Илья МАРКОВ (Ижевск)

 

 

Илюша Марков талантлив больше, чем требуется в ЭТОЙ местности. Он сильно заикается, когда разговаривает с ЭТИМ миром. Илюша восхитителен: «Мне, как инвалиду, положены льготы. Давай будем продавать водку, а на вырученные деньги издавать стихи хороших людей!» Когда я встречаю святых, мне хочется плакать. Но я не могу этого себе позволить, потому что слезы в России – опиум. (Л.Р.)

 

 

Оглавление

Есть время незнания бедствий   2

Есть на свете старик…    24

Я и Ты   41

Здесь жить нельзя…    66

Сны   84

Когда-нибудь весна придет…    112

Об искусстве  138

Воображение рака  или рак воображения  155

 

Эту электронную книжку Илюша сверстал сам и принес мне. Кое-что мы напечатали в журнале.  (Л.Р.)

 

Есть время незнания бедствий

* * *

 

Есть время незнания бедствий,

Сомнений, предательства, зла –

Оно называется детством.

Избыток любви и тепла,

Полученный нами авансом,

Пока мы не ведали тьмы –

Дает удивительный шанс нам

Пройти по дороге людьми...

 


Песенка ветра

 

Ни мамин я, ни папин –

Я вообще ничей.

Горжусь своей свободой,

Свободою своей.

Хочу – спешу на север,

Хочу – лечу на юг.

Ведь для меня все двери

Распахнуты вокруг.

И мне, когда я весел,

Не скучно одному-

Пою свои я песни

И всем, и никому!

 


 

* * *

 

Удивляюсь любой ерунде:

Одуванчику, веточке вербной,

Однодневке, кругам на воде,

Прошлогоднему снегу, наверно,

Это выглядит со стороны

Инфантильною, детской причудой;

Но опять с наступлением весны

Я взираю на мир, как на чудо.

 


 

 

* * *

 

В государстве сыра, банков и часов

Вежливые люди ходят без усов,

С умными глазами, доброю душой

Необычно яркой, сказочно большой.

В озере купаясь и катаясь с гор,

Свой зеленоокий солнечный простор

Сохраняют нежно с точностью весов

В государстве сыра, банков и часов

 


 

* * *

 

Я проснулся, а за окном

За решеткой из белых линий

( Показалось мне это сном) –

Распустился на ветках иней.

Я уткнулся лицом в стекло –

Виден неба кусочек синий.

Как сегодня нам повезло –

Распустился на ветвях иней.

Сразу с сердца сдуло хандру –

По указу какой богини,

Вы скажите мне, поутру

Распустился на ветвях иней?

 


 

 

 

* * *

 

В стихе стремясь расположить

Слова в порядке надлежащем,

Сумел я в связи уличить

Сказуемое с подлежащим.

Они, прижатые к стене,

Держались за руки, как дети,

И тихо объясняли мне,

Что на странице, как на свете,

Любовь всех вместе взятых муз

Могущественнее и сильнее…

И, смилостившись, их союз

Я подписал рукой своею.

           


 

 

 

* * *

 

В сиреневой бухте привольно живет

Живой настоящий большой кашалот,

Что  тихо фонтаны  пускает во сне,

Катает детей на огромной спине,

Спасает дельфинов из крепких сетей

И в поиске новых веселых затей,

Не ведая боли, не зная тоски,

Легко обгоняет мальков косяки.

Он всеми доволен и каждому рад;

Любому он дарит восторженный взгляд,

Взамен НИКОГДА не прося ничего –

Поэтому люди и любят его…

 


 

 

* * *

 

Скучают без мамы котята,

Скучают без мамы щенята,

Скучают без мамы тигрята,

Совята скучают и львята,

И папы скучают без мамы,

И мамы скучают без мамы.

И я скучаю без мамы,

Хотя я уже большой.

 

 


 

МЕРИДИАН

 

 

Из далеких южных стран

Белой Антарктиды

К нам пришел меридиан,

Повидавший виды.

Осмотрелся, погостил

И, отведав пышек,

Он на север укатил

В гости к белым мишкам.

 


 

 

***

 

В реке я вижу целый мир:

Деревья, облака,

Утиный маленький пунктир,

Ловушку паука.

Я вижу солнце и траву

И золотистый холм,

И, кажется, что сам живу

Не в этом мире – в том.

        


 

 

Ипси-Випси

 

 

Ипси-Випси паучок

Взбирался вверх по стеблю,

Покуда дождик-озорник

Не смыл его на землю.

Но чуть успело солнышко

Озорника унять,

Как Ипси-Випси паучок

Шагает вверх опять!

 


 

 

***

 

Когда к вам ночью приходит,

Неслышно ступая, в дом

Сон в мягкой богатой шубке

С прекрасным пушистым хвостом,

Когда он, нежно мурлыча,

Ластится к вашей руке,

И бархатным теплым дыханьем

Скользит по усталой щеке,

Его от себя не гоните,

Его не гоните вы прочь –

Печально одним оставаться

На долгую темную ночь.

Возьмите соненка, возьмите

К себе на колени, друзья,

Покрепче его обнимите,

Прижмите, как  делаю я.

Ну, а когда он задремлет,

Вам тоже захочется спать,

И от земли оторвется

Привычная ваша кровать.

 


 

***

 

Не унывай – сказала луна

Мне, улыбнувшись с небес,

Не унывай – будто в ответ

Эхом ответил лес.

Не унывай – дверь распахнув,

Сказал ночной ветерок,

Не унывай – мне подмигнув,

Щелкнул свечи огонек.

Не унывай – сказал я себе,

Тоску прогоняя прочь,

Пусть на душе будет всегда

Ясный день, а не ночь.

 


 

 

Котенку

 

Подойди поближе, дурень,

Мы с тобой похожи –

У тебя мороз по шкуре

У меня по коже.

 

Подойди ко мне, усатый,

Не робей, трусливый,

Ну, куда же ты, куда ты?

Ну, пока, счастливо…

 


 

* * *

 

Давным-давно когда-то

На берегу реки

Четыре жили брата,

Простые рыбаки.

Не ведая печали,

Не зная о тоске,

Они зарю встречали

На розовом песке.

Вставая на рассвете

И радуясь теплу,

Закидывали сети

В серебряную мглу.

И пили божью милость,

Согласьем меря дни...

Но как-то раз, случилось,

Повздорили они.

И первый, гроздья гнева

Сокрыв на дне души,

Направившись налево,

Исчез в лесной глуши.

Второй, пойдя направо

Сквозь давящую мглу,

Стопы свои направил

К ближайшему селу.

А третий с легкой грустью

И думой на челе

Пошел неспешно к устью

И скрылся в толще лет.

Четвертый, синеокий,

Красивейший из всех,

Направился к истоку

 

Смывать тяжелый грех.

С тех пор им не собраться

И вместе не сойтись –

Расколотое братство

Печально смотрит ввысь

И только ели в лапах

Пересылают вздох

То с севера на запад,

То с юга на восток.

 


 

 

* * *

 

Мне судьба не по плечу –

Слишком велика.

Я сменить ее хочу,

Но, увы, пока  

По размеру не нашел…

Впрочем, может быть,

Это даже хорошо –

Будет, что носить,

Если вырасту…

 


 

РОЖДЕСТВО

 

Дыханьем тысячи свечей

Согреты образа,

Сияньем солнечных лучей

Зажглись людей глаза.

Душа поет, душа парит

По воле неземной,

Святая музыка звучит

За храмовой стеной.

Искрится снег, играет свет,

Покой кругом разлит.

Сегодня злому места нет-

Вокруг добро царит.

И дышит счастьем и теплом

Природы естество –

Внеся любовь, пришло в наш  дом

Святое Рождество!

                                  

7.01.1994.


 

* * *

 

Безмятежно младенец спал

В тот предутренний час, когда

Мельхиор, Балтазар, Гаспар

К колыбели пришли. Звезда,

Путеводный исполнив  свой

И провидческий долг сполна,

Вместе с нежною тишиной

Встала преданно у окна.

На охапки сухой травы,

Цветом родственной янтарю,

Положили дары волхвы,

Поклонились затем царю.

И лежали дары троих

Не запятнаны и чисты,

И смотрела звезда на них

Из заоблачной высоты.

 


 

* * *

 

Завязал на счастье узелок,

Против сглаза пальцы рук скрестил –

Сделал все, что мог и что не мог –

Все равно удачу упустил.

Но кричать и плакать он не стал,

Усмехнулся и продолжил путь –

Только с кривоватого моста

Бросил рубль в синеющую студь.

 


 

* * *

 

Фонари потонули во мраке,

Тополя погрузились во мглу,

Вечер в праздничном бархатном фраке,

Вальс танцует с луной на углу.

И влюбленная пара кружится

В ровном вальсе всю ночь напролет,

Им на плечи улыбкой ложится

Тишины  немерцающий свет.

 


 

* * *

 

Как хочется верить в идущий за ночью рассвет,

В открытые двери, в  глаза, раздающие свет,

В простертые руки, в надежных и верных друзей,

В гитарные звуки, в сияние солнечных дней,

В далеко-прекрасное, в то, что оно подойдет,

И в руки мои золотая звезда упадет,

Что мне повезет, даже если пока не везло –

Как хочется верить всему вопреки и назло!

 


 Есть на свете старик…

 

* * *

Я – Никто. А ты – ты кто?

Может быть – тоже – Никто?

Тогда нас двое. Молчок!

Чего доброго – выдворят нас за порог.

Как уныло – быть кем-нибудь –

И – весь июнь напролет –

Лягушкой имя свое выкликать –

К восторгу местных болот.

Э. Дикинсон (пер. В. Марковой)

 

Ты совершенно права –

Я тоже никто –

Закрытая паранджей голова,

Шторой задернутое окно.

