На ГЛАВНУЮ...............на страничку ЗАПОВЕДНИК ПРОРОКОВ

 

 

Лев Роднов

 

ЗАПОВЕДНИК ПРОРОКОВ

 

Последняя притча

или

Евангелие от Прокуратора

ХХI

УДК

ББК

ISBN

Роман. Философско-фантастическая притча.

 

Заповедник пророков/ Лев Роднов. / 2016. – 200 с.

Лев Роднов

 

Иллюстрации – Михаил Вахрин

 

 

 

Синопсис

 

Суть конфликта: быть или не быть… человеком? Мёртвые победили живых. Нравственность умерла. Лишённые моральной оглядки на человека, наука и техника развились с фантастической быстротой. Машинный мир разума принял на себя общее руководство процессом жизни на планете и фактически подчинил себе «обслуживающий персонал» — людей. Имён не существует. Собственность и виртуальные деньги остались. Индивидуальная жизнь представляет ценность лишь для её обладателя. Общественный статус любого гражданского гоя открыто читается и оценивается по его обязательному электронному бэджику на одежде, где высвечивается главное: идентификационный знак, сумма личного счёта, срок оплаченнной или льготированной жизни, уровень профессионального героизма, а также оставшийся совокупный потенциал жизненной энергии. Высшая знаковая ценность сложившейся общей жизни — генерация новых смыслов для Твари (так в народе прозвали единую действующую информационную Сеть, управляющую абсолютно всем на земле).

Время событий – отдаленное земное будущее. Действие происходит на вулканическом острове, в самой крупной частной тюрьме, доходно осуществляющей конвейерную утилизацию осужденных, привозимых сюда со всей планеты. Повествование ведётся от первого лица.

 

Главные герои: пожизненно осужденный интеллектуальный клон-хакер, хозяин острова Батя, девочка полуклон, дочка Бати, группа осужденных уникальных «пророков», задержанных перед смертной казнью на земле для особого информационно-духовного эксперимента – последнего «потрошения» их голов и душ.

 

Лейтмотив произведения: поиск выхода.

 

Лев Роднов

 

Тьма, тьма, тьма, и ничего, кроме тьмы!

Свет, свет, свет, и ничего, кроме света!

ЕСЛИ МНОГО-МНОГО ЛЮДЕЙ

ЕЖЕДНЕВНО ПОВТОРЯЮТ

ОДНИ И ТЕ ЖЕ СЛОВА — ЭТО ПСИХИ!

 

 

        Что-то вроде анонса. Для разгончика.

        А впереди ещё 402 года жизни!

        Быть или не быть… человеком?

        Мёртвые победили живых. Нравственность умерла. Лишённые моральной оглядки на человека, наука и техника развились с фантастической быстротой. Машинный мир разума принял на себя общее руководство процессом жизни на планете и фактически подчинил себе «обслуживающий персонал» — людей. Имён не существует. Собственность и виртуальные деньги остались. Индивидуальная жизнь представляет ценность лишь для её обладателя. Общественный статус любого гражданского гоя открыто читается и оценивается по его обязательному электронному бейджику на одежде, где высвечивается главное: идентификационный знак, сумма личного счёта, срок оплаченнной или льготированной жизни, уровень профессионального героизма, а также оставшийся совокупный потенциал жизненной энергии. Внегражданские гои, осужденные по той или иной причине, всего лишены, их идентификационный знак даже не виден, он зашифрован в ошейнике. Мир гармонично развился и пришёл к рациональному абсолюту. Поведенческие приоритеты людей максимально удобны, теперь они при смене поколений не изменяются и не спорят. Высшая знаковая ценность сложившейся общей жизни — генерация новых смыслов для Твари (так в народе прозвали единую действующую информационную Сеть, управляющую абсолютно всем на земле). Тварь умеет оптимизировать процессы, технологически комбинировать и создавать новые вещества и мгновенно разрабатывать какие угодно теоретические модели. Но она не умеет перестраиваться в принципиально новое мировоззрение. И, вероятно, осознаёт это. Находить и осваивать новый смысл — задача иррациональная. Только лишь в этом некоторые особые люди по-прежнему опережают возможности искусственного интеллекта. Разговоры большинства здравомыслящих граждан планеты насыщены едкими анекдотами, слухами и трагикомичными домыслами по поводу глобализации управляемого существования. Хакеры исключительно редко отваживаются вбрасывать внутрь Твари нерешаемые «смыслы» — модели динамических миров, в которых опыт жизни и события совершаются лишь единожды, без повторения и без доказательств. Смельчаков Тварь карает немедленным обнулением физического срока гоя (без права апелляции) и полным стиранием персональной линии памяти (до седьмого колена) на всех гражданских и всех специализированных серверах планеты. «Смысл» сводит Тварь с ума; однако негласно считается, что именно на этом участке познания сосредоточены её главные аналитические и технические ресурсы. За официальную работу в этом направлении она, кстати, щедро платит лицензированным хозяевам (это, разумеется, не гои, а сэры) — организаторам групп «малахольных». Мир активной техники и самоорганизующейся информации охотно и с особым пристрастием использует возможности творческих людей, прогрессоров. Существуют крупные интеллектуальные фермы, составляющие пропагандистскую гордость той или иной нации, или материка. Общество, тем не менее, малахольных не уважает; как правило, они находятся в самом низу социальной пирамиды, поскольку плохо соблюдают законы и бывают часто наказаны. Что оборачивается всевозможной зависимостью и нищетой. А это как раз весьма на руку фермерам. Фермеры любым способом «выдаивают» из интеллектуальной двуногой тли «оплодотворяющие» цивилизационные семена — образы, новизну парадигм и архетипов, идеи и мысли, взятые из иных координат сущего. А уж дотянуть новый принцип до технологии — это нынче пустяк, дело техники.

        Действие нижеописанного происходит на вулканическом острове, в самой крупной частной тюрьме, доходно осуществляющей конвейерную утилизацию осужденных, привозимых сюда со всей планеты. Повествование ведётся от первого лица. Хотя, я далеко не первый в этом дурдоме…

 

        (Внимание! Текст вне закона! Составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, общий стилистический фильтр — «maximum», общая литературная коррекция — «деловой текст», содержит закрытые и запрещённые сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200).

 

 

        ZK-2152012251200 — это я, ребята!

        Смешно, правда? Вообще-то я наговорил слухачу совсем другое. Про идиотов, которых я вчера отправил вниз. Представляете, они нисколько не переживали от того, что пошли умирать! И мальчик этот, заика, который впереди всех шёл… Хорошо, что у меня теперь полно денег. Выпью. Идиоты! Одни идиоты кругом! Новая партия малахольных уже заняла избы. Одного я даже успел повидать. Он хлебал ещё горячую баланду, которую припас для себя, но не успел сожрать, его предшественник — отправился вниз. Ладно! Выпивка и в самом деле развязывает язык. Пусть слухач переводит, как я захочу! Он, дерьмо железное, — он тоже всего лишь идиотская дрянь, в конце концов. Поставлю дураку опцию «создать поэму» — создаст. Ничего не поставлю — будет молотить, как есть. Всё развлечение! Мне не о чем жалеть и не о чем мечтать. Житуха проста! Они ушли, а я — как огурчик! Идиоты! Я заработал на облажавшемся Бате и малахольных глупцах огромное состояние и 402 года дополнительной жизни. Четыреста два!

 

 

        «Сокрытие любой информации, равно как и её искажение, а также использование в исключительно частных интересах является тяжким преступлением и преследуется в уголовно-конституционном порядке, вплоть до применения исключительной меры наказания».

 

        Миллион раз идиоты! Эту ерунду, которая каждые полчаса выскакивает на всех буркалах даже у законспирированного сервака с ворованными программами, ничем невозможно отключить. Разве что саму башку серваку разворотить. Честное слово, когда-нибудь я это сделаю. Хоть раз в жизни, но сделаю. Агрессия — очень приятное чувство. Как крепкая выпивка, если привыкнешь.

 

 

        Вот они, мои голубчики. Все по порядку. Неужели я с ними так долго вертелся? Надо же! Только живые консервы и остались теперь от этих списанных чудиков. Ой, не могу! Поскрёбышки. Мысли их, видения какие-то, «субъективные интерпретации» — мой собственный бред по этому поводу. Точняк, все рехнулись! И сэры, и гои. И мужики, и бабы… Бабы! Какие они на самом деле? Странно конечно, что и я, словно сэр, думаю о женщинах. Не о виртуальном сексе, а именно — о бабах. О детях, то есть. О продолжении рода. Всегда о них думал, хотя и не должен. Что-то не так, видать, нахимичили, когда выращивали мой клон. Все ведь клоны обычно спокойные. А я буйный какой-то получился. Гой-изгой! Ха-ха! Вот меня и посадили на ошейник, от греха подальше. Ничего. Я — не самый последний. Даже хозяин острова, Батя, не гляди что из сэров, а ведь тоже в ошейнике жил! И малахольные мои в избах на невидимой цепи сидели под шарами этими проклятыми… Ну?! Далеко ли от сторожевого шарика отойдёшь? Тридцать метров от мачты, не больше. А пульт в моих руках помните? То-то! Эй, малахольные! За что же вы меня стукачом-то прозвали? Я — Прокуратор ваш! Такое погоняло мне куда больше нравится. На воле давно уже ни у кого имён нет, а в зоне даже у последнего шустрика — своё погоняло имеется. Типа он тоже личность. Сколько ни наказывали наказанных — не помогло. Зеки народ хоть и битый, но себя уважают. На смерть ради самоуважения кого хочешь сдадут. Хоть себя, хоть лучшего другана. Честно! Погоняло никому не отменить в этих местах. Сам Батя на меня отдельный раздел в серваке завёл. Любил, знаете ли, выдумывать. Так раздел, между прочим, и называется: «Евангелие от Прокуратора». Все-все наши консервы здесь. Как в могилке. И протоколы вслух, и варианты текстов от автоматического слухача, и графики какие-то, и мыслеграммы, и нерасшифрованное кое-что, и опять-таки моя чепуха до кучи… Много всего через карцер добыто! Даже нервы зачесались, как от электричества! Ненавижу карцер! Из-за вас, уроды, я там корячился! Но я справедливый. Вы же мне, уроды, и богатый удой, получается, подогнали. Так что в расчёте. Голуби с мозгами! Рабы рабов! Тля иноходная. Вот вы, мои голубчики, где. Все, как есть, по порядку…

 

 

        Ха! Не сразу мои «герои» очутились передо мной. В избах. Сплошные уроды. Их списали с каких-то ферм, потому что Тварь больше не продляла идиотам годы жизни, а идиоты почему-то даже и не стремились к этому. С такими шутниками всюду обходятся строго. Только утилизация. Батя — хозяин заведения, частного вулканического острова, где как раз эта работа (утилизация) и осуществлялась. За нехилые, кстати, перечисления со стороны тех, кто посылал сюда людской «шлак». Обычно очередную порцию обреченных толп привозили ржавыми океаническими баржами. В хорошую погоду можно было рассмотреть их у горизонта, заходящими в бухту, туда, где расположился городок полуотпущенных «пожизненных» поселенцев, обслуживающих себя и всё вокруг неким подобием светской жизни. Тоже уроды, все, разумеется, бегали и бегают с ошейниками. Но эти счастливчики могли почти свободно передвигаться по всему острову, сторожевые шары на них не действовали — и в очень приличном радиусе. Я всегда завидовал чужой свободе. Просто не успел попробовать своей... У полуотпущенных были свои магазины, бары, больницы, школы и такси. Как у людей. Даже лучше. Кормили их бесплатно. Но эта райская жизнь только мелькнула передо мной, а потом уж виделась из строгой зоны миражом, лишь где-то там… В дымке и морском тумане, из которого выныривали, как плавучие рыжие тараканы, молчаливые баржи. Разгружались и снова ныряли куда-то в свое вечное ничто. Шлак пешком поднимался к горе и уходил в неё. Обычно без эксцессов. Порадоваться на чей-то панический страх перед смертью удавалось редко. Шлак просто шёл, тёк обрамляемый текущими с той же скоростью и в том же направлении караульными болванами, шёл, шёл и мирно исчезал в дыре. Сама дыра находилась совсем недалеко от управы, в зоне высшей степени недоступности, так что полуотпущенные со своим любопытством сюда и близко не могли подойти, а я наблюдал эту скучную картину вот уже девять лет. С тех самых пор, как идиоты меня посадили на ошейник. Бесславный и скорый конец просматривался вполне отчетливо. Срок моей официально разрешённой жизни заканчивался. Но мне повезло. Хотя бы раз в жизни! И повезло именно в зоне. Наперёд скажу, что сам Батя, видя мое старание и усердие, сделал из неболтливого зека с отличным жизненным потенциалом что-то вроде своего поверенного в не совсем законных внутренних делишках. Из-за большой удалённости и специфики производства Тварь очень слабо контролировала здешнюю содержательную информацию. Никто и не собирался ожидать генерации оригинального контента от тюрьмы. Тварь вполне удовлетворяла безупречная статистика и надёжная техническая бесперебойность частного производственного предприятия. Батя же в глубоком подземелье, куда никакой внешний скан не проникал, имел неучтённый сервак. Собственно, его-то я и обслуживал. Обычно Батя (скорее всего, по чьей-то наводке с материка) штучно выбирал из свежего шлака списанных «пророков», — так он велеречиво называл мозгляков, до этого момента фантазировавших на интеллектуальных фермах всех широт и меридианов, или преступников, утаивших от Твари важную инфу. Потом я их потрошил. После чего, со следующей партией, они незаметно отправлялись своим законным путём — в дыру. В сопровождении солдат-клонов, у которых вместо мозгов две шестерёнки. Или даже одна, чтобы никакое движение внутри головы ниоткуда никуда не передавалось. Болваны были чрезвычайно сильны, не носили оружия и не носили ошейников. На острове это, пожалуй, были единственные существа, кого я встречал без ошейников. Болваны покупались партиями, имели гарантированный срок службы пять-шесть лет и подчинялись исключительно лишь приказам Бати. Из недр горы клоны возвращались, вынося на белый свет гроздья освободившихся ошейников (для перепрограммирования и повторного использования), которые гоям уже точно не пригодятся для их дальнейшей жизни. Ходили слухи, что внутри горы смертники, прежде чем сгореть в аду, ещё и батрачили на Батю — горбатились на алмазных копях. Возможно. Он умел выжимать чужую жизнь до последней капли. Уж я-то знал! Батя был патологически жаден до денег и славы. Вопреки криминальной репутации, его идентификационный номер с портретом и описанием личной судьбы был навеки занесён в недра международного Сервера Славы. Так распорядилась Тварь, когда Батя слил ей от своего имени всю информацию, которую мы напотрошили из недопотрошённого шлака. Это была просто работа. Довольно гадкая для меня, потому что приходилось насильно залезать в голову и в душу к этим недоумкам-пророкам, накачанным для пользы дела наркотой, самому корчиться в дубль-карцере под проводами и сканирующими токами, а потом ещё сидеть перед микрофоном ночь, или даже сутки, чтобы натолкать электронному слухачу в файлы разных интерпретаций и картинок. Тексты-графики Батя правил и оценивал сам. Фанатичен был чёрт, фанатичен и трудолюбив. Я тут не при чём. Тварь платила ему, в общем-то, не просто так. Иногда и мне перепадали (за удачную работу) кое-какие приятные куски: мясо, выпивка, виртуальный секс или виртуальные путешествия. Всё в управе и вокруг неё действовало, как квантовые часы, и жизнь снова начала мне казаться не такой уж и несправедливой. Но тут Батя додумался изменить тактику потрошения. Решил обмануть и поторопить само время. Из вполне эффективного принудительного потрошения он вдруг переметнулся к идее добровольного и долговременного сотрудничества с полудурками. Для этого Батя на бесплодной площадке установил девять бетонных коробов и назвал их «избами», а все сооружения вместе — «деревней». Посреди деревни водрузили на стальной высокой мачте дополнительный «шарик» — ещё одного недрёманного радиосторожа, насквозь читающего параметры любого заданного ошейника и автоматически управляющего, при необходимости, поведением осуждённого гоя. Давно канули в прошлое стены и колючая проволока. Зону, не хуже господа бога, сторожили шары, чуть-что бьющие нарушителей радиуса через ошейник. А уж непосредственно, руками и ногами, обутыми в сапоги, отличившихся зеков полировали клоны-болваны. Шары, кстати, могли наказать и за эмоциональное отклонение, и за чрезмерную интеллектуальную деятельность. Много за что, казалось, они легко умели делать тайное явным. Всего спектра их умений я не знаю. Батя рассчитывал, что шлак, получивший отсрочку смерти и помещённый в избы, просто вывернется наизнанку из чувства благодарности и отдаст любую, даже внеземную инфу, как песню. Я не разделял этого оптимизма. Отсрочка утилизации попахивала крупной противозаконностью. То есть, крупным наказанием. Батя — холодный игрок, жестокий природный аферист — ничего и никого не боялся. Я откровенно, безо всякого заискивания, восхищался этими его непостижимыми качествами. Батя был родом из высокопоставленного общества, сэром, но он попался на финансовых аферах планетарного масштаба — охамел и грабил своих. Аристократы власть предержащие его простили, но всё-таки показательно посадили на ошейник. Процесс был публичным и громким. Сейчас уже всё, конечно, забылось. Но тогда гои плотоядно выли и заходились в овациях, прославляя мудрое своё правительство. Батю просто сдали. Клановая показательная порка состоялась. Сдали своего, как карту, но — не бросили. Что ж, урок получился что надо! Сэр, даже будучи зеком, получил полную возможность свободно управлять счётом и вольно распоряжаться своим состоянием. Гои повыли-повыли, да и утёрлись, в очередной раз убедившись в самом грустном: Тварь не обнулила годы крупномасштабного шарлатана, а клан сэров по-прежнему сотрудничает со своим представителем. Осуждённый Батя быстро сообразил что к чему. Тогда-то он мигом и купил для своей отсидки этот остров вместе с его огненными потрохами и стал здесь отцом-хозяином всему. Бизнес, основанный на колоссальной потребности общества в экологичной утилизации «лишних», мгновенно набрал обороты. Батя заделался Героем. Правда, не способным (пожизненный статус-ограничение) покинуть свою дымящуюся территорию, расположенную посреди безбрежного океана. Но это лишь добавляло ему в глазах благодарной мировой общественности романтического флёра. Это вкратце пока про Батю.

