сегодняшние доморощенные бизнесмены, нахватавшиеся денег, удовлетворившие свои материальные запросы, постигшие премудрости экономических наук, неожиданно столкнулись с новой проблемой — они оказались не готовыми к цивилизованному человеческому общению. Почему семейные проблемы еще более обострились, хотя внешне, казалось бы, полное благополучие? Почему удалая пьянка и разговоры об интимном не воспринимаются иностранными партнерами, как проявление доверия и дружбы? Почему психология того, кто говорит: «Я выигрываю тогда, когда выигрываешь и ты», — надежна, привлекательна и легка? А психология «нашенских» — «Всех задавлю!» Почему чрезвычайно выгодно быть порядочным? Почему доброе имя стоит всего дороже? Почему?! Доморощенные наши бизнесмены с гонором и чванливой нахрапистостью выскочили было на свет божий — всё купим! — и растерялись… Любовь не купишь, дружба не продается, доверие не покупается. Оказывается, будучи современным миллионером, нельзя иметь психологию мелкого лавочника образца прошлого века. После интенсивного курса экономики российские предприниматели, банкиры, владельцы фирм и директора жадно углубились в изучение законов человеческого общения — психологию. Всё насущно и просто: деньги сделали деньги, этот этап пройден. Кто теперь «сделает» культуру?

 

          Со словом «богатый» жизнь играет очень интересно: богатый, но жестокий, богатый, но глупый, богатый и умный. Звучит ясно, образно, со знакомой нарицательностью. Словно и впрямь на полюсах материального бытия — в богатстве, как и в бедности — проявляются особенного ярко все качества человеческой натуры.

 

          Мой товарищ, журналист, поделился недавно открытием, которое его потрясло: наши обычные люди, работяги, средний класс, пенсионеры от избыточной новизны вокруг будто бы дожили до полного равнодушия — самозащитного равнодушия к происходящему, да и к своей судьбе, пожалуй, тоже. Слишком сильны эмоции, слишком сильны оказались факты — лучше не думать, лучше не видеть и не слышать, не чувствовать. Шок! Инстинкт самосохранения — отключение чувств и сознания в момент сверхперегрузки. Он так и говорил: «Понаблюдай за лицами в трамвае — они же ни-че-го больше не чувствуют! Не могут больше чувствовать, чувствовалки не хватает!» Я понаблюдал, как мне было велено. Не так всё! Хорошие у людей лица, как бы поточнее выразить? — Достойные! Зато появились и карикатурные, брезгливо-надменные физиономии. Эти-то откуда в таких количествах? Как грибки из-под земли — неужто дождались своего золотого дождичка?

 

          Беседую с психологом Ольгой К.: «У меня есть подруга, американка Кейси Соарис, тоже психолог. Она научила меня очень простой игре, которую применяет для обучения безграмотных южноамериканских фермеров. Это — крестики-нолики. Двум партнерам предлагается сражение на тридцати шести клетках (6х6), задание — набрать 15 очков (5 очков за каждые поставленные в ряд или по диагонали одинаковые знаки). Как действуют партнеры? Первые два или три раза они заняты блокированием ходов друг друга — ноль очков результат. Потом догадываются: каждый спокойно ставит значки в своих колонках — поле игры поделено. Но остается в центре одна не поделенная колонка… Как быть? И тут игроки делают для себя феноменальное открытие — они переходят в единую знаковую систему! Оба партнера в выигрыше. Просто и наглядно. Поле игры — наша жизнь; крестики и нолики — наши проблемы. Вот здоровая психология здорового рынка. Причем, эта схема работает не только для бизнеса — она работает для личности. Попробуйте. Основной смысл — не мешать. Природа огромна, в ней есть место каждому. Жить не ради того, чтобы кого-то задавить, а чтобы просто самореализоваться».

 

          Даже добродетель превращается в кампанию; раз в год проходит объявленная Неделя милосердия — мизансцена, доброта по расписанию. Всеобщая жадность, озлобленность и суета захотели продемонстрировать, что и им не чуждо кое-что человеческое. И назначили себе срок, недолгий, как визг тормозов на крутом вираже.

          «Блаженны нищие духом, ибо они унаследуют царство…» — Господи, что ты такое напророчил нам?! Кто они, где? Не те ли, что волокут пудовые свои обиды к смертному рубежу? Не те ли, что хотят всюду быть первыми? Не те ли, что прокляли себя и похоронили души и силы свои? Может, просто мы, слепые, не умеем отличить блаженного от безумного? А ведь это так просто! Блаженный никогда не скажет: «Мало!» Он любит, потому что он любит. Он страдает, потому что страдает. Живет, потому что жив. Без расчета, без расписания, без выгоды. Блаженна природа — блаженны и настоящие ее дети. А принимающий подаяние и дающий подаяние раз в году — безумны. Это — спектакль, в котором каждый тяготится своей ролью, фальшиво разыгрываемой перед единственным и вечным зрителем. Господи, когда же Ты опустишь свой занавес? И будут ли аплодисменты?

