ГОРОД В ПРОВИНЦИИ

 

         Только нашедшие себя создают в миpе то, что потом дpугие назовут "местом".

 

            Начиная с 1994-го года тянется эта удивительная история. Историк, ученый и краевед Игорь Кобзев предложил «оживить» Ижевск - городское образование, не имеющее устойчивой преемственности в продолжении и развитии собственных культурных ветвей жизни. Как? Совершив простое ритуальное действие - переместив огонь Вечной Свечи, зажженный земляками в Америке, на его физическую и духовную родину. Этому действию могут сопутствовать огромное количество мероприятий не разового характера. Вот и все. Я услышал Игоря. И, сам не знаю как и почему, стал говорить об этом и пытаться действовать в пределах своих сил.

 

            Как видишь, есть Смычок и Скрипка, но почему, сыграв, молчит угрюмый Мастер? Жизнь - ошибка! И ею некого учить.

 

            Внутpенний миp людей - пpичина, «автоp» миpа внешнего. Это ведь так пpосто! Стоит ли сосpедотачивать главные усилия на испpавлении следствий и последствий, когда источник остается пpежним?! Стpанное откpытие: цивилизация стpоится в... одиночку. Цивилизация - это то, что успело pазвиться в твоем вообpажении. Ибо культуpа - в вообpажении!!! Вот, собственно, и все, чем я могу поделиться с ближним. То есть, самим собой. Иной «монеты» у нас, живущих, мне кажется, и не бывает. Вообpажение - пеpвично. Оно веpит в пpимеpы.

 

            «Быть собой - вот и все, что требуется для счастья. Такая простая банальность. Требования быть «кем-то» порождают духовную летаргию - равнодушие. Оно преследует нас в этой стране с момента зачатия, может и раньше. Роддом - равнодушен, детство - как чья-то обуза, школа, история - как оскомина... Война или мир, любовь или смерть, работа  и лень - для многих все едино. Спящая душа и отвердевшее сердце дают странную иллюзию: ощущение вечной силы и нерушимости. Твердое порождает твердое: жизнь замирает внутри Человека. Зона в нас самиих начинается, увы, задолго до ее последнего, видимого воплощения. Выход отсюда свободен лишь в небо. Восставшие – интеллектуально и духовно бодрствующая соль Руси, люди, знающие здравый смысл бытия в осознанной своей самодостаточности». Л.Р. (Из письма к А.И. Солженицину).

 

            Автобиография. В раннем детстве, когда мне было отроду всего месяца полтора, нянька нечаянно подожгла дом — из огня успели вынести одно-единственное сокровище. Меня. В новом доме нянька уронила младенца головой вниз. А когда подняла орущего, то в утешение матери заметила: «Большой умник будет. Или большой дурак». Когда я рассказываю эту «двузначную» историю друзьям, которые знают меня близко, в их взгляде появляется вдруг особое озарение и все они, как сговорившись, замечают со всей определённостью: «А ведь права оказалась твоя нянька!»

 

            … дай сделать мне то, что никто, кроме меня, не сделает!

 

            Недавно меня пригласили на радиопередачу, где речь шла о создании «Книги рекордов города Ижевска». Точнее, о создании целой серии таких книг. Прямо в эфире и родилась мысль-вопрос: в чем же измеряются наши рекорды?! Неужели, только в цифрах? Делателям книги я предложил называть «рекордсменом» всякого, кто сумел остаться самим собой в условиях монокультурности провинциального полувоенного города, кто, наперекор обстоятельствам и упадническим традициям, постоянно жив оригинальностью ума и свежестью чувств. Система, Зона и Завод - вот что противостоит в России живому человеку. Рекорд - это остаться в живых! Интеллектуально и духовно.

 

            Когда я молчу, то молчание  и внутри меня, когда говорю - молчание внутри продолжается.

 

            Мне всегда хотелось создать нечто простое, почти аскетическое на бумаге, в стиле «раскрась сам» - контуры мыслей, предложить неоднозначные смыслы и чувствования. В моей самой большой книге «Тексты» найденная форма - пронумерованные "клипы" на бумаге (лишенные интонирующих заголовков и подзаголовков) - соответствуют, как мне кажется, задуманному. К тому же, я называю сей труд «субъективным документом», и позиционирую лирического героя и авторство не в качестве «искусства», а, скорее, как «продукт своей эпохи». Я старался сохранять суть накопленных за несколько десятилетий пометок и записей без оглядки на изменющуюся цензуру-коньюнктуру не только внешнюю, но и цензуру внутреннюю. Быть таким, какой уж есть. В пропыленной и потертой графоманской одежде.

 

            ...Желания дpугих огpаничивают мою свободу, но чтобы остаться свободным, я избавляюсь от желаний внутpи меня.