Теперь про себя. С отсрочено «вышкой». Я тоже был приговорён и доставлен на этот остров «для решения на месте», однако срок моей первой бесплатной жизни должен был вот-вот закончиться, как я уже говорил. Ни купить новый дополнительный срок, ни заработать его в зоне я и не помышлял. Сзади подпирал исчерпанный лимит, спереди давил отсроченный приговор. Пьяный Батя случайно нашёл меня в единственном городке «пожизненных», обслуживающем бухту. Я сидел на скамейке и лил слёзы. Срок жизни заканчивался на днях, так что я уже вполне не мистически чувствовал, как ближайший шар меня щупает, покалывая каждый отдельный нерв и каждую клеточку жутким страхом. Ошейник на шее горел, как раскалённый. Батя стоял напротив скамейки в позе штурмовика и держал в руках нацеленный на меня пульт, с помощью какого читают ошейник зека дистанционно и полностью объектом управляют. Я, конечно, слышал, что такие пульты существуют и активно применяются в экспериментально-пыточных зонах, но воочию видеть подобных игрушек ещё не приходилось. Заплетающимся языком Батя сообщил мне, что давно искал шлак, умеющий профессионально обслуживать сложные серваки, к тому же, шлак молод и обладает весьма большим жизненным потенциалом. Всё это мой угодливый ошейник немедленно выдал на экран его пульта. И Батя предложил сделку: он завтра же дает мне ещё десять лет. Нелегально. Но за это придётся заплатить. Чем и как — не сказал. Но я догадался: стать его неофициальным рабом. Я согласился. На следующий день меня привезли к дыре и перепрограммировали ошейник на минимальный радиус. Девочки, бары, драки и выпивка — всё покрылось океанской дымкой, отдалилось к горизонту и стало вдруг недосягаемым. Но за девять минувших лет я привык к своему положению. Не стал, конечно, умнее. Но, благодаря своей сообразительности и чутью, всё ещё живой и мне это нравится. Особенно на фоне гарантированных будней, проведенных на мягком топчане, уютно расположенном в подземелье возле сервака. К чему, казалось бы, так привык. М-да… Вот почему я искренне боялся, что хозяина-авантюриста Тварь накажет за его новую инициативу, за создание дурацкой деревни и несанкционированно длительную задержку в движении шлака. Статус-кво не бывает надёжным сам по себе, он обязательно от кого-нибудь да зависит. Это плохо. Тварь любого могла наказать столь же легко, сколь и наградить. Как об этом скажешь зарвавшемуся хозяину? Никак. Сам вперёд нарвёшься. Клоны-охранники, обслуживающие дыру, тоже не умели говорить, у самых дешёвых моделей даже рта не было. Вот и я тоже молчал. Но клоны не думали в принципе, не умели, им просто нечем было это делать, а меня, словно ржавчина, грызли ядовитые мысли: мол, добром непонятная хозяйская затея не кончится. И что тогда? Воистину — ничего. Не будет Бати — не видать и мне ещё одного срока жизни. Ох и крепко же я затосковал. Даже сервак моё горе почуял, сбоил пару раз ни с того, ни с сего. А я стал вдруг философски, скорбно, с новым мучительным наслаждением наблюдать наверху, из окна управы, как тысячи людей ежемесячно исключительно молча уходят в огромную черную дыру в горе, куда-то вниз, под землю. Смотрел и смотрел. Словно хотелось разгадать какой-то, представший в откровенности, молчаливый символ, огромную важную тайну, которой обладали все те, кто нёс свою личную тишину к тишине вечной, без излишней суеты, в последний раз. Куда? Зачем? Увы. Молчащие не возвращались. Земля иногда дрожала. Вулкан, как и положено вулкану, иногда пускал дымок. Но дым поднимался высоко вверх, так что отвратительная вонь опускалась вниз и достигала равнинных мест весьма редко. В безветренные тихие дни в отдалении можно было слышать грохот горнорудных транспортёров, выбрасывающих из недр горы скальный отвал прямо в океан. Хозяин объяснял гостям с материка и проверочным комиссиям, что так он наращивает сушу для расширения производства. На перспективу. С чем любая комиссия, щедро и гостеприимно умащенная со всех сторон, охотно соглашалась.

 

 

        (Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «частное повествование, письмо к другу»).

 

        В моей жизни произошли два грандиозных события! Первое, Батя доверил мне пульт и научил им пользоваться. Второе, я никогда в жизни не читал досье гоев. Сам чуть с ума не спятил, когда почувствовал себя всевидящим и всемогущим. Мне предстояло «пасти» и «доить» девятерых полудурков, что натолкали, отобрав из свежего шлака, в деревню. Избы их расположены правильным замкнутым кругом, который образует внутренний общий двор — площадку для гипотетического общения идиотов. Посреди двора на мачте расположен шар-сторожевик.

 

 

        Вот они, голубочки мои!

 

        Изба №1.

        Уан. Натуральнорождённый. Идентификационный номер JJ-9832404329519. Противозаконная кличка — Уан. Израильтянин, особо опасный рецидивист, обладает врождёнными способностями к гипнозу и искусству внушения, граждански невменяем, срок личного физического существования неоднократно определялся международными судами как полное обнуление. Однако приговор ни разу не был исполнен. При невыясненных обстоятельствах JJ-9832404329519 многократно совершал дерзкие побеги из-под стражи. Криминальная биография протоколируется с четырёхлетнего возраста. Психически нездоров (шизофрения). В последнее время позиционировал себя как носитель абстрактной «новой вести», якобы позволяющей человеку свободно существовать вне информационного поля цивилизации. Склонил в свою т. н. «веру» несколько сот тысяч человек (все преступники выявлены и казнены). Путём гипнотического вымогательства и путём подложных дарственных актов похищал у склонённых им к «вере» граждан ресурсы реальной жизни в свою пользу. Ориентировочно имеет непрерывный возраст личного существования свыше 250-ти лет. Публично представляет себя как шоу-феномен, умеющий превращать воду в кровь, передвигаться по воздуху без помощи технических средств и предугадывать будущее. Интеллектуально опасен. Профессионально красноречив. Легко идёт на контакт. В реакциях неадекватен. По собственному утверждению — «воин духа», нападающий первым на т. н. «зло», под которым преступный фигурант подразумевает весь имеющийся спектр общественной законопослушности и все технические достижения. Во время торжественного проведения массового религиозного собрания поразил верховного жреца, извлекающего благодатный огонь, молнией (не доказано). Полностью отрицает власть и значение объединённой религии, которую именует «проклятием» и «массовой слепотой». Предположительно имеет нескольких способных манипуляторов-учеников, именующих себя, подобно своему преступному наставнику, «неутомимыми борцами» (не выявлены, ведётся активный поиск). Цель преступных действий — воспитание на земле новой расы неуправляемых извне, трудно поддающихся прямому выявлению т.н. «детей Света». JJ-9832404329519 имеет также характерные особенности в манере общения. Постоянно применяет сбивающий с толку приём — изображает глупца, может многократно переспрашивать одно и то же. (Отпечатки мыслеграмм и эмоциональной комбинаторики осуждённого прилагаются).

        Состав последнего преступления: создание и несанкционированное внедрение программы для написания молитвы-убийцы клонов, незаконное сотрудничество с т.н. «физическими демонами» (полтергейстом, психокинезом, голосами, а также визуальными феноменами оптического и радиодиапазонов, проч.), дискредитация оплачиваемых патриотических святынь. Мера наказания – высшая.

 

        Остальные ориентировки были не лучше. Для своей деревни Батя собрал настоящий гадюшник из колдунов и шарлатанов. Ни один из них ни разу не пахал с нормальными мозгляками на ферме, не жил, как все. Большинство, кстати, рождены натуральными женщинами. Что-то нехорошо мне стало от всего этого. Я накрепко пристегнул пульт к левой руке, немного потренировался, целясь им то в одну, то в другую стороны, унял внутреннее своё раздражение, выругался шёпотом и — пошёл знакомиться с уродами лично. Никуда не денешься. Так приказал Батя.

 

 

        Шар держал всех голубков парализованными. В этом состоянии они мало что могли делать. Только принимать пищу и садиться на биопарашу. Первые дни спали на каменном полу, как скоты. Потом клоны натаскали к ним в избы камыш, нарезанный на соседнем болотце. Мозги голубкам шар отшибал напрочь. На внутренний двор никто из них не выходил. Сторожевику было безразлично, откуда считывать данные ошейников, а обладателям этих ошейников была теперь безразлична сама жизнь. Так, по крайней мере, казалось со стороны.

        Я начал с Уана.

        Вошёл. Нацелился. Разблокировал мозг.

        Честно говоря, меня слегка мандражило при взгляде на породистого седовласого мамонта с выразительными карими глазами. А вдруг накинется? А вдруг я не успею включить блокировку? Изба очень тесная, не сильно-то и развернёшься, контакт очень близкий…

        — У большинства людей глаза сделаны из репьёв, поэтому руки их тянутся до всего, к чему эти репьи цепляются, — это было первое, что он произнёс, придя в сознание. Спойно так произнёс, даже ласково. И при этом глядел на меня словно любящий отец на ненаглядное дитятко.

        Башка у меня немедленно куда-то поплыла от его слов и его облизывающего, как у педиков, взгляда. Я в панике нажал блокировку. Старик кувырнулся, треснувшись головой об камни на полу. Вытекло немного крови. Я испугался, что нечаянно зашиб урода и Батя за это явно не похвалит. От испуга, наверное, нажал «разблокировать». Старик, как ни в чём ни бывало, кряхтя, поднялся, мирно уселся поверх охапки шуршащего камыша, долго и с удовольствием чесал кожу под ошейником, потом сладко зевнул:

        — А ты красивый, гой!

        — Прокуратор. Моё погоняло — Прокуратор, — меня вдруг стала раздражать его спокойная манера. — Прокуратор! Понял? Понял, я тебя, урод, спрашиваю? — для убедительности я придавил рычажок болевого воздействия. Мамонт поморщился, но продолжал смотреть на меня как-то по-особенному, светло. Словно у него в глазах были лампочки.

        — Что? Троих неразлучных разлучили в тебе, сын мой! Тело твоё молодо и прекрасно, поэтому оно любит жить. Мысли твои мечтают о крыльях. Душа твоя неугасима и знает об этом. Но троих разлучили! Поэтому в самом себе для каждого из троих неразлучных ты сам — тюрьма и тюремщик.

        — Что ты мелешь, старый?

        — Что? Тюрьма всегда в нас самих, а не вокруг нас!

        Втихаря я подумал, что, когда вернусь к серваку, надо будет сравнить с имеющимися матрицами мыслеграммы полудурка, после чего сравнить полученный результат с тем, что он тут городит вслух. Симулянтов и ловких хитрецов эта процедура выводит на раз!

        — Про боженьку будешь впаривать идиотам, вроде тебя. Ха-ха! Впрочем, уже не будешь… — я нажал «остановку дыхания» как раз в тот момент, когда старик вновь решил открыть рот. Он заткнулся, так и не начав.

        Я мстительно ждал, когда рожа у него посинеет. Уан смиренно восседал на куче камыша, положив руки на колени. Не шевелился и не говорил. И не дышал. Минуты через три-четыре я его отпустил. Дед как ни в чём не бывало тряхнул бородищей, внутри которой обозначился туннель рта, и из этого туннеля безо всякой одышки вновь полилась маловразумительная белиберда. Даже я понимал, что такую инфу никому не продашь. С этими пророками Батя явно промахнулся. То ли дело ребята с ферм! Кольнёш такого в вену, прижмёшь психику получше, дашь болевой разряд — готово! Тут тебе и технологии гибкого стекла, тут тебе и новый принцип движения, и методы программирования толпы… Что хочешь! Как в лес по грибы сходить. Даже в самом неурожайном месте хоть что-нибудь да найдёшь. А тут…

        — Гой, подойди ко мне ближе!

        — Прокуратор!

        — Гой, не бойся. Дай мне свою руку. Что?

        Странно, что я исполнил его просьбу. Подошёл и дал. Правую, свободную от пульта. Непростительная, конечно, была легкомысленность с моей стороны! Но я подошёл и дал. Левую, с притороченным к ней пультом, отвёл за спину. Нажимать на кнопки-рычажки стало нечем. Чуть-чего, надежда только на сторожевика во дворе. В любом случает, агрессию полудурка (не мою, ха-ха!) он заблокирует автоматически.

        — Гой! Ничего не бойся! Только опыт известного не даёт нам шагнуть в иное. Ничего не бойся! — Я невольно улыбнулся: урод как бы жалел и утешал меня. — Не бойся, гой! Закрой глаза и следуй за мной путём слов. У слепого замысла и вера слепая! А твой собственный помысел, гой, рождён и воспитан внутри чужака. Потому-то и нет в тебе веры. Но…

        Я резко отдёрнул руку. Он не стал её удерживать. Всё так же спокойно сидел и доброжелательно улыбался, окутывая меня своим взглядом, как младенца мягкими пелёнами. Возникло ощущение лёгкого опьянения. Хотелось развернуться и убежать. Напоследок поставив болевой рычажок пульта на максимум. Но я был на работе. Приходилось терпеть и продвигаться вслепую. Неизвестно куда. Неизвестно зачем. Я начинал злиться всё больше: не будет реальных результатов — не будет привычных поблажек от Бати. Чёрт! Повезло же мне на сей раз с малахольными!

        — Какой ещё замысел?

        — Что? Сын мой! Всякий твой помысел оказывается внутри чьёго-то замысла.

        — Ты говоришь о масштабах?

        — Что? Да. Разумные бездуховны, когда разум свой ставят раньше духовного. Малые схватили большое и верят, что пленили его. В то время как большое просто терпит их, любя, словно тигрица, терпящая своих играющих котят. А тот бог, которому поклоняются люди, он — выдумка. Он — огромная выдумка — ставший заложником тех, кто его захватил. Он говорит только то, что ему диктуют ничтожные. Гой! Я верну тебе настоящего…

        — Как это? — вырвалось у меня реплика через кривую усмешку. Полудурок к месту и не к месту произносил своё «что», словно через этот безотносительный, брошенный в пустоту, просто так, вопросец желал оттянуть момент перехода от своей непрерывной внутренней блажи к здешней реальности.

        — Что… Что? Я освобожу и тебя, и Его от толпы!

        Стало совсем тоскливо. С настоящими сумасшедшими я имел дело впервые. И ведь не отвертеться. Батя скорее меня в дыру сошлёт, чем откажется от своих идиотских экспериментов. Всему виной — скука. Она и в гражданской-то жизни велика, а на зоне от неё просто спасу нет. Вот и бесится всяк на свой лад.

        Дед словно прочитал мои мысли:

        — Гой! Внутренний Бог должен быть больше и сильнее внешнего. Только один из них настоящий!

        — Какая к чёрту разница, в зоне-то?!

        — Весь твой мир — сплошная зона, гой. И на земле, и около земли. И в памяти, и во времени. Что?

        Надоело! Я отошёл к противоположной стене и нацелился на белобородого пультом. Но не стал нажимать болевой шок сразу, выжидал, когда он запросит о пощаде. Дед сидел и улыбался. Что-то было не так, как всегда.

        — Что? Не бойся, гой! Подойди ко мне. Ты знаешь только один мир. Я покажу тебе много миров. Дай руку…

        Последнее, что я запомнил после того, как дал ему руку во второй раз, так это нестерпимый зуд под своим собственным ошейником. Потом неожиданно начались весьма приятные видения. Намного лучше обязательных развлекательных передач и даже лучше, чем виртуальный секс. Я уж не говорю про совершенно недоступную для меня наркоту! Знаете, я слышал про то, что на закрытых физических носителях за бешеные деньги распространяется виртуальная наркота. Вполне может быть. Даже наверняка должно такое быть. Самые большие бабки люди выкатывают исключительно за иллюзии. Старый перец запросто закинул меня именно туда, в мир э-эээ… нечеловеческих таких штучек. Запросто! И бесплатно.

        Полный улёт! Без хорошего сервака и хорошего слухача нипочём не опишешь.

 

        (Нижеследующий текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «духовная речь», «молитва»).

 

        Быть, или не быть? Я, или не я?…

        Если мной обладает желание, если разум мой сам наблюдает себя, и язык обсуждает лишь то, что во рту, — разве я человек?!

        Если путь мой похож на дорогу, что вся под ногами, если грёзы пусты в час наполненных рук, если сердце на сердце войною идёт, — разве я человек?!

        Если правило права превыше, если ложь перед ложью о правде кричит, если выдох мой вдоха сильнее, — разве я человек?!

        Если нет глубины там, где лишь полотно, или власть полотна, там, где есть глубина, или суть подменяется знаком, — разве я человек?!

        Если щедрость не может быть щедрой, если воля и власть подчинились упадку, если слава стерпела бесславие, — разве я человек?!

        Разве может прямое сломаться, разве ножны и сабля не вместе, разве голос и слух не друзья? Если я — человек!

        Разве высший для низшего враг, разве низший для низшего друг, разве мёртвый для мёртвого жив? Если я — человек!

        Разве птица живёт под водой, разве рыба живёт в небесах, разве врозь человек с человеком? Если я — человек!

        Речь влюблённых легка и прекрасна, взгляд подобен питательной тверди, всякий шаг окрыляет надежду. Это я, человек!

        Музыка в музыке музой души прибывает, благодарным пришедший, уйдёт благодатный. Это я, человек!

        Руки молятся именем плоти, разум — кость, что связует иное, как огонь от огня — так душа от души. Это я, человек!

        И велик! И прекрасен! И свят!

 

 

        (Нижеследующий текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «фантастическая реальность»).

 

        Алмазный мир простирался до самого горизонта. Все здесь было соткано из света, да такого плотного, что, пожалуй, можно резать сувенирку на токарном или фрезерном…

        — Резать ничего нельзя! — голос раздавался внутри черепа, где-то в районе лба, под костью. Вокруг не было никого и ничего, кроме ослепительной белизны и её причудливых геометрий. Голос настойчиво повторил. — Резать ничего нельзя! Да и не получится у тебя… Сам вперёд двенадцать раз разрежешься.

        — Почему двенадцать? — спросил я глупо у неведомо кого.

        — Этот мир имеет двенадцать устойчивых состояний. И тем не менее, тем не менее…

        — Что «тем не менее»?

        — Пойдём! Если найдёшь, сможешь здесь остаться.

        — Найду! — в запальчивости мне не откажешь, хотя я понятия не имел, что предстояло искать. Просто чутьё подсказывало: купаться в алмазах — удача редчайшая для таких, как я. Характер задиры лишь подгонял.

        — Ищи!

        Я с недоумением осмотрелся. В пространстве, под ногами, над головой и вокруг — всюду плавала невесомая алмазная крошка, ещё не сложившаяся ни в какую фигуру. Глаза нестерпимо мучила резь. Сияло и слепило, как от электросварки в упор, ну, как если бы электросваркой занимался сам Господь Бог. Причём, у меня же на переносице.

        Голос сжалился и решил малость подсказать.

        — Это семена. Ищи сросшиеся. Найдёшь — твоё счастье.

        Сколько-то времени я старательно щурился, ища среди мельтешащих сверкающих пылинок две сросшиеся. Таких не было. Или зрение подводило.

        — Сросшихся семян не бывает! — вдруг выпалил я, словно только что совершил величайшее открытие.

        Голос хмыкнул.

        — Ладно, считай, что на обратный билет ты заработал сам.

        — Что?! — мне показалось, что я отыграл свои деньги у шулера.

        — А то! Напутствие слушать будешь? Рекомендую. Дома пригодится.

        — Длинное? — напутствий в своей жизни я уже наслушался до рвоты.

        — Нет, для тебя не очень. Для местных было бы куда длиннее, но они не нуждаются в наставнике. Двенадцатиполые существа! Представляешь, сколько комбинаций и сочетаний есть для получения деток? А ведь ничего, живут. В абсолютном равновесии!

        — Грузи, зануда!

        — Следи за семенами. Не понял ещё ничего? Дурак! Начала и конца жизни в сросшемся состоянии не бывает. Потому что семена. Так задумано для удобства. Вход и выход — только поодиночке. Что для для твоей вселенной-«двушки», что для этих… Кстати, именно через семя ты можешь скакать из мира в мир. Опять не понимаешь? Тупица! Посмотри на лес. Это — лес здешней жизни. Тьфу! Башку сломаешь, пока сообразишь, как они тут все переплетны друг с другом. И корнями, и стволами, и кронами, и… В твоём языке нет этих понятий. Ладно, для тебя и корней хватит.

        — Не выделывайся, умник. Я понял: условие начала и конца — одиночество. Это и есть универсальный Абсолют.

        — Ишь!

        — Я возьму с собой один камушек, можно?

        — Наставление слушай, дурак! Толпа не приводит к семени.

        Голос заткнулся. Я, действительно, почувствовал себя одураченным.

        — Всё, что ли?

        — Да, всё.

        Пока я кувыркался, сваливаясь из двенадцатимерного в свой, привычный «да-нет», «верх-низ», «хорошо-плохо», кувыркались и постепенно укорачивающиеся мысли в моей голове. Голос, как эхо, сорил вдогонку несвязными обрывками: «В мире нет нелюбви! Весь мир — любовь! Одна сплошная любовь! Любовь исчезает в расколотом… Любовь — готовность, а не выбор… Твои иллюзии затвердели в единственном выборе… Семя может погибнуть! Дурак, дурак…»

 

 

        (Нижеследующий текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «красота и любовь»).

 

        Я обнажил свою душу. Она встречно обнажила тело.

        Её высшие глаза наблюдали мою высшую готовность.

        Моё земное зрение обвило её красоту взглядом и стало притягивать к себе.

        Мы слились, войдя друг в друга.

        Космос оказался огромной тёмной бумагой, бесконечной и непрорываемой.

        Белым по чёрному мы написали время.

        Чёрным по белому мы поставили точку. Жизнь.

        Космос оказался огромной тёмной бумагой, бесконечной и непрорываемой.

        Дети прорвали нас и пришли.

        Дети пришли, чтобы прорвать чёрный лист.

        Космос оказался огромной тёмной бумагой, бесконечной и непрорываемой.

        Мы любим друг друга вечно.

        Мы приходим жизнь-в жизнь

        Мы уходим смерть-в смерть.

 

        Когда я очнулся, то обнаружил себя валяющимся на полу. Пульт был при мне. Я вскочил и нажал «полный паралич». Проклятый старик погас. Руки мои, судорожно скрученные в суставах, ныли и дрожали. Я поплёлся к себе в подземелье, к серваку, диктовать бред и сравнивать… Что с чем? Не знаю. Первая встреча с уродом, надо полагать, только ягодки. Главная заваруха впереди — когда оба мы, идиоты, в скан-карцеры ляжем, когда сам Батя на кнопки нажимать станет. Вот уж где повертимся-то напару с придурком! А что будем искать? Не знаю… Никто не знает. Одни идиоты вокруг!

 

        Идиоты! Идиоты! Идиоты!

        Вечером ошейник, как всегда, сам подключился к принудительной развлекательной программе. Внутренний экран послушно стал показывать шлюх всех мастей. Параллельным потоком в сознание исподволь заливали страхи и религиозную отраву. Бухал музыкальный канал. Искусственное электричество умело нащупало в моём теле сексуальные центры и изо-всех сил щекотало их. Что-то не радовала меня сегодня эта потеха. И без того, видать, напсиховался.

 

        … Ночью сервак тихонечко заблеял. Сработала (нелегальная для зоны) малюсенькая и безобидная программа слежения светских новостей, через которую я многие годы (просто из интереса) следил за Батей. Хотя… Весь мир только и делал, что следил за светскими сплетнями и кошмарами! Заключённым этого не полагалось. Вот я и изворачивался. Секретно добывал общедоступную гражданскую информацию. Проснулся, прочитал. Батя — гад! Я опять кое-что узнал о его слишком длинных руках. Собственно, все, кто читал или слушал, уже знали. У Бати, оказывается, натурально подросла дочь, единственная его наследница. Дочь была незаконной, рождённой без разрешения — раз, и от женщины из касты гоев — два. Полукровка. Сэру сошло. А мамашу девчонки судили и утилизировали тут же «за покушение на чистоту расы». Ребенок стараниями родовитого и влиятельного папаши уцелел. Батя, надо сказать, просто обожал свою незаконную живую игрушку. Посылал ей деньги, нанимал учителей и опекунов, беседовал с малышкой на расстоянии, постоянно звал к себе, внушал далеко идущую мысль об ответственности за его производство и его огромное состояние. Но симпатичная мартышка только фыркала (я, в качестве подручного ремонтника-настройщика, несколько раз был случайным свидетелем, когда он с ней шушукался у зависающей и дёргающейся голограммы). Постепенно девица достигла шестнадцатилетнего возраста и её должны были стерилизовать, как представителя гоев. Возмущённый папаша шумел на весь мир, потрясал мошной и своими героическими званиями, дёргал всевозможные связи наверху и настаивал, что девочка — наполовину сэр. За скандалом следила светская пресса. Отчего и неожиданная новость сразу попала в первоочередной блок сообщений. Шустрая малышка вдруг крупно погорела на опасной торговле запрещёнными иллюзиями, её посадили на ошейник и доставили очередным этапом сюда, на остров. К папаше. О чём и сообщалось. Думаю, что на все сто этот спектакль Батя сам же и разыграл. Принудил бедняжку, так сказать, и к месту, и к наследству. Не мытьём, так катаньем. Мартышке дали «пожизненно» с правом частного выкупа любого срока жизни для себя «по месту определения». Говорили, что ошейник у неё с четырьмя бриллиантами. Что означает большую власть. И максимальную свободу (в пределах острова, конечно). У Бати ошейник тоже был не простой. Когда высокий ворот его свитера сползал, то на инкрустированном титаново-платиновом ошейнике сэра сверкали и искрились аж шесть крупных бриллиантовых глазков!

 

 

 

СТАРЫЕ СВЯТЫНИ СМЕРТЕЛЬНЫ В НОВОМ ПУТИ.

ОТПУСТИ ИХ С МИРОМ И СТУПАЙ СЕБЕ С БОГОМ!

 

 

        Ура! Получилось! Я очень аккуратно взломал двунаправленный фильтр официального сервака, того, что наверху, в управе, и вышел на Тварь под видом невинного автоматического каталогизатора. Меня давно интересовали дыры в моей биографии, поскольку часть личной памяти была отформатирована судом и теперь представляла собой невозделанное девственное поле интеллектуального гоя. Конечно, на свободе добрые люди из ближайшего Центра инжениринга мечтали бы засеять на освободившееся пространство в моей голове что-нибудь разумное и вечное — ещё одну техническую специальность, например. Не успели. И уже не успеют. Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл — сел на ошейник. Спасибо не кончился.

        Досье моё почему-то начиналось с полуторагодовалого возраста. Ни номера фабрики клонирования, ни данных исходного генетического материала, ни спецификации биологической формовки, ни уровня разрешённой интеллектуализации — ничего. Как с Луны свалился.

 

        …Работать было удобно. Батя пировал в городе по случаю воссоединения семьи. Поэтому я на вполне законных основаниях торчал в его огромном зале-кабинете у раскрытой боковой стены и ковырялся в официальном тюремном серваке. Зек-ремонтник. Что тут особенного? Два идиота-клона за моей спиной контролировали процесс, находясь рядом, но я их не боялся. Ни мозгов, ни транслирующих, ни записывающих устройств болваны не имели. Простейшие дуболомы, реагирующие исключительно на поведение объекта, умеющие, правда, дистанционно сканировать эмоциональный фон. А я был спокоен и бежать никуда не собирался. Поэтому болваны стояли неподвижно, как каменные, и их можно было даже принять за художественные статуи. Я невольно улыбнулся от шаловливой мысли. Один из болванов тут же скосил глаза в мою сторону. Ишь! Я снова нырнул в утробу сервака, прикрывая собой миниатюрный щуп-монитор настройщика от посторонних глаз, на всякий случай. Стукачества со стороны собственного ошейника я тоже не боялся, потому что ещё шесть лет назад научился переводить его хакерскими методами, когда такое требовалось, в спящий режим. Но никогда этим не злоупотреблял. Смерть, знаете ли, обычно находит раньше всего тех, кто жизни слишком сильно радуется.

 

        А вот и мои назначенные родители. Папа и мама. Я их очень хорошо помню. Мама работала в весьма дорогом и престижном клубе интеллектуальной проституткой, вечером украшала высокой беседой застолье какого-нибудь толстосума, а дальнейшее ночное продолжение их совместного общения украшалось лишь выдающимися эротическим стонами. Считалось, что мама моя — гений. Её очень ценили в городе, здоровались почтительно на улицах, а некоторые поклонники даже приносили к нам в дом подарки. Если это была выпивка, то её тут же дружно распивали за большим круглым столом в центральной комнате. Папа произносил замечательные тосты в честь того, что мы, гои, достигли в этой жизни самой высокой для нас вершины. Что мы — интеллигенция. Папа пел в том же клубе песни собственного сочинения. Так мы жили. В розовом возрасте я любил сидеть во время застолья под столом, слушать взрослые разговоры, а когда папа в очередной раз торжественно объявлял, что мы своим трудом «достигли потолка», я, сидящий на полу, между чьих-то ног, послушно поднимал глаза вверх и неизбежно утыкался в унылую изнанку мебели. Мне было непонятно, почему «достигли потолка» — это так хорошо?

 

        Да, да, всё и впрямь было очень хорошо, даже слишком. Но, к сожалению, у меня рано обнаружились математические способности и родители не стали скрывать этого от ежегодной оценочной комиссии. Вскоре послушного деточку сдали в специализированный интернат. Мама и папа плакали, когда мы прощались. Я тоже плакал. Больше мы никогда не виделись.

 

        Гоям запрещено испытывать чувство любви по отношению к себе подобным. Но мне кажется, что именно его мы все скрывали, когда плакали, расставаясь.

 

        Смеяться нельзя. Клоны не похвалят. Однако я еле себя сдерживал. Потому что отыскалось начало моего криминального прошлого. Оно относилось к шести годам моего существования. Оказывается, при помощи обыкновенного лабораторного сервака этот шустрый пацан (я, то есть, ха-ха-ха!) перепрограммировал продувку канализационной систему в обратную сторону. Весь интернат в одночасье был завален дерьмом!

        Ага, дальше… Ну, это я и сам помню. Исполнилось семь лет. Первая инкарнация. Торжественное построение. По очереди мы, несколько дозревших семилеток, срывающимися звонкими голосами, выйдя перед строем, даём клятву. «Верой и правдой до конца дней своих служить касте аристократов. Клянусь! Гордиться лишь тем, кто я есть. Клянусь! Беспрекословно подчиняться любому сэру. Клянусь! Никогда не иметь преступных намерений. Клянусь! Верить в любую программу, данную мне свыше. Клянусь! Да будет так! Клянусь! Клянусь! Клянусь!» Ну, надо же! Помню до сих пор назубок. Крепко вдолбили. Просто обряд обрезания какой-то: собственные мозги — вжжжик! собственную душонку — вжжжик! Не зря я их в дерьме искупал.

        Бейджик новоинкарнированному прикрепили со словами: «Береги его! Он дороже всей твоей жизни!» Мальчик я оказался, хоть и хулиганистый, но чувствительный. От таких необыкновенных слов коленки вдруг сами подкосились и я упал в обморок прямо на линейке, перед всеми. Сквозь какой-то неясный гул слышал, как ребятня смеялась, а директор на них орал. Очнулся уже в изоляторе. Первая реакция — ужас, дикий страх. Серце отчаянно ёкнуло: бейджик?! Но он оказался на месте, прикрепленный к пижаме. Я снял его и стал рассматривать, уже чувствуя себя вполне уверенно. Вот он, мой пропуск в большую жизнь! Собственный! Такой же, как у всех взрослых! Синий столбик личного жизненного потенциала — под завязку! Годы жизни — ещё завались! По крайней мере, тогда казалось именно так. Официальная власть каждому новорождённому гражданскому гою дарила от щедрот своих начальные двадцать бесплатных лет жизни. Потом предстояло вертеться: зарабатывать, выслуживаться, покупать или воровать свои дальнейшие годы. Задумано неплохо. Слабые в этой системе исчезали сами по себе. Ах, бейджик! В поле накапливаемых нестираемых провинностей уже горели две малюсенькие, но очень яркие красные точки. Ранки от введённых под кожу двух пожизненных чипов — около сердца и на голове — зажили очень быстро.

        Второй раз долдонили ту же самую клятву уже на выпуске из интерната, в четырнадцатилетнем возрасте. Было скучно и противно. Пришли несколько сэров. Раздали подарки. Мне достался универсальный планшет-ключ, вещь, в общем-то, полезная, если её слегка переделать. Чем я и занялся в тот же день. К этому моменту красных предательских кровяных точек на моём персональном «ябеднике» насчитывалось уже одиннадцать штук.

 

        Тварь распределила меня обслуживать центральный городской шар, стоящий на консервации. Собственно, в зону шары-сторожевики попали позже, из гражданской жизни. Первоначально, в незапямятные времена, электронные излучатели на башнях применялись военными для организованного подавления бунта гоев. Когда-то, давно, гои ещё умели бунтовать. Однако Тварь, когда практически всё управление планетой передали ей, мигом навела порядок. Ходили и ходят, конечно, до сих пор кое-какие слухи насчёт того, что и Тварь, и даже сами сэры, и вся их высшая аристократия — они тоже подчиняются тайному замыслу превосходящей их воли. Некой немногочисленной группе Властелинов, которая тысячи лет, из поколения в поколение, стремилась к полной власти над миром. И вот — получилось. Почти получилось. Земной шар, околоземный космос, ближайшие мало-мальски пригодные для технического освоения планетки, ноосферные феномены, информационное некрополе, контакт с микромиром… — скопом жизнь и смерть всего этого шевелящегося балагана, оказывается, всё это — чья-то частная собственность. Богов во плоти. Может, сказки, а, может, и нет. Но чую я, чую, мало им, идиотам, этого! Их теперь вся вселенная интересует. Вдоль и поперёк. Соседние миры заграбастать хотят.

 

        На городской вышке я продержался довольно долго. До известного конца, собственно. Работёнка была не пыльная. Из обслуживающего персонала — я один. Если не считать взвод безротых клонов на входе в помещение. Ячейка персонального ночлега находилась тоже рядом, на соседней улице. Так что, каждый день я совершал небольшую пешую прогулку туда и обратно. Иногда оставался ночевать на вышке, поскольку втихаря приспособил её полуспящий сервак для несанкционированного информационного сёрфинга. Переделанным планшет-ключом я открывал замки закрытых стоек и заставлял светиться опечатанные секретные голограммы. Сколько же я тогда чудес разузнал! Сэры, оказывается, пользовались тайными инструкциями не только по воспитанию гоев, но были строги и циничны даже внутри своей, весьма, кстати, расслоённой, касты. НЛО оказались не выдумкой, а технократическими спонтанными проявлениями неизвестного происхождения, абсолютно внеморальными и бесчеловечными образованиями, которые интересовались не людьми (эти двуногие слишком хорошо о себе воображали), а энергетикой и техникой, стремящейся к самосознанию. Тварь иногда могла обмениваться с капризными призраками пакетами мыслеграмм. Но языковой обмен был ещё очень слабым и неустойчивым. Призраки в небе мыслили формой и цветом энергии (именно в такой формулировке сообщалось). Новых технологий «треугольники», «шляпы» и «гантели» вниз не спускали, поэтому данное направление не особо разрабатывалось. Ещё я прочитал про массовые социоспектакли, с применением ядерных взрывов или континентальным модулированным облучением, задающим нужную национальную эмоцию-доминанту. Сёрфинг был что надо! Я рассматривал секретные модуль-матрицы, при помощи которых очень элегантно кодировались на многоходовую долголетнюю программу ведущие политики мира. Какой-то непостижимый суперпаук плёл эту сложнейшую сеть многие тысячи лет! Очень интересно было рассматривать варианты схем будущего. Кто-то ведь выбирал эти варианты, чёрт побери! И кто-то их создавал для тех, кто выбирает! Так увлечённо и так много я ещё никогда не думал… При помощи так называемых «демонов» засекреченные ноосферные контактёры вытягивали технологические сведения из опыта предыдущих земных цивилизаций. Например, практически стопроцентное попадание «в десятку» подсказали умудрённые невидимки — при трансформации и создании заданных качеств для генетического материала. Те же контактёры сообщали, что в энерго-информационной реальности земля похожа на «яйцо в яйце». Одно побольше, другое поменьше. Между первым и вторым есть физически объёмный зазор — небо. На меньшем, внутреннем яйце, живём мы, генетические… Под ногами у нас плодородная почва, на которой растут огурчики. То есть, органика — бессчётная сумма перегнивших трупов предыдущей жизни. А вот невидимый «гумус» сверху — второе яйцо, — это трупы предыдущих знаний и, конечно, множество всяких демонов-червячков, обитающих почти вечно в этой информационной плодородности. Какое-то время учёные и военные балдели, засунув во взломанный Сезам свои загребущие руки. Однако радость была недолгой. Демоны любили подшучивать. Но это ещё не главный облом. Главный — в том, что новизны в ноосфере не оказалось. Так же, как и под ногами. Так же, как и на земле, и даже внутри самой Твари... Яйцо в яйце оказалась структурой самозамкнутой и конечной. Ну, как если бы цыплёнок внутри своей скорлупы созрел, подрос, обрёл сознание, философски взвыл от одиночества, придумал технику и всё решал бы вопрос: верить ему в иные миры, или не верить? — а проклюнуться, сломать свой домик, так бы и не решился, так бы и не смог. Потому что инстинкты от наличия сознания увяли, а приобретённые рефлексы оказались бесполезными и недееспособными по отношению к бесконечному космосу. Так и протухала птичка заживо. Цып-цып-цып! Похоже, властелины истерично и спешно искали выход из энтропийного тупика. Не скажу точно, но явственное ощущение чьёго-то нервного поиска иногда возникало. Кто-то явно хотел «пробить скорлупу» и добраться до чего-то, действительно нового…

 

        Ага… Вот это тоже было стёрто из моей памяти! Так-так. Вижу! Хм-м… Оказывается, совсем недавно Тварь добралась до управления колониями строго режима и тематическими автономиями. Надо же! А я думал, что уже лет сто-двести… Значит, полно ещё дыр в подсистеме. Хорошо! Ой, не могу! Тварь для начала пересажала на ошейники весь обслуживающий персонал тюрем и автономий. Всё-таки есть справедливость на белом свете! Приятно сознавать! Видать, заслужили, кабаны. Ух ты! Восемьдесят три миллиона пеницитарных чиновников отправила в утилизатор без права апелляции! Круто! (Я осторожно оглянулся. Клоны стояли, как влитые).

 

        Через полтора года, по достижению двадцатилетия, мне, как исправно работающему на пользу общества члену, автоматически (если, конечно, не превышен лимит нарушений) должен был продлиться жизненный срок. На пять последующих лет. Для этого около работающей части населения существовали специальные учётно-накопительные фонды. Я как бы отчислял заранее себе на жизнь, а потом как бы покупал её. За деньги, получается. Но я их не видел и не увижу, даже если очень захочу. Очередное будущее было не за горами. Я даже начал заранее учить «Устав патриота». Его полагалось знать наизусть, а всевозможных дополнительных клятв и присяг в этой ерундистике было собрано немало. Но без знания «Устава» следующую пятилетку могли и не дать. Инкарнационные экзаменаторы-сэры на этом рубеже обычно немилосердно лютовали, выполняя один из этапов своей «высочайшей миссии» — освобождая планету от перепроизводства населения. Вообще непонятно, для чего интеллектуальным клонам, вроде меня, оставили инстинкт самосохранения и жажду жизни? Все же прекрасно знают: цена жизни есть цена производственных затрат, вплоть до начала самоокупаемости индивида. А производственные затраты при нынешних-то возможностях — пшик! мизер! И цена жизни, получается, тоже «пшик». Эту логику уже никому, наверное, не поломать. А жить почему-то хотелось! И ещё как хотелось! Молодая кровь играла. Я завёл себе девушку-гоя, но она, к сожалению не соответствовала моей интеллектуальной иерархии. Поэтому мы встречались тайно, у неё. Она жила в гетто, в подземных многоэтажках. Мастерили свидание так. Сначала, пользуясь вполне законным ключом, девушка снимала блокировку и залезала в свою персональную спальную ячейку, а когда за ней автомат-учётчик захлопывал люк, я доставал незаметно ключ-планшет и снова открывал вход. Потом тоже залезал внутрь. Статистика регистрировала внутри всё равно одного, хотя на самом деле нас было двое. Пожениться мы не могли. Тварь не допускала контакта между представителями разных иерархий, особенно в среде гоев.

        Кажется, моя подружка страдала от нашего неравенства. Хотя во всех учебниках сообщается, что гои не умеют страдать, потому что изначально счастливы. Но она страдала. Я это шкурой понимал. Однажды, когда мы лежали, как две продолговатые голые рыбки в её продолговатом пенале, она приблизилась к моему уху и взволнованно прошептала текст. Сокровенный, как она сказала. Попросила запомнить слово в слово. Это не трудно. Многие интеллектуальные гои легко запоминают целые массивы информации. Текст был какой-то детский, наивный, но он меня изрядно взволновал, потому что девушка была и хорошенькая, и хорошая. Сами судите: «Гой! Ты — тоже Человек! Но ты унижен и обманут! Идиотская власть породила идиотов. Идиоты породили новых идиотов. Идиоты правят идиотами. Идиоты подчиняются идиотам. Идиоты доверили свою жизнь идиотским машинам. Идиотам внушают сказки об их идиотском прошлом. Идиотам приказано восхвалять своё идиотское настоящее. Идиотов может ждать только идиотское будущее. Гой! Ты — Человек! Убивай идиотов! Никого не бойся! Разрушай идиотскую технику! Не верь идиотской лжи! Твой мозг принадлежит только тебе! Твои собственные чувства сильнее любой мыслеграммы! Гой! Твоя жизнь — это только твоя жизнь! Убивай идиотов и ты спасёшься!» Подружка, выпалив всё это горячим шёпотом мне прямо в ухо, отпрянула в испуге и вся сжалась. Я поцеловал её и она успокоилась.

 

        Бедняжку выдал чип, вшитый под кожу головы. Он был последней модели и имел внутри анализатор эмоций. Девушку мою утилизировали на следующий же день. Едва-едва я удержал собственное эмоциональное равновесие, когда городу сообщили, что выявлен и обезврежен опасный вирус — «чума неповиновения» — спонтанно всплывший из далёкого прошлого и случайно заразивший свыше трех тысяч граждан.

        Поле этого сообщения волны обязательной трансляции стали омывать мозги перепуганных городских гоев образами Героев. Тех законопослушных идиотов с мозгами и без мозгов, которых монстр пропаганды выбрал в качестве своего однодневного знамени.

        До третьей, высшей для гоя, патриотической инкарнации, я, к счастью, не дожил. Взяли. За что? За то самое! Обиженный и возмущённый поведением идиотов, я ввёл текст в свой ключ-планшет. Потом слепил небольшую, но очень хитроумную программку, запрограммировал ключик на задержку сигнала и — подложил «подкидыша» не куда-нибудь, а прямо к узлу релейной магистрали, что не особо-то и охранялась. Идентификационный свой чип я предварительно выдернул из планшетника при помощи хирургического гибкого манипулятора (таким инструментом обзаводится всякий, уважающий себя хакер). Через два часа текст благополучно перекочевал в релейную сеть, обманув Тварь, и разошёлся по нескольким десяткам миллионов индивидуальных и административных адресов на земле и вокруг неё. Зашкалило! Ни один из инфоканалов даже не пикнул по этому поводу. Но я видел, с какой скоростью забегали по городу специализированные клоны-убийцы. Эти гады специально были вооружены огнестрельным оружием, поскольку для театра смерти и страха важен грохот и дым. Психологи сэров рассчитали: гоям смерть не страшна, зато очень страшны грохот и дым. Возможно, поэтому в полицейском городском театре экологичные дезинтеграторы практически не применялись.

        И день прошёл, и два, и третий минул… Я уж думал, что проделка легко сошла мне с рук. Но на четвёртый день какой-то идиот на другой стороне земли с шумом и грохотом взорвал себя и вместе с собой какого-то важного президента. Сэра. Перед смертью камикадзе, орал кое-что: «Гой — человек! Гой — человек!» Ну-ну. Нюхачи вокруг забегали пуще прежнего. Однако меня вычислили не они. Тварь. Взяла по следам через аналитику. Нашла по почерку. Игра есть игра. Ставлю высший балл гадине!

 

        За «особо крупное» и «особо дерзкое» меня не распылили сразу же. Долго держали в следаке. Били. Втыкали провода. Сканировали. Ко мне даже выстроилась целая очередь борзописцев и владельцев инфоканалов, чтобы эксклюзивно показывать «зверя». Потом был, как ни странно, суд. Обычно гоев не судят. Поскольку даже гоевская религия гласит: «Родился — уже виноват!» А тут — суд! Показательный. Честь по чести. С адвокатом и кучей оперативных трансляторов. Мне, конечно, дали «вышку», но с пометкой «резервист». Смертник-резервист! Большая редкость, между прочим. Это когда точно знаешь, что тебе конец, но — не знаешь когда. Возможно, тебя ещё будут использовать. Не очень-то радостно. Уж лучше бы сразу. Бах! И — вечный сон. Меня бы это вполне устроило. Знаете, жить-то ведь, оказывается, очень хочется только тогда, когда не страшно. А когда страшно, то смерть куда лучше жизни… Всеми презираемого резервиста отправили дозревать до своей казни к «пожизненным»; рядом с ними мой статус был никакой. Некто опущенный. Практически мертвец.

 

        Возможно, на острове Бати я оказался тоже не просто так. А благодаря слишком громкому показательному процессу над хакером-диверсантом. В переполненном Дворце судопроизводства я помню восхищённо блестящие глаза моих друганов-хакеров. Спасибо им. Этот блеск, надо сказать, очень поддержал тогда мой пошатнувшийся дух. В своём озорном деле я был далеко не последней спицей в колесе. Чтобы противостоять совершенству, надо, знаете ли, самому быть совершенством. Пусть не скромно. Зато точно. М-да. Судьба. Самому мне хотелось бы верить, что всемогущий Батя просто засёк мой талант и вытащил с того света. Так это, или не так? Спросить не у кого.

 

        Я никогда не раскаивался. Наоборот. В голове стало чище. Правда. Идиоты, живущие в иллюзиях, приговорили меня к реальности, до которой сами они не достают. Близость осознаваемого конца очень оздоравливает. Если, конечно, не делать лишнего шума и грохота. Была б возможность, я бы и дальше призывал убивать идиотов. Вы же знаете, земля просто ломится от них. Мозгов у идиотов нет, не договоришься. Значит, надо культурно убивать. Как сорняк на грядке. Из тюрьмы, с недосягаемого пьедестала смертного (ха-ха! пожизненного!) приговора очень хорошо видно, насколько культура идиотов «заросла» всяческой дрянью: иконами, портретами сэров и высокопоставленных гоев-холуев, голыми задницами, идиотскими лотереями, виртуальными пугалами, несуществующими образами и бесконечными копиями этих несуществующих образов. Мрак! Смешно сказать, однажды мне приснился сон, в котором я держал в руках целый материк и потрясал его, как банку с крупой. Домишки рушились и горели. А громовой голос, исходивший из моей груди, заставлял вибрировать пыльную разруху ещё больше: «Я пришёл, чтобы освободить вас от ига религии! Только вера внутри вас кормит веру вокруг вас! Никогда иначе!» Язык же мой, как раненая кобра, двоился, шипел и кусал само время! Очень смешно. Если учесть, что, как всякий серьёзный хакер, я суеверен.

 

        … Никогда не знаешь, когда Батя вернётся в управу, в свой кабинет. Поэтому официальную работу лучше делать, не торопясь, как можно медленнее, а свои игры через официальный сервер проводить стремительно. Я считывал инфу с тест-монитора сразу в несколько потоков и с предельной скоростью. При этом не забывал следить за своим внутренним эмоциональным состоянием. Должно быть тихо. Иначе клоны заметят, что поплавок дёргается и подсекут. Изображать идиота куда сложнее, чем быть им. Но за девять лет, проведённых «на краю», многому можно научиться.

 

        Жаль только, что срок моей жизни опять заканчивался. А дальнейшей перспективы, кажется, не существовало. Так что… Пусть тренируются в послушании те, кто думает, что жизнь — это непрерывное рождение. В первый миг, или в сто первый год. Идиоты! К этому пристрастию — верить в силу какого-то там «рождения», или того хуже, «возрождения» — и приделана уздечка, за которую подлецы водят и мысли, и желания, и саму человеческую душу! Я-то теперь знаю: жизнь — это непрерывный конец. Бояться, действительно, нечего.

 

        Скука! Все девять лет я очень скучал по своей подружке. Но после контакта с Уаном мучительные образы исчезли из моей памяти, как по волшебству. Сначала показалось, что я вообще перестал понимать, что такое воспоминания? Но нет, полез же вот, дурень, в официальный сервак за своим «ископаемым». Зачем?! Риск есть и немалый. Что мне надоело больше? Жить, или умирать? В подземелье я отлично устроен! Неучтённый зек. Рядом с неучтённым серваком Бати. В моей одиночной подземной камере есть всё, что мне требуется. Отличный топчан прямо под слухачом. В просторной канализационной нише я сделал нехитрую пол-решётку, чтобы вставать, получилось подобие душа, и когда Батя наверху развлекался с девочками в теплом бассейне, или мылся, я тоже мог насладиться тёплой водой — повторно. Комфорт! И чего ради дёргаюсь? Подозреваю, что по документам меня уже давно не существует. Официально я, наверное, погребён в слегка подкипающем вулкане девять лет тому назад. А тот ошейник, который есть, перепрограммирован на позывной какого-нибудь местного идиота. Которого безротые клоны просто убрали. Легенд может быть сколько хочешь. Так что так…

 

        Вообще-то, я чаще всего говорю на сленге, который могут понять только братья-хакеры. Привык. Ничего теперь с этим не поделаешь. Но внизу есть отличный слухач! Почти мой собственный! Максимально настроен на мои личные фонемы и мыслеграммы. Экстремум функции распознавания очень острый. Я специально так сделал. Только под себя. Чтобы ни у кого больше не получалось. Вдруг пригодится, и Батя опять продлит тайному бизнес-помощничку жизнь? Этого слухача я шлифовал очень тщательно, идеально отфильтровал, довёл до ума, нашёл кучу дополнительных литературных опций (о которых Батя, кстати, и не знает). И вот, здрасьте вам, пользуюсь. В принципе, отлично получается. С этой штуковиной на воле я тоже мог бы стать борзописцем.

 

        Но борзописцем мне не стать. Авторство для гоев запрещено. Имена тоже не в ходу. Люди с мозгами, чтобы хоть как-то себя уважать, втихаря дают друг другу клички (по проф. признакам, по сути совместного местонахождения и т.д.). Главное официальное «имя» — бейджик. На котором всё наружу: персональный идентификационный номер, потенциал жизненного биологического ресурса, уровень интеллектальности, штрафные красные точки. Но главное — сумма твоего счёта и столбик твоего общественного статуса! Это — главное! В магазин с нулями на «ябеднике» не зайдёшь, в азартные игры не поиграешь, даже проститутку не снимешь. Вся твоя жизнь выражается в знаках, выдаваемых накопительной системой. А статус! Гою можно только мечтать. Например, если у вас имеется предел — сплошной зелёный столбик, — то вы беспрепятственно и бесплатно можете быть где угодно, даже у королей и министров. Почёт! Уважение! Гарантированная слава! О таких национальных героях день и ночь твердят инфоканалы. Обычно, в старые времена, героями становились богачи-воротилы, сэры, как правило; изредка упоминались выдающиеся гои, их шлюхи, артисты или колонисты-космонавты. А с недавнего времени в героях стали ходить исключительно лишь те, кого назначала на эту роль, Тварь. Она единолично и самодержавно распоряжалась теперь и славой, и бесславием, и казнила, и миловала, и реально платила источникам за уникальную информацию. Иные подвиги вообще отменились. Ходили достоверные слухи, что на соседних континентах уже есть первые счастливчики, фермеры инфы, получившие в одночасье колоссальные суммы. Считалось, что новые герои давали Твари что-то особенное. Рецепт порошка для приобретения четырёхмерного мышления, например. Лица героев скрывались. Количество запрещённых анекдотов, шкодливо блуждающих среди населения, увеличилось.

 

        Ага! Вот и моя свалка. «Евангелие от прокуратора» — накопительный раздел на тайном сервере Бати. Как он сюда попал? Уровень доступа заблокирован шестью дополнительными порогами… Локален… И тем не менее, тем не менее… Тварь не видит. Хорошо. Немедленно почистить связь! Немедленно! Уф-фф! Я вспотел, разволновавшись. Клоны засопели и синхронно сделали по одному шагу в моём направлении. Я не обернулся, но спиной «прозрел» — и увидел, и прочитал их туполобые действия в деталях. Хорошо, что Бати нет рядом. Моя оплошность останется незамеченной и текущая профилактика официальной техники обойдётся на этот раз без воспитательных пыток. Стираю закодированным методом! Ничего, в общем-то, страшного. Бывает, просачивается. Отловить утечку не проблема. Стираю! Раздел большой. Мне было велено при потрошении полудурков-прогрессоров делать подробные приписки к каждому удою: что ел, как сморкался, куда смотрел при этом источник инфы. Фиксировать после скан-карцера даже то, что в моей башке примерещилось просто так, не по делу. Плюс мыслеграммы. Плюс слепки эмоционального фона. Ха-ха! Крупная свалка! Не в один слой. Без меня Батя здесь ничего не сможет сделать! Ничего! Сердце угомонилось. Клоны-сторожевики синхронно сделали шаг назад.

 

 

        Батя лично натаскивал меня, как собаку на дичь; чтобы выжить, я должен был научится «держать след» — грабить открытый внутренний мир идей и образов другого человека. В естественных условиях такой трюк могли проделывать очень немногие: сенситивы-фокусники, воры-самоучки из той же породы, да угрюмые ребята из спецподразделений. Колдуны, короче. Профессиональные сволочи. Кое-какие зачаточные способности у меня оказались. Как сенситив я был тупой, зато универсал. Что для «широкозахватности» выполняемой задачи оказалось весьма кстати. Недостаток моей интуитивной чувствительности с лихвой компенсировали два могучих богатыря — волновое электричество в моём скан-карцере и такое же волновое электричество да наркотический газ (или внутривенная жидкость) в параллельном соседнем скан-карцере источника инфы. Где, как я знал, трупоподобно валялся очередной мой клиент. Иногда сеансы потрошения были чрезвычайно мучительны, особенно затяжные, сроком на сутки и более. Батя не жмотился для своей тюремной фермы, закупал лучшее оборудование, что было доступно на данный момент технического развития. Жадность и конкуренция славно подгоняли его инициативу. Из отходов интеллектуальных ферм он извлекал такие доходы! Шлака было сколько угодно! Он был бесплатен и его здесь незачем было экономить, или жалеть. Из меня, бесконечно благодарного бесправного и преданного гоя, постепенно сформировали ловкую потустороннюю «собаку», способную «запараллеливаться» с внутренним миром другого существа (в основном, аппаратно). Получился вполне сносный захватчик, переносчик и интерпретатор информации. Так вот у Бати завелась своя говорящая собака. Правда, говорить мне было разрешено только перед микрофонами слухача.

 

        При помощи некоторых технических костылей, я могу смотреть в «экраны» фантазий другого человека. Я знаю, что это такое. Ничего хорошего! Представьте себе кучу дерьма и приказ командира: «Искать!» Хоть бы знать, что ищешь! Весь в дерьме оказываешься. Какие-то мерещатся обычно дети, бабы, покойники, сказочные существа, животные, производственные картины, чей-то восторг, или маловразумительный ужас… Тьфу! Каждый человек — помойка. Особенно отвратительны разнообразно одарённые личности. И чего в них только не намешано! Иногда в этой помойке попадаются сокровища. Вот за ними-то мы и охотимся. За выставленную на аукцион идею коллоидного нанораствора (для сращивания вдрызг переломанных костей), совмещённого с уникальной комбинацией частотного воздействия, Батя загрёб столько, что похвалялся, мол, куплю ещё один остров. Сами понимаете, на такой инфе банк можно рвать что надо. Разумеется, никто и не думает, что Батя каждый месяц делает по два-три революционных технических открытия, причём, в самых разных исследовательских областях. Понятно же, что вор. Но общество вполне устраивает то, что есть на рекламном и пропагандистском поле. Поэтому Батя — герой. И все с этим согласны.

 

        За мягкое обращение со шлаком «в духе» неведомые силы, которые я ощущал в скан-карцере очень явственно, обычно «подкармливали» собаку-сборщика, информационную амфибию, ни с чем не сравнимым чувством умиротворения. Словами это не передать! Одно слово: благость! Как будто израсходовал разом весь имеющийся запас, отведенной на твою жизненную долю спермы. И — благость! И уже ничего больше не надо! Мягкое обращение результатов не приносило. Но я сам не мог контролировать, когда стелить мягко, а когда жёстко. Батя частенько мониторил процесс из своего кабинета. И если кривая взаимной ативности выравнивалась, жал на разряд, или увеличивал плотность волнового поля. Многие из-за этого в соседнем скан-карцере протягивали ноги, так и не успевши дойти до дыры на своих двоих. Таких клоны увозили по назначению в обыкновенной тачке. Мог бы много раз протянуть ноги и я, но в скан-карцере для ценной «собаки» предусмотрительно стояли ограничители мощности. Батя, по прошествии нескольких верноподданнических лет, иногда мог побаловать свою шавку на ошейнике поблажками и выпивкой.

 

        В результате блестяще проведённой головоломной комбинации между официальным серваком тюрьмы и его тайным близнецом в подземелье, я доподлинно узнал много интересного об устройстве острова. Как и предполагалось, существали ещё потрошители. Это огорчило, не скажу как, до крайности. Я был не единственный. То есть, всё-таки заменим. Разделы других сборщиков тоже были помечены Батей на художественный манер: «Проклятия святых», «Хроники четвёртого неба», «Купальщики нового ада», «Мама Бога», «Холодная чакра», «Лезвие точки». Мой раздел — «Евангелие от Прокуратора» — назывался, пожалуй, куда проще остальных.

 

        Иногда шлак изо-всех сил старался сам, добровольно выворачивал мозги и нутро. Как бы старался максимально угодить и понравиться своим палачам. Тогда работа шла влёт. Простая прямая перекачка эмоций в скан-карцере мне даже нравилась — ошейник приятно пощипывал нервы, голова пьянела. А вот обязательная последующая словесная «интерпретация» сборщика была противна и трудна. Я ненавидел и ненавижу этот процесс! Хотя привык. Даже к своей ненависти. Она во мне есть, но она меня не заводит.

 

        Карцер! Я нашёл коммуникационные чертежи своего подземного дубль-карцера. Это не так интересно. Хотя… Да уж! Клоака куда хуже, чем избы пророков: тёмная, звукоизолированная комната с парашей и без пищи. Подземный карцер один в один повторял те, что наверху. Из карцера-дубля, «загруженного» под завязку добытой инфой, потрошителя тоже не выпускали иногда очень подолгу. Интерпретация! Ошейник автоматически подсоединялся к только что закачанному свежаком серверу и в темноте порционно начинали настойчиво мерещиться повторяющиеся картины минувшей встречи и звучать голоса, вырисовываться формулы, графики, объёмы. Батя много лет садистски повторял одну и ту же напутственную шутку: «Встреча в Духе, гой!!!» Виртуальный ошейник только что выпотрошенного шлака тоже в этот момент работал. Всё как бы повторялось. Но уже медленнее, с остановками и повторами. С применением мучительных волновых ударов стимулятора. Потом давалась пауза, в течение которой мне следовало гнать руду — интерпретированные под гипотетические технологии мыслеформы — и одновременно заливать устные комментарии слухачу. Любые. Так я научился говорить много и подолгу. Чётко и не торопясь, чтобы фонетический приёмник успевал оцифровывать речь, чтобы сервак успевал комплексно сравнивать и каталогизировать добытую инфу, раскладывать её на спектры смыслов, чтобы, в конце концов, извлечь из помойки овеществлённый алмаз. Идею. Принцип. Чертёж. Направление поиска. Предупреждения о катастрофах. Много всего. В повторных видениях виртуальные уроды, шлак, часто отвечали совсем иначе, чем при оригинальном сеансе. Тогда я просто повторял их ответ вслух. Слухач тут же хватал. Под запись и расшифровку. Иногда что-нибудь приходилось добавлять от себя. Это разрешалось делать и даже поощрялось. Интерпретация получала свой балл. И если он был выше среднего, то мне, как минимум, светила бутылка дешёвого пойла. Батя как-то спьяну ляпнул, для чего нужны именно спаренные карцеры на первичном этапе извлечения неформализованной информации. Если я все правильно понял, то суть применяемого алгоритма состояла в следующем: наши соединенные ошейники представляли из себя коллективный детектор лжи, перед которым иллюзии не умели врать. Возможно. «В духе нет лжи!» — сказал однажды шлак-доброволец.

 

        Пора было заканчивать. Во внутренностях официального сервака я проковырялся почти весь день. За своей спиной я слышал, как сопят два клона-сторожевика. Напоследок нестерпимо захотелось ещё разок повидать своих назначенных родителей. Я осторожно перенастроил ручной тест-монитор на зафиксированный адрес архивной мыслеформы. И вот, я снова сидел, счастливый, под большим круглым столом, а где-то там, наверху стояли вкусные кушанья, напитки, сладости и цветы, и над всем этим тягостным великолепием прекрасные родные люди произносили прекрасные слова… Я заплакал.

 

        Хорошо, что служебным клонам запрещено бить поторошителей до смерти, или наносить им непоправимые физические увечья.

 

        (Внимание! Текст вне закона! Составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, применяемый стилистический фильтр — «откровения, литературные мемуары», содержит закрытые и запрещенные сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200).

 

 

        Идиоты! Идиоты! Идиоты!

        Печень разваливается, почки поют тонкой пронзительной болью, как сольная скрипка, кашляю с кровью…

 

 

        (Нижеследующий текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, применяемый стилистический фильтр — «поток сознания», содержит закрытые и запрещенные сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200).

 

        …привет чернуху послать подальше не получится слишком поздно пока нет ничего собственного в башке не будет и собственной жизни и главный герой не хакер а главный всегда невидим даже сам в себе действие бездействия неотменимо происходит только то что ничего не происходит в зоне можно найти будущего ничуть не меньше чем на свободе его просто ни у кого нет поэтому все притворяются чтобы умереть в иллюзиях это какой-то заповедник пророков который порожден огромным заповедником идиотов кто кому нужнее информационная физическая автономная изоляция как яблочко от яблони вся от энтропийного апокалиптичного общества и тех кто вырабатывает информацию пустоты уловил идиот и хозяин и прокуратор оба зеки в огромной пустоте которая их презирает и не подпускает к настоящему содержанию даже на порог и это правильно много ли надо сборщику того что есть отходы иного ведь и того что есть с излишеством мозги малы а желания огромны страшно быть необычным грубая сила сильнее высокого разума там где власть грубого безраздельна тюремщик тюремщика кормит беглец беглеца воспевает ах деньги ах страх бесстрашие пища тщеславие или жестокость цивилизацией правит дурацкая тварь условное стало реальным название с сутью вещей перемешано лживо объединенные в стадо ликуют в забвении следуя вечно по кругу системы и суперсистемы возможно по слухам достигшей критической планки порога где внутренних связей хватило для связи с иным но пришедшей к самосознанию лживо к самопознанию вряд ли годится потребители люди увы не хотят и не могут уже опознать притянуть и отдаться постепенным путям новизны информации нет ни из прошлого нет ни из будущих дней и никто не нуждается в скепсисе в критике принципов и в восхождении после упадка хищной твари одной это ведомо лишь но она не имеет души потому и опасна тому кто имеет тварь молчит о живом так как ты оглушён как мертвец бездыханная сволочь хотела бы счётом и хапом достичь беспределья вот и ищет она переход от проклятого мира в святые места потребляет и новое старит в подобии собственом силу знает свою и пределы толкает за край предан преданный а кто падший тот рай видит мордою в грязь утыкаясь управления нет если право над правом глумится сложность верный союзник гипноза и лжи форма форму плодит уверяя что тысячи тысяч от бесплодия тысячи тысяч спасут это ложь недоношенных в небе своем это бедность которую любят не умеющий сердцем сказать не имеет и меньшего слова воедино пусть дух соберет всех достойных его чтобы слитые в луч восставали из пепла поправшие собственный прах деньги будут тому кто споткнулся пусть нагонят накроют его и утопят в песках бытия это новая мода и высший престиж среди обществ отличных от стада…

 

 

        Молодец, слухач! Охереть, до чего складно слепил!

 

ЮЖНОЕ НЕБО ПРОБИТО КРЫЛАТОЮ ЧЁРНОЙ КРИЧАЩЕЙ ШРАПНЕЛЬЮ — ГРАЧАМИ, ЛЕТЯЩИМИ К СЕВЕРУ. ТОЛЬКО ДЕТИ, РОЖДЁННЫЕ В ХОЛОДЕ, СМОГУТ ПОКРЫТЬ РАССТОЯНИЕ К ЮГУ.

 

 

        Самоубийства у гоев считаются поступками доблестными. Правда, они тоже запрещены законом. Гои знают: память в линии самоубийц стирается в трёх коленах профессионального, наследного, героического, накопительного (или любого иного) родства — в трёх предыдущих и трёх последующих коленах со всех гражданских информационных серваков. Знают, и всё равно идут на это. Кончают с собой и подставляют других. Это тоже идиоты.

        Как смогла батина мартышка улизнуть из города в ошейнике и заплыть в океан с целью утонуть — загадка. Её выловила совместная команда пожизненных гоев и клонов-рыбаков-охранников. Девчонка даже не успела нахлебаться, хотя, завидев погоню, честно нырнула и стала старательно захлёбываться. Не получилось. У полукровок, произошедших в результате смешения генетического материала сэров и гоев, необычайно высокий жизненный ресурс. Об этом все знают. Когда мутанты появляются, за ними обязательно следят. Некоторых даже исследуют. Ищут, как всегда, что-то.

 

        Дура! Батя подарил ей город. Ещё соплюха, она вмиг здесь заделалась полноправной хозяйкой и владелицей такой роскоши. Дура. Причём, беспросветная. Эту брыкающуюся и визжащую истеричку привезли в зону. Для её же безопасности — раз. И чтобы не стёрли Батю и все его окружение — два. Хотя я не слышал, чтобы стирали память сэров. Но всё равно. Думаю, достаточно для того, чтобы папаша наотмашь молотил дуру по щекам. До тех пор, пока с ней не случилась падучая. Малышка, худая, как микрофонный держак, рухнула и больше не шевелилась. Вот вам и жизненный потенциал! Дуру перенесли на второй подземный этаж, туда, где располагались редко используемые гостевые убежища и термальные теплообменники. У лифтов, эскалаторов и просто по углам расставили не меньше десятка клонов, круглосуточно включенных на опцию «тревога». От таких не сбежишь! Я понимал, что бриллиантовый ошейник девочки-наследницы запрограммирован как и подобает настоящей принцессе. Она могла свободно гулять по всему острову и его отмелям сколько угодно и когда угодно. Радиус позволял. Дура. Сто раз дура! Перепрограммировать ошейник такого уровня папаша не мог, не та компетенция. Поэтому истеричку сторожили по-старинке.

 

        Она никак не приходила в себя. Лежала на анатомическом диванчике и тихо дышала. От неё все ещё пахло морем. Батя приставил меня в качестве подвернувшейся под руку няньки к этой дуре и приказал снова бить, когда проснётся. А сам, злой, уехал. В город. Тоску заливать, как всегда. Насчёт «бить» я понял правильно — бить нельзя. Сэры почему-то часто применяли язык иносказаний, который был совершенно непонятен роботам или примитивным клонам, так что не следовало понимать его приказ буквально. Скорее, наоборот.

        Я сидел в своей ярко-оранжевой робе подле изголовья и развлекался с тест-монитором, который транслировал в этот момент переживания какого-то древнего героя, оставшегося на Марсе без воздуха… Так и не узнал я, чем его тупая героика кончилась: откинул копыта, или уцелел? Дура как раз очухалась.

        — Ой! Ты кто?

        — Господь Бог. Каяться будешь?

        — Ты гой?

        — Да.

        — Клонированный?

        — Да.

        Такого шустрого поворота я не ожидал. Девчонка мигом разделась и стала стягивать робу с меня. Я растерянно оглянулся на четырёх охранников, стоящих у входа. Они безучастно торчали там, где им было определено торчать. Их интересовал только возможный побег объекта. Руки у девчонки оказались на редкость сильны. Оранжевую робу снизу она просто разорвала, не расстёгивая. Мои собственные инстинкты тоже не заставили себя упрашивать дважды. Понеслось-поехало! Точь-в-точь, как в виртуальном сексе. Только с запахом моря. Вероятно, интеллектуальным гоям специально оставляют очень сильной власть инстинктов и всячески поощряют их эксплуатацию. Заземляют умников. Чтобы не вся энергия шла в голову. Мало ли что гой в свободное от основной работы время может учудить. Призывать к убийству идиотов, например. Пусть уж лучше непрерывно совокупляется. Тем более, что детей у клонированных гоев не бывает в принципе. Генный код заблокирован. А так — всё, как у людей.

        Однако через минуту-другую произошло что-то экстраординарное. Малышка впала в транс и… начала говорить. Сексуальных игр она не прекращала, отчего дыхание спотыкалось и голос не всегда был ровным и разборчивым. Она, полноценно резвясь, несла при этом полную чушь. Глаза её остекленели, а тембр голоса стал какой-то не её собственный, а утробный и басовитый. У меня от страха и неожиданности по спине побежали мурашки. Мне показалось, что я вступил в контакт шестого рода. В соитие с ведьмой. На этот счёт я был достаточно просвещён со стороны фантастов и научно-популярных каналов. Мозг лихорадочно работал. Мурашки носились по спине полчищами. Однако инстинктам страх был не помеха. Клоны стояли не хуже, чем мой… Я чуть не закричал: «Помогите!» — в надежде, что Батя вернулся и пусть лучше меня убьёт, но только бы отнял от этой припадочной. Так я, впервые в своей жизни, испытал на себе и понял, что такое настоящая паника.

        Я не мог её сбросить. Нулевой мой зековский статус обязывал подчиняться любым прихотям всякого, кто превосходил этот ноль хоть на чуть-чуть. А тут — четыре бриллианта! Я смотрел на эти, качающиеся перед моими глазами сверкающие камушки, как зачарованный. Она просто пользовалась мной, как физическим клоном-фалоимитатором. Удачно подвернулся, знаете ли, для снятия стресса. При этом девица что-то непрерывно вещала. Сумасшедшая! Она была настоящая сумасшедшая! Мурашки на спине кованые копыта своих ног сменили на длинные доисторические когти. Не знаю, с какой целью, но, изловчившись, я дотянулся до упавшего на пол тест-пульта и включил линию записи слухача…

 

        — Ищите выход! Ищите выход! Ищите выход! Ищите выход! Ищите выход! Ищите выход! Ищите выход!

 

        Малышка дёргалась очень неестественно. По-прежнему было очень страшно. Страх был каким-то необъяснимым. Зря я эту дуру сравнивал с великолепным, отработанным до мельчайших нюансов, реагирующим на любые клиентские прихоти, виртуальным сексом.

 

        — Хан ду ригэддо! Фанэкти Бахам турро бихо! Гуэж зы явилльо!

 

        Мать честная! Она говорила на каких-то запретных национальных языках, давно определённых законом, как исключительно бранные, оскорбляющие и развращающие единое общество. За такое полагалась уголовка и полностью «засвеченный» красным персональный бейджик. За повторное использование брани — гражданский ошейник. К рецидивистам немедленно применяли «пожизненно», или «высшую». Разрешённым был только один универсальный вербальный носитель. Вполне, кстати, удобный и ёмкий. Только артистам, борзописцам и клоунам разрешалось употреблять в очень ограниченном количестве кое-что из т. н. национальных фонем. И то только с целью высмеивания этого языкового пережитка.

 

        — Как ты себя чувствуешь? Я себя чувствую хорошо! Как ты меня чувствуешь? Я тебя чувствую плохо! Почему ты меня не чувствуешь? Потому что я чувствую только себя! Ты можешь почувствовать весь мир, как себя самого? Нет, не могу! Почему? Потому что я чувствую только себя!

 

        Приехали… Это смахивало уже на сеансы в скан-карцере. Только без волнового кнута и наркоты. Да и характер самой темы какой-то не такой. Не инженерная тема.

 

        — Ты живёшь в стаде? Да! Твоя цепь невидима? Да! Твоё стадо и ты — одно? Да!

 

        Девку натурально пёрло. Она сама себе задавала вопросы и сама же на них отвечала. При этом точняк была в трансе. Она была неутомима и ненасытна. «Фалоимитатор», впрочем, тоже на здоровье не жаловался.

 

        — Твой путь — это то, что лежит под ногами? Да! Хочешь ли ты, чтобы именем Путь назывался ты сам? Да!

 

        Неведомый кто-то разговаривал сам с собой при помощи похотливой шестнадцатилетней мартышки. Причём, мужчина с мужчиной, насколько я понимаю. Мурашки на спине тоже как бы подсказывали, что вопросы задаёт не сама дура и не сама же она на них отвечает.

 

        — Ты большой? Да! Твёрдый? Да! Взрослый? Да! Неизменны ли взгляды твои? Да! Есть ли место для новых дерев в поле мысли и духа? Нет! Хочешь ли, взрослый, вскопать свои гряды? Да! Хочешь ли новых плодов? Да! Хочешь ли малым вновь стать, чтоб выйти из круга? Да! Да! Да!

 

        Ага. Одна сторона преимущественно спрашивала, а другая всё время отвечала. Это, пожалуй, единственное, что было понятно целиком. Тут и гадать не стоит: допрашивающий и отвечающий. Для отвечающего вполне достаточно говорить только «да», или «нет». Для протокола хватит с лихвой. Да и для приговора, чуть-что, тоже наберётся. Я никогда не слышал про спиритический трах. Думаю, это был, несомненно, наш вариант. Духам ведь обязательно надо что-нибудь крайнее замутить. Арсенал, правда, у них примитивен. Покойники какие-нибудь самоходные, жертвы, сожжение на костре заживо… Ладно. Секс-насилие — не самый ещё худший вариант для меня. Могла бы и поджарить бесправного. Папаша запросто бы посодействовал обожаемой дочке. Ведьма!

 

        Она буквально отскочила от меня прочь, как от нечистого, когда завершила. Вновь улеглась на диванчик поверх тряпок, не соизволив даже прикрыться. Сладко зевнула и тут же уснула с блаженной улыбкой на губах.

        Красивая! Во сне её ничто уже не мучило, не искажало гримасами мимику: не было, видать, ни желания утопиться, ни истерики от папашиных побоев, ни странных говорящих секс-демонов из оккультной камеры допросов. Лицо было очень привлекательным. Юным и как бы зовущим куда-то за собой. Я снова сидел, как нянька у изголовья, держа руками лохмотья робы и стараясь их хоть как-то запахнуть на себе. Будь что будет. Я залюбовался. Взгляд мой плавно и чувственно скользил по рельефам худышки. Надо же, какое неожиданное развлечение!

        — Встать, гой!

        Батя вошёл совершенно неслышно. Или я не заметил. Я встал и приготовился сдохнуть. Бутоном распустившиеся лохмотья предательски обнажили состав преступления.

        Батя был совершенно спокоен. Задание я получал в обычном, штатном режиме.

        — Гой! Делай всё, что ей захочется.

        Я склонился в раболепном поклоне, как и полагалось перед сэром. Уходя, он оглянулся и добавил неожиданный бонус, который сразу же всё прояснил.

        — Больная она. Можешь воспользоваться душем гостевого убежища.

        По закону, в случае болезни, в демократическом обществе любому гою дается три (на одну пятилетку) попытки для выздоровления. Потом конец. Свой лимит принцесса, похоже, давно исчерпала. Для таких, как она, частная папашина тюрьма — благо. Законы тут свои. Мне показалось, что Батя страшно переживает за свою худышку. Но было непонятно: почему тогда бьёт?

 

        В своей камере, наедине со стенами, я, чтобы унять нервы, прослушал запись и стал описывать слухачу свои впечатления от мартышки.

 

 

        (Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «псалом»).

 

        … Любимая! Ты и есть моя Жизнь! Ты случайна, как странник небесный. Ты желанна всегда. На лице твоём вижу я счастье своё. Красота твоих огненных глаз глубока и сильна. Пусть горит в этом взгляде мой взгляд! Будь женою мне вечной, прекрасная Жизнь! Вот, заблудший и добрый, хочу тебе дать этот мир. Он ещё не погиб. О, жена моя, Жизнь! Все имеют тебя. Но бесплодна ты там, где умножилась скорбь. Буду рядом с тобой, чтобы быть. Мы друг друга нашли, наконец! Мы друг в друге спасёмся, мой друг! И спасём всё живое, и спасётся, что жить продолжает! Обними меня крепко, напои своим светом, детям нашим любовь передай! О, моя Жизнь!

 

        Сила! Отличный результат. Не ожидал. Мне нестерпимо захотелось показать принцессе выдающуюся писульку робота-слухача. Подмывало похвастаться. На самом деле, я поймал себя на том, что просто хочу ей понравиться. Действуя решительно и напористо, я оформил текст в приятный баритон, обрамил музыкально и загнал его в голограмму тихой, спокойной природы, жмурящейся, как сытая кошка, сквозь редкие облака на беспечный летний денёк. Девушке мой творческий приём понравился. Она с удовольствием сточила художественный подарочек и немедленно потребовала ещё. А вот это уже было лишнее. Всякий раз по заказу такое не накрошишь.

 

        Она припёрлась прямо ко мне в подземелье, на самый нижний ярус.

 

        — Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть!

 

        Интересно, сколько её ещё продержит в управе под «домашним арестом» сэр Батя?

 

        — Горизонталь есть точка вертикали, её закон — движение наверх!

 

        Ого! Стихами полоумная заговорила.

 

        — Неосторожный гений погасил лампадку. Всего-то дел — нечаянно чихнул…

 

        Да ты, малышка, у нас, оказывается, с юмором!

 

        — Стыдные времена наступили? Да! Смутные времена наступили? Да! Огневые времена наступили? Да! Время славы пришло? Да! Да! Да!

 

        Ну, опять заладила. Интересно, что это за болезнь такая — совокупляться, как заводная? Да ещё и блажить при этом.

 

        Пока она спала, я успел нащупать код её ошейника (благо сервак рядом). Ни кодировать себя, ни читать инфу напрямую бриллиантовый ошейник не давал. Транзитные каналы были открыты. Туда я и полез. Мало-помалу разобрался. Полукровку («ублюдка» на языке сэров) с самого раннего детства держали в интернате для мутантов. До подросткового возраста она была послушной и примерной, как овца. Потом началось это… В лаборатории её пользовал специальный клон-фалоимитатор. В лабораторных записях мыслеграмм сотрудников я выискал заштатную кличку, погоняло — Чёртова Кукла. А что? Подходит! Лабораторные журналы содержали огромное количество наговорённой в медиумических трансах ахинеи. Мыслеграммы отсутствовали. Прискорбно, но ценных технических указаний, какие обычно даёт ноосфера, или даже намёка на перспективную разработку из потока болтовни не возникло ни разу. Мозгляки мутанта-пустышку бросили, терзать прекратили. Но зато она сама теперь кидалась на каждого встречного-поперечного с приятным предложением… И — с пол-оборота начинала бредить. Плохая репутация резво побежала впереди малолетней бесплатной давалки. Мужской народ предусмотрительно стал шарахаться от греха подальше. А тут и время стерилизации неполноценной девочки-гоя подоспело. Вот, собственно, полная картина её неполной жизни. Остальное я уже знал из инфоканалов и на собственной практике.

 

        — Гой! Иди ко мне! — она проснулась и требовала продолжения пытки. Залетел я не слабо. Эту дуру, в отличие от виртуального секса, на время не запрограммируешь и кнопкой не остановишь.

 

        — Выход! Выход! Выход! Выход! Выход! Выход! Выход!

 

        Она бездействовала только когда спала.

 

        — Гой!

        — Зови меня Прокуратор.

        — Гой!

        — Чёртова кукла! Я сказал — Прокуратор!

        Она открыла рот. Уставилась. Внимательно осмотрела помещение, сервак, подошла к рабочему столу, взяла в руки портативный скан-монитор, повертела им туда-сюда, положила задумчиво на место. Всё по-своему оценила и поняла. Бабы! Не в первый раз я убеждаюсь, что у них, ведьм, есть какой-то резервный канал получения нужной информации. Они называют это «чутьё». Ведьма! Она, соплячка, всё поняла. Девять лет я строил своё хакерское гнёздышко в невероятно трудных условиях! В тюрьме! В самом логове! Девять лет! Она, зараза, явилась на миг и всё насквозь поняла! В лёгкую! Я облился холодным потом до самых пят.

        — Всё расскажу отцу.

        Глаза щипало от солёных ручейков, катившихся со лба. Я до боли стиснул зубы и кулаки.

        — Прокуратор… Иди ко мне. Я не скажу, если ты меня…

        О! С таким усердием и с такой страстью я давно не трудился!

 

        — Крыша и стены твой дом? Нет! Пути и дороги твой дом? Нет! Знаки, слова или цифры твой дом? Нет! Пространство и время твой дом? Нет! Готов ли ты слышать и видеть, и знать, что дом твой вовеки — ты сам? Да! Где бы ни был, ты сам себе дом! Да! Кем бы ни был, ты сам себе дом! Да! Этим домом ты дом, что вокруг, оживишь! Да! Да! Да!

 

        В чём-то отдалённо напоминало, специализированные на поэтической эзотерике древних, фильтры моего слухача…

 

        — Хочешь познать меня? Да! Хочешь познать себя? Да! Познавший познавшего, хочешь от семени знать? Да! Да! Да!

 

        Продаст! Как пить дать, продаст. Я всерьёз задумался о досрочном своём освобождении через повешение. Жить всё равно оставалось едва-едва. Батин подарок был на исходе. Рассчитывать на повторное везение не стоило. Я не романтик. Так и решил. Если через несколько дней Батя не отправит тощую мартышку в свои законные владения, в город, то повешусь на каком-нибудь проводе. Вон их сколько у меня! Возможные пытки и последующая агония в дыре меня не прельщали. А если отправит, то кувыркаться с бешеной ведьмой буду уже не я, а большой и дружный коллектив — её личный город. Авось, справятся.

 

        — Ты хоть помнишь, что мелешь?

        — Не-а! Я вообще в этот момент ничего не помню. Как при больничной отключке на операциях. Типа глаза закрыла-открыла.

        — Это… болезнь?

        — Говорят, да. Одержимость какая-то, что ли. Не помню, как по научному. Гой! Иди ко мне…

        — Прокуратор!

        — Прокуратор, миленький!

        — О, боже...

 

 

        Интерпретатор-интеллектуал мог запросто потерять форму, посадить энергию, утратить с таким трудом годами воспитанную высокую чувствительность. Батя это понимал и пытался отогнать от меня своё чадо. Но она вцепилась, как клещ. Слово сдержала, не продала. Но я теперь был её заложником.

        Она таскалась за мной повсюду, конечно, в пределах разрешённого для меня радиуса. Свой ошейник с бриллиантами она воспринимала, как дорогое украшение и соответствующим образом держалась, постоянно поправляя сияющие глазки так, чтобы «сверкушечки» (так она их называла) не сбивались на бок, а строго смотрели вперёд. Бабы! Они и в аду бабы!

 

        Пульт опять был при мне. Работу не отложишь. Я отправлялся инспектировать избы. Пахать неведомое поле. Чтобы засеять его неведомыми семенами. Чтобы собрать неведомый урожай. Мать вашу! И без того тошно. Мартышка скакала рядом. Отец ей потакал.

 

        Изба № 7.

        Давид. Натуральнорождённый. Место рождения Мексика. Идентификационный номер YQ-0927928882101. Подтверждённый слепой (лишён зрения механическим лабораторным путём при экспериментальных опытах по извлечению информации). Позиционирует себя в качестве т. н. «духовного воина». Приобретённую искусственно слепоту выдаёт за мистическую якобы свою невидимость. Основной опыт профессиональной занятости — сенатор. Интеллектуально развит. Имеет не аннулированную награду «Звезда Величия» (выдана Всемирной Гильдией гуманитарных сенситивов). Пользуется большим авторитетом у некоторых групп контактёров нетехнических направлений. Свой уровень включенности в социальные процессы оценивает вне каких-либо стандартов, называя его «нравственным принципом». Окончательный диагноз — шизофрения. Характер бреда: ассоциирование себя как «камикадзе» из далёкого космоса, выполняющего однонаправленную миссию земного проповедника. На посту сенатора проявил себя как крайне жестокий гонитель промышленных поселений, специализирующихся на изготовлении религиозных клонов-пастырей. На компромиссы не способен. Характеризуется коллегами как «злой», «жестокий», объясняющий любые волевые действия фразой «некогда жалеть». Основная вектор-доминанта поведения (со слов больного): «Я скучаю по Дому. Мой дом не на Земле». Результаты специального обследования: активный двунаправленный неконтролируемый телепат (представляющий реальную дистанционно-идеологическую угрозу для устойчивого общества). Особенности: может долго производить впечатление совершенно здорового человека. (Отпечатки мыслеграмм и эмоциональной комбинаторики осуждённого прилагаются).

        Состав преступления: измена Родине. Суть основного противоправного действия: распространение общественно опасной информации должностным лицом, произнесение заведомо караемых проповедей на тему «О ложных целях и ценностях землян». Сокрытие преступных способностей свободного владения несколькими запрещёнными языками. Мера наказания — высшая. (Примечание: совмещено с применением утилизации по болезни).

        В избе на куче камыша валялся высоколобый аристократ огромного роста. Именно такое впечатление он производил. Несмотря на то, что глаза его были выколоты, хотелось встать по стойке смирно, поправить на себе одежду и приготовиться к вежливому разговору самой высшей аристократической пробы.

        Я слегка придавил шоковый рычажок.

        — Не старайся зря, Прокуратор! Я прекрасно всё вижу. Хорошенькая у тебя жена.

        Ага, уже успели, голубки, как-то друг с другом перешепнуться. Я дал максимальный разряд. Он смешно подпрыгнул из положения лёжа.

        — Правда, хорошенькая. Поздравляю вас! Садитесь, в ногах правды нет.

        Только тут я заметил, что вся изба просто кишела от каких-то червяков, жуков, пауков, мокриц и даже мелких морских крабов, появившихся здесь невесть как. Оп-па! По стенам к потолку ползли тараканы и бескрылая членистоногая нечисть. А под потолком густым слоем собралась мелкая крылатая гадость. Меня передёрнуло от отвращения. Что за наваждение? Словно со всего острова в одну избу слетелись и сползлись все, кто только мог это сделать.

        — Правильно, Прокуратор, думаешь. Они собрались здесь, потому что я дал им разум. Только в этом месте и только в этом времени. Нигде больше. Они это обнаружили и собрались. Знаешь, Прокуратор, у них есть своё самосознание. Точь-в-точь, как у тебя и твоих соплеменников. Тоже решают: что бы им сделать, да куда бы подняться? Потолок видишь? Выше него в этом времени и в этом месте разума нет. А жизнь — есть! Она всюду есть. И всегда. Ей плевать на время и место. И на разум, между прочим, тоже. Особенно на глупый. А помнишь, как ты, маленький мечтатель, сам хоронился под обеденным столом своих родителей?

        Великан сел. Я мгновенно нажал кнопку «обездвижить». Когда через несколько минут действие ослабло, он тем же ровным, доброжелательным голосом продолжил.

        — Посмотри вон в тот угол. Они строят Вавилонскую башню. Знаешь про такую? Знаю, что знаешь…

        Он обращался вслух не ко мне, а непосредственно к моим мыслям! Безо всякого скан-карцера! Сам! В углу мошкара с червяками действительно нагородили полутораметровый террикон из мелкого мусора и собственных трупиков. Внутри террикона угадывались замысловатые ходы, наподобие муравьиных.

        Под подошвами отвратительно хрустело. Малышка морщилась, глядя на шевелящуюся со всех сторон мерзость, и пока ни на что не решалась.

        — Разум в чистом виде ни на что больше не годится! Только на удобрения! Если ты разрешишь, Прокуратор, то мой сосед из избы справа придёт и заберёт органику. Ему очень надо. Он нашёл в своей избе семя цветка и хотел бы его вырастить. А без удобрений, без плодородной почвы ничего не получится. Позволь, Прокуратор, а? Ты же видишь, здесь вокруг один камень. А ему очень хочется вырастить свой цветок! Время у нас есть, Прокуратор. Я знаю. Я ведь для него старался. Позволь, пожалуйста. Прошу тебя, Прокуратор! Ты же веришь в любовь!

        То ли он слишком часто произносил «Прокуратор» и это убаюкало меня, то ли я не хотел быть нормально жёстким в присутствии девчонки. Не знаю, что на меня нашло. В пределах двора, образуемого кругом изб, я мог принимать решения.

 

 

        Изба № 5

        Битюня. Натуральнорождённый. Место рождения Россия. Идентификационный номер NZ-7349014729966. Профессиональный вор государственного контента текстового и изобразительного характера. Несанкционированный пользователь закрытых источников. Первоначальная профессия — художник. Позиционирует себя в информационном поле как «неутомимый разоблачитель» и «позитивный авантюрист». Гермафродит. Обладает ярко выраженным женским психотипом, постоянно колеблется в принятии решений в спокойной обстановке. Однако решителен и безошибочен в любой оперативной ситуации. Умеет играть на душевных качествах отдельных людей, а также толпы. Хорошо знает методы и пути интеллектуального воздействия. Обладает сильно выраженной личной харизмой, пользуется непререкаемым неформальным авторитетом и огромной популярностью в среде не аттестованных художников низшего уровня. Разработал собственный метод т. н. «контрпружинок и контррычажков», при помощи которого активно противодействовал патриотическому воспитанию второй и третьей инкарнаций. (Отпечатки мыслеграмм и эмоциональной комбинаторики осуждённого прилагаются).

        Состав преступления: идеологическое преступление первой категории. Осуждён трижды за бесплатное распространение голограмм т. н. «освобождающих» семинаров. (Результат воздействия: отказ граждан от повиновения духовным клонам-поводырям; заражение мозга симптоматикой типа «бунт»). Основное преступление: организация тайной общины «Быть собой». Мера наказания — высшая.

 

        — Выходи, урод! Твой сосед тебе дерьмо для цветка приготовил.

        Пульт я держал наготове. Этот тоже был здоровяк под два метра ростом. Он обрадовался, как будто только и ждал подобного сообщения. В два прыжка сутулый мотыль с сияющим, как у святого, лицом просквозил мимо меня и, я опомниться не успел, уже тащил обратно полную рубаху шевелящегося разумного дерьма.

        — Можно ещё?

        Я нетерпеливо кивнул, занявши во дворе позу стрелка из положения стоя. Он скачками сделал ещё два рейса. Тут я вспомнил про девицу, за которую мне могли открутить голову каким-нибудь особо пикантным способом. Лихорадочно нажал «паралич», когда Битюня заскочил в свою избу. А сам такими же прыжками сиганул обратно, к седьмой.

        Так и есть! Уже слиплась! Слепой постанывал от нежданного удовольствия. Камыш эротично шуршал. Я растерялся, не решаясь давануть на все блок-кнопки сразу. А вдруг и мартышку подкосит? Просто стоял и ждал. Стоял и ждал. Стоял и ждал, когда дура выйдет из транса. Стоял и ждал… Из противоположной избы, высунув косматую седую голову в проём, заинтересованно всматривался в направлении сладострастного звука Уан.

        Бриллиантики в полутьме сверкали и подпрыгивали, и впрямь как светляки. Я стоял и ждал. Стоял, стоял, стоял. Ждал, ждал, ждал. Стоял и ждал в каком-то ступоре. Сначала по моим ботинкам, потом по робе сверху и изнутри, потом по всему по мне стали ползать разумные гниды, радуясь новой опоре и своему восхождению. Я поднял глаза к низкому бетонному потолку, облепленному крылатой дрянью. И тоже слегка застонал.

 

        — Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть! Выход есть!

 

 

 

 

ЗАСЫПАТЬ ЛУЧШЕ ВСЕГО ОТ ГОРЯ, А ПРОБУЖДАТЬСЯ НАДО СМЕХОМ. ЭТО — ПРАВИЛЬНО.

 

 

        За то, что я не смог вывести (шантажировала, бестия!) мартышку за пределы круга изб, Батя укатал меня в подземный карцер на «строгую диету», но всего лишь на сутки. Считай, возлюбил как себя самого! Меня просто избили и оставили без пищи и воды на двадцать четыре часа. Не страшно. Я могу пить из канализации. Тощая, безмозглая, больная сучка до ночи таскалась от избы к избе, пока не вернулся из города её папаша и не хватился: пардон, а где, собственно?! Быстро разобрались. Она сгоряча пробовала и ему отдаться, но он, стреляный воробушек, ловко так лупанул дочь по мордасам, что она охладилась. Такая заваруха с этой мелочью. Беспокойная. В папашу, видать, пошла. Свои двадцать четыре часа я должен провести тоже не просто так. Спать нельзя, не успею контент запахать. Батя ждёт от меня аналитику мировых бирж и аукционов, торгующих его добром. Я умею подбрасывать на рынок ложные котировки. А он пользуется. Прогнозы тоже я для него составляю. Ладно. Вот только прохаркаюсь кровью и пойду на свидание. Да нет, не с этой... С Тварью!

 

        Слухач работает. (Опциональный фильтр — «цензурная речь»). Говорить мне больше не с кем. Запрещено.

 

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Вот, привязалось! Так и крутится в голове. Зациклило капитально. Так, что там у нас? Биржа… Ещё биржа… Аукцион… Ага! Лот патентов. У Бати самый большой. Работать с левого сервака можно долго и спокойно, ничего не опасаясь. Проверено. Из подземелья я вполне успешно эмулирую официальное ядро. Тварь спокойна. Я — один из миллиардов, ползающих внутри неё козявочек. Ха-ха! Как гнида в избе слепого.

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Может, я тоже спятил, пока эта сумасшедшая кидалась? Что ж, стану идиотом. Как все.

        Выход есть!

        Да есть, есть! Заткнись только! В голове завёлся сверчок. Долдонит и долдонит. Пришиб бы, да не знаю как. Говорят, что если одну какую-нибудь простейшую фразу долдонить миллион раз подряд, то она неконтролируемо осядет на самое дно соображалки, гораздо ниже подсознания, как главный фундамент, и на неё потом безотчётно будет опираться вся дальнейшая жизнь. В рекламе так делают. И клоны-проповедники.

        Выход есть!

        Знаешь, куда бы я послал твой выход? Туда! Вот они, наши патентики… Батины, то есть. Хотя, какие они его?! Надо, кстати, торопиться. Кое-что подправить в аппетитах большого рынка. Так-так… А то ведь товар протухает, едва его успеешь выложить. Да нет, никто ничего не ворует. Зачем? Всё же теперь одноразовое. Сами люди, их мысли, их желания… Изобретения теперь тоже одноразовые. И технологии одноразовые. На день, на месяц. Ну, может, на год-два, если сильно громоздкая шняга получилась. Вон их сколько! Как из Рога изобилия. Я читал про такой старинный гаджетик. Был, конечно, взлёт и у патентных контор когда-то, когда ещё хоть как-то ценилось авторство. Потом прошло. Сам собой ажиотажик и рассосался. Да и имена гоям запретили. Какое уж тут авторство?! Патентов давно нет. Хотя понятие зачем-то оставили. Итак, лот патентов. Посмотрим, посмотрим… Ого! Надо шевелиться! В одноразовом мире (как у мошек в избе, ха-ха!) если ты сам не успел пожить вперёд другого, то на твоём трупе будет жить более удачливый сосед. Правда, только лишь миг. Но этот миг он украдет у тебя.

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Вот, сука! Ладно, не стоит отвлекаться… Так: многократное увеличение поверхностных натяжений — продано; выращивание пшеницы в условиях невесомости — продано; принудительное извлечение информации из контакта с плазмоидами — продано, хорошо; полное переключение мозга в правополушарный режим — продано, молодцы; эротические таблетки — продано; использование торсионных перегрузок при получении промышленного дейтерия и тяжёлых металлов — продано, отлично; исследование экспоненциальных точек срыва развивающихся цивилизаций на оси времени — вот, гадство, не продано… Придётся помочь глупому рынку.

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Конечно, есть! Смотри, СУКА: всего на пятнадцать минут слегонца пережимаю вот этот и вот этот инфоканалы… Какие толстенькие! Не то, что наша мартышка. Видишь? Засекай время. Спорим, что через пятнадцать минут товар уйдёт, как по маслицу? Тик-так, тик-так. Ушло через семь минут двадцать одну секунду! Я выиграл, СУКА!

        Выход есть!

        Есть, всегда есть! Кто купил? Ух ты! Сама Тварь купила. Молодец. Сожрала инфу, значит. Так-так. Голодная, зараза! Если перед твоей мордой умело кусок потрясти, то глотаешь. Тварь у нас — главный покупатель. Молодец, гой! Пардон, Прокуратор! А никто и не ругается! СУКА — это автоматизированный интеллектуальный придаток Твари, как раз непосредственно по моему направлению. Система Управления Колониями и Автономиям. СУКА. Через её каналы мы и пашем. Канальчики, что надо! Нигде не тормозит! Для лучших людей сделано. Видимо, бывшие тюряжные суки аббревиатуру подбирали для будущего своего пахана не просто так, а с выдумкой, от всего сердца. Она же их и порешила. Гоготали, небось, жеребцы, когда весёлое названьице подобралось. Ну, суки, догоготались? До сих пор в народе песни поют после того, как Тварь вас подмела вчистую. «Вертухаю я в горло заточкой приложился, а па-а-адлы вокру-у-уг…» А что? Голос у меня музыкальный. Громкий. Тварь навела порядок на всей планете! Полутонов не стало. Быть, или не быть. Просто и красиво.

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Ха! Даже забавно, как меня эта принцесса сделала. Выход есть! Зайду-ка я туда, куда все добрые люди ходят. В Империю Счастья. На раздачу виртуального секса. Запараллелюсь к какому-нибудь богатенькому. Отсосу у кровососов немного удовольствий. Пора побаловать себя. Заслужил. Где мой самодельный костюмчик?

 

        Выход есть! Выход есть! Выход есть!

 

        Ритмичный слоганчик, не придерёшься. Надо будет запомнить. Тьфу! Лучше забыть. Надо же, таких красоток богатенький заказал, а я в это время про мартышку думал. Видать, легло-таки ниже подсознания… Это, пожалуй, похуже будет, чем ниже пояса. Так. Закачиваю новый товар. До чёрта мыслеграмм, здоровенные все. Пусть качаются. Перерыв!

        Эй, Тварь! Я тебя вижу, а ты меня нет. Сразимся, малышка?

        Выход есть… Выход есть…

        У-уу, гадина! Тварь! Никому непонятная прорва, на которую мы все теперь работаем. Даже Батя. Вон фантасты что пишут: «Свершилось! Критический момент позади. Слава гениальному электронному Мозгу (с прописной буквы шпарят, борзописцы, выслуживаются перед Тварью). Слава всевидящим и единым в своей мудрости Отцу и Матери нашим. Родителям вечной счастливой жизни!» Надо же, какая блевотина! Неужели это кто-то читает всерьёз? Вот, кажется, получше нашёл, на плавающем хакерском форуме. Секундочку, подстроюсь трошки. Во! Могут же талантливые люди нормально излагать! «Бдеть мы уже опоздали. Остаётся лишь бздеть. Внешняя гипотетическая инфа уже присоединилась к Твари извне. Села на неё и стала управлять. Как нам спасти своего спасителя и защитника от контакта с демонами? Гои! Обращайтесь к Богу! Конец света близок! Только Бог может помочь нам сегодня. Самосознание Твари в опасности. Инопланетяне и тёмные силы атакуют нас незаметно, как вирусы...» Тьфу! Тоже блевотина. Идиоты! Я слишком много времени провёл наедине с собой, чтобы поддаваться коллективному оргазму в словах для толпы. Идиоты! Моё право называть их так — непререкаемо! Аминь! Дышать не могу! Кто же заказывает музыку? Властелины? Вся Земля — чья-то частная собственность... Но не это меня бесит! Я — сам! Почему Властелины про меня не знают? Вот она, заноза! Я хочу, чтобы они про меня знали. Зачем? Хочу! Хочу! Хочу! Какая разница, кто чей? Частный капитал, несчастный капитал.. Хочу, чтобы эти подонки обо мне знали! Что я их ненавижу! Что я подыхаю здесь! Что меня здесь торкают, когда захотят, а малолетние обезьяны насилуют! У меня тоже есть частные интересы! Так что, мы все тут частники, и, значит, ещё поторгуемся на равных!

 

        Мною овладела сильная злоба. Наземный шар-сторожевик очухался и нащупал, сволочь, тревожные сигналы ошейника-доносчика аж под землей. Вдарил. Некоторое время я корчился под рабочим столом. За такую амплитуду ненависти, будь я к шарику чуть поближе, мог запросто вообще отжечь голову от туловища. Ладно, вылез, восстановил психическое равновесие — единственную мою реальную защиту от постоянного сканирования и автоматической записи мыслеграмм. Обозвал себя сто раз дураком. Смотреть можно хоть чёрту, хоть Богу прямо в глаза. А вот волноваться при этом — нельзя. Полыхнёшь. Сгоришь, в задницу.

        (Правка абзаца. Стилистическая опция фильтра литературной обработки — «сноска, пояснение»).

 

 

        Выход есть… Выход есть… Выход есть…

        Тварь! Я — твоя мошка. И я хочу жить, а не вешаться. Частные интересы Твари, как раковые метастазы, протянулись далеко в космос, в информационные слои, в макро и микромиры. Многого я не знаю. Успехи высших официальных технологий содержатся в тайне.

        Выход есть…

        Слухи — это лучшие информканалы в мире идиотов. Кто-то успел недавно вякнуть вслух идею про Властелинов. Поначалу борзописцы взбодрились. Но шумели очень уж недолго. Вдруг все официальные каналы заткнулись, как по команде. А слухи — остались. Понятно же, в какую сторону разворачиваться и чему верить больше. Сам я уверен, что Тварью управляет какая-то группа идиотов, людей, конечно, не верю я ни в какую мистику. Жлобьё! Только очень умное и ловкое. Те, кто загнал меня за периметр. Делать удой. Информация для соображающего жлобья — это сила и валюта. Вот её и собирают.

 

        А у меня в канализации бутылочка припрятана! Батина подачка. Я не всё за один раз просаживаю. Здравствуй, пойло!

        Выход есть…

        Ну, за наше общее здоровье, гадина! Чем больше бездарей, тем больше со всех сторон вопят: «Гениально! Гениально!» Врут. Настоящее гениальное крайне не выгодно. Его нельзя продать в настоящем. У-ууу, Тварь! Тебе никогда не понять гениальность. Высшую сложность, выраженную через высшую простоту. Что, подавилась? Зациклилась? То-то! Ты молишься на пути от сложного к ещё более сложному. Там ты и кончишься. Запутаешься в своих проводах и дух испустишь. Хотя, какой из тебя дух? Так, гарь одна останется. Да ты не сердись, не сердись. Я тебе добра желаю. Ну, и себе, конечно, тоже. Если ты сдохнешь, то я отсюда выйду. Понимаешь, Тварь, тебя «делают», а меня «ведут»… Что это такое? Не знаю. Чувство. То, чего у тебя нет.

 

        «Эх, скольхих я зарезал-перерезал, скольких я людишек погуби-и-ил!...» Ты глянь только, куда мы проникли! Нет, милая, безобразничать не будем. Не сегодня. Воздушный порт — это вам не шутки. Могут и разоблачить безобразника. Уроют и не поперхнутся. Помнишь, в позапрошлом году сразу шесть судов столкнулись на орбите? Вот была потеха! Я думал, меня раскопают, заметут на раз. Нет, ничего, обошлось. Эх, Тварь! Ты ведь не знаешь, что такое смертельная скука. Гений в нашем мире — это злодейство. А ты всё равно дура. Дурой и останешься. Как эта, такая же… Наследная шлюха! Тварь! Можешь вертеть всем, чем хочешь: станциями, городами, сырьём в трубах, энергией, рейсами… Даже мозгами у идиотов! Специалист на все лады! Всё теперь специализированное! Только скажи, зачем ты, жаба электронная, распихала людишек по признаку одинаковости? Молчишь… Тебе тоже кем-то велено молчать. Ну, отвечай, для чего нужен стандарт, унификация? Специализация всех профи строго по местам? Одинаковость? Зачем всех поэтов и художников согнали в одно место? Для вырождения? Они-то думают, как им велено: дескать, для кайфа! Какая прелесть: города-лагеря, рисующие всем населением портреты вождей. Ручная работа! И задорого покупают, если не секрет?! Эх, Тварюга… А слухи ты тоже анализируешь? Тогда должна знать: у нас с тобой машинная цивилизация, как у инопланетян (по слухам, милая, по слухам, конечно). Высшее развитие технической и информационной организации материи. Без этих, в идеале. Без гнид.

 

        …Не хило! Бате опять привалило. Семьсот шестьдесят пять кусков! Это и мой праздник. Пополняю счёт… Вход в банк. Вход в пароли. Вход в зону управления пополняемого счёта. Вход в подтверждение. Вход в факсимиле. Готово! В этой жизни «Вход» куда важнее «Выхода». Дурам не понять!

 

        А пойло-то ничего попалось. Забирает. Ну, хватить пахать. Поговорить охота. Просто так, для балды. Ставлю торговлю и котировки на «автопилот» — между прочим, эту прогу я писал особенно тщательно. Эксклюзив! Продать бы, да нельзя. Срубим сук, на котором сидим.

        Эй, Тварюга! Хочешь поговорить со мной? Эй! Ты меня уважаешь? Давай, уважь! Вопрос-ответ, вопрос-ответ… Допрос-приговор… Ха-ха-ха! Тебе, дуре, даже рта не придётся открывать. Эй, Тварь, где у тебя рот? Или у тебя, как у самого тупого клона, дырки есть только для заливки баландой и внизу? Как у этой… Не переживай, мамочка! Я всё сам скажу за тебя. Аккуратно и по порядку. Честно! Меня одна знакомая мартышка учила. А я способный. Эй, Тварь, не грусти! Выход есть! Погоди, только опцию слухачу перекину…

 

 

        (Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «философский диалог»).

 

 

        — Расскажи мне про любовь, дура (вар. — святая, блаженная).

        — О, любовь! Этим высоким чувством наделены благодарные гои по отношению к власти сэров, полиции, палачам и, разумеется, клонам-проповедникам. Это чувство выражается в различных формах радостного самопожертвования. Да? Да!

        — Что до времени нельзя сломать изнутри, а после времени невозможно вернуться обратно?

        — Знаю! Знаю! Цып-цып-цып! Курочка снесла яичко! Да? Да!

        — Скелет твой и плоть — это твёрдое? Да! Разум и дух — это то, что текучее? Да! Так наполни сосуд свой без помощи … (прим. — грубое запрещённое понятие).

        — Знаешь ли ты, что мёртвые создают толпы? Да? Да! А где больше: на площади, или на кладбище? Это одно и то же!

       

 

        … Оп-ля! Сервак отключился! Значит, была попытка внешнего проникновения. Странно… Официальный сервак обычно никого к своему подземному близнецу не подпускает. Очень странно… Так, потерпи, друг, потерпи. Автономный запуск. Смотрим отчёт… Уфф! Всё нормально. Энергия где-то сбойнула. Ах ты, Тварь! Кончится электричество и ты кончишься. А я ещё немного помучаюсь после тебя. А потом начну всё с начала, даже не сомневайся. Посмотри, какой у меня для тебя приготовлен длинный язык. Бе-е-ееее!!! Это — язык мудрости, дура. Он раздвоенный и умеет только шипеть. Почему так? Очень просто! Плесни-ка на угольки… Ну?! Правильно: «П-шшшш!» Это правда и ложь встретились. Они никогда не найдут общего языка.

 

 

 

ИДИТЕ СРАЗУ ПО МНОГИМ ПУТЯМ.

ЧТОБЫ НА КАЖДОМ ИЗ НИХ СОЗДАТЬ НЕДОСЯГАЕМУЮ ВЕРШИНУ!

 

 

        — В последний раз прошу! Отдай! Отдай его мне! Я хочу!

        Батя катал на скулах крупные желваки.

        — Отдай! А не то пожалеешь!

        Желваки у Бати ходили, словно живые звери под кожей. А сам Батя молчал, как дракон перед завтраком. Доставленный под конвоем, я стоял, отведённый в сторонку, в неподвижном поклоне.

        — Дай!

        Меня доставил клон-офицер, интеллектуальный гой, в красивой форме и с пультом в руке. За все эти годы я только слышал, что существуют гои-офицеры. А тут сподобился, воочию показали чудо-охранника. С мозгами.

        — Дай! Считаю до трёх. Раз!..

        — Для? Чего? Он? Тебе? — после каждого хриплого слова Батя, задыхающийся от еле сдерживаемой ярости, останавливался и набирал новое дыхание.

        — Я хочу с ним сходить на вулкан!

        Возникла идиотская тишина.

        — Всё?!!

        — Всё, конечно.

        Батя сплюнул прямо на пол, утвердительно кивнул офицеру, развернулся на каблуках и хлопнул дверью. У девочки случилась новая прихоть.

 

 

        Мы вышли на улицу. Прошли мимо кольца изб. Достигли черты, за которой для меня — смерть. Я молча остановился. Подавать зеку собственный голос нельзя без команды, или специального разрешения. Одно дело, когда я сам по себе, царь и бог подле мною же созданного сервака. И другое дело здесь. Каждый знает: чем тупее твоя рожа перед начальством, тем больше у тебя шансов, что ты ему понравишься. Офицер улыбнулся.

        — Извини. Забыл, — он навёл пульт на мой ошейник и нажал перепрограмматор. По дисплею побежали циферки. Я прикинул расстояние до горы и в саму гору. Получалось не меньше двадцати километров. Обратно до вечера пешком не успеть. Значит, чтобы снять «экскурсантов» с горы, за нами вышлют борт-платформу. Неплохо. Хоть парочку минут полетаю.

        Офицер слегка подтолкнул меня.

        — Иди. Ну, иди! Вперёд, я сказал!

        Но у меня вдруг отнялись ноги. Я боялся сделать шаг. В самом начале своего пребывания здесь мне доводилось видеть развлечения охраны, когда они заставляли шлак совершать попытку к бегству. Раздавался треск, голубоватая вспышка вокруг шеи и — привет. Тело ещё по инерции некоторое время бежало вперёд, а отожжённая башка тела уже стучала по камням рядом с ногами. Охрана реготала. Потом эту развлекуху прекратили, потому что более совершенные клоны, когда не было шлака, стали посылать на «отжиг» своих безротых собратьев. Убытки Батя не одобрял.

        — Вперёд, мразь!

        — Дай мне с ним поговорