Лев РОДНОВ

 

 

 

БИСЕР

 

(«Тексты-II»)

Фотографии Евгения Аксенова

 

ТЕТРАДЬ № 02

 

 

Здесь сосредоточена вторая книга «ТЕКСТОВ» --  филологическая «руда», из которой можно получить что-нибудь полезное, или просто занять свой досуг. Я перестал ориентироваться в том, что «прошло через меня» и, к сожалению, не в состоянии сегодня указать, что именно из этих текстов уже публиковалось, а что нет. Могу лишь сообщить:  большая часть объема – показывается впервые.

 

 

*************************

 

 

 

         Ве­дет си­туа­цию тот, кто не ме­ша­ет ей ид­ти за со­бой.

 

 

           Ду­ши ло­ма­ной за гро­шом не име­ет!

 

 

         При­ме­та бы­та: кро­вать-ско­ро­спал­ка.

 

 

         Чем креп­че им­му­ни­тет, тем страш­нее пла­та за спо­кой­ст­вие.

 

 

         Че­ло­ве­че­ст­во дав­ным-дав­но при­шло к все­об­ще­му и пол­но­му изо­би­лию. Это — изо­би­лие же­ла­ний.

 

 

           Бес­та­лан­ный, но ста­ра­тель­ный ученик — все­го лишь вы­мо­га­тель учи­тель­ско­го тер­пе­ния: он бы­ст­ро и оди­на­ко­во без­ус­пеш­но ос­ваи­ва­ет од­ну схе­му жиз­ни за дру­гой.

 

 

         Мой то­ва­рищ до­но­сил де­фи­цит­ные чер­ные нос­ки до окон­ча­тель­но не­рес­тав­ри­руе­мых дыр: низ нос­ков, по­дош­ва пе­ре­ста­ла су­ще­ст­во­вать. За­то верх, свя­зан­ный «ре­зи­ноч­кой», был еще очень да­же цел. То­ва­рищ по­сту­пил ост­ро­ум­но: туф­ли он на­де­вал на бо­су но­гу, а «ре­зи­ноч­ку» — де­ко­ра­тив­ную деталь — на­тя­ги­вал на но­гу и за­прав­лял в обувь спе­ци­аль­но по­доб­ран­ной глад­кой пло­ской па­лоч­кой. Вы­гля­де­ло нов­ше­ст­во впол­не при­лич­но, к то­му же бы­ло «веч­ным».

 

 

            Меч­таю­щий о про­шлом вре­ме­ни, дос­тав­ля­ет в на­стоя­щее труп­ный яд.

 

 

         «Всё рав­но!» — так го­во­рят ли­бо от не­дос­тат­ка си­лы, ли­бо от ее из­быт­ка.

 

 

          По­эт пи­сал, ма­шин­кою тре­щал, в бу­ма­гу страсть вго­нял, хоть те­ло в си­ле. Про­чла не та, ко­то­рой по­свя­щал, а те, что жизнь «про­чте­нью» по­свя­ти­ли.

 

 

         Самоубийство — аборт ду­ши.

 

 

         Хо­чет­ся еди­не­ния? Как это сде­лать? Пе­ред чем или пе­ред кем чув­ст­во­вать еди­не­ние? Обязательно — «пе­ред». «Пе­ред ли­цом сво­их то­ва­ри­щей», «пе­ред Бо­гом», «пе­ред людь­ми», «пе­ред са­мим со­бой», «пе­ред жизнь и смер­тью»… В об­щем, смот­реть сле­ду­ет в зер­ка­ло, но умуд­рить­ся ви­деть там — идо­ла..

 

 

           От­ра­же­ние по­смот­ре­ло из зер­ка­ла на ори­ги­нал и по­мор­щи­лось.

 

 

         Вряд ли ты уви­дишь мир ши­ро­ко, ес­ли при­учишь­ся смот­реть на не­го

толь­ко че­рез по­ло­вую щель.

 

 

        При­спо­саб­ли­вай­ся к сре­де сам и не де­лай на­обо­рот, при­спо­саб­ли­вая сре­ду к се­бе; толь­ко в этом слу­чае у те­бя бу­дет шанс до­жить до чет­вер­га.

 

 

         Из­вест­но, что че­ло­ве­че­ский ор­га­низм лег­ко раз­вра­ща­ет­ся вся­ки­ми по­дач­ка­ми из­вне: ле­кар­ст­ва­ми, са­ха­ром, «дар­мо­вы­ми» ка­ло­рия­ми, нар­ко­ти­ка­ми всех мас­тей и про­чим, и про­чим. В ре­зуль­та­те, ор­га­низм пе­ре­ста­ет (как бы за не­на­доб­но­стью) вы­ра­ба­ты­вать са­мо­стоя­тель­но раз­лич­ные ве­ще­ст­ва, гор­мо­ны, на­вы­ки… В кон­це кон­цов, он пе­ре­ста­ет «вы­ра­ба­ты­вать» се­бя са­мо­го. Го­лод уби­ва­ет сна­ру­жи, сытость — из­нут­ри.

 

 

         При­ро­да ска­за­ла: «Человек — это ско­ро­пор­тя­щий­ся про­дукт».

 

        

            Лек­тор-га­ст­ро­лер про­из­нес, а я за­пи­сал за ним до­слов­но: «То­ва­ри­щи! Хо­чу вам се­го­дня по­ка­зать сек­су­аль­ное ли­цо на­ше­го вре­ме­ни…»

 

 

         «Мо­ли­тесь и воз­да­ст­ся вам», — ска­зал пас­тор, но ма­ло кто по­сле­до­вал это­му при­зы­ву. Ах, ес­ли бы он ска­зал: «Мо­ли­тесь и воз­да­ст­ся им»! Опыт всей жиз­ни по­ка­зы­ва­ет: при­зы­вать ка­ру не на свою голову — мо­лит­ва ку­да бо­лее ис­то­вая, чем при­зыв ми­ло­сти к се­бе. Ломать — не стро­ить. Для рус­ской ис­те­ри­ки сла­дость от раз­ру­ше­ния есть ве­ра в со­зи­да­ние.

 

 

        Что вы сде­лае­те, ес­ли най­де­те в ле­су бес­по­мощ­но­го оди­но­ко­го ре­бен­ка? Ес­те­ст­вен­но, нач­не­те за­бо­тить­ся. В том-то и де­ло, что инстинкт — за­бо­тить­ся о беззащитном — си­лен чрез­вы­чай­но. Эту «от­мыч­ку» ус­вои­ла од­на моя зна­ко­мая: она ста­ла вы­мо­га­те­лем за­бо­ты о се­бе. Ведь дос­та­точ­но жен­щи­не пре­кра­тить управ­лять сво­ей жиз­нью и пе­ре­стать за­бо­тить­ся о ней, что­бы вся­кий встреч­ный муж­чи­на по­чув­ст­во­вал вдруг не­пре­одо­ли­мый со­блазн: лег­ко по­за­бо­тить­ся о ближ­нем в этом ле­су жиз­ни… Именно — лег­ко! Рас­пла­та ужас­на: со­юз с бес­по­мощ­но­стью из­во­дит си­лу.

 

 

           Спе­шит ду­рак бес­по­во­рот­ный, муд­рец за­шо­рен­ный спе­шит, и бед­ных жад­ная по­ро­да над ко­шель­ка­ми во­ро­жит: «Да­вай!» Под­сказ­кой и указ­кой жи­ву­щий сбит и ог­лу­шен: то хит­рость вы­гля­дит, как сказ­ка, то ложь кош­мар­нее, чем сон. Мрак в за­пе­ча­тан­ных ва­го­нах без сче­та гру­зят и ве­зут; ку­да? к ко­му? в ка­кие зо­ны су­ды судь­бу уво­ло­кут? От мол­чу­нов она смея­лась, на бол­ту­нах но­си­ла крест, и по Рос­сии мча­лась, мча­лась... и в не­бе­са вты­ка­ла перст.

 

 

        Пи­са­тель мо­жет ра­бо­тать с ма­те­риа­лом жиз­ни по­доб­но лин­зам: 1:1, 10:1, 1:10 и т. д.

 

 

         На клет­ку пло­ти «на­ли­па­ет» те­ло, на имя «на­ли­па­ет» лич­ность.

 

 

       При встре­че све­то­нос­ной ма­те­рии с твер­дой ма­те­ри­ей воз­ни­ка­ет «ки­пя­щий слой» — жизнь.

 

 

         Ни «вче­ра», ни «зав­тра» не су­ще­ст­ву­ют для чер­вя. Для не­го есть толь­ко «сей­час». «Вче­ра» и «сей­час» из­вест­ны со­ба­ке, но она лишь пред­чув­ст­ву­ет «зав­тра». Лю­ди зна­ют: «вче­ра», «сей­час», «зав­тра». А что же они то­гда пред­чув­ст­ву­ют?!

 

 

         Страдание — управ­ляе­мо!

 

 

          Сча­стье до­бы­ва­ет­ся дву­мя спо­со­ба­ми: мож­но за ним бе­гать, но мож­но и вы­си­деть.

 

 

         Не ла­пай­те ме­ня свои­ми мыс­ля­ми!

 

 

        Ес­ли ок­ру­жаю­щим по­нра­вит­ся вдруг ваш экс­промт, спич или удач­но по­дан­ная ре­п­ли­ка, и они ска­жут в вос­хи­ще­нии: «Краткость — се­ст­ра та­лан­та!» — не за­будь­те скром­но за­ме­тить: что, мол, прав­да то прав­да, у вас во­об­ще мно­го хо­ро­ших род­ст­вен­ни­ков…

 

 

         Ес­ли со­труд­ник ва­шей кон­то­ры на­шел ка­кую-то иную ра­бо­ту и со­би­ра­ет­ся рас­счи­ты­вать­ся, ни в ко­ем слу­чае не воз­му­щай­тесь и не опе­ча­ли­вай­тесь; со­труд­ник ни­ку­да не уй­дет, ес­ли вы тут же нач­не­те не­по­мер­но и со­вер­шен­но ис­крен­не ра­до­вать­ся за не­го, да­вать дель­ные со­ве­ты и от­кро­вен­ни­чать. Так уст­ро­ен ис­ка­тель «луч­шей до­ли», что сто­ит лишь по­ра­до­вать­ся за его по­ис­ки боль­ше, чем он сам мо­жет это сде­лать, как при­вле­ка­тель­ность по­ис­ка по­че­му-то мерк­нет и блек­нет. По­че­му? Мо­жет, по­то­му, что ис­ка­те­ля, так или ина­че, му­ча­ют со­мне­ния и не­оп­ре­де­лен­ность, а вас не му­ча­ет ни­че­го. И бед­няж­ка чув­ст­ву­ет се­бя при­мер­но так же, как тот, ко­го с наи­луч­ши­ми на­пут­ст­вия­ми про­во­жа­ют из те­п­ло­го зна­ко­мо­го до­ма под хо­лод­ный про­лив­ной дождь. «Сча­ст­ли­во­го пу­ти!» — го­во­ри­те вы и рас­па­хи­вае­те дверь.