 

          1989 г. Из тюрьмы вышел человек. Увидел «новую волю», и добровольно «сел по новой» — за письменный стол. Вот небольшая часть из его сочинения.

          «Образно говоря, на празднике перестройки КПСС гонит и гонит на гармони революции свой мотив, а пьяные гости за столом бранятся и плюют на пол, поскольку обоим не привиты нравственные нормы. И те и другие вне закона природы человека, вне истины бытия, нелюди антимира. Нам не привит патриотизм культуры и привит патриотизм солдата на поле боя, патриотизм борца, но такой победитель у природы никогда не получит ничего, поскольку патриотизм борьбы даже в самозащите не имеет правды добра. «Доблесть несовместима с истинной нравственностью!» — доказал Гегель. Победа зла над злом есть большее зло, чем было. Мы даже в коммунизм летели на паровозе и в руках у нас — винтовка! Для кого? И для чего? Для расправы над «ненашими»? В грядущем великонравственном обществе истины не нужны, их заменят мужики в куртках чекистов и с наганами и коммунарки в красных косынках эмансипации. Кто ждет их с распростертыми объятьями? Никто. Они привезут борьбу и войну, и их в лучшем случае потомки изолируют и закроют в резервации-зверинце, как низшую расу цивилизации.

          Мы ехали воевать даже в светлое будущее и ненароком по пути растеряли подлинно человеческие духовные ценности: гуманизм, совесть, стыд, доброту, чистоту, искренность, поэтическую влюбленность, верность, честность, достоинство, волю, смелость, благородство, рыцарство и честь просто человека, личности! И попрали христианские добродетели веры, надежды и любви! В нас остались только граждане, политики. Даже государственные деятели у нас не имеют кодекса чести и поэтому не умеют уходить в отставку. Именно страх народа перед насилием власти стимулировал беспредельность произвола и необязательность кодекса порядочности, и экстремисты идут по тропе своего правительства: клин вышибают клином, диктатуру диктатурой, зло злом! И круг заблуждения замыкается в безвыходном тупике.

          Если кто-то всё еще жаркой страстью пылает к бурям революции, холоду и голоду крови, гною и тифозным вшам — пусть воюют, но пусть оставят в покое меня, простой народ, русского зека, беспартийного труженика. Меня можно победить. Но победитель не получит ничего!»

 

          Обращал ли кто-нибудь внимание на странность психики сказочного Иванушки? И угол свой вроде есть, и еда, и перспективы кой-какие, ан нет, не сидится: «Пойду-ка я, лиха себе поищу». Вот и вся причина — лиха поискать! Может, лихо-то оно и лучше?

          В республиканском приемнике распределителе для несовершеннолетних таких Иванушек-дурачков каждый день — хоть отбавляй. Этот «путешественник» из Кирово-Чепецка, если не врет, этот — из местных: вор, залез в квартиру, пожилой женщине ухо отрезал… Попрошайки, малолетние стервецы, шакальчики, волчата — дети, подростки. Как их все ненавидят! И они — ненавидят. Пацанам ничего не страшно. Бывалые. Впереди — жизнь, не разменянный еще срок.

          Я присел было на корточки, спросил вежливо:

          — Тебя, мальчик, как зовут?

          — Домой хочу, дурак!

          Вот и поговорили. У каждого — свое «лихо». Конец света нужен, чтобы всех примирить.

 

          Кто-то из поэтов сообщил миру: «Всему живущему идти путем зерна». Ходасевич, кажется. Спрятавшись в зерне, цветок пережидает зиму. Это понятно. А люди? Они — тоже зерно? И что, какую зиму они пережидают или уже переждали? Сила какого всхода дремлет в каждом? Зерно может лежать долго, может быть, даже вечно. Но если уж оно проснулось — не остановить. Можно лишь уничтожить.

 

          Зверинец. Люди на фоне зверей. Приходите, на себя посмотрите.

 

          Человеческий мир — это мир следствий, опирающихся, в свою очередь, на мир предшествующих следствий. Всё запутано, всё слишком трудно: почему? Не ищите причину уже содеянного — она слишком далеко от живущих. Но в нашей воле создавать самих себя сегодня, так, как это было в первый день Творения. Какое семя бросим, такие всходы и получим. Подпрыгнув, не выберешься из грязи, побыв день честным, не убежишь от лжи. Немое наше сердце учится говорить — стонет.