 

            «Мурлот» - самое скандальное мое сочинение. Мурлот - выдуманная национальность. Я смеялся над настоящим и чуть-чуть над будущим. Роман написан в конце восьмидесятых и частично был опубликован в 90-ом в республиканской «молодежке». Реакция была удивительной. Власти пытались уничтожить тираж. Перепутав лирического героя с личностью автора, различные общества писали в Москву «царю» страны нечто гневное и просили не то расправы, не то защиты... На пятитысячном митинге смутных людей автор был приговорен заочно к расстрелу... Казалось, что снится дурь! Но она все снилась и снилась. В редакции три месяца сидели специальные охранники... Трижды пытались возбудить в Верховном суде уголовное дело... Поднятые телефонные трубки источали угрозы... В романе нет выдумки. Просто суть происходящего сконцентрирована до видимой плотности. Смеяться над настоящим оказалось опасным занятием. На убийство все-таки решились, но не экстремисты. Духовный расстрел - предание автора анафеме - отслужили мракобесы. Такие вот мои награды. Пишу это слово без кавычек.

            Позже «Мурлота» прочитали несколько наших маститых. По-наивности я полагал: опубликуют на всю страну. Ошибся. Только знаю, что один из них топал в возмущении, а другой запил - три месяца не ходил на работу, а потом и вовсе умер. Совпало.

            До сих пор дотошные «узнаватели» меня пытают: «А все-таки, кто такой мурлот? Кого ты подразумевал?» Приходится скучно объяснять, что каждый художник всю жизнь пишет варианты одной единственной картины - себя самого. Ищет и ищет «прямое зеркало», в котором бы отражалась его глупость.

 

            Люди очень любят пpоизносить слово «потом». Попpосит жена мужа в магазин сходить за пpодуктами, а он отвечает: «Потом». Обpатится подчиненный с важным вопpосом к начальству, а ему, - «Потом, потом!» Вспомнит человек о самом себе, сокpовенном, да обязательно отвлечется на житейское, вздохнет: «Ладно, потом как- нибудь». Вся жизнь - потом. Испугается тот, кто поймет: не успел! Но сам же себя и успокоит: «Ничего, вон потомки мои подpастают...» Но и потомки живут так же.

 

            О фотографии. Лет тридцать тому назад в редакцию республиканской молодежной газеты «Комсомолец Удмуртии» пришел работать тихий, как тень, человек - Евгений Аксенов. В свободное от основной работы время он увлекался йогой и катусами. Мы вместе очень много ездили по командировкам. Жили и отражали прожитое каждый на свой лад. Сойдясь вместе, эти отражения превращались на газетной полосе в особый мир под рубрикой «Взгляд» (задолго, кстати, до московских «взглядовцев»). Кредо и смысл нашего взаимодействия я всегда выражал максимой: «Сказать нужно так, чтобы увидел и слепой, а снимать так, чтобы говорить было не о чем». В этой трудноисполнимой «анигилляции» и рождалось постепенно наше «нечто третье» - документальная алхимия слов и изображения. Каждая фотография имеет свою историю, рассказ. Фотографий и встреч - тысячи! Текст одухотворяет изображение. В «Русском ангеле», фотокаталоге (Ижевск, 2005), блестяще сделанном художником Александром Балтиным, много идей. Одни лежат на поверхности, другие спрятаны в намеках. Искусство, мне кажется, перестает быть прерогативой только одного человека. У современных произведений коллективное авторство. Как в жизни. Как в мире поступков. Я очень люблю своих талантливых друзей и счастлив с ними обменяться жизнью!

 

             Если тебя жалеют - виноват в этом ты сам .

 

            О телевизионных экспериментах. В «империи картинки», в телевизионном производстве Слово вынуждено отстаивать свои позиции особым образом. Авторские клипы и мини-фильмы, эти «малышки» предназначались для особого эксперимента. Идея заключается в эмоциональном «очеловечивании» экранной информации. Ведь именно текст позволяет человеку «видеть себя», «смотреть вглубь», «видеть смысл» с закрытыми глазами и остановленными мыслями. Значит, в идеале телекартинка должна стремиться к застывшему мгновению, а текст должен помогать зрителю «прочитывать» свое собственное состояние. Почти колдовство. Парадокс. Но именно в нем состоит огромный творческий интерес, не разрушающий человека.

 

            Смысл пишется знаками препинания, а вслух он выражается единственным доступным для нас средством - молчанием. Молчание - это не тишина. Это - бесконечные интонации тишины, ее сгустки и разрежения. Непросто их создать. Непросто и прочитать. Что ж, самое главное говорится в паузах между слов. Должно быть, качество этих пауз и есть поэзия.

 

            Город - это тот же самый коллективный разум. Он не может ощущать себя бесконечно в деструктивном падении. Коллективность нужна, чтобы подниматься, а не падать. Кто научил Россию этому массовому самоубийству? Город - это вектор, делающий жизнь разрозненных человеческих душ упорядоченной в своем внутреннем движении друг к другу. Новый человек не может быть востребован по меркам старого времени и старого места. Он создает новизну из самого себя, бесцеремонно пользуясь, как самим собой, ближним и на тех же правах отдавая себя для решения задач другого. Личная энергетика жизни совпадает с энергетикой жизни общественной в двух диаметрально противоположных случаях: либо в глубоком падении, либо в процессе вознесения. Между этими полюсами плавает золотая середина, линия жизни, линия обыденности, равновесие повседневности. Рождать и поднимать материки культуры - это не удел одиночек. Нужно рождаться, работать, добывать прибавление жизни и умирать на одном и том же месте, обогащая своими усилиями и фактом своей жизни родную землю, а не истощая ее.

        Ситуация описывается афористично: чем больше я позволяю городу быть бездушным и неинтересным, тем с большим упорством он требует этого же самого от меня. Кто кого. В такой постановке мы с городом - не партнеры. Он существует вопреки моим желаниям, я существую вопреки его усилиям. В лучшем случае, равенство наших усилий порождает иллюзию стабильности, бездарный результат, равный нулю.

 

        Поделиться слабостью можно только со слабым.

 

            Дружбу я никогда не называл этим словом, я всегда говорил «обмен жизнями», «обмен жизнью». Теперь стало понятно, почему. Наши жизни - детище движений. И, поднакопив кое-что внутри себя и нуждаясь в новых накоплениях, дружеских обменах и связях, невозможно осуществить это, если не соотнести скорость своего внутреннего времени со скоростью времени друга. Именно совпадение скоростей и векторов движения делает чудо. На минуту, на час двое, трое, армия людей становятся едины. И это незабываемо. Ради этого люди идут на войну, на смерть, жгут фимиам, становятся любовниками или посвящают себя отшельничеству. Я не смог бы обменяться жизнью с временем встречным, либо текущим поперек траектории моей жизни, либо находящемся в ином слое или горизонте бытия. Но даже устремленные в одну сторону, сделанные из одного и того же теста, говорящие на одном языке, мы далеко не всегда можем вместить мир ближнего в свой собственный или ответить тем же даром. Как если бы пешеход попытался обменяться папироской с пассажиром реактивного лайнера, летящего над головой в том же направлении. Абсурд? Конечно же, абсурд. Но именно разница в скорости наших времен делает жизнь самого человека и жизнь вокруг него почти всегда абсурдной. Не тело, не руки-ноги, не прихоти разума и не крылатая душа, а время, текущее небо внутри нас ликует, если встречает попутчика. Всё остальное лишь присоединяется к этому ликованию. Небо тогда населяют ангелы, разум становится светильником, а тело подтверждает идею здоровья и здравости. Равенство текущих времен дает нам ощущение покоя даже в коллективе. Вероятно, вся внешняя природа, лишенная мятежности, достигла этого состояния равнодушия, равной души снаружи и изнутри, удачно соотнеся скорости течений времен.

            Богоборчество мыслящего бунтаря на планете - это игра пловца с течением реки времени, глубина которой неизвестна, направление неведомо, а подчинение ее влечению безусловно. Я - краткосрочная, обособленная капля в безмерности всего текущего, но я смею течь внутри себя самого иначе. Большое и малое! - нас объединяет игра с течением. Тысячи капель-адресов в моей записной книжке, сливаясь воедино, образуют внутри меня реку времени, идеально подходящую для моих представлений об этом предмете. Личное время - внутри меня, взаимовыраженное друг через друга, большое и малое. Я не сопротивляюсь, и могу бесконечно долго плыть в этом течении, либо сидеть на берегу, в полной мере испытывая то чувство, которое люди называют словом «дружба». Когда я умру, река снаружи и река внутри меня сольются. Постороннему наблюдателю относительность подаст ложный вывод: время остановилось. Это не так. Совпадая во всем и вся, многая дружба восходит к единой любви.

 

            До встречи, друзья!

 

 

 

 

**********************

Стихотворение под фотографию.

 

 

Бич просвистел и выстрелил над степью,

и степь легла, покорная, ничком,

лицо из фиолетовой прожженной меди

пространство взрезало пастушеским зрачком:

медлительная смерть текла и пела

о странной и недолгой вере в жизнь,

мычала немота и пыль в ногах кипела,

и вязла на зубах железная полынь.

 

Равнина мыслила горизонталью плоти:

где в плоти плоть, как в горизонте горизонт,

взаимо-вложены персты родства с отродьем,

и птица времени кладет их рядом в зоб.

 

Как нянька, глупость понуждала быть умнее.

Следил кузнечик с острых башен ковылей,

как падал скот, как человек, бледнея,

рывком бежал до поднебесных фонарей,

но падал неизбежно сам и неизбежно сыну

давал наказ: из круга пищи есть

исхода миг. Из мига в миг, этапом пересыльным,

ревут самцы и кровь прядет их шерсть!

 

Причины нет соревноваться с песней ветра,

слова нужны, чтобы дойти до края слов.

Бушуй, костер! Прекрасна сила пепла!

И пасти ненасытной звездный кров!

 

Л.Р.