 

 

          То, что лю­ди на­зы­ва­ют «здра­вым смыс­лом», взя­то из всей сум­мы опы­тов пред­ше­ст­вую­щей жиз­ни, а по­то­му та­кой здра­вый смысл кон­сер­ва­ти­вен, как сто­рож при му­зее. Здра­вый смысл, дос­тав­лен­ный в на­стоя­щее вре­мя из будущего — это бе­зу­мие. А су­ще­ст­ву­ет ли здра­вый смысл вне вре­ме­ни? Воз­мож­но, что эту свою иг­руш­ку при­ро­да «за­пе­ча­та­ла» в мгно­ве­ние.

 

 

     За­гад­ка при­ро­ды це­ли­ком со­сто­ит из на­ме­ков и от­га­док.

 

 

         В бит­ве с раз­вра­том во­об­ра­же­ние па­да­ет пер­вым.

                           

 

              Бой­ся! Ты нра­вишь­ся мне. Ес­ли еще и я те­бе нравлюсь — спа­сай­ся!

 

 

         Мно­гие твор­цы при­хо­ди­ли к вы­во­ду, что наи­бо­лее пол­но от­ра­зить мир мож­но лишь в точ­ке, в крат­ко­сти, в пре­дель­ной сжа­то­сти. В по­эзии, на­при­мер: со­нет, чет­ве­ро­сти­шие, трех-двух-од­но­сти­шие. Мож­но, по­жа­луй, на­пи­сать сти­хо­тво­ре­ние, со­стоя­щее все­го из од­но­го сло­ва и даже — из од­ной бу­к­вы!

 

 

         Ве­ра лю­дей по­се­ля­ет­ся во­круг не­сча­стий и бо­лез­ней. При этом лю­ди го­во­рят: «Вера — это быть здо­ро­вым».

 

 

         На­шли друг дру­га слу­хи, и в ре­чах на­ту­жи­лись, всю лесть со­еди­нив. Но не­по­нят­но царь им от­ве­чал: «Нет, вы не любите — вы це­ни­те ме­ня!» На­род умолк, на­су­пил­ся, за­чах, в ца­ря стрель­ну­ли, эру из­ме­нив. Но не­по­нят­но пад­ший от­ве­чал: «Нет, вы не любите — вы це­ни­те ме­ня!»

 

 

        Я люб­лю те­бя и по­то­му сме­юсь над то­бой. Ес­ли бы я жа­лел те­бя, то лю­бил бы иное — лишь свое по­кро­ви­тель­ст­во.

 

 

          Кто-то не­ви­ди­мый ку­па­ет­ся в мо­их жад­ных мыс­лях, как в рос­ко­ши. Кто-то не­ви­ди­мый уми­ра­ет в мо­их сдер­жан­ных чув­ст­вах, как в бед­но­сти.

 

 

         Жизнь и Смерть. Ес­ли скор­мить их друг дру­гу, то го­лод ду­ши уто­лит­ся.

 

 

         Есть пи­са­те­ли «жи­во­ро­дя­щие», а есть та­кие, что «вы­си­жи­ва­ют яй­ца» — свои или чу­жие.

 

 

         Раз­ве от ра­бо­ты ус­та­ют? Ус­та­ют без ра­бо­ты!

 

 

           Ес­ли те­бя жалеют — ви­но­ват в этом ты сам.

 

 

         При­тя­нуть-от­толк­нуть, удер­жать-от­пус­тить, взять-дать и т. д. Лю­ди зем­ли мыс­лят «гра­ви­та­ци­он­но».

 

 

         Дол­го пом­нить о покойниках — под­ло. Эгои­сты! Не дер­жи­те чу­жие ду­ши на при­вя­зях ва­шей па­мя­ти!

 

 

         Ди­рек­то­ра шко­лы зва­ли Зоя Пав­лов­на. Уче­ни­ки ее на­зы­ва­ли ме­ж­ду со­бой в со­кра­ще­нии, неж­но и лас­ко­во: Зо­па.

 

 

         Обез­бо­ли­вая на­стоя­щее (ро­ды в во­ду, ща­дя­щая ме­ди­ци­на, экс­т­ра­сен­сор­ная доб­ро­де­тель), не об­кра­ды­ва­ем ли мы бу­ду­щее, не за­ста­вим ли сво­их пра­пра­вну­ков кор­чить­ся от двой­но­го му­че­ния? Воз­мож­но, жизнь сле­ду­ет по­ни­мать как ра­бо­ту по пре­одо­ле­нию бо­ли, име­нуе­мую «судь­бой». Ук­ло­нив­шись от ра­бо­ты, вряд ли мож­но счи­тать ра­бо­ту сде­лан­ной…

 

 

         Сон — это фор­ма прит­чи.

 

 

         Прит­ча для одного — это прит­ча для всех.

 

 

       Ска­зоч­ная клас­си­ка: «По­лю­би­ла ты ме­ня, де­ви­ца, в об­ра­зе чу­ди­ща без­образ­но­го, по­лю­би те­перь в об­ра­зе че­ло­ве­че­ском». И — сча­ст­ли­вый фи­нал. А в жиз­ни всё на­обо­рот: «По­лю­би­ла ты ме­ня в об­ра­зе че­ло­ве­че­ском, по­лю­би те­перь в об­ра­зе чу­ди­ща без­образ­но­го».

 

 

       Любовь — те­п­ло. Зер­на про­бу­дят­ся: и сор­ня­ки, и зла­ки. Сор­ня­ки по­бе­дят.

 

 

       Ес­ли бог лю­бит чудище — по­яв­ля­ет­ся че­ло­век, ес­ли бог лю­бит человека — по­яв­ля­ет­ся чу­ди­ще.

 

 

         Современники — в прин­ци­пе! — не спо­соб­ны уз­нать но­во­го Учи­те­ля, и он зая­вит о се­бе ос­ме­ян­ным спо­со­бом: бу­дет сви­де­тель­ст­во­вать о се­бе сам.

         Иное не ждут, ибо не зна­ют.

        

 

         Ес­ли йог «вла­мы­ва­ет­ся си­лой» к бо­гу, то хри­стиа­нин за­ма­ни­ва­ет сер­до­боль­но­го «ше­фа» пус­то­той и сла­бо­стью. И то, и другое — слу­же­ние идее, а не жизнь. А что же, все-та­ки, жизнь? Ни­кто не зна­ет! Воз­мож­но, жизнь — это ко­гда си­ла твое­го ума и си­ла твое­го серд­ца на­столь­ко уто­ми­лись от со­пер­ни­че­ст­ва, что ты го­тов ска­зать в озор­ст­ве и ве­се­лии: «Я сам!»

 

           Ложь — ве­ли­чай­шая си­ла. По­это­му она все­гда при­тя­ги­ва­ет тех, кто лю­бит си­лу.

 

 

         Ложь — си­ла мгно­вен­ная.

 

 

       Лгут, да­же лю­бя: в ре­зуль­та­те, ложь ос­та­ет­ся, а лю­бовь ухо­дит.

 

 

           Есть лю­ди-те­ле­ги, есть лю­ди-всад­ни­ки, есть лю­ди-ко­ню­хи, есть лю­ди-ло­ша­ди, но боль­ше всего — «те­лег»; судь­ба их оди­на­ко­ва, они мо­гут лишь раз­ва­ли­вать­ся по­ти­хонь­ку в пу­ти, ржа­веть за не­на­доб­но­стью, ли­бо ка­тить­ся по на­клон­ной плос­ко­сти.

 

 

         Ко­гда в ми­ре ста­но­вит­ся всё боль­ше без­мо­тив­ных по­ступ­ков, то мож­но пред­ви­деть: ско­ро свал­ка.

 

 

         Нуж­но, на­вер­ное, до­ра­сти до то­го, что­бы спо­кой­но жить и ра­бо­тать на од­ном мес­те. Мно­гие же лишь но­сят­ся по све­ту, по­доб­но воль­ным се­ме­нам, го­ни­мые вет­ром слу­чай­но­стей и же­ла­ний, но ни­где не ус­пе­ва­ют дать ни всхо­дов, ни пло­дов. Сам бес­смыс­лен­ный бег на­зы­ва­ет­ся у них «на­де­ж­дой». Опас­но, опас­но не­пре­рыв­но «пе­ре­са­жи­вать­ся» в по­ис­ках сча­стья: ни креп­ких кор­ней, ни креп­ко­го те­ла, ни кро­ны. Прин­цип де­ре­ва жиз­ни прост: вы­брать еди­но­жды. В по­го­вор­ке: «Где ро­дил­ся, там и при­го­дил­ся», — за­клю­чен чрез­вы­чай­ный шанс сбыть­ся.

 

 

        Ху­дож­ник ска­зал: «Под­ход к де­лу дол­жен быть твор­че­ским. И отход — то­же».

 

 

                К не­бе­сам мы бре­дем, спо­ты­ка­ясь, греш­ной твер­ди кри­чим: «От­пус­ти!» Я уй­ду, но уй­ду, не спа­са­ясь, под не­слыш­ное сло­во: «Спа­си!».

         Я уй­ду, чтоб хо­лод­ным мол­чань­ем не гу­бить этой жиз­ни те­п­ло. Ми­лый друг! Мы к мол­ча­нью при­ча­лим: на­ше гром­кое де­ло про­шло.

         Я уй­ду, по­то­му что ушед­ший сла­бым ду­шам не бро­сит вре­да, я уй­ду, ни жи­вой, ни умер­ший, стран­ным пе­шим к ис­то­ку сты­да.

         Не­бе­са пьет по­ве­рив­ший де­мон. Ис­кус грешника — пла­ха его… На­ка­жи! Но при­вет­ли­во нем Он для дру­гих и ме­ня од­но­го.

         Я уй­ду. По­то­му что быть ближ­ним не мо­гу, не хо­чу: по­губ­лю! Ухо­жу! Это значит — я вы­жил. Ухо­жу! Это значит — люб­лю!

         Без про­кля­тия, зряш­но не ка­ясь, без кре­ста в за­та­ен­ной гор­сти я уй­ду, но уй­ду, не спасаясь — я уй­ду, чтоб се­бя об­рес­ти.

 

 

      Я не про­тив бо­га, но я про­тив то­го, что­бы от встре­чи с ним лю­ди те­ря­ли се­бя.

 

 

         Улыб­ка все­гда жи­вет над ми­ром, в этом — ее не­по­сти­жи­мая си­ла.

 

 

      Жен­щи­на! Ты ни­ко­гда не смо­жешь быть по-на­стоя­ще­му оди­но­кой, по­то­му что на этом све­те вас все­гда двое — ты и твоя пра­во­та.

 

 

           Обид­чи­вый по­до­бен бес­по­мощ­но­му мла­ден­цу: он гром­ко при­зы­ва­ет к сво­ей «кро­ват­ке», что­бы за ним по­уха­жи­ва­ли… Обида — ин­стинкт бес­по­мощ­но­сти. Умею­щий оби­жать­ся га­дит под свою ду­шу.

 

 

         Хо­теть разнообразия — вос­пи­ты­вать в се­бе хищ­ни­ка. Дра­кон раз­но­об­ра­зия не ве­чен лишь по­то­му, что вечность — од­но­об­раз­на.

 

 

       Ху­дож­ник ска­зал: «На по­верх­но­сти зем­ли нет ни од­но­го по­во­да для на­стоя­ще­го рас­строй­ства!»

 

 

         …Сви­нья, ло­пух, аме­ба, гусь, лю­би­тель мра­ка или божь­их го­лу­бят… — кем по­же­ла­ешь, тем и на­зо­вусь: воз­мож­но, так уз­на­ешь ты се­бя?!

 

 

     Все­силь­ный оди­нок так же глу­бо­ко, как одинокий — не все­си­лен.

 

 

        Не в бит­ве, в ке­льи си­лу ис­пы­туя, сме­ясь, сми­ре­нье доб­лесть пре­взош­ло, но, вы­порх­нув в на­доб­лач­ность пус­тую, убий­цу лишь сми­ре­ние на­шло…

 

 

         Ко­гда не пой­мут ни же­на, ни лю­бов­ни­ца, то и слу­чай­ная связь мо­жет стать са­мой луч­шей пси­хо­те­ра­пи­ей.

 

 

           Пра­виль­нее бы­ло бы на­зы­вать «то­ва­ри­щей» — го­мо­со­циа­ли­ста­ми.

 

 

       Всё, дан­ное свы­ше, вот так и пой­мешь: скажут — ус­лы­шишь, услышишь — вер­нешь.

 

 

      Профессия — че­ло­век. Ус­ло­вия работы — оди­но­че­ст­во.

 

 

           Жен­щи­на ут­ром го­во­рит: «Ах! Я до­позд­на вя­за­ла, мне так тя­же­ло про­сы­пать­ся, у ме­ня по­ни­жен­ное дав­ле­ние…» — это еще од­на фор­ма ле­ген­ды о соб­ст­вен­ной ис­клю­чи­тель­но­сти.

 

 

      Лю­ди на зем­ле ни­ко­гда не бы­ва­ют «зре­лы­ми»: «не­зре­лые» го­во­рят боль­ше, чем зна­ют, а «пе­ре­зрев­шие» — на­обо­рот.

 

 

        Хо­ро­шо, ко­гда свою зем­ную жизнь ты ук­ра­ша­ешь не­зем­ны­ми чу­да­че­ст­ва­ми. Ес­ли наоборот — ду­ша уми­ра­ет.

 

 

           Лю­ди в дли­тель­ном ле­тар­ги­че­ском сне не ста­ре­ют, но, про­снув­шись, и уз­нав о сро­ке сво­его су­ще­ст­во­ва­ния, они на­чи­на­ют стре­ми­тель­но на­вер­сты­вать об­ма­ну­тое время — те­ло дряб­нет, ли­цо мор­щи­нит­ся: за пол­го­да ста­рят­ся так же, как за все «сэ­ко­ном­лен­ные» го­ды. Проснувшийся — это «фор­ма», не за­пол­нен­ная опы­том. А время — это за­бот­ли­вый ро­бот: оно «до­ра­бо­та­ет» вас, да­же ес­ли вы не ус­пе­ли по­жить не по сво­ей ви­не.

         Рос­сия, усы­п­лен­ная боль­ше­ви­ка­ми поч­ти на век, про­сы­па­ет­ся… На­до быть го­то­вым к стре­ми­тель­ной внеш­ней ста­рос­ти и внут­рен­ней пус­то­те.

 

 

      Хо­лод­ный, хит­рый Уж при­тво­рил­ся муд­рым Зме­ем. Вот толь­ко жа­ла у него — не бы­ло! А муд­рость, ли­шен­ная жа­ла, бес­плод­на.

 

 

         Не зови — не за­пу­та­ешь­ся.

 

 

            Мои грехи — сви­де­тель­ст­во ис­ка­нья. Из­рек яс­нее б, да ме­ша­ет заи­ка­нье.

 

 

         До­вер­чи­вый по­след­ст­вий не пред­ви­дит: то об­ла­дать спе­шит, то мо­лит­ся: «Изы­ди!»

 

 

         Смысл жиз­ни в том, что­бы по­ча­ще го­во­рить: «Не знаю».

 

 

         Стать идолом — фи­нал пер­во­про­ход­ца. Чтоб сла­ва хит­рая не жа­ла уро­жай: не ос­корб­ляй при­знань­ем пре­вос­ход­ст­во, вниманием — сле­пых не уни­жай!

 

 

        Ко­му при­ро­да под­ра­жа­ет? Не­ве­до­мо. Из­вес­тен лишь че­ред: при­шед­ший пер­вым, — по­ра­жа­ет, вто­рым при­шед­ший, — по­ве­дет.

 

 

         Лю­бовь к ши­кар­ным жестам — по­черк сла­бо­сти.

 

 

         Не­ви­ди­мое ос­мат­ри­ва­ют «от­сут­ст­вую­щим» взгля­дом.

 

 

         Друг по­ме­нял не­сколь­ко жен. «Зна­ешь, мне ка­жет­ся, что я всё вре­мя же­нюсь на од­ной и той же — толь­ко име­на ме­ня­ют­ся!» — Он был в от­чая­нии. — «По­че­му?!»

         — Че­ло­век обыч­но ищет то, что ему под­хо­дит… Так? Пред­ставь се­бе ав­то­мат, ко­то­рый сам бы под­би­рал для се­бя па­тро­ны, под свой ка­либр. Все­гда бу­дет вы­би­рать­ся толь­ко то, что под­хо­дит, ни боль­ше, ни мень­ше. Зна­ешь, на­до из­ме­нить свой «ка­либр», что­бы рас­счи­ты­вать на дру­гое... — ска­зал я.

         — Я не ав­то­мат! — ска­зал друг.

         — Всё, что не из­ме­ня­ет­ся и самодостаточно — ав­то­мат.

         — То­гда я бу­ду ис­кать та­кой «па­трон», ко­то­рый из­ме­нит мой «ка­либр»!

         — А за­од­но и ото­рвет твою глу­пую го­ло­ву.

 

 

          Природа — ве­ли­кое зер­ка­ло: это­му от­ра­же­нию до­ве­ря­ешь боль­ше, чем се­бе.

 

 

        До тех пор, по­ка ты сме­ешь чув­ст­во­вать в дру­ге Иу­ду, ты не раз­оча­ру­ешь­ся в нем.

 

 

        Со­вре­мен­ность смеш­на, ис­то­рия смеш­на, мир сме­шон… Не де­лай­те серь­ез­ных рож: для это­го на зем­ле нет ни од­ной при­чи­ны!

 

 

         Вы за­ме­ча­ли, как ком­форт­но ста­но­вит­ся на ду­ше, сто­ит лишь за­пе­реть­ся в кло­зе­те? Ин­тим­но. Спо­кой­но. Бла­го­ст­но. Точ­но так же мно­гие се­бя чув­ст­ву­ют под ку­по­лом церк­ви.

 

 

         Вежливость грубияна — ин­ст­ру­мент не­до­ве­рия.

                         

 

         Ес­ли не уда­ет­ся стать луч­ше всех, не от­чаи­вай­тесь: по­ста­рай­тесь сде­лать ху­же се­бя всех остальных — это с лих­вой за­ме­нит пер­вую не­уда­чу.

 

 

 

         Чи­тая «Еван­ге­лие» ощу­ща­ешь се­бя то парт­не­ром по спар­рин­гу, то гру­шей для би­тья.

 

 

         На­де­ж­да обес­си­ли­ва­ет че­ло­ве­ка.

 

 

         За­кон соответствия — это ба­ланс со­блаз­нов. Фор­ма со­блаз­ня­ет со­дер­жа­ние, со­дер­жа­ние со­блаз­ня­ет фор­му. Об­на­жен­ное те­ло сам­ки со­блаз­ня­ет но­си­те­ля ген­ной информации — сам­ца; об­на­жен­ная ду­ша сам­ца при­вле­ка­тель­на для сам­ки. Го­ре, ес­ли фор­ме не по­нра­вит­ся вдруг со­блаз­нен­ное ею со­дер­жа­ние!

 

 

      Она про­из­нес­ла: «Ми­лый, мне хо­чет­ся ска­зать те­бе что-ни­будь ум­ное…» Он от­ве­тил: «Ска­жи. Мне очень нра­вит­ся тембр твое­го го­ло­са».

 

 

         Ве­ра в бога — это ра­бо­та на тор­мо­же­ние или ус­ко­ре­ние. Что-то от нее умень­ша­ет­ся, что-то уве­ли­чи­ва­ет­ся. Про­стор для ме­недж­мен­та! День­ги ра­бо­та­ют так же.

 

 

         Ху­дож­ник за­ме­тил: боль­ше все­го на све­те лю­ди бо­ят­ся сво­ей сво­бо­ды! Они бо­ят­ся ее па­ни­че­ски, без­от­чет­но, они всё вре­мя ищут что-ни­будь, к че­му мож­но при­сло­нить­ся, примк­нуть: смыс­ла, учи­те­ля, бун­та, хра­ма, пре­сту­п­ле­ния, твер­ди. От сво­бо­ды бе­гут прочь по оди­ноч­ке и кол­лек­тив­но. Смерт­ные не­сво­бод­ны, по­то­му что свобода — это от­сут­ст­вие опо­ры.

 

 

         Опа­сай­ся же­лать: сбу­дет­ся!

 

 

           Ес­ли го­во­ришь о де­ле в при­сут­ст­вии без­дель­ни­ка, он мо­жет оби­деть­ся. Это очень хо­ро­шо: обид­чи­вый бездельник — не без­на­де­жен.

 

 

        Бог — это ра­вен­ст­во бо­гов. Зем­ная ко­жа в струпь­ях го­ро­дов. Ска­жи, ка­ко­го ра­вен­ст­ва хо­те­ли лю­ди?

 

 

      Жен­щи­на! Ты спас­ла ме­ня от мое­го про­шло­го, что­бы я спас твое бу­ду­щее.

 

 

         Цивилизация — «се­рое ве­ще­ст­во» ог­ром­но­го моз­га по име­ни Зем­ля.

 

 

         Вос­пи­тан­ный в уме­нии про­щать, рас­счи­ты­ва­ет на аде­к­ват­ность, а не дождавшись — тер­пит или не­на­ви­дит жизнь: шко­ла прощения — шко­ла ми­ло­сты­ни.

 

 

       Мир — это про­пор­ция.

 

 

         Раз­де­ле­ние тру­да в об­ще­ст­ве ос­во­бо­ди­ло от ме­ха­ни­че­ских уси­лий ин­тел­лек­туа­лов и па­ра­зи­тов. Ин­тел­лек­туа­лы и па­ра­зи­ты, как из­вест­но, лю­бят не­мно­го по­ра­бо­тать физически — с удо­воль­ст­ви­ем и в охот­ку.

         А не про­изой­дет ли вско­ро­сти раз­де­ле­ние раз­де­лен­но­го тру­да? При­дет по­ра от­ка­зать­ся от на­пи­са­ния книг, кар­тин, от фи­ло­соф­ских по­ис­ков, так как и эта об­ласть жиз­ни ста­нет об­ще­дос­туп­ной. Ис­кус­ст­во пе­ре­ста­нет быть осо­бой про­фес­си­ей, им смо­жет за­нять­ся лю­бой (вро­де вска­пы­ва­ния зе­мель­но­го уча­ст­ка на ого­ро­де) — с удо­воль­ст­ви­ем и в охот­ку. Для се­бя, как го­во­рит­ся.

         А даль­ше? Ци­ви­ли­за­ция, воз­мож­но, вы­ве­дет «трут­ней», «бо­гов», так ска­зать, — с удо­воль­ст­ви­ем и в охот­ку.

 

 

           Судь­ей и па­ла­чом и ад­во­ка­том в од­ном ли­це мо­жет быть толь­ко со­весть.

 

 

        Сча­стье и бе­да мо­гут быть оди­на­ко­во го­ло­си­сты­ми: им нра­вит­ся, ко­гда на них смот­рят.

 

 

            Си­дит она, ка­ча­ет­ся, су­ту­лая, в уг­лу: по­мочь не по­лу­ча­ет­ся и бро­сить не мо­гу. От му­жа убе­жав­шая, обид­чи­ва и зла, ко­му нужна — не спра­ши­вай, что было — про­жи­ла. За ло­ко­ток по­тро­гаю и взгля­ды при­зем­лю. Се­го­дня серд­це стро­гое: жалею — не люб­лю!

 

 

         Лю­бовь и не­на­висть близ­ки, по­это­му и по­ро­ки у них об­щие.

 

 

         В бою и в по­сте­ли не спу­тать бы ос­то­рож­ность с тру­со­стью!

 

 

         Труд­нее все­го про­бить­ся к ис­ти­не сквозь деб­ри зна­ний.

 

 

         В г. Сверд­лов­ске на «Сви­де­тель­ст­во о смер­ти», кро­ме штам­па по­хо­рон­ной кон­то­ры, ста­вит­ся и штамп «Гас­тро­но­ма»: «Про­да­но 20 бут. вод­ки».

 

 

           Россия — стра­на край­но­стей. Ес­ли рань­ше из за­ру­беж­ных филь­мов тща­тель­но вы­ре­за­лись все эро­ти­че­ские сце­ны, а из ос­тат­ков лен­ты склеи­ва­лось «не­что» для ши­ро­ко­го по­ка­за, то те­перь всё на­обо­рот: вы­ре­за­ет­ся весь сю­жет, а для мас­со­во­го по­ка­за пред­ла­га­ет­ся дру­гая «склей­ка» — не­пре­рыв­ный по­ло­вой акт, се­рия ак­тов, сто, ты­ся­ча, мил­ли­он ак­тов! Рос­сия ни­ко­гда не уме­ла об­ра­щать­ся с ин­тим­ным: ли­бо ее за­но­си­ло в пу­ри­тан­ст­во, гра­ни­ча­щее с ма­ниа­каль­но­стью, ли­бо на­чи­на­лась вак­ха­на­лия.

 

 

        Ту­пи­цы, мер­зав­цы и олу­хи все­гда бы­ва­ют двух ти­пов: ли­бо от­пе­тые «дво­еч­ни­ки», ли­бо «твер­дые пя­те­рош­ни­ки»; про­стран­ст­во жиз­ни, дос­туп­ное для не­ко­то­ро­го «ше­ве­ле­ния», при­над­ле­жит, по­жа­луй, од­ним лишь «тро­еш­ни­кам», да «чет­ве­рош­ни­кам», их не дер­жат ни кан­да­лы сво­ей глу­по­сти, ни сле­по­та ис­клю­чи­тель­но­сти.

 

 

         Че­ст­ный го­во­рит: «Я», не­че­ст­ный: «Мы».

 

 

 

         — Пло­до­вит! — ска­за­ли Ху­дож­ни­ку его дру­зья.

         — Нет, я пи­шу не мно­го, про­сто по­сто­ян­но…

         И дру­зья за­смея­лись. По­то­му что скром­ность не ос­корб­ля­ет да­же тай­ных за­ви­ст­ни­ков.

 

 

           «Я убе­ж­ден!» — это не ар­гу­мент, а за­кли­на­ние.

 

 

         Известное — на­ша тюрь­ма, неизвестное — наш тю­рем­щик.

 

 

        Власть над людь­ми име­ет не тот, кто го­во­рит: «На­до!», а тот, кто от­ве­ча­ет на во­прос: «По­че­му?»

 

 

               Че­ло­век без на­де­ж­ды дей­ст­ву­ет мгно­вен­но и без­оши­боч­но.

 

 

         Жизнь без надежды — это еще од­на фор­ма сво­бо­ды.

 

 

         Мо­ло­дая на­де­ж­да все­гда уби­ва­ет ста­рую.

 

        Ес­ли твоя на­де­ж­да ко­неч­на и определенна — это за­блу­ж­де­ние: ко­неч­на и оп­ре­де­лен­на толь­ко цель.

 

 

         На­стоя­щая на­де­ж­да не­уло­ви­ма, по­доб­но ис­ти­не или аб­со­лю­ту. От­сут­ст­вие надежды — это са­мый на­деж­ный по­во­дырь при пе­ре­хо­де че­рез Ру­би­кон. На­де­ж­да пред­став­ля­ет бу­ду­щее, ис­поль­зуя опыт про­шло­го. Это­го ма­ло. Не зря же на вра­тах на­чер­та­но: «За­будь на­де­ж­ду, всяк сю­да вхо­дя­щий» — это ус­ло­вие по­ступ­ка, име­нуе­мо­го смерть. Смерть без на­де­ж­ды бо­лее ка­че­ст­вен­ная.

 

 

           До кон­ца ис­крен­не про­из­не­сти фра­зу: «На­де­ять­ся не на ко­го и не на что», — мо­жет толь­ко са­мый ста­рый бо­быль на свете — это Бог.

 

 

       Стиль мыш­ле­ния подростков — «те­ле­граф­ные об­рыв­ки». От­пе­ча­ток это­го сти­ля но­сит на се­бе вся под­ро­ст­ко­вая куль­ту­ра: пе­ре­жи­вать при­ми­тив как мно­го­зна­чи­тель­ность.

 

 

         Оби­да слиш­ком рас­то­чи­тель­на для пси­хи­че­ской энер­ге­ти­ки. Го­раз­до удоб­нее не оби­жать­ся, а про­сто вы­клю­чать «замк­нув­ший» уча­сток жизни — обид­ную ситуацию — из об­щей се­ти су­ще­ст­во­ва­ния. Ви­нов­ник «ко­рот­ко­го за­мы­ка­ния» сам по­ста­вит се­бя в же­ст­кие ус­ло­вия: ли­бо он так и бу­дет жить «от­клю­чен­ным» от вас со сво­им «за­мы­ка­ни­ем», ли­бо он бу­дет вы­ну­ж­ден са­мо­стоя­тель­но ра­зо­брать­ся в при­чи­нах «ава­рии» и уст­ра­нить их.

 

 

         Юмор эгои­ста-не­удач­ни­ка все­гда ци­ни­чен.

 

 

Силь­ные чув­ст­ва час­то при­во­дят к их без­дар­но­му вы­ра­же­нию.  

 

 

                Воз­мож­но, мы разъ­е­дем­ся на­дол­го, за­но­ет про­шлое, я крик­ну: «Про­ще­вай!» Не про­па­ду. Я — не в сто­гу игол­ка! — мах­ну ру­кой и ся­ду на трам­вай.

 

 

         Тон­кие на­блю­де­ния не пе­ре­но­сят ни­ка­кой дро­жи: ни внут­рен­ней, ни внеш­ней.

 

 

         Лю­бовь есть дан­ность, не меч­та. Жи­ви лег­ко и вер­но: убий­ца злобы — доб­ро­та. Но доб­ро­та и зло — бес­смерт­ны!

 

 

        Под­ро­ст­ко­во-юно­ше­ский возраст — 13–17 лет — я на­зы­ваю «ки­пя­щим сло­ем». Ин­тен­сив­ность жиз­нен­но­го об­ме­на, ско­рость всех ре­ак­ций, их полнота — мак­си­маль­ны. Пер­во­на­чаль­ное ос­мыс­ле­ние жиз­ни про­ис­хо­дит здесь. Сек­рет тех, кто на­хо­дит­ся в ки­пя­щем слое до глу­бо­кой фи­зи­че­ской старости — ин­фан­тиль­ность.

 

 

         Всё, что вы­зы­ва­ет в ор­га­низ­ме удо­воль­ст­вие, эй­фо­рию, на­сла­ж­де­ние или хо­тя бы ощу­ще­ние пользы — всё это… нар­ко­тик. Раз­ве мог пер­во­быт­ный че­ло­век, ощу­тив сла­дость ре­чи и по­ни­ма­ния, ус­лы­шав од­на­ж­ды не­бес­ный глас, от­ка­зать­ся от при­ят­но­го чу­да?! Ци­ви­ли­за­цию удоб­но рас­смат­ри­вать как по­ро­ж­де­ние нар­ко­ти­че­ско­го влечения — ове­ще­ст­в­ле­ние, в кон­це кон­цов, это­го вле­че­ния, су­ще­ст­во­ва­ние внут­ри этой са­мо­ил­лю­зии, на­зы­вае­мой «зна­ни­ем», «куль­ту­рой», «ре­ли­ги­ей» и т. д. По су­ти, при­ро­да впра­ве рас­це­ни­вать лю­бое на­ше же­ла­ние как сим­птом нар­ко­ти­че­ской за­ви­си­мо­сти.

 

 

          Со­юз жен­щи­ны и мужчины — это со­юз во­ды и ог­ня: огонь раз­ру­ша­ет, во­да ус­по­каи­ва­ет. Как да­ле­ки ны­неш­ние сою­зы от идеа­ла! — Во­да раз­ру­ша­ет, огонь ус­по­каи­ва­ет…

 

 

         Есть толь­ко два неба — твердь под но­га­ми и бес­ко­неч­ность над го­ло­вой: всё остальное — ве­тер ил­лю­зий! Мыс­ли­мо ли пред­ста­вить хо­тя бы тра­вин­ку, от­ка­зы­ваю­щую­ся рас­ти из-за то­го, что она од­на-оди­не­шень­ка на бе­лом све­те?! Ей впол­не дос­та­точ­но са­мой се­бя, что­бы ме­ж­ду твер­дью и све­том про­изо­шел акт посредничества — жизнь. Тра­вин­ка и в оди­но­че­ст­ве бу­дет ра­до­ст­но зе­ле­неть, пус­кать кор­ни и тя­нуть­ся к солнцу — точ­но так же, как де­ла­ла бы она это на лес­ном лу­гу, в гус­том со­сед­ст­ве. Что­бы рас­ти, тра­вин­ке дос­та­точ­но иметь се­бя, быть со­бой. Пре­крас­ный при­мер, не прав­да ли?

         Эго­изм! — ска­жет брюз­жа­щий би­рюк. Что ж, эго­изм, но не бо­лее, чем эгои­стич­на са­ма при­ро­да, са­ма жизнь.

         Что зна­чит «жить для се­бя» — из­вест­но всем. А что та­кое «уме­реть для се­бя»?

         Жить для себя — быть бо­га­тым или стре­мить­ся к это­му.

         Жить для других — это и есть уме­реть для се­бя. Это са­мая бла­го­род­ная шир­ма, ко­то­рой поль­зу­ют­ся лен­тяи, мер­зав­цы и пе­чаль­ные ис­ка­те­ли сво­его кре­ста.

         «Жить для дру­гих» воз­мож­но лишь в про­воз­гла­ше­нии. Мыс­ли­мо ли пред­ста­вить оди­но­кую тра­вин­ку, от­ка­зы­ваю­щую­ся рас­ти про­сто так?! Гимн бы­тия со­тво­ря­ет­ся при­хо­тью слу­чая. Для жиз­ни нуж­ны лишь две ве­щи: кло­чок су­ши под но­га­ми и бес­ко­неч­ное не­бо над го­ло­вой. Толь­ко они — твоя Ро­ди­на.

 

 

       Суета — это то, что про­ис­хо­дит в ядер­ном ре­ак­то­ре. Суета — это взрыв, рас­тя­ну­тый во вре­ме­ни. Суета — это ми­риа­ды от­дель­ных, «лич­ных» мик­ро­взры­вов вме­сто од­но­го боль­шо­го.

 

 

         Путь к вер­ши­нам похе­риз­ма ле­жит че­рез раз­ман­дяй­ст­во.

 

 

       Жить для се­бя, но — во имя дру­гих. Этой фи­ло­со­фи­ей воо­ру­же­ны и те, кто на­па­да­ет, и те, кто за­щи­ща­ет­ся.

 

 

         Воз­мож­но, ка­ж­дая люд­ская жизнь — все­го лишь сим­вол, а не факт. Вот не­сколь­ко ко­рот­ких при­ме­ров.

         Де­вуш­ка-нар­ко­ман­ка ска­за­ла: «Ты ни­чем не по­мо­жешь мне. Что­бы по­мочь, на­до ли­бо жить ря­дом, ли­бо не ме­шать мне ко­лоть­ся…»

         По­лу­су­ма­сшед­шая, не­од­но­крат­но су­ди­мая ста­ру­ха мно­го лет под­ряд вни­ма­ла из глу­би­ны сво­ей ни­ще­ты, как пра­ви­тель­ст­во по­вто­ря­ло на раз­ные ла­ды од­но и то же: «У на­се­ле­ния ско­пи­лось слиш­ком мно­го де­нег». В ито­ге жиз­ни ста­ру­ха са­ма ста­ла зло­ве­ща­тель­ни­цей: «Мно­го мес­ти на­ко­пи­лось у на­ро­да!» — го­во­ри­ла она всю­ду. Лю­ди по­жи­ма­ли пле­ча­ми, по­то­му что ни­че­го но­во­го ска­за­но не бы­ло.

         Ста­рик-та­та­рин всю жизнь стра­дал от сво­ей люб­ви к ра­бо­те. За­висть дру­гих все­гда на­ка­зы­ва­ла его за чрез­мер­ное усер­дие и уда­чу. Ста­рик на­зы­вал се­бя стран­но: «Я — на­след­ник де­мо­на!» — это свя­зы­ва­лось с ка­ки­ми-то ре­ли­ги­оз­ны­ми ас­со­циа­ция­ми и убе­ж­де­ния­ми. Ко­гда поя­ви­лись в стра­не ор­га­ни­за­ции де­мо­кра­тов, ста­рик примк­нул к ним, ви­ди­мо, по близ­ко­му со­зву­чию: «демократия — де­мо­низм». Цепь жиз­нен­ных стра­да­ний ста­ри­ка на­ко­нец-то за­кон­чи­лась боль­шим и «спра­вед­ли­вым» во­оду­шев­ле­ни­ем: «Мне бы ав­то­мат! Я бы всех рас­стре­ли­вал без­оши­боч­но!»

         Нерв­ная жен­щи­на со­скреб­ла в при­сту­пе чис­то­лю­бия жел­тиз­ну со ста­рин­ных чай­ных ло­же­чек; как вы­яс­ни­лось потом — это бы­ла по­зо­ло­та…

 

 

       Ар­хи­сви­нью мож­но по­лу­чить, ес­ли «жи­ву­ще­го для се­бя» со­дер­жать сре­ди «жи­ву­щих для дру­гих».

 

 

        С жен­щи­на­ми и су­ма­сшед­ши­ми нуж­но тер­пе­ли­во со­гла­шать­ся до тех пор, по­ка им окон­ча­тель­но не на­до­ест ва­ше не­ис­то­щи­мое соглашательство — это един­ст­вен­ный спо­соб рас­стать­ся по-доб­ро­му.

 

 

         Друг ре­шил из­го­то­вить нунчаки — хо­лод­ное ору­жие, ка­ким тра­ди­ци­он­но вла­де­ют на Вос­то­ке: от­вин­тил от стоя­ще­го те­ле­ви­зо­ра две уве­си­стые плот­ные де­ре­вян­ные нож­ки, свя­зал их ме­ж­ду со­бой ко­рот­кой проч­ной ве­рев­кой и стал раз­ма­хи­вать, как бы тре­ни­ру­ясь и ос­ваи­ва­ясь. Один из не­удач­ных взма­хов за­кон­чил­ся силь­ным уда­ром по го­ло­ве, экс­пе­ри­мен­та­тор рух­нул, как под­ко­шен­ный. Ко­гда же он вновь при­шел в се­бя, на ли­це его чи­та­лось вос­хи­ще­ние: «Дей­ст­ву­ет!»

 

 

           Уди­ви­тель­но! День­ги по­доб­ны со­вес­ти: их на­ли­чие про­яв­ля­ет че­ло­ве­ка. Прав­да, день­ги про­яв­ля­ют тем­ную сто­ро­ну лич­но­сти, а совесть — свет­лую. Или по­эти­че­ски: со­весть про­яв­ля­ет день че­ло­ве­ка, деньги — его ночь.

 

 

        Фор­му­ла жиз­ни: да или нет. Да — по­то­му что есть то, что мы на­зы­ва­ем дей­ст­ви­ем. Нет — по­то­му что ни­что не по­вто­ря­ет­ся.

 

 

         Кон­ст­рук­тор мира — по­след­ний в оче­ре­ди стра­ж­ду­щих. В гу­ман­ном по­хо­де сильнейший — не ли­дер, сильнейший — за­мы­ка­ет. По­это­му у сла­бо­го все­гда есть со­блазн сва­лить свой груз на то­го, кто ша­га­ет, на­пе­вая. Не бог вы­ду­мал про­ще­ние, а про­ще­ние вы­ду­ма­ло бо­га! Что­бы оп­рав­дать свою сла­бость.

 

 

         Ожив­шая точ­ка про­стран­ст­во на­пол­ни­ла те­лом. Доз­рев­шее те­ло на­пол­ни­ло вре­мя ду­шою. Что бу­дет, ко­гда че­рез край пе­рель­ет­ся ро­ж­де­ние?

 

 

           По­стой! Ви­дишь гли­ну ты эту? В лю­бом ре­мес­ле есть ей ме­сто. Сти­хи лов­ко ле­пят по­эты, пор­хая от тек­ста до тек­ста. И, точ­но кир­пич­ная клад­ка, фун­да­мен­том тек­сты ло­жат­ся, чтоб знак над­сло­вес­но­го зна­ка вос­стал вдруг над пла­ме­нем ад­ским. Взы­ва­ет не­бес по­ме­ще­нье: «Ме­си свою гли­ну! Кру­ти!» — и ищут по­эты про­ще­нья, и жа­ж­дут про­ро­ки пу­ти. То с про­шлым, то с бу­ду­щим бьем­ся: как в глине — в сло­вах ос­та­ем­ся.

 

 

       Учи­тель по­хва­стал: «Смот­ри­те! Я на­хо­жусь в гря­зи, а она ко мне — не при­ли­па­ет!» Уче­ни­ки вос­хи­ти­лись и, что­бы ис­пы­тать се­бя в по­до­бии, по­пры­га­ли в грязь, и она к ним при­ли­п­ла. По­то­му что по­бе­ди­ло не уче­ние, а хва­стов­ст­во.

 

 

       Жа­лость долж­на уметь быть ра­зя­щей. Сколь­ких воз­вы­си­ла смерть и сколь­ких по­гу­би­ла по­ща­да!

 

 

         Проч­нее пло­ти дух, проч­нее ду­ха прах: то с не­ба оземь — «Ух!», то во­все в землю — «Ах!» За­чем хо­теть твер­дынь, за­чем во­об­ще «хо­теть»?! Из-под зем­ли, брат, вынь же­ла­ние ле­теть! Жи­вой хо­хо­чет страх: «Ку­да, ку­да ты, эй?!». Проч­нее праха — ах! — кру­го­во­рот смер­тей.

 

 

         О, Бо­же! Что нас толь­ко не прель­ща­ет! За­тми­ло ис­ти­ну на­халь­ст­во про­све­ще­нья. Лишь од­но­го при­ро­да не прощает — усер­дья в ожи­да­нии… про­ще­нья.

 

 

       Бес­ко­неч­ность лю­бит пря­тать­ся в чем-ни­будь ог­ра­ни­чен­ном.

 

 

         Меч­тать кол­лек­тив­но нель­зя! Мечта — это са­мый опас­ный из экс­пе­ри­мен­тов; про­во­ди­те его лишь на се­бе и при за­кры­тых две­рях. Кол­лек­тив­ные меч­та­ния не­из­беж­но пре­вра­ща­ют­ся в чу­му: чу­му фа­шиз­ма, боль­ше­виз­ма, ис­ла­ма, хри­сти­ан­ст­ва, че­ло­ве­ка-по­бе­ди­те­ля и т. д. Луч­ше сой­ти с ума в оди­ноч­ку, чем всем пле­ме­нем. По­то­му что здо­ро­вое пле­мя вас и про­кор­мит, и вы­ле­чит. И на­обо­рот: да­же са­мый здра­вый оди­ноч­ка бу­дет смят и по­гло­щен очу­мев­ши­ми от кол­лек­тив­ной меч­ты со­пле­мен­ни­ка­ми.

 

 

         Аг­рес­сив­ность ря­дит­ся в оде­ж­ды бла­го­род­ст­ва.

 

 

         Идея высшего — это оли­це­тво­ре­ние сво­бо­до­бо­яз­ни.

 

 

         Ху­дож­ник ска­зал:

         — Ты ко­гда-ни­будь ви­дел лы­со­го свя­щен­ни­ка? Ду­хов­ные лю­ди не лы­се­ют!

         Я ска­зал:

         — Мысль, ло­ги­че­ская мысль — слиш­ком же­ст­кая эфир­ная кон­ст­рук­ция, ее дей­ст­вие на ор­га­низм по­доб­но дей­ст­вию же­ст­ко­го рент­ге­нов­ско­го из­лу­че­ния…

         — Не по­лы­сей! — по­со­чув­ст­во­вал Ху­дож­ник.

 

 

        По­про­буй от­ли­чить го­лос Лу­ка­во­го от го­ло­са Жиз­ни. Под­ска­жу: один все­гда серь­е­зен и уг­ро­жа­ет, другой — шу­тит.

 

 

        Она чи­та­ет го­ро­ско­пы. Она слу­ша­ет ас­т­ро­ло­гов. У нее зо­диа­каль­но-ма­ниа­каль­ный син­дром. Бед­ность нау­чи­ла ее не ве­рить обык­но­вен­ной жиз­ни.

 

 

            Я спро­сил у од­но­го из по­том­ков рос­сий­ских де­каб­ри­стов: «По­че­му ты не за­ве­дешь до­ма со­ба­ку?» Он от­ве­тил, стес­ня­ясь как бы не­серь­ез­но­сти ар­гу­мен­та: «Зна­ешь, не мо­гу пред­ста­вить, что я бу­ду пи­тать­ся со сто­ла, а она — с по­ла…»

 

 

         Ноч­ные мыс­ли про­ле­те­ли как-то сколь­зом. Же­ла­нье дей­ст­во­вать вко­нец сло­мил по­кой. Креп­чай­ший чай для бодр­ст­вую­щей поль­зы! Да, кре­пок чай… Жаль, пользы — ни­ка­кой. Не ды­шит страсть, бу­ма­га не го­рит, всё хо­ро­шо: судьба — не го­во­рит.

 

 

     Не бе­да, ко­гда ба­рин гу­ля­ет по-про­сто­му. Беда — ко­гда пле­бей бар­ст­ву­ет.

 

 

         Ес­ли смот­ришь свер­ху вниз — те­бя под­сте­ре­га­ет над­мен­ность, ес­ли сни­зу вверх — не­на­висть.

 

 

         Нимб, ау­ра, све­че­ние святого — это ви­ди­мое «на­гре­ва­ние» кос­ми­че­ско­го про­вод­ни­ка, че­ло­ве­ка. Эф­фект вы­зы­ва­ют ма­лое «внут­рен­нее со­про­тив­ле­ние» и си­ла при­ло­жен­но­го на­пря­же­ния.

         Ос­таль­ные «изо­ля­то­ры» ни­че­го не про­во­дят и по­это­му не све­тят­ся.

 

 

       Да­рить се­бя лю­дям? Что ж, бла­го­род­но. Главное — что­бы это не во­шло в при­выч­ку, а то ис­сяк­нешь и бу­дешь да­рить лю­дям об­ман.

 

 

          Ложь, су­мев­шая уве­рить се­бя са­му в сво­ей пра­во­те, на­зы­ва­ет­ся убе­ж­де­ни­ем. Там, где ца­рит «убе­ж­де­ние», ца­рит и ложь.

 

 

     Мо­жет быть, ты бы­ла. Мо­жет быть, ты еще бу­дешь. Я не знаю. По­то­му что ты — есть.

 

 

         Идеология — чу­ма со­вес­ти.

 

 

         Ко­гда ви­дят в целом — сме­ют­ся, ко­гда толь­ко часть — насме­ха­ют­ся.

 

 

         Конец — это ко­гда жи­вое под­чи­ня­ет­ся за­ко­нам «ве­щи». Это об­ре­че­но так же, как по­пыт­ка уди­вить мир об­рат­ным: ртом ис­праж­нять­ся, а за­дом ку­шать.

 

 

     Из­ба­вить­ся от сво­их за­вое­ва­ний ку­да труд­нее, чем их при­об­ре­сти.

 

 

           Рус­ский ха­рак­тер по­гру­жа­ет­ся в пу­чи­ну. И уже на­сту­па­ет «глу­бин­ное опь­я­не­ние», ка­кое слу­ча­ет­ся с рис­ко­ван­ны­ми ак­ва­лан­ги­ста­ми: с ка­кой-то глу­бин­ной от­мет­ки вдруг на­сту­па­ет эй­фо­рия, уже не хо­чет­ся на­верх, уже всё всё рав­но, че­ло­век на глу­би­не на­чи­на­ет петь пес­ни… Воз­мож­но, для пси­хи­ки су­ще­ст­ву­ет свой ру­беж «глу­бин­но­го опь­я­не­ния», по­сле ко­то­ро­го за­бы­ва­ешь се­бя и без по­сто­рон­ней по­мо­щи уже не под­нять­ся? Не до это­го ли ве­се­ля­ще­го­ся скот­ст­ва по­гру­зи­лись мно­гие мои зем­ля­ки, у ко­то­рых те­перь нет же­ла­ния под­ни­мать­ся.

 

 

        Де­жур­ный ми­ли­цио­нер в зда­нии об­ко­ма пар­тии но­чью силь­но на­пил­ся, ут­ром пар­тий­ная но­менк­ла­ту­ра, явив­шая­ся на ра­бо­ту, за­ста­ла та­кую кар­ти­ну: го­лый че­ло­век с пор­ту­пе­ей на бо­ку рас­ха­жи­вал по свя­тая свя­тых серь­ез­но­го уч­ре­ж­де­ния и пел пья­ные пес­ни. За спи­ной у это­го ми­ли­цио­не­ра бы­ли 24 го­да безу­преч­ной служ­бы, впереди — ис­пор­чен­ное бу­ду­щее, бес­слав­ный ко­нец и ма­лень­кая пен­сия.

 

 

         Не в ме­ру до­б­рый ра­зум бес­по­мо­щен.

 

 

    Гру­бый мо­жет рас­счи­ты­вать толь­ко на гру­бую по­бе­ду.

 

 

       Ка­ж­дый мыс­ля­щий человек — это точ­ка при­ро­ды, в ко­то­рой со­сре­до­то­че­ны ми­риа­ды за­кры­тых, бес­сло­вес­ных «за­моч­ков» — мно­го­чис­лен­ных тайн и за­ко­нов ми­ра. А из­ре­чен­ное слово — это «клю­чик», ко­то­рым от­кры­ва­ет­ся тай­ное. Со вре­ме­нем клю­чи­ки ста­но­вят­ся уни­вер­саль­ны­ми: лю­бое сло­во от­кры­ва­ет лю­бые «зам­ки».

 

 

         Ху­дож­ник ска­зал: «Лю­бовь к себе — это мас­тур­ба­ция».

 

 

              Свя­щен­ная ко­ро­ва и чи­нов­ник в чем-то схо­жи.

 

 

         Ху­дож­ник ска­зал фра­зу: «До по­след­ней ка­п­ли ду­ха я бу­ду бо­роть­ся с кро­вью!»

 

 

           Что за чер­тов­щи­на! Ха­рак­тер и ка­че­ст­во люд­ских бе­сед, ока­зы­ва­ет­ся, силь­но за­ви­сит от по­ло­же­ния те­ла в про­стран­ст­ве. Те­ма мо­жет быть од­на и та же. Но как от­лич­но со­дер­жа­ние бе­сед, в за­ви­си­мо­сти от по­ло­же­ния! Ну, на­при­мер, по­про­буй­те по­го­во­рить о бо­гат­ст­ве или о вер­но­сти в по­ло­же­нии ле­жа и в по­ло­же­нии на чет­ве­рень­ках: вы по­чув­ст­вуе­те раз­ни­цу. Воз­мож­но, что так мож­но управ­лять ог­ром­ны­ми мас­са­ми лю­дей, сто­ит лишь их по­ста­вить в оди­на­ко­вое положение — на го­ло­ву, на ко­ле­ни, плаш­мя… В оди­на­ко­вом по­ло­же­нии лег­че вну­ша­ют­ся ре­чи и мыс­ли. А единомышленники — это уже сле­пая си­ла, управ­ляе­мый кон­тин­гент.

 

 

         Ско­ти­на не уча­ст­ву­ет в вы­бо­рах пас­ту­ха, его на­зна­ча­ет пред­се­да­тель.

 

 

       Лю­ди ко­пи­ру­ют всё: при­бо­ры, гео­мет­рию… Один мой зна­ко­мый поэт — это че­ло­век-ре­ле: он не зна­ет по­лу­то­нов в дей­ст­вии и су­ж­де­ни­ях, до са­мо­заб­ве­ния лю­бит или до са­мо­заб­ве­ния не­на­ви­дит. В об­ще­нии с ним сле­ду­ет по­за­бо­тить­ся о ка­че­ст­ве пер­во­го «вклю­че­ния», а дальше — лишь под­дер­жи­вать «ре­ле» в нуж­ном со­стоя­нии.

       Дру­гой мой знакомый — это че­ло­век-ко­нус, вра­щаю­щий­ся «вол­чок»: в но­вом для не­го де­ле он все­гда на­би­ра­ет бе­ше­ные обо­ро­ты, гу­дит и шу­мит, но сто­ит лишь де­лу рас­кру­тить­ся, че­ло­век-ко­нус пе­ре­ста­ет уха­жи­вать за про­цес­сом и — пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся.

 

 

         Вне бит­вы жи­ву­щий сла­бе­ет. Спасенный — ни­где не ге­рой. Убий­ца убий­цей вла­де­ет: и зло, и доб­ро мо­ло­де­ют, ко­гда со­вер­ша­ет­ся бой.

 

 

         Су­ма­сшед­ший всё в ми­ре на­зы­вал сло­вом «зна­чёч­ки». Он со­шел с ума от то­го, что в ми­ре не ока­за­лось ни од­ной на­стоя­щей вещи — толь­ко сим­во­лы. Весь мир — это вещь, це­ли­ком со­став­лен­ная из сим­во­лов, но и это — сим­вол. Зна­чёч­ки в ком­на­те, зна­чёч­ки на ули­це, зна­чёч­ки в па­мя­ти и в меч­тах, зна­чёч­ки над головой — всё что-то зна­чат… Су­ма­сшед­ший ус­тал от сво­ей «кол­лек­ции», он хо­тел бы пе­ре­дать ее ко­му-ни­будь в дар на хра­не­ние. «Как мне уме­реть?» — спра­ши­вал он со­ве­та. «Сунь го­ло­ву в ду­хов­ку и вклю­чи газ», — со­ве­то­ва­ли бес­по­щад­ные дру­зья. «У ме­ня элек­тро­пли­та» — со­вер­шен­но серь­ез­но от­ве­чал он.

 

 

           На­клон­ная плос­кость пред­по­ла­га­ет не­сколь­ко ви­дов дея­тель­но­сти: ска­ты­ва­ние, вос­хо­ж­де­ние, врас­та­ние, взлет. Или ком­би­ни­ро­ван­ные ви­ды: ска­ты­ва­ние с по­сле­дую­щим взле­том, взлет в со­че­та­нии с врас­та­ни­ем, вос­хо­ж­де­ние с по­сле­дую­щим ска­ты­ва­ни­ем и т. д. Ва­ри­ант «ска­ты­ва­ние с по­сле­дую­щим взле­том» хо­ро­шо из­вес­тен пред­ста­ви­те­лям бо­ге­мы: по­ка они не­сут­ся в про­пасть, ин­стинкт твор­че­ско­го самосохранения — душа — рас­прав­ля­ет кры­лья.

 

 

       Ос­та­но­вить­ся труд­нее все­го в упот­реб­ле­нии ал­ко­го­ля и в на­пи­са­нии пло­хих сти­хов.

 

 

       Ху­дож­ник раз­мыш­лял: «Жен­щи­на! По­че­му во вре­мя твое­го от­сут­ст­вия я ду­маю о те­бе зна­чи­тель­но луч­ше, чем во всех ос­таль­ных слу­ча­ях?»

 

 

         В при­ро­де у ка­ж­дой пы­лин­ки есть «своя го­ло­ва на пле­чах», ко­то­рой впол­не хва­та­ет для лич­ной жиз­ни ка­ж­дой пы­лин­ки. Ес­ли чья-то иная го­ло­ва до­ду­ма­ет­ся сде­лать из пы­ли­нок кир­пич, то по­лу­чит­ся на­си­лие, име­нуе­мое Ци­ви­ли­за­ци­ей.

 

 

        Ве­сен­няя от­те­пель и ли­те­ра­тур­ная «от­те­пель» в чем-то по­доб­ны: пер­вы­ми ожи­ва­ют вся­кая бе­зы­нер­ци­он­ная мелочь — жуч­ки, кло­пы, бу­каш­ки; ес­ли от­те­пель дос­та­точ­но дол­гая, то про­сы­па­ют­ся и мед­ве­ди, но, увы, они про­сы­па­ют­ся все­гда или к кон­цу по­те­п­ле­ния, или да­же во­все с опо­зда­ни­ем. Это — де­мо­ны от­те­пе­лей, ша­ту­ны от ли­те­ра­ту­ры.

 

 

       Ху­дож­ник ска­зал: «Сло­ва о люб­ви, про­из­не­сен­ные вслух, сни­жа­ют по­тен­цию на 100 про­цен­тов».

 

 

        Воз­мож­но, скром­ность вре­дит де­лу ку­да силь­нее, чем на­глость.

 

 

         У скром­но­сти и на­гло­сти об­щая мать — лень.

 

 

         Логика — это про­кру­сто­во ло­же для фан­та­зии.

 

 

         — Хо­ти­те еще ви­на? — спро­си­ла хо­зяй­ка у за­си­дев­ших­ся гос­тей.

         — Нет, — ска­за­ли скром­ные гос­ти.

         До ут­ра си­де­ли в тос­ке.

 

 

         Мамаша — это био­ло­ги­че­ское при­спо­соб­ле­ние для по­да­чи «звон­ков»: за­пре­ти­тель­ных, раз­ре­ши­тель­ных, пре­ду­пре­ди­тель­ных, по­ощ­ри­тель­ных, на­по­ми­наю­щих, уст­ра­шаю­щих, умо­ляю­щих и т. д. Мамаша — это ав­то­мат с чрез­вы­чай­но же­ст­кой про­грам­мой: «По об­ра­зу и по­до­бию». Ах, как не хва­та­ет все­гда на­стоя­щей Ма­мы! Ма­мы! Обык­но­вен­ной, лю­бя­щей, ко­то­рая не учит те­бя жить, а про­сто не ме­ша­ет стать са­мим со­бой. Ма­ма от­лич­на от Ма­ма­ши так же, как жи­вое от мерт­во­го!

 

 

         Вре­мя жизни чувств час­то ока­зы­ва­ет­ся ко­ро­че вре­ме­ни жиз­ни те­ла.

 

 

          Нет, он не пел, он го­во­рил сло­ва ума, звук не­ба и ме­тал­ла, а музыка — дев­чон­ка, что лю­бил, — средь тяж­ких слов бес­печ­но тан­це­ва­ла. И так, в сою­зе двух сти­хий, ро­ж­да­лась из­ре­чен­ность вос­па­ре­нья: он — уяз­ви­мый му­зы­кой Ахилл, она — об­ман­щи­ца, вра­щаю­щая вре­мя.

        Он пел, она во­круг ви­лась: в мгновении — оду­хо­тво­ре­нье! И не силь­на иная в ми­ре власть, ко­гда свет бо­жий вла­ст­ву­ет над те­нью. Чу­гун­ный звук его: «Про­щай!» Она, не­мая, сим­вол ожи­да­нья. В объ­ять­ях тьмы, у веч­но­сти в кле­щах ос­та­лась песня — не­ба по­да­я­нье.

        Он ве­дал, зря­чий, что тво­рил, он жизнь драз­нил, тя­нул за по­кры­ва­ло. А музыка — дев­чон­ка, что лю­бил, — не­при­ру­чен­ною убий­цей тан­це­ва­ла.

        Что смог изречь? Зачем на лебе­ду де­тей ро­ня­ет яб­ло­ня в са­ду…

 

 

         Не­до­ве­рие к со­ро­ди­чу силь­нее, чем не­до­ве­рие к ино­зем­цу. Од­на­ж­ды, в гос­тях у дис­си­ден­тов, ко мне на го­ло­ву сел де­ко­ра­тив­ный по­пу­гай­чик и ши­пя­щим го­ло­сом про­из­нес: «Вы слу­шае­те «Го­лос Аме­ри­ки» из Ва­шинг­то­на». Ко­гда рас­ска­зы­ваю об этом случае — не ве­рят. А я вот птич­ке сра­зу по­ве­рил!

 

 

        «Пой­ду, по­ищу для се­бя луч­шей до­ли», — го­во­рит че­ло­век, а най­дет, что ис­кал, и опять ска­жет: «Пой­ду, ли­ха для се­бя по­ищу».

 

 

         Из­го­то­ви­те­ли сверх­на­деж­ной во­ен­ной про­дук­ции ори­ен­ти­ру­ют­ся на экс­плуа­та­ци­он­ные край­но­сти: «тро­пи­че­ский ва­ри­ант»-«се­вер­ный ва­ри­ант».

         …Очень мно­го во­круг се­мей, жи­ву­щих в тес­но­те, без люб­ви, без до­ве­рия и на­де­ж­ды, в бед­но­сти, в хо­ло­де, в под­ва­ле. По­че­му они не рас­па­да­ют­ся? По­то­му что один или оба суп­ру­га сра­зу, а так же их де­ти «вы­пол­не­ны» в тро­пи­че­ско-се­вер­ном ва­ри­ан­тах. По­то­му что терпение — это един­ст­вен­ное ору­жие в вой­не с жиз­нью.

 

 

       Злой и глупый — впол­не гар­мо­нич­ное со­че­та­ние ка­честв, а вот до­б­рый, но глупый — со­че­та­ние от­вра­ти­тель­ное.

 

 

      Чув­ст­во бла­го­дар­но­сти и взят­ка дей­ст­ву­ют одинаково — обя­зы­ва­ют: одно — внут­рен­не, другая — внеш­не.

 

 

    Ма­дам Ис­то­рия зна­ет: кровь пло­хо от­сти­ры­ва­ет­ся, особенно — за­со­хшая кровь.

 

 

         Моя ин­ди­ви­ду­аль­ность со­сто­ит в том, что она — от­сут­ст­ву­ет. Не ве­ришь? Сам по­про­буй!

 

 

       Мож­но ли че­ло­ве­ка сде­лать сча­ст­ли­вым? Да, ес­ли ты смо­жешь на­кор­мить пти­цу на­силь­но.

 

 

         Кар­ти­ну на­до уметь ви­деть, а лу­бок по­ня­тен всем. Од­на­ко силь­ный, та­лант­ли­вый мас­тер си­лен и в луб­ке. У фи­ло­со­фии то­же есть свой «лу­бок» — на­род­ная муд­рость, зо­ло­тая здра­вость ума и чувств; имен­но это свой­ст­во «знаю­щих не­учей» удив­ля­ло и удив­ля­ет про­жжен­ных муд­ре­цов.

 

 

         Ес­ли на по­эта на­ва­ли­ва­ет­ся тя­же­лая жизнь, то он на­чи­на­ет ин­тен­сив­но вы­де­лять осо­бое ве­ще­ст­во, ма­те­риа­ли­зо­ван­ные эманации — сти­хи. Стихи — это «твор­че­ское ве­ще­ст­во», с по­мо­щью ко­то­ро­го по­эт от­пу­ги­ва­ет тя­жесть жиз­ни.

 

 

        Идеи уми­ра­ют по­доб­но цве­там: ру­ка­ми че­ло­век опус­то­ша­ет зем­лю, разумом — не­бо.

 

 

       Ху­дож­ник ска­зал: «Сча­ст­ли­вая! Ты по-преж­не­му уме­ешь сме­ять­ся и пла­кать. Я те­перь умею толь­ко сме­ять­ся…»

 

 

         Все ки­ну­лись ме­сить ас­т­ра­ла гли­ну! Жаль, ма­ло ока­за­лось гон­ча­ров.

 

 

           Прошлое — ди­тя про­грес­са, будущее — ди­тя тер­пе­ния.

 

 

         Зву­чат все ре­к­вие­мы ми­ра с ус­меш­кой доб­рою: «Сме­лее уми­рай!» Гнез­дом оси­ным в кос­мо­се по­вис­ла гу­дя­щая, сер­ди­тая Зем­ля; она те­бя лю­би­ла… Сво­бо­да во­ли во­лю от­ра­ви­ла!

 

 

         Ра­дость и горе — раз­но­по­ляр­ные фор­мы од­но­го и то­го же энер­го-яв­ле­ния, не­ви­ди­мо­го вам­пи­риз­ма, на­зы­вае­мо­го «об­ще­ни­ем». Это — не аб­со­лют­ное ут­вер­жде­ние. Это — иг­руш­ка, в ко­то­рую мож­но иг­рать до пер­вой по­лом­ки или ко­то­рую мож­но ра­зо­брать из лю­бо­пыт­ст­ва. По­лу­чит­ся поль­за.

 

 

       О про­стом нуж­но го­во­рить яс­но, а уж о сложном — тем бо­лее. Не­хо­ро­шо, ко­гда слож­ность вос­при­ятия опи­ра­ет­ся на слож­ность из­ло­же­ния.

 

 

         Ах, мне ме­ня не на­до! Я, как зи­ма, за­стыл: бы­ла бы ты, бы­ла бы, авось, и я бы — был. Бы­ла бы ты ар­ти­ст­ка, сыг­ра­ла б для вра­нья, мол, ря­дом, да не близ­ко, а близко — не моя.

         За­чем же так бывает — ду­ша под­руж­ку ждет? Опять зи­ма рас­та­ет, опять лю­бовь ум­рет.

 

 

        Ху­дож­ник ска­зал: «Мы ни­ко­гда не вы­яс­ним, кто из нас нор­ма­лен, по­то­му что нор­мой яв­ля­ет­ся ка­ж­дый, и это — бе­зу­мие».

 

 

         Бес­сло­вес­ный мла­де­нец и без­молв­ный ста­рик мол­чат оди­на­ко­во: им обо­им не­ о чем говорить.

 

 

        Фу, как про­сто! — ска­зал за­ви­ст­ник. — Я то­же так смо­гу! Смог. Но — слож­нее.

 

 

         Мно­го лю­дей за­ме­ча­тель­ных, пре­крас­ных, но чрез­вы­чай­но ле­ни­вых на са­мый пер­вый свой шаг в де­ле. Эти «спя­щие кра­са­ви­цы» — поч­ти ка­ле­ки: они не име­ют соб­ст­вен­но­го внут­рен­не­го импульса — ну­жен внеш­ний тол­чок, вдох­но­ве­ние из­вне. «Спя­щие кра­са­ви­цы» мо­гут со­став­лять ог­ром­ные со­об­ще­ст­ва, ко­то­рые в сво­ей од­но­род­ной не­реа­ли­зо­ван­ной по­тен­ции бу­дут по­доб­ны кру­пи­цам по­ро­ха, со­б­ран­ным во­еди­но; не­боль­шое воз­дей­ст­вие, ис­кра и… Вдох­но­ве­ние взо­рвет в тол­пу!

         Го­ни­те се­бя са­ми! Про­си­те, что­бы толк­нул друг! Про­си­те, что­бы уда­ри­ла лю­бовь! Лень — это бо­язнь пер­во­го ша­га.

 

 

          Есть «хо­ро­шие» бо­га­тые и «пло­хие» бо­га­тые, есть «хо­ро­шие» ни­щие и «пло­хие» ни­щие. Но хо­ро­ше­го бо­га­то­го ис­пор­тить труд­нее, чем хо­ро­ше­го ни­ще­го.

 

 

         Сми­ряя плоть, раз­врат­ни­чаю в ду­хе; сми­ряя дух, раз­врат­ни­чаю в бо­ге; сми­рив­ши бо­га, обы­ва­те­лем жи­ву.

 

 

        Внут­рен­них со­бы­тий мень­ше, чем внешних — это ре­бе­нок. Внут­рен­них со­бы­тий боль­ше, чем внешних — это под­рос­ток. Внут­рен­ние и внеш­ние со­бы­тия уравнялись — это сво­бо­да.

 

 

         Ис­ти­на од­на. Но как лег­ко она рас­кла­ды­ва­ет­ся на спектр: на крас­ную ис­ти­ну, на жел­тую, бе­лую, зе­ле­ную, ко­рич­не­вую!.. — сто­ит лишь чуть ис­кри­вить от­ра­жа­тель, ра­зум.

 

 

         Ве­ра не мо­жет быть един­ст­вен­ной; сколь­ко на све­те «ве­щей», столь­ко и «вер».

 

 

     У ка­ж­до­го яв­ле­ния два крестника — тот, кто об­на­ру­жил яв­ле­ние пер­вым и тот, кто под­вел итог.

 

 

           Ху­дож­ник ска­зал: «Един­ст­вен­ное, чем дей­ст­ви­тель­но мож­но вос­хи­щать­ся в жен­щи­нах, так это — их не­на­деж­но­стью!»

 

 

         Философ — де­ти­ще из­гоя: не ис­ку­ша­ют ни ши­ша ни те­ло жен­щи­ны на­гое, ни об­на­жен­ная ду­ша!

 

 

         Еще раз: в пят­на­дцать лет мне гре­зи­лось го­лое де­ви­чье те­ло, в два­дцать пять — го­лое те­ло и об­на­жен­ная ду­ша, по­сле три­дца­ти «для люб­ви» по­тре­бо­ва­лись сра­зу три ус­ло­вия: на­гое те­ло, об­на­жен­ная ду­ша и го­лая прав­да.

 

 

           Ты­ся­че­ле­тия су­ще­ст­ву­ет про­стое и эф­фек­тив­ное про­фи­лак­ти­че­ское сред­ст­во для под­дер­жа­ния вы­со­ко­го то­ну­са в теле — иг­ло­ука­лы­ва­ние. Сло­во, ли­те­ра­ту­ра, ис­кус­ст­во, по­эзия те­ра­пев­тич­ны в еще боль­шей сте­пе­ни: их цель — «ду­ше­ука­лы­ва­ние». Всё за­ви­сит от же­ла­ния «уко­лоть­ся» и уме­ния ис­пол­ни­те­ля.

 

 

         Уди­ви­тель­ное явление — эпи­сто­ляр­ные… за­го­во­ры! Со­вет­ская ме­ди­ци­на все­гда пре­ду­пре­ж­да­ла: са­мо­ле­че­ни­ем за­ни­мать­ся опас­но, на де­ле ока­за­лось всё наоборот — толь­ко са­мо­ле­че­ни­ем и спа­сешь­ся; ко­му-то по­мо­га­ют хи­ми­че­ские пре­па­ра­ты, ко­му-то го­мео­па­ти­че­ские сред­ст­ва, кто-то рас­счи­ты­ва­ет на вол­шеб­ст­во кол­ду­нов: в об­щем, ка­ж­до­му хо­чет­ся быть ве­се­лым и жиз­не­ра­до­ст­ным, то есть, иметь си­лу на это. А как? Уди­ви­тель­ный спо­соб мас­со­во­го «са­мо­из­ле­че­ния», ес­ли мож­но так ска­зать, вы­ду­мал рос­сий­ский на­род, сме­ка­ли­стый от бед­но­сти, час­то до­ве­ряю­щий­ся при­род­но­му, ка­ко­му-то поч­ти зве­ри­но­му без­оши­боч­но­му чу­тью, на­род, ко­то­рый свы­ше се­ми­де­ся­ти лет на­хо­дил­ся под игом од­но­цвет­но­го, крас­но­ло­бо­го ду­хов­но­го на­си­лия. Спо­соб при­ми­ти­вен: лю­ди пи­шут друг дру­гу «свя­тые пись­ма», «пись­ма-сча­стье», «ра­до­ст­ные вес­ти» и т. д., в ко­то­рых свет­лую на­де­ж­ду под­го­ня­ет… ка­ра, уг­ро­за, мол, ес­ли ты, по­лу­чив «свя­тое» по­сла­ние, не раз­мно­жишь его, не ра­зо­шлешь по све­ту, то — бе­ре­гись! И ведь пи­шут! Из­бав­ля­ясь от соб­ст­вен­ной слабости — от за­та­ен­но­го суе­вер­но­го стра­ха пе­ред жиз­нью, ме­ха­ни­че­ски же­лая бла­га дру­гим и на­де­ясь на от­вет­ное бла­го. «Свя­тые пись­ма» вос­тре­бо­ва­ны го­лод­ным ску­до­чув­ст­ви­ем. Это уди­ви­тель­но так же, как удив­ля­ет зе­ле­ная бы­лин­ка на го­лой ска­ле: и тор­же­ст­вен­но на ду­ше за все­си­лие жиз­ни, и прон­зи­тель­но жаль…