          Последствия зла можно победить, только пережив их, заполнив освободившееся место трудом милосердия и всходами культуры. Увы, культура — капризнейшее из растений. Оно не растет само по себе, как сорняк, за ним обязательно нужно ухаживать. Не всегда это по силам.

 

          Когда смотришь американские видеофильмы, всегда замечаешь, как натурально, как доподлинно точно ведут себя актеры в заданном сюжете. Поразительный эффект! Высокий класс!

          Когда разговариваешь с живыми американцами, всегда чувствуется, как естественно и умело каждый из них научен играть свою жизненную роль. Поразительный эффект, высокий класс.

          А мы? Чаще всего, переигрываем на экране и сильно «не доигрываем» с друзьями, коллегами, любимыми, сами с собой. Нас сегодня активно обучают чужому опыту. Аукнется наука нежданно и горько. Круто «зафирмеет» последний Иванушка-дурачок, сама, досрочно, закинет в огонь лягушачью шкурку Василиса.

          Во что мы играем? В авось! Чему учимся? Набивать синяки. Мы — это только мы и никто другой. Не какие-то особенные, а такие же, как все, то есть, неповторимые, сами с усами. На Руси слово «мы» говорят чаще, чем «я». Как самое главное заклинание. Мы — не крутые. Мы феноменально упрямы в своей непрактичной доброте. Боевик на таком материале не снимешь. Живем, слава богу, не кашляем. Американцы нашей радости не поймут.

 

          Есть отходы — есть жизнь, нет отходов — нет жизни.

 

          Слова блуждают… Отчего одни люди предпочитают изъясняться стихами, а другие матом? Впрочем, сейчас и это перемешалось. Почему так прихотливо ищет «сказываемое» всё новые и новые формы? Почему всякий говорящий должен сначала выиграть кастинг, и только после этого — «сказывать».

 

          Татьяна К., педагог, сформулировала позицию: «Есть ли смысл в жизни? Ответа, наверное, не существует. Но если вы не устаете задавать этот вопрос на любом из этапов своего бытия — жизнь не кончается».

 

          Убегающий от смерти — дезертир духа, бегущий от жизни — лентяй и трус. Лично я начал свое путешествие по времени и пространству в теле земного «дезертира».

          Было лето. Июнь. Пора экзаменов. Любимая девушка грызла гранит науки и ни о чем таком не вспоминала. Я целыми днями лежал на диване, пил на родительские деньги пиво и наслаждался необозримым миром несчастий в собственной судьбе. Экзамена по «термеху» мне было не сдать даже при желании. Это осознание рухнуло последней каплей в переполненную чашу восемнадцатилетних страданий. Самоисход через повешение привлекал мало, потому что я видел однажды жмура с сизым лицом и безобразно вывалившимся языком. Не эстетично. Лучше, конечно, стреляться. Полный отцовский патронташ с заячьей дробью-«тройкой» и старенькая тульская двухстволка меня удовлетворили до окрыленности. Момент был сладостный, чувства высокими, как у ветерана перед Вечным огнем. Я собрал в рюкзак еды на неделю и пошел в лес — прочь от людей! Хотелось длить и длить этот незабываемый миг — в нем, как у бога, не было времени… Через двое суток я оказался весь перекусанный клещами. Пришлось срочно вернуться и поставить сыворотку гаммоглобулина. Прощания с землей не получилось. Вот так всегда — какая-нибудь мелочь да помешает! До сих пор так.

 

          Человек всю жизнь что-нибудь ловит: похвалу, первое место в очереди, удачу, деньги, мечту, удовольствие, слова, идеи, взгляды, дела, причины, смысл, вечность или миг, праздники или тишину, рыбу или зверя, себя самого, наконец. Но рано или поздно эта великая охота заканчивается, вспоминает об усталости тело, словно колодцы, наливаются глубинным покоем человечьи глаза, и становится почти безразличным к хуле или к почестям слух. И только неугомонное воображение оглядывается, набрасывает на прошлое сеточку мыслей и всё тянет его к себе поближе, всё тоньше чувствует… Словно еще и еще раз проверяет: не проморгало ли свою Золотую Рыбку?

 

          Память человеческая очень прихотлива, словно она живет отдельно от событий, запоминая ярко почему-то не великие величины, а просто эпизоды, мелочи, пустяки, в сущности.

 

          Человеческая память подобна спортсмену: она долго находится в хорошей форме, если ее тренировать. Это — единственное сокровище стариков, наверное. Кому-то деньги, кому-то жвачка, а этим