Для всех  мое имя тайна,

Меня не заботит это;

Выхожу на улицу тайно,

Чтоб не видеть людского света.

Летом или в зимнюю стужу,

Зачем кидаться словами –

Если Я людям нужен –

Они имя узнают сами.

 


 

* * *

                         Э. Дикинсон

 

Я не могу одно понять,

Прочтя твои стихотворенья, –

Как ты смогла меня понять

За век до моего рожденья.

 


 

* * *

 

Есть на свете старик

С бородой обгоревшей,

Будто с неба сошедший

Сумасшедший,

Перешедший на крик.

Среди множества книг

Он провел в одиночестве годы,

Выбирая из них

Только острое чувство свободы

От  страстей и желаний своих –

Сумасшедший старик.

Он идет по Земле, не касаясь ее,

Будто ноги не желают ступать по сухой

запыленной дороге,

Словно боги его в легковесной пироге

Несут.

Сумасшедший старик.

Все смеются над ним, а понять не желает никто.

Он уходит от нас в бесконечно высокое небо

Я бы сам посмеялся над ним, если б только он
не был

Так похож на меня.

 


 

ПАУК

 

Я паук, паутину плетущий стихов

В темноте, пожирающий Вас – лопухов,

Залетевших в нее ненароком и вдруг.

Я – горбатый, коварный, жестокий паук.

Я – паук. Мне известно о каждом из вас,

Я взираю из тьмы неподвижностью глаз,

Выбирая из жизни надежную суть,

Чтоб в тепле сохранить свою головогрудь.

Я – паук. Я бессмертен и непобедим,

Я горжусь отвратительным видом своим,

Я – паук. И меня не обманешь никак.

Я из мрака пришел и отбуду во мрак.

 


 

* * *

 

Парою карих глаз

Вглядываюсь в сегодня,

Время мое – Сейчас.

Волею я Господней

Вроде не подлецом

Вырос, а это значит –

Матерью и отцом

Был не напрасно зачат.

 


 

ПЛАЧ

 

Прошлой ночью ложась в кровать

И уже забываясь сном,

Я услышал, что стал рыдать

Кто-то жалобно за окном.

 

Кто там плачет и отчего,

Размышлял я, глядя во тьму,

И решил – разыщу его,

Чем смогу, помогу ему.

 

И пошел я из дому прочь –

Я найти его так хотел!

Но стояла глухая ночь –

Я найти его не сумел.

 

Два часа проплутав без сил,

Опустился я на траву,

И Господь мне глаза открыл –

Оказалось, я сам реву.

 


 

СТАНСЫ

 

Время тает в моей ладони,

Солнце прячется в желтой кроне,

Небо оземь кидает тени.

Скоро ночь пересилит день и

Мрак ознобом пойдет по коже...

И, хоть силы неравны, все же

Я борюсь с наступленьем ночи –

Я боюсь ее очень...

                                  

 


 

* * *

 

В заколдованном кругу

Индивида –

Сорок тысяч «не могу»

Инвалида;

Но, свечою в царстве тьмы

Голос друга:

Вместе сможем сделать мы

Шаг из круга.

 


 

* * *

 

Мне больно – я человек –

Пока я живу, болею.

Всегда было жаль мне тех

(Я их и  сейчас жалею),

Кто блага, увы, лишен

Испытывать боль живую.

Мне больно – как хорошо,

Я все еще существую!

 


 

* * *

 

Я подбираю ночь на вырост,

Которая в тяжелый час

Мои страдания не выдаст,

Моих сомнений не предаст

И не расскажет посторонним

Мои несбывшиеся сны,

И в глубине души не тронет

Сопротивление Вины.

                       


 

* * *

 

Один стою на палубе галеры,

Бесчисленными окружен волнами,

Уж нету силы ударять веслами,

А по воде идти – не хватит веры.

 


 

* * *

 

Среди глупцов и бездорожья,

В большой неприбранной стране

Я родился по воле божьей,

Хотя считаю, что по не-

Доразумению, однако,

Живя на лучшем берегу,

Обитель горечи и мрака

Забыть едва ли я смогу –

Поскольку русское раздолье

И византийской веры высь

Чужой бедой и личной болью

В моей душе переплелись.

 


 

* * *

 

Говорят, что забывчивость – маленький грех,

Но я  сам полагаю иначе –

Мы обязаны помнить про все, обо всех –

О далеких и близких… тем паче

О себе.

 


 

* * *

 

Я маленький и слабый человек,

Не «конквистадор в панцире железном».

Меня страшат таинственные бездны,

Глубины неизведанные рек.

Я выходить на улицу боюсь,

А в комнате пугаюсь привидений,

Когда меня охватывает грусть,

Я прижимаю голову к коленям

И молча обретаюсь в тишине...

Но иногда, как правило, во сне

Себя я ощущаю полководцем

На гордом и горячем скакуне,

С мечом блестящим в поднятой  руке 

И в шлеме, серебрящемся под солнцем.

 


 

* * *

 

Таков я есть –

Увы и ах –

Всю жизнь меня

Снедает страх.

 

Боюсь людей

И темноты,

Боюсь

Вселенской суеты.

 

Боюсь любить,

Боюсь страдать,

Страшусь

Надежд не оправдать.

 

Который год

С собою бьюсь,

И все равно –

Боюсь, боюсь.

 


 

* * *

 

Не радуют ни вечер, ни заря,

Ни солнца свет, ни лунные объятья,

В душе укоренились якоря –

Поборники ночного восприятья.

Порою сотни раз в теченье дня

Я сетую друзьям на невезучесть,

Иду вперед, наследственность кляня,

Чужие сны и собственную участь.

Мне невдомек, что истина в мозгу,

Что в нем таятся крест и воскресенье,

И потому, возможно, не могу,

А может, не хочу найти спасенье.

 


 

***

 

Дневник – его я не веду.

Хотя, мне кажется, дойду

До дня, когда начну вести,

Поскольку одному грести

К своей звезде всему назло

По этой жизни тяжело.

Когда-нибудь наверняка

Возьмет перо моя рука,

И скрипнет заспанный сустав,

И через крашеный состав

Душа немую пустоту

Доверит чистому листу.

И мы вдвоем пойдем пешком

С моим бумажным двойником,

И будет милость от судьбы,

И будет радость от ходьбы…

Все это будет, но пока

Стараюсь жить без дневника.

 


 

Я и Ты

 

* * *

 

В вазе на окне

Скромные цветы,

Двое в тишине –

Это я и ты.

Это ты ничья,

Это я ничей…

Ты коснись плеча

Головой своей,

Обними меня

И глаза закрой…

Были ”ты” и ”я” –

Стали – "мы с тобой”.

 


 

* * *

 

Давай молчать и думать о своем –

Молчание порой так много значит;

Безмолвие способствует удаче,

Не надо слов – они испортят все.

Давай молчать – нам хорошо вдвоем.

Блажен покой, связавший наши души;

Чтобы его случайно не нарушить –

Давай молчать и думать о своем.

Волшебные минуты тишины –

Они бывают нам необходимы,

Они ничем другим незаменимы,

Они таким значением полны –

Давай же помолчим, пока одни мы,

Чтобы одни и те же видеть сны.

 


 

* * *

 

Бери, что хочешь у меня – я все отдам.

Не пожалею ничего – ты знаешь сам.

Пусть сбережет тебя в пути  моя любовь,

Пусть отведет от злой беды  моя любовь,

Пусть станет пламенем свечи моя любовь,

Да сохранит тебя в ночи – моя любовь.

 


 

* * *

-         Оглянись, Орфей, оглянись,

      За тобой ли она идет…

-         Не оглядывайся, держись,

      Это демон тебя зовет!

-         Оглянись, Орфей, не робей,

      Посмотри на счастье свое!

-         Хоть на время забудь о ней,

      Если хочешь спасти ее.

-         Оглянись, оглянись, Орфей!

      …Посмотрел назад – никого.

-         Что теперь горевать о ней,

      Ты ведь сам погубил ее.

 


 

* * *

 

Не возвращайся. Даже не мечтай

О возвращеньи. Это бесполезно –

Пытаться зафиксированный рай

Из памяти в действительное место

Перенести. Не выйдет. Никогда

Не выходило. Даже если ближе

Был путь назад, ведь время, как вода,

Сильно необратимостью. Пойми же,

Обратный путь никем неодолим.

На практике его не существует.

Все изменилось, да и ты другим

Давно уж стал. Мелодию живую

Из порванной струны не воскресить…

Смирись – тебе вовеки там не быть!

 


 

* * *

 

Девочка – ангел, живой цветок,

Робкий осколок небесных сфер

Чувствует, как равнодушный ток

Силой бездушных своих ампер

Тело терзает, чтоб на века

В память впечатался миражом

Образ  пустого половика

Между кушеткой и стеллажом.

Любит, не любит – какая блажь,

Все переменится, протечет;

Солнца сияющий экипаж

Пересекает небесный свод,

В луг за нектаром  спешит пчела,

Чтоб изготовить душистый мед –

Скомкай безжалостное Вчера,

Завтра надежду тебе вернет.

Девочка-радость, небесный дар –

Птица, познавшая смысл высот,

Хмурый седеющий санитар

Зла тебе больше не принесет:

Ты обернись, за твоим плечом,

Если не веришь, сама проверь,

Дева Мария стоит с ключом,

Что отворяет любую дверь.

 


 

* * *

 

Когда половина неба

Затянута серой мглой

Любви от меня не требуй,

К себе не зови домой.

Когда разойдутся тучи

И сердце покинет грусть,

Я стану намного лучше

И сразу к тебе вернусь ...       

 


 

* * *

 

Решайся скорей – не зря говорят –

Любимых не ждут

Любимых крадут,

Любимых когтят

И нежно несут

Туда, где лежит на высоком плато

Заветная пядь,

Где счастье твое не посмеет никто,

Не сможет отнять.

 


 

* * *

 

Годами тянулось, мялось,

Ночами во тьме тряслось,

Хотелось, но не решалось,

А может быть – не моглось.

Когда же пропала вялость

 И силы нашлись в груди –

Проехалось, опоздалось,

Развеялось по пути.

 


 

* * *

 

Как? Ты пришла! Тебя я долго ждал –
Всю жизнь — не знаю, мало или много,
Ты всё-таки сумела отыскать
К моей душе заросшую дорогу.
Отдал бы все, чтоб встретиться с тобой
И, наконец, я получил награду:

Со мною ты, о светлый Ангел мой,
Со мною ты – мне большего не надо.

 

 


 

* * *

 

Все будет потом – торопится не надо!

Я всем в свое время насытюсь сполна:

И спелою мякотью райского сада,

И ядом глубин, где живет сатана.

Все будет потом, и не следует биться

О лед головой, точно рыба об лед, –

Настанет пора безнадежно влюбиться

И время, когда, отойдя от забот,

Я буду оставлен последней Лаурой

И стану смотреть безнадежно и зло,

Как кутает землю снежок белокурый,

Бровями уткнувшись в пустое стекло.

Вся жизнь впереди – ни к чему торопиться,

Живу, наслаждаясь течением дня –

Еще из яйца не восстала жар-птица,

Которая сгубит сияньем меня.

 


 

* * *

 

Ты уезжаешь не на день, не на год.

Ты уезжаешь, я остаюсь.

Спелыми гроздьями розовых ягод

Зреет в душе безнадежная грусть.

Вызреет – будут незримые птицы

С тенью печали на призрачных лицах

Дружно слетаться на маленький куст,

Чтобы изысканной дерзостью клювов

Выразить больше, чем фраза "Люблю Вас",

неосторожно слетевшая с уст...

                                                           

 27.11.99

 


 

* * *

 

Все плохое меж нами – да станет прошлым,

Пусть возвысится все, что казалось низким;

Я тебя не унижу сравнением пошлым,

Даже  к пошлости  близким.

Потому что в тебе я увидел семя

От растения, прекраснейшего на свете,

Над которым не властны ни жизнь, ни время,

Ни пространство, ни ветер.

Пусть лишусь я всего, что сейчас имею,

Пусть останется только тепло овала,

Лишь бы ты на мгновение стать моею

Согласилась и стала.

 


 

* * *

 

Отражение в зеркале пахнет твоими духами,

Сохраняют тепло твоих ног половицы в прихожей.

Смотрит старый сервант отрешенно твоими глазами,

Тишина вечерами молчит твоим голосом звонким.

Подлокотники кресел, впитавшие нежность предплечий,

Не желают покорно себя подставлять посторонним,

И дрожат занавески, покрытые свежею пылью,

И гитарные струны тоскуют о бархате пальцев.

Каждый миг в каждой вещи тобою забытого дома

Ты незримо присутствуешь запахом, отзвуком, жестом.

Будто ты отлучилась на время, совсем не надолго,

И воротишься  скоро и нежно меня поцелуешь.

 


 

* * *

 

Развлечься решив немного

В одну из ненастных зим,

Звезда ослепила бога,

Его затуманив нимб.

Но время прошло – и вскоре

Она сорвалась с небес,

А море осталось морем

И лесом остался лес.

 


 

* * *

 

Прощай – это слово из букв шести –

Дорога в предел иной;

Тебя на руках не могу нести,

И ты не идешь со мной.

Ну, что ж – оставайся, пойду один

(Дорога известна мне)

Под взглядами сотен лучистых льдин

На темном небесном дне.

Не бойся, не стану судьбу бранить

И выть не начну, как волк,

Я буду спокойно шагать и жить,

Держась за ночной подол.

И золото наших с тобою дней

Не выброшу, будто медь,

И стану, наверное, чуть умней,

Разумнее стану впредь.

Прощай – это слово из букв шести-

Не истина, но ответ;

Увы, невозможно того спасти,

Чего, оказалось, нет.

Но все-таки бьется в моей душе

Тревога, что будет ночь,

Когда позовешь ты, а  я уже

Тебе не смогу помочь.

 


 

* * *

 

Печальный август плакал облаками,

Наполненными розовою грустью,

Что низвергалась ласковым потоком

На бедра той, которой не коснуться,

Но бывшей идеалом совершенства,

Сидящем на скамейке под сиренью,

Смеющимся знамением, Богиней,

В чьем облике я находил искусство,

Стремительную гладь гипотенузы

И символ, источающий блаженство.

День уходил стремительно на Запад –

На запах денег. Ветер, как обычно

Под руку с ночью двигался с Востока,

Грозя заполонить весь мир тенями,

И только дева светлым силуэтом

На фоне угасающего неба

Светилась, как церковная лампада,

И согревала зрение и душу.

 


 

 

* * *

 

Пора  оставить порванную нить,

Собраться потихоньку – и в дорогу.

Теперь  зима. И  вместе нам не быть.

И хорошо. Спасибо. Слава Богу.

Тебя я забываю понемногу,

Хотя, конечно, полностью забыть

Не позволяет гордость, может быть,

А может и безумие. Лишь Богу

Известно это точно, но не мне.

Теперь все реже вижу я во сне

Твои черты.… И все же вспоминаю

Минуты, проведенные с тобой,

Когда в груди звучал волшебный бой,

И райскою казалась жизнь земная.

 


 

 

* * *

 

Когда угодно было бы судьбе

Свести в Москве нас вместе в день погожий

В одном из переулков, на тебе

В толпе разнокалиберных прохожих

Отягощенный скучным бытием

Мой взгляд остановился бы едва ли,

Тем более что в облике твоем

Отсутствуют кричащие детали.

Но здесь в тумане Лондона черты

Приобретают новое значенье,

Доселе неизвестное, и ты

Сумела при достойном освещеньи

Мгновенно распуститься, как цветок,

И мимо я пройти уже не мог...

 


 

* * *

 

Ты что-то погрустнела, и тотчас

Среди весны повеяло зимою,

И в вышине небесной свет погас,

И музыка сменилась тишиною.

Но вскоре наваждение прошло,

Все в мире на свои места вернулось –

«Не знаю, что-то на меня нашло» –

Мне прошептала ты и улыбнулась.

 


 

Любовь к геометрии

 

Моя любимая фигура,

Когда на шелке белоснежном

Свои изысканные формы

Ты оправляешь грациозно,

Я замираю восхищенный

И опускаюсь на колени,

Не силясь вымолвить ни слова,

Открыв глаза от изумленья.

Я обожаю твой периметр,

Твои окружности и дуги,

Углы точеные и ребра,

Места классических сечений.

Как хорошо, что мы с тобою

Сошлись в трехмерном измерении!

Собой дополнили друг друга,

В едином контуре застыли,

Слились в едином интервале.

 


 

* * *

 

Давай поговорим о молоке,

О твороге, о  сыре адыгейском,

О нежных глазированных сырках,

О йогуртах с различною начинкой,

О жирности сметаны и снежка,

Вреде и пользе бифидобактерий,

О методах лечения кумысом

И трудности лактации у женщин.

И тему исчерпав для разговора,

Но не придя к взаимному согласью,

Усталость губ сотрем  сухой ладонью,

Погасим свет и молча спать пойдем.

 


 

 

СОНЕТ

 

Я вижу целый мир в твоих глазах:

Леса  и реки, горы и долины,

На северном и южном полюсах

Огромные дрейфующие льдины,

Ведомые неведомо куда

Порывами стремительного ветра,

Бесчисленные села, города,

Идущие на много километров

Пустыни и цветущие сады,

Вечерние стоянки бедуинов,

Трактиры и торговые ряды

И древности заросшие руины.

Я вижу целый мир в глазах твоих –

Давай его поделим на двоих!

 


 

 

* * *

 

Давай держатся друг за друга

Не для чего-то, просто так;

Не оттого, что стало туго,

Давай держатся друг за друга

Не от любви, не от испуга,

Не оттого, что вечен мрак,

Давай держатся друг за друга

Не для чего-то, просто так.

 


 

* * *

 

Алчность минут душит свободу,

Аисты пьют черную воду

Прошлых надежд – будущих болей,

Серость одежд выцветшей моли

Сводит с ума, эхо – безлико,

Треплет зима ткань сердолика.

 

           


Здесь жить нельзя…

* * *

 

Опять фонарь, опять аптека

И затуманенная даль.

Все так же, как в начале века,

Плывет по улицам печаль,

Но только стал чернее вечер,

И все страшнее неба хмарь,

Сильнее давят мне на плечи

Аптека, улица, фонарь.

 


 

* * *

 

Здесь жить нельзя,

Но мы живем.

Здесь петь нельзя,

Но мы поем.

Здесь в царстве холода

И тьмы

Нельзя любить,

Но любим мы.

Растим детей

И пьем вино

И сквозь

Чердачное окно

Глядим на звезды,

Где живут

Не так, как тут.

 


 

* * *

 

Если Старый век мы не проводим –

Все равно он в полночь нас покинет:

Соберет нехитрые пожитки

И навек уйдет в небытие.       

Если мы не встретим Новый век,

Он переночует на вокзале

И уедет первой электричкой

В более радушные места.

Мы же будем вынуждены вечно

Маяться в безвременьи великом

Без надежды даже самой малой –

В пустоте меж Завтра и Вчера...

 


 

* * *

 

На другом краю света, почти в иной

Вселенной страна есть одна, в которой,

Начинаясь с яичницы с ветчиной,

День никогда не замкнется ссорой.

В этой стране люди чтят закон -

Все от кухарок до королевы,

Любят собак, лошадей, ворон

Больше людей и гордятся лево­-

Сторонним движением, на холме

Там стоит статуя Питера Пэна

В ней не дают разойтись зиме

Гольфстрим и удары Большого Бена

Эта страна создала язык,

Ставший родным половине мира.

Колыбель сотен любимых книг,

Родина Ньютона и Шекспира

Вечно притягивала к себе

Взоры романтиков и поэтов,

Часто играя в чужой судьбе

Роль дающего веру света

В конце туннеля, и если мне,

Невеликому существу, и

Доведется в той побывать стране

Если она вообще существует,

Я, сбежав от ночного сна,

Выйду утром на берег Темзы,

Улыбнусь ей, и мне она

Я надеюсь, ответит тем же.

 

* * *

 

В скульптуры заточенные вожди

На площадях ютятся одиноко,

Среди людского шумного потока

Стоят без веры в каменной груди.

По приговору Высшего судьи

Они за жизнь наказаны жестоко –

И каждый год на протяженьи срока

Зимой – метели, осенью – дожди,

Должны стегать безжалостно их лица,

На головы им гадить будут птицы,

Туристы будут пальцами на них

Показывать бессовестно – они же

Должны стоять травы невзрачной тише,

Завидуя слабейшим из живых.

 


 

* * *

 

Чтобы жизнь не портили печали,

Память забросали кирпичами

А потом за город отвезли,

Где ее истерзанное тело,

Чтоб оно воскреснуть не сумело,

Забросали комьями земли.

Поначалу так оно и было:

Ничего не екало, не ныло,

Не скребло, ворочаясь в груди.

Но потом в единое мгновенье

Все вернулось, будто наважденье,

Тысячей безликих Эвридик,

Сотней душ, тобою не спасенных,

Темной Летой в Тартар унесенных,

Ужасом ночного миража.

Думали – убили, не воскреснет,

Но она вернулась с жаждой мести –

Острая, как лезвие ножа.

 


 

* * *

 

Ночью все кошки серы,

Утром все волки сыты.

В куполе атмосферы

Все мы в единый слиты

Мир неживой природы.

Датам служа безликим,

В ночь уплывают годы,

Чтобы вернутся криком.

 


 

* * *

 

Человека, что пешку,

На доске бытия,

Постоянная спешка

Убивает, шутя.

То одно, то другое,

Как круги по воде,

Никакого покоя

Никогда и нигде.


Вечером в центре города

 

Вечер. Центр города. Пивные ларьки
Отбрасывают слабый свет.
В грязной шапке-ушанке, в бабьей шубе,
Низко опустив голову, идет бомж.

В стороне разговаривают двое парней.

Крепкий мат режет слух. Бедные, исключи
Они его из своей речи, им нечем
Будет говорить. Посреди улицы танцует
Пьяная женщина. Ее обходят редкие
Прохожие. С неба сыплет липкий снег.
Грязь, мрак. Подошел троллейбус.
Спасибо, Господи, что можно уехать!

           


 

* * *

 

В  нетопленой стране

Укутанные в шубы

Спят дети и во сне

Играют на песке,

И нежную волну,

Шутя, целуют в губы,

И бронзовый закат

Сжимают в кулаке.

В нетопленой стране.

Где пасмурно и сыро,

Где  ходики мертвы

И холодильник пуст,

Спят дети, и тепло

Неведомого мира

Завянуть не дает

Букету светлых чувств.

 


 

* * *

 

Статична жизнь. Ее не изменить.

Поэтому при красных ли, при белых

Бездомному по улицам бродить,

Убитому в ночи убитым быть,

Любимому любимую любить

Во времена во все, во всех пределах.

 


 

* * *

 

Плоть золотая яблоком спелым

Падает оземь,

Красная рана в воздухе белом,

Темная озимь,

Синяя слава в серости ночи,

Черное слово,

В зыбком провале памяти почерк

Тенью былого.

 


 

* * *

 

Вижу в последние дни все чаще

Призрак стареющей Немадонны –

Матери, чадо свое кормящей

Млеком отравленным белладонны.

Вижу сухое лицо младенца –

Тонкое, будто пергамент с черным

Взглядом, таящим в себе Освенцим –

Сонмище трупов, укрытых дерном.

То, что ушло, – не вернется. Нынче

Время другое, другие лица;

Кисть современного не да Винчи

Живописует детоубийцу.

           


 

* * *

 

Удаляется век нагловатой походкой,

Покуражась сполна в вихре вверенных лет,

Голосит тишина окровавленной глоткой,

Белым саваном снег покрывает скелет

Обнаженной земли по-кладбищенски кроткой,

Будто маленький агнец, ведомый к отцу,

Удаляется век нагловатой походкой,

Как палач, отработавший смену свою.

 

 


 

* * *

 

Настоящее настоящее,

Не стоящее на пути,

Не грозящее, не просящее –

Подходящее настоящее

Я хочу для себя найти.

Не грядущее, не прошедшее,

Не идущее, не ушедшее

Отыскать для себя хочу –

Говорят – я желаю многого,

Не дано человеку – богово,

А я все же ищу, ищу...

 


 

* * *

 

Как смешно – Сегодня

Завтра станет –  Вчера.

Настоящее прошлым

Обернется с утра,

И Сегодня ушедшее

Скиснет, как молоко, –

От него будет можно

Отказаться легко.

 


 

* * *

 

Над огнем наклоняясь вечным,

Я не лица убитых вижу –

Только тех, кто пришли убитыми,

Нахлебавшись кровавой жижи,

С еще теплой войны. С пустыми

Пепелищами глаз. С культями

Отмороженных душ. Чужими.

Чтоб волками бродить меж нами.

 

           

 


 

* * *

 

Заветные младенческие грезы

Погребены под тяжестью забот,

Недвижные иссохшие березы

Взирают равнодушно на завод,

Который на последнем издыханьи

Еще дымит единственной трубой,

К которой я нелепым изваяньем

Пришпилен равнодушною судьбой.

Повсюду мрак и признак запустенья,

Ни мертвых не увидишь, ни живых,

И только зачарованные тени

В незримых одеяниях своих,

Безумье галактическое множа,

Седые дни бросают на весы.

Ничто на целом свете не тревожит

Безмолвный ужас средней полосы.

 

 

 

.


 

Сны

 

Вопросы

 

Это звук, или просто в ушах звенит?

Это свет, или просто в глазах рябит?

Это явь, или  просто я грежу во сне?

И вообще - я живу или кажется мне?

                                             

10.02.1994 г.


 

* * *

 

Я шел извилистым и длинным коридором

В кромешной тьме, одной рукой держась

За каменную кладку стен, чтоб не упасть

На пол холодный, в темноте споткнувшись.

Был душен воздух, пустота давила

На плечи, сумрак звук шагов гасил –

Я продолжал свой путь к незримой цели,

Преследуемый страхом и сомнением.

Но вдруг увидел я за поворотом

Неясный отблеск где-то вдалеке,

Ускорил шаг и вскоре оказался

На маленькой площадке, озаренной

Неярким светом факелов горящих.

Исчезли стены. Влево уходила

Крутая лестница, теряясь в поднебесье,

А впереди, казалось, был обрыв.

Я сделал шаг вперед, вниз посмотрел,

И в ужасе отпрянул – там был ад:

И стоны грешников, и возгласы чертей

Слились в один ужасный вой – о Боже,

Спаси меня! Вдруг кто-то осторожно

Меня за локоть взял и к лестнице подвел,

И голос мне сказал: тебе наверх,

Я обернулся – никого за мною…

И стал я медленно по лестнице взбираться,

А свет все ярче, воздух все приятней,

И, наконец, в сиянии небесном

У двери затворенной очутился.

Несмело приоткрыв ее, увидел,

Как в анфиладе светлых дивных комнат

Фигуры белые светильники держали,

Фонтаны били, птицы сладко пели,

А за окном был виден чудный сад.

И, красотою этой очарован,

Не мог пошевелиться я и тихо

Стоял на месте, словно изваянье.

Вдруг голос зазвучал глубокий низкий:

«Стоишь сейчас на высшем ты суде:

Твоя душа отправится в мой сад,

Где все святые в счастье пребывают,

Иль в ад – его уже ты видел», -

И продолжал: «Твои дела известны,

Но ты еще так мало в жизни сделал,

Что сейчас

Я не могу  ввести тебя в  мой сад

Иль сбросить в ад. … Живи еще,

Прощай!..»

И я проснулся…

 


 

* * *

 

Багровый полдень сушит мозг

И душу жжет.

Неколебимо, как колосс,

Он просто ждет –

Когда опустится рука

И, не спеша,

Начнет свой путь за облака

Его душа.

Все совершилось. Палачи

Спешат домой,

И только женщина кричит –

«Он мой! Он мой!»

Как  будто криком воротить

Его вольна.

Натянут воздух, словно нить.

Блестит луна…

 


 

* * *

 

Волчьи ягоды – волку,

Землянику – медведю,

За широкою Волгой

Бродят аз, буки, веди,

Ходят добрые люди

С не - черствеющим хлебом

И надеждой на чудо

Под рождественским небом.

 


 

* * *

 

Толстокожие носороги –

Это боги

В земном обличьи.

Не пытайся постичь их –

Не сможешь –

Только собственный сан

Низложишь –

И поднимешься дымом к небу.

 


 

* * *

 

Безумные люди бездумно веками

Грозили тому,

Кто дышит закатом, пускает цунами,

Приводит чуму

На бедную Землю... И рушились стены,

Пылали дома.

А где-то вверху в середине вселенной,

Где сходится тьма –

Дракон отрешенно тремя головами

Осматривал  мир,

Бессильно грозящий ему булавами

И блеском секир.

 


 

* * *

 

Когда-нибудь я просто растворюсь,

Как тишина в предутреннем тумане,

Как в тихом вальсе солнечная грусть,

Как рафинад в наполненном стакане.

Сначала мой исчезнет силуэт,

Потом моей мелодии не станет,

Последней, покидая этот свет,

Моя улыбка в воздухе растает.

 


 

***

 

Город стоит на вершине холма,

А под холмом растекается тьма –

Черные тени из черных глубин,

Где верховодит ночной господин,

Вместе собравшись в единую рать

Город надумали приступом брать.

 

Солнечный город, в котором живут

Светлые люди, что песни поют,

Пишут картины, слагают стихи,

Кормят веселых павлинов с руки

В тихом блаженстве, не ведая зла

В облаке света, любви и тепла.

 

Но, несмотря на всесилье добра

Город не будет таким, как вчера –

Часа не минет и дня не пройдет,

Черная немочь дорогу найдет

В розовый город над юной землей

И, затянувшись на горле петлей,

Мигом задушит светлые души,

И равновесье земное нарушит.

 


 

* * *

 

Заполненный водою грот

Походит на огромный рот,

В котором сотни мелких рыб

Найти спасение могли б

От хитрых и ужасно злых

Зубастых родичей своих.

Но он, к несчастью, не живой,

Заполнен мертвою водой,

В которой даже пузыри

Не размножаются внутри.

И лишь безжизненный гранит

Со дна задумчиво глядит.

 


 

* * *

 

Ты прав, Грюнбайн, все было: Мерседес –

Бездушный исполнитель приговора,

На скорости вонзившийся в опору

Моста, сухая пепельность небес,

Бессмысленность и обреченность, без -

Жизненность лица с пустым укором,

Задержка непредвиденная “скорой”

И фотокамер щелкающих треск.

Но было и другое – тишина,

Стоящая в почетном карауле

В заполненном людьми пространстве улиц,

И черных птиц косые письмена,

Летящие от Тауэра прочь

И королева – темная, как ночь…

 


 

* * *

 

Стоит каштан у входа во дворец,

В котором обезумевший жилец

Седьмую ночь покоя не найдет –

Все ходит, ходит, ходит взад-вперед:

Сыноубийца - твердою рукой

Чужую жизнь и собственный покой,

В момент отнявший – мучим пустотой

И скрипом половицы под пятой

В пространстве полутемном анфилад.

А за окном шумит пустынный сад,

Ограда из литого чугуна,

Большая равнодушная луна

И Тот, кто тихим шелестом ночным

Границу меж небесным и земным

Проводит деловито, не спеша,

Безгрешная зеленая душа –

Седой каштан – мистический мудрец,

Он видит драматический конец –

Кончину безутешного отца

И запустенье мертвого дворца.

 


 

* * *

 

Седьмую ночь – один и тот же сон:

Со всех сторон безмолвьем окружен,

Стою на перекрестке ста дорог,

У ног моих погасший костерок,

Над головою полная луна

И тишина.

И никого на много сотен миль,

И в голове и в сердце полный штиль,

Ни мыслей нет, ни чувств – одна тоска,

Что душу не спускает с поводка.

И я не в силах выбор совершить –

Рву жизни нить...

 


 

* * *

 

Когда серебряные струи

На землю падают, звеня,

Воображение рисует

Рояль, похожий на коня.

И наяву я слышу звуки,

Они с собой меня зовут,

Печально-женственные руки

По белым клавишам бегут.

Мелодия несется вдаль

Колечками аккордных лент,

Поет взволнованный рояль

Под ливня аккомпанемент.

 


 

* * *

 

Встать утром и отправиться за город

К нетронутой зеленой сердцевине,

И целый день лежать в траве душистой,

На облака фигурные взирая.

А вечером со звездами любиться

Поочередно, наполняясь светом,

И, отпустив использованный ветер,

Заняться словоблудием с луною.

Вот это жизнь, все остальное – мнимость.

 


 

* * *

 

Золоченый мост над рекой висит,

А за ним погост, темнотой залит.

Мост в вечерней мгле цепями звенит

И меня к себе ласково манит.

Мост, дружище мост, не зови меня,

На седой погост не был позван я.

Но и позовут – тоже не пойду,

Реку эту вброд лучше перейду,

Чтоб волне речной смог сказать «Прощай»,

Навсегда земной покидая край.

 


 

* * *

 

Умирая, не слышат слов

И не помнят былых обид,

Умирая, не видят снов -

Только близость могильных плит.

Умирая, желаний взвесь

Доверяют стенным часам –

Чтоб без страха покинуть Здесь

И без боли остаться Там.

 


 

* * *

 

Жизнь выпита  без остатка,

И только в анналах дна

Оставлены для порядка

Две капли ее вина.

Поскольку сухая память

О жизни не так свежа –

Ее не собрать губами,

От ненависти дрожа.

 


 

* * *

Жизнь вышла из намеченного русла –

Светили звезды призрачно и тускло,

С востока дул безжалостный сирокко

Луна смотрела вниз багровым оком.

 

Земное и небесное пространство,

Лишенное навеки постоянства,

Качалось в одиночестве вселенной,

И сам Господь коленопреклоненный

 

Смотрел на мир, им созданный когда-то

В обильной дельте Тигра и Евфрата,

Но волей человека развращенный

И в жалкие обломки превращенный.

 

Дышала ночь теплом потусторонним,

И сам себе казался посторонним

Любой предмет способный к воплощенью.

Температура, влажность, освещенье –

 

Все вызывало чувство раздраженья.

Статичность и особенно движенье

В трехмерно-наносных координатах

Вели к вражде абсциссы с ординатой

 

И даже выпадению из ряда.

Машины, люди, звери, птицы, гады,

В одной цепочке двигаясь по кругу,

Терзали какофонией округу.

 

А между ними собственною расой

Клубился страх коричневою массой.

И ночь была. И было до рассвета,

Как в декабре до солнечного лета.

 

* * *

 

Любое насекомое таит

Для человека скрытую угрозу.

И даже безобидные на вид

Солдатики, капустницы, стрекозы

Хранят в себе черты ароморфоза,

Которые не знает неолит.

Они мудрее многих на Земле.

Наполненные жертвенною кровью,

Они способны зреть в кромешной тьме

И, подчинив себе беспрекословно,

Заставить все живое  поголовно

Поверить в безнадежность перемен.

Им  ведома механика минут

И тайные законы мирозданья,

Они за развлечение сочтут

Проникновенье в ваше подсознанье –

Коварные жестокие созданья,

Что горести несметные несут.

Есть нечто в их фасетчатых глазах

А также под хитиновым покровом,

Вселяющее суеверный страх,

Терзающее душащим ознобом,

Надежду отнимающее, словом,

Насильно уводящее во мрак.

И потому остерегайтесь их,

Не навещайте даже и тайком их!

Предупредите всех своих родных,

Друзей оповестите и знакомых –

Нет ничего страшнее насекомых.

В когорте обитателей земных!

 

 

* * *

 

Шепот акации, хруст мацы,

Лица прохожих идущих мимо.

Только пустынные мудрецы

Ведают тайны Иерусалима.

Только они на исходе дня

Собственных страхов и слез не пряча,

Тайнопись мира стремясь понять,

Смотрят часами на стену плача

Лица их явно напряжены,

Движутся мерно сухие губы,

Чувствуя тяжесть своей вины,

Свет повсеместно идет на убыль.

Голос серебряный без труда

Сложную очень выводит тему,

В небе полночном горит звезда.

Движется медленно к Вифлеему.

 


 

* * *

(По И. Бродскому)

Что-то огромное, будто поле

В Венгрии, длинное, как река

Под присмотром холодной боли

Глаз, свисающих с потолка,

Как умляут невыразимый.

Эхо, терзающее пейзаж.

Ангел, влекомый толпой помимо

Воли к Освенциму распродаж.

Крик воробья заглушает камень.

Пристань сулит вдогон комару

Встречу с неведомыми стенами

Сонной гостиницы. Чем в жару

Дальше уходишь, тем меньше местность

Интересует. Слепой колосс

Айсберга сетует на известность,

Плавится и формирует мозг.

 


 

* * *

 

Посреди песка и

Камней

Бродит грешный Каин,

Верней,

Не прощенный мечется

Дух,

Отверженьем лечится

Вслух.

А в лазурной выси

Над ним

Золотистый высится

Нимб,

Освещенный солнцем,

Луной

И его бессонной

Виной.

 


 

* * *

 

Легко, уверенно и зримо,

Пожав плоды былых страстей,

Идут потоком дети Рима

От побежденных крепостей.

Шумят походные колонны

И дышат потом и теплом,

Где каждый пеший, каждый конный

Озолочен великим злом.

Над ними ветер разрушений,

За ними пленные рабы.

Они наперсники свершений

И повелители судьбы.

Они бесстрашием хранимы,

Для вечной славы рождены –

Они еще непобедимы,

Они уже побеждены.

 


 

* * *

 

Приходишь в дом, а в доме никого:

Ни дочери, ни сына, ни подруги –

И только стены водят хоровод,

И тишина играет буги-вуги.

И поневоле старые мечты,

Которым суждено не воплотиться,

Ты призываешь в мир из пустоты,

Пытаясь человеческие лица

Из старых фотографий и газет

Извлечь, но говорящие руины

Не в силах разбудить угасший свет,

Лишь ночь раздуть и то наполовину.

 


 

* * *

 

Есть высоко под самым небом

На грани вечности высокой

Неопороченная башня,

В которой истина сияет,

Давно подаренная людям,–

Огонь, добытый Прометеем.

Ведет к ней лестница крутая,

В существование которой

Немногим вериться. Однако,

Она реально существует

И не зависит от суждений

Непосвященных посторонних.

Ее высокие ступени –

Этапы миропониманья,

Их невозможно перепрыгнуть

Одним прыжком неоднозначным –

Им можно только подчиниться

И постепенно, шаг за шагом,

Идти к светящейся вершине,

Не помышляя о привале.

И лишь дойдя до середины

Пути, ведущего на небо,

Ты ощущаешь принадлежность

К великой тайне, что таится

Во глубине вселенской сути…

И просветленья достигаешь.

 


 

* * *

 

Есть мир предельной перспективы,

Где удивительное время

Течет в обратном направлень,

Меняя образы и смыслы.

В том мире, явно не похожем

На наш, чудесные событья

Проистекают повсеместно,

Непринужденно и неспешно:

В нем ночь кончается закатом,

Который движется к рассвету

По лону дня, минуя полдень,

Пока ведомое востоком

Живое огненное солнце

За горизонтом не исчезнет.

При извержении вулканов

Там лава вверх ползет по склону,

Скрываясь в жерле огнеликом.

Там переваренная пища,

Консолидируясь в желудке,

Находит путь по пищеводу

Ко рту и целыми кусками

Выходит в мир, преображаясь

В стада и спелые колосья.

Там боги небо покидают

И в человеческом обличии

Живут, пока не превратятся

В доисторических животных.

Тот мир легко и неизменно

Идет во мрак первомолекул,

Где сущность Бога обитает…

 

 

* * *

 

Купол небесный покрыт позолотой,

Бархатом вышит земной горизонт,

Только внизу – пустыри да болота,

Год високосный и мертвый сезон.

Рыщут по воздуху райские птицы,

Сочные зерна клюют на лету,

Люди друг другу несут небылицы,

Чтобы совсем не уйти в пустоту.

Где ты предел понимания мира?

Чей этим летом наступит черед?

Новый к младенцам пожалует Ирод,

Новый Спаситель на небо уйдет.

 


 Когда-нибудь весна придет…

* * *

 

Серебряный вечер. Божественный снег.

Гирлянды огней.

На смену уставшему будущий век

Подходит, верней,

Стремительно близится. Сколько даров

Он нам принесет?

Пока эти тайны скрывает покров;

Пока Новый год,

Душа наслаждается светом друзей,

А губы –  вином,

И хочется верить в гармонию дней

В столетьи ином.

 


 

 

* * *

 

Незримым и таинственным эфиром

Морозный воздух высится над миром.

 

Улыбкой хитроумною японца

Сквозь полог туч проглядывает солнце.

 

День, переживший собственную убыль,

Целует иву, плачущую, в губы.

 

В земной коре сокрытая надежда

Готовит травам летние одежды.

 


 

* * *

 

Кончился март, начался апрель,

Путает мысли вчерашний хмель,

В воздухе мерно звенит капель,

Птицы поют негромко.

В мире еще не совсем весна,

Но перемена уже ясна –

Жизнь пробуждается ото сна

После февральской ломки.

 


 

* * *

 

Невесомый, неброский, прозрачно-простой,

Покрывающий мир неземной чистотой

Свежий снег искупает любые грехи,

Даже те, что уже превратились в стихи.

Потому что своей белизной не кичась,

Он себе позволяет спокойно упасть

На холодный колючий пустой тротуар,

Как божественный всеискупающий дар.

 


 

* * *

 

Когда-нибудь весна придет

И, вероятно,

В пейзаж безжизненный внесет

Живые пятна,

Добавит зелени в луга,

В озера – сини,

И, дня раздвинув берега,

Оденет в мини

Красивых женщин, и тогда

На всей планете

Начнется таяние льда,

А вслед за этим

Наденет благостный подзол

Камзол парадный,

И сложит лапки богомол

Некровожадный,

И просияет из-за туч

Лицо удачи

Для всех, кто в жизни невезуч

И незадачлив.

 


 

* * *

 

Все мелькают быстрей огни

За окном моего вагона,

Все стремительней тают дни,

Мне положенные в ладони;

В белых шубах стоят дома,

В белых валенках спят деревья –

Наступила опять зима,

И опять не пришло спасенье.

 


 

* * *

 

Крым. Серебристый закат

Гаснет в прибрежном песке,

Южных цветов аромат

Бродит в вечерней тоске,

Ластится море к руке,

Пена шуршит в кулаке.

Чайки протяжно кричат

Что-то друг другу сквозь тьму,

Тих ботанический сад –

Все безразлично ему;

Грустно стоять одному

Даже у моря в Крыму.

 

 


 

ЭТЮД

 

Держа открытым томик Блока

В руке, внимая звукам слов,

Я ждал трамвая. Издалека

Печальный звон колоколов

Волнообразно доносился,

Как будто в небе плакал Бог.

И белый снег на землю лился

И тихо таял между строк.

 


 

* * *

 

Шумят березы, клены, липы –

Стремятся в солнечную высь;

А ведь и мы вполне могли бы,

Когда б на свете родились

Не в человеческом обличьи,

Как и они стоять, шуметь,

И в перламутровом величьи

На человечество смотреть.

                       


 

* * *

 

Залита туманом площадь

До макушек фонарей,

В луже перышки полощут

Два десятка сизарей.

И кому-то дом кирпичный

Улыбается во сне –

Все спокойно, все привычно

В предрассветной тишине.

На востоке перламутром

Запрягают экипаж,

Через час прибудет утро,

И изменится пейзаж.

Набегут на площадь люди,

И начнется беготня,

Но пока ничто не будит

Новорожденного дня.

 


 

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

 

Стало холодно, и листья пожелтели –

Вот и осень незаметно наступила;

Из нагретой за ночь тепленькой постели

На рассвете вылезаешь через силу.

Наспех ешь и вырываешься наружу

Под прохладную струящуюся воду,

И бежишь, скача, как страус через лужи,

Костеря непоправимую погоду,

На трамвай, и всю дорогу у кого-то

На коленях сшиваешься у двери.

(Кто хоть раз в трамвае ехал на работу,

Тот поймет страданья эти, я уверен).

Поработав, посеревший и усталый,

Возвращаешься в родимые пенаты,

Словно градусник, держа под мышкой халу

И кефир неся в котомке полосатой.

После ужина и телесериала,

Подтянувшись пару раз на стенке шведской,

Залезаешь, наконец, под одеяло,

Забываясь ненадолго сном мертвецким,

Чтоб наутро, вылезая из постели,

Размышлять в холодной комнате уныло:

Для чего так скоро листья пожелтели,

Почему так быстро осень наступила.

 

14.09.96

 


 

СИРЕНЬ

 

Безумным блеском непокорным

Холодной серости оград

Сирень на кладбище Нагорном

Горит, взирая на закат.

Но с укоризной смотрят сосны

Из запыленной темноты –

С их точки зрения несносны

Ее горящие цветы.

 


 

* * *

 

Церковь в полночной дреме.

Образ старинной фрески.

В темном дверном проеме

Исповедь занавески.

Шепот икон и запах

Ладана в одиноком

Мире. Конец этапа.

Связь бытия с истоком.

 


 

* * *

 

Весь день шел дождь с рассвета до темна,

Как будто воротились времена

Великого всемирного потопа.

Погасло солнце, сгинула луна –

Сплошная непроглядная стена

Струящегося водного потока

Терзала романтическое око.

 

Настала ночь, а дождь все лил и лил

И сердце одиночеством томил

И душу безнадежностью тревожил

И не было ни времени, ни сил

Бороться с тем, кто город опустил

В тоскливое предчувствие – оно же

Волненье, доходящее до дрожи.

 

Однако утром – только рассвело,

Как чудо на земле произошло –

Раздвинулись небесные пределы,

И стало неожиданно тепло –

И солнце благодатью снизошло

На мокрое исхлестанное тело

Природы, что от радости запела.

 


 

* * *

 

Улица, став катком,

Повод дает прохожим

Поразмышлять в каком

Месте им станет ложем

Каменный тротуар.

Сосредоточив лица,

Слыша сухое "кар"

Пустоголовой птицы,

Люди, чтоб не упасть,

Держатся за перила,

Хором клянут напасть

И экономят силы

Перед лихим броском

Через пустую площадь

В место, куда с песком

Дворником был заброшен

Твердый кусок Земли

В виде пустого злака,

Счастливы, кто смогли

Встретить его. Однако,

Минет короткий срок –

День ли, неделя, месяц –

Снова жестокий рок

В том или новом месте

(Разницы нет) сведет

Истиной самосуда

Жертву и гололед –

И не случится чуда…

 


 

* * *

 

Из лета в осень несется поезд,

Стучат колеса, считая дни;

В окне вагона мелькают, то есть

Проносятся мимо дома, огни,

Машины, люди, сырая просинь

Пустого неба, лесная жуть –

Несется поезд из лета в осень,

Гудком печальным пронзая грудь.

 


 

* * *

 

Осенний вечер темен и суров,

Как мысли завсегдатаев пивной,

В зловещем царстве улиц и дворов

Хозяйничает ветер продувной.

На небе из за туч не видно звезд,

Внизу из-под зонтов не встретишь лиц,

Грустят десятки опустевших гнезд

О сотнях эмигрировавших птиц.

Деревья прижимаются к земле,

Пытаясь сохранить свое тепло,

Качается пространство как желе;

И воздуха толченое стекло

С немалым выдыхается трудом

Из скованной сомнением груди

И сердце замирает подо льдом

Немыслимой тоски, а впереди –

Сводящая безмолвием с ума

Пугающая призраком цинги

Бескрайняя холодная зима

Шесть месяцев безжалостной пурги...

 


 

* * *

 

Еще последнею листвой

Октябрь цепляется за сучья,

Еще просветы  в черных тучах

Хранят кусочки голубой,

Не по-осеннему живой,

Материи, еще паучья

Всепоглощающая сущность

Зимы поверхности земной

Не омертвила, в саван белый

Одев деревни и поля,

Еще в сознаньи тополя,

Однако сумрак омертвелый

Уже вступил в свои права –

Его в короне голова.

 


 

* * *

 

Когда на улице весна

И волны свежего эфира,

Стихам становится тесна

Высоколобая квартира.

И чужд мыслительный уют,

И, чтобы вырваться наружу,

Они покоя не дают

Уму, терзают плоть и душу,

И заставляют сесть к столу

Неповоротливое тело,

И в мысли обращают слух,

И принимаются умело

Водить рукою по листу,

Его невинность попирая,

Пока в тиши не прорастут

Соцветья писаного рая.

 


 

* * *

 

Как после ливня воздух свеж,

Как непривычно аппетитен,

Что хоть бери его и ешь

Или придумывай эпитет.

А хочешь – просто между луж

Броди, пока не надоело,

Потомком миллионов душ

Навеки разлученных с телом.

 


 

***

 

Пустынный парк печали полон.

Листву, ведомую в полон

Упорным ветром, старый ворон

С верхушек поредевших крон

Неторопливо провожает.

Кричат картаво топоры.

И даже небо отражает

Гримасы мертвенной поры.

 


 

***

 

Слезы пронзительным ветром не вытереть.

Лошадь в калошах и ношеном свитере

Мелко дрожит, потому что зимой

Зябко и голодно в городе Питере

Всем, кто хотя бы немного живой.

Теплая сытость сегодня не дешева.

Милая лошадь, родная, хорошая,

Чем в непогоду укрою тебя?

Вечер грозит затяжною порошею.

Ночь наступает, тревожно трубя.

 


 

***

 

Сентябрьский вечер пуст и мглист,

Теплом пытается разжиться,

Кленовый многоцветный лист

Устало под ноги ложится

Промокшим путникам. Везде

Царит немое увяданье.

Природа, отойдя от дел,

С зимой готовится к свиданью.

 


 

Из весенних мелодий

 

На серебро весенних крыш

Ложится солнце позолотой.

Волшебной ласковою нотой

Звучит предутренняя тишь.

Лучистой нежной бирюзой

Шатер небесный гладью вышит.

Тихонько ветерок колышет

Деревьев ветви надо мной.

Прозрачный воздух, как вино,

Кружит мне голову, туманит.

Лазурный свод зовет и манит;

И мысли только об одном:

Как откровенна красота

Весной обласканной природы –

Ее не уничтожат годы,

Она навеки, навсегда!

 


 

***

 

Незаметно листья облетели –

Вот и осень тихо отцвела.

Все сады и рощи опустели,

А зима еще не подошла.

Обнаженная рябина стынет

И, дрожа без листьев, смотрит вдаль:

Зиму ждет, которая накинет

Ей на плечи белую вуаль.

 


 

***

 

Запах хвои и вкус мандарина,

Мириады веселых огней

Освещают сухую долину

Наших, в общем, не сказочных дней.

И поэтому люди повсюду

Продолжают и ныне, как встарь,

Уповать на рождение чуда

В тишине с декабря на январь.

 

27 стихотворений


 Об искусстве

 

* * *

 

За мною ходят по пятам

Судом ушедших поколений

Замысловатый Мандельштам

И очарованный Есенин.

Любую исповедь мою

Они оценивают строго,

Не придираясь к словарю,

Издержкам ритмики и слога,

Не критикуя свысока,

А осторожно наблюдая

Со стороны, издалека,

Оценку тихую давая

Словам, дефисам, запятым

Одним присутствием своим. 

 

 


 

* * *

 

Поэты чужое племя

На этой простой земле.

Над ними не властно время.

В течение многих лет

Блуждают они в потемках,

Надеясь увидеть свет,

Стремясь передать потомкам

Надежду, которой нет.

Накопленную усталость

Они обращают в медь;

К ним редко приходит старость,

Значительно чаще смерть.

 


 

НА СМЕРТЬ И. БРОДСКОГО

 

Мне страшно. С каждою неделей

Все ненасытнее тревога,

Все переменчивее цели

И все опаснее дорога,

И нашей жизни окаянной

Все неразборчивей наброски.

И перспективы все туманней...

И умер Бродский...

 


* * *

                                   

И. Бродскому

Шумит река в гранитной колыбели,

Смывает бриз задумчивость с лица,

Разгуливают рифмы по панели

Загадочного Зимнего дворца.

И в тишине обыденного ритма,

В пространстве неожиданно пустом

По воздуху несется, как молитва,

Короткое известие о том,

Что, победив невысказанность боли,

Завоевав земные города,

Печальный дож в сияющей гондоле

Прощается с землею навсегда.

 


 

* * *

 

Чем выше к вершине,

Тем ветер сильней,

Привалы короче,

Подъемы трудней,

Морознее воздух,

Беднее земля,

Отчетливо слезней

Вселенское ля.

Внизу на равнине,

На твердой земле

Мерцанье в камине,

Еда на столе,

А здесь в поднебесье

Всю ночь до утра –

Походные песни

Да горечь костра.

Но, веруя в небо,

Где свет и тепло,

Мы всем своим бедам

И страхам назло –

Как встарь, так и ныне,

И ночью, и днем

К заветной вершине

Идем и идем.

 


 

* * *

 

Я не сплю. Четыре ночи.

Сумрак холоден и хмур.

Красным светом кровоточит

Обожженный абажур.

Занавеска цвета моли

Чуть касается плеча,

Звук безмолвием неволит

Тень скрипичного ключа.

Непривычно и зловеще,

Будто тати, из углов

На меня взирают вещи

Продолженьем страшных снов.

Но движеньем мысли ловким

По совету Высших сфер –

Неприглядность обстановки

И несбыточность химер

За единое мгновение

Изменяю. И  среда

Перед вспышкой откровенья,

Снизошедшего сюда,

В эту тесную квартиру,

Замирает. Волшебством

Принесенный запах мирры

Тает в воздухе пустом.

И душа, как до рожденья,

Непорочна и чиста,

Принимает снисхожденье

До поверхности листа.

И десятки новых строчек

Благозвучны и легки

Возникают между прочих

 

Мановением руки.

Так порою предрассветной,

В тишине ночных минут

Я свершаю незаметно

Незнакомый многим труд.

Волей разума и чувства

С ритмом сердца в унисон

В жертву чистому искусству

Принося здоровый сон,

Одинокий и свободный,

Не ведущий счет часам,

Я творю себе угодный

И не чуждый небесам.

 


 

 

* * *

 

Ночное небо – словно темный

Аметист,

На гладь столешницы вольготно

Ложится лист,

Чуть от волнения дрожит

Перо в руке.

Тень от светильника лежит

На потолке,

Шум улицы унесся прочь,

И ветер стих,

В соавторстве поэт и ночь

Рождают стих.

 


 

* * *

 

Пока спокойно сердце бьется,

Дыханьем не волнуя грудь,

Не пишется и не поется

Ничуть.

 

Поэзия отнюдь не норма.

Она рождается из шторма.

Из буйства внутренних стихий

Идут стихи.

 


 

 

Об искусстве

 

Чистый холст, может быть, лучшее живописное полотно –

Каждый увидит на нем свою картину.

Тишина – непревзойденное музыкальное произведение –

В ней каждый слышит свою музыку.

 


 

* * *

 

Есть время жить и время умирать,

Писать стихи и расставаться с ними,

Свою тоску по капле собирать,

Делить ее без жалости с другими.

Всему свой час положен под луной,

Любому воплощенному предмету.

И в этом  суть стабильности земной

И смысл существования поэта.

 


 

* * *

 

Белая туника, черный силуэт –

До свиданья, Ника, маленький поэт,

Ставший абсолютом в королевстве слов.

На морозе лютом не нашедши кров,

Ты ушла без крика, одолев испуг.

До свиданья, Ника!

С днем рожденья, друг!

                                     

17.12.2002

 


 

* * *

 

Он выбирал из множества имен,

Затерянных в язычестве времен,

Прозрачных и таинственных – одно,

Что было для него припасено.

Который год все ночи напролет

Он чувствовал невысказанный гнет,

И потому, себя лишая сна,

Все глубже погружался в имена.

И не свернул с заветного пути

И то, что так надеялся найти,

Нашел, когда иссяк надежды свет –

Обрел свое призвание – ПОЭТ.

 

 


 

Памяти Д. Бессогонова

 

Тонкий рябиновый куст

Молит судьбу пощадить.

Вот и октябрь наступил.

 

Дождь барабанит в окно,

Дома, в котором тепло.

Кто-то на улице спит.

 

Вечер. Округа темна.

Небо висит над землей.

Больше не петь соловью.

 


 

* * *

                                                Ю. Мориц

Трудно светиться и петь нелегко

В темной могиле сырой и холодной

Под многотонной плитою бетонной,

К черной земле прижимаясь щекой.

Трудно светиться и петь нелегко,

Трудно, но нет невозможного в мире –

Можно и в самой унылой квартире

Ярко светиться и петь высоко.

 


 

* * *

 

Я ищу потайные тропы,

Избегаю дороги в Рим,

Где повсюду останки тропов,

Трупы рифм.

Мне изыски аллитераций

И гиперболы не нужны –

Я желаю собой остаться

И свои обессмертить сны.

 


 

* * *

 

Когда художник, взявши кисть,

Подходит трепетно к мольберту,

Он не преследует корысть

И не мечтает о бессмертьи.

И эта истина проста

И без усилий уловима,

Она срывается с холста

И устремляется лавиной

На серый однородный мир,

Его дробя и оживляя

Не как таинственный факир,

Но как мелодия живая.

 

 

18 стихотворений


Воображение рака
или рак воображения

            ( История пациента Л., записанная с его слов)

Человеческое бытие нельзя постичь вне безумия — более того, оно не было бы человеческим, не будь именно безумие внутренним пределом его свободы.

Жак Лакан

И когда я спустился на самое дно мироздания-

Снизу постучали...

СТАНИСЛАВ ЕЖИ ЛЕЦ

 

Анамнез

 

1

О, Боже мой! Неужто это я?

Всю жизнь мечтал им стать, и вот…  им стал,

Когда уже надежда умерла

И руки опустились до колен

Ужели я осмелился восстать

Перед лицом всеобщей пустоты?

Порядком энтропию обуздать

Сумел, поверив в собственную стать.

Однако, если так, то я - герой.

 

2

А если нет? А если никогда

Им не был я, то в чем моя заслуга?

И, может быть, мне просто повезло,

Ведь этого могло и не случиться,

По меньшей мере,  не произойти,

Родись я у родителей других,

В иной стране, галактике, вселенной.

Но, слава Богу, звезды и судьба

Довольно благосклонны оказались

К моей душе, рассудку моему -

Мне подарив спасителей домашних!

 

3

Я вырос в замечательной семье -

Интеллигентной, умной, музыкальной.

(Отца и мать считаю образцом

Морали и порядочности в мире

От них весьма далеком.) Посему

Я теплотой родительской и лаской

Был с самого рожденья окружен.

И ими наслаждался неумело,

Неспешно, но довольно благосклонно,

Не ведая ни в чем ограничений,

Изнеженною сущностью своею

Являя центр семейного порядка,

Казавшегося непоколебимым

И заданным на много лет вперед.

 

4

Однако все меняется, и время

Тенденцию имеет к коррективу

Любого плана, схемы, перспективы -

И жизнь моя, увы, не исключенье.

Я был изнежен радостями детства,

Храним от всевозможных треволнений.

Не ведал зла, печали не касался,

Но все равно из маленького рая

На перепутье осени и лета

Был изгнан, повторив судьбу Адама,

Еще не оперившимся сознаньем,

По принужденью знания вкусив.

 

5

Так наступила школьная пора,

Душившая казарменным порядком

Естественное творчество детей

За стенами бездушных институтов,

Где с помощью безликих механизмов

Из личностей кроились манекены

По тертому шаблону одному.

И несмотря на труд учителей,

Отдельных одноклассников задатки

На общем фоне, честно говоря,

Я ощущал слепую агрессивность.

И серость усредненности ждала

Моя душа, что резко выделялась,

Не вписываясь в заданный чертеж

Общепривычной пошлости, поскольку

Все отмечали некую во мне

Чудаковатость, в том числе и в речи,

А также неестественность движений

И легкую растерянность. Но я

Смог устоять, и только потому,

Что  с детства отличался от других

И цену издевательствам познал

Гораздо раньше большинства людей.

Мир злобно потешался надо мной,

Выбрасывал из собственных материй,

Хотя, возможно, он не виноват.

Я ждал любви, отлично понимая,

Что в чистом рафинированном виде

Ее не существует, но она

 

Единственной была альтернативой

Бездушной неестественности чувств.

Я был чужим в компании любой,

Хотя считался парнем компанейским.

Так было страшно мне не быть, как все, -

Хотелось, чтоб как все. Чтоб не убили.

Но чувство одиночества росло,

И пустота неспешно заполняла

Пространство, предоставленное ей

Для поселенья в левом подреберье

И, наконец, хлестнула через край,

Сметая все преграды и запреты...

 

6

Я помню, как все это началось.

Не далее, чем прошлою весною

В один из одиноких вечеров,

Когда от дел недельных отдыхая,

Спокойной ночью перед выходным,

Родители храпели за стеною,

Мной овладела смутная тревога

Неясное предчувствие беды,

Тупое неосознанное чувство

Опасности невидимой. Казалось,

Угроза исходила от всего:

От лиц людских, предметов обихода,

Вещей носильных, нижнего белья

И даже от нательного креста,

Что был подарен бабушкой. Я начал

Внезапно понимать язык зверей,

Растений, минералов. Временами

Я ощущал дыхание Земли.

Тяжелое и нервное движенье

Пылающего воздуха. Во мне

Открылся дар предвидения смерти.

 

7

Все чувства остроту приобрели,

Наполнились реальным содержаньем

Все звуки стали громче, все цвета -

Насыщеннее, запахи - острее,

Как будто мир  приблизился и стал

Контрастнее. Мельчайшие детали

Заметно увеличились, и вся

Казавшаяся мне декоративной

Картина мира явно ожила

И закружилась красочным смятеньем.

 

8

Бежали дни. И с каждым днем все больше

Я изменялся. Мнительность моя

Достигла удивительных размеров,

Пределов понимания. И я

Со слабостью физической своею

И склонностью врожденной к дистимии

Повсюду начал видеть негатив

И повод для изысканного страха:

Боялся быть укушенным клещом,

На рынке многолюдном потеряться,

Оставить жизнь на улице глухой,

И в сумраке вечернем задохнуться.

Я сторонился местности чужой

И чуждостью знакомой обстановки

Заметно тяготился. Ввечеру 

Не мог заснуть, а утром - пробудиться.


9

Я ощутил внимание к себе

Со стороны бушующего мира.

Невероятно пристальным оно

Казалось мне. Таким оно и было,

Поскольку превратилось наконец,

Преодолев мое сопротивленье,

В необычайно тягостное бремя

Публичности. При выходе из дома

Во взгляды незнакомых мне людей

Я упирался. Сразу за порогом.

Не листья шелестели за спиной,

Но шепот шепелявый раздавался.

Все говорили только обо мне

На улицах, в театрах, магазинах,

Передовицы вышедших газет

Портретами моими красовались.

По радио и сети Интернет

Я слышал  мириады сообщений,

При этом большинство из них имело

Прямое отношение ко мне,

Моим друзьям, знакомым, сослуживцам.

Мне стало страшно. Я не находил

Причину мирового интереса

К моей малозначительной персоне,

Которая доселе никого

Не трогала. Поэтому решил

На время затаиться, ожидая

Что вскорости со мной произойдет...

 

10

А вскоре появились голоса,

Нахальные  и громкие, как громы.

Их было очень много, и они

Звучали и снаружи, и внутри,

И голова гудела, как орган,

Глухой Бетховен бесновался в ней.

Но голоса с собою принесли

Не только гром - чудесное уменье -

Передавать на сотни километров

И мысли и желания. На свете,

Казалось, наступили времена,

Когда необходимость устной речи

Исчезла и обычный разговор,

Как стиль коммуникации утратил

Былую ценность, обретя взамен

Одно ретроспективное значенье.

На смену устаревшим образцам

Общения пришли передовые,

Изысканные способы. За ними

Грядущее белеет вдалеке.

 

11

А осенью я начал видеть сны,

Но не во сне, не лунною порою,

А днем, при свете солнца, наяву

Я видел звезды, солнце и луну.

Гигантский слон с крысиной головой

Шагал ко мне по улицам Бейрута.

Казалось, небо вышло из себя,

Распалось на отдельные фрагменты:

При взгляде на наручные часы

Терялся я, не в силах обнаружить

Значенье сообщаемого мне

Послания о времени, поскольку

Я видел цифры, стрелки, циферблат,

Но как- то по отдельности, неявно.

Сложением машинных номеров

Я получал магические суммы,

Сулившие то славу, то покой.

В сиянии неоновой рекламы

Мне виделись божественные руны,

Невидимые сотням проходящих,

И только мне открытые творцом.

Знаменья были всюду, например,

Однажды после тягостной работы

Я возвращался вечером домой,

Зашел в подъезд и очень удивился -

На лестнице меня подстерегал

Огромный пес- весьма свирепый с виду.

Он посмотрел серьезно на меня

И приподнял серебряную лапу,

Как будто бы приветствуя меня.

И посмотрел в глаза мои глазами

Архангела. Я в ужасе отпрянул

И поспешил домой скорей, в котором,

Захлестнутый панической волною,

Пытался запереться и читать;

Строкой печатной нервы успокоить,

В отрытой книге мудрость почерпнуть,

Соединить разорванное эго

Восторженностью классика. Увы,

И это благородное занятье

Успокоенья мне не принесло.

 

12

Я думаю, что кто-то позвонил

И вызвал специальную бригаду

(Иначе бы не прибыли они,

Не позвонили в дверь мою). Я помню,

Как отворил им, как они вошли-

Четыре белоснежные фигуры,

Похожие на древних полководцев.

Один их вид внушал благоговенье.

Сначала я подумал, что они

Мне посланы спасителем в награду

За долгое смирение мое.

Когда же ощутил прикосновенье

Их мертвых рук, то сразу понял - черти.

 

13

В объятиях приемного покоя

Я был недолго. Грубый санитар

По полутемной лестнице провел

Мое непритязательное тело

В застенки наблюдательной палаты.

Где кто-то пел и громко славил Бога.

Пылающий электроконвульсатор

Меня дразнил языческим ампером.

По пятницам обычно приходил

Высокий хлыщ со свитой, состоящей

Из дюжины молоденьких девиц.

Он бормотал, не глядя на меня:

«Течение зело прогредиентно».

И уходил в зловещей тишине.

 

14

Полгода я привязанным лежал

К холодной металлической кровати

За то, что откровенно призывал

К восстанию соседей по палате.

И вот однажды в ночь под выходной,

Когда уже надежда угасала,

Я ухитрился руки развязать,

Не разбудив встревоженного эха.

Ночь быстро пролетела, и за ней

 

Настало искупительное утро.

И я бежал из давящей тюрьмы

При помощи уснувшей санитарки

И ушлого больничного ключа.

 

15

Теперь я на свободе и теперь

Я сам себе и лекарь и сиделка.

Грядущее и прошлое во мне

Становятся навеки настоящим.

Я альфа и омега, аз и ять,

Начало и конец, исток и устье.

Я обладаю множеством даров:

Всевидения, всеслышания, всезнанья.

Внезапно мне открылось, что мое

Призвание- поэзия, и слово-

Мой тайный, небесами данный дар.

А Творчество - попытка воскресить,

Возвысить круговерть существованья,

Ведь я творец и, значит, мне творить

И удивлять бесчисленных потомков.

Я думаю, что память обо мне

Навеки сохранится во вселенной.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Алфавитный список стихотворений

Есть время незнания бедствий

Песенка ветра

Удивляюсь любой ерунде

В государстве сыра, банков и часов

Я проснулся, а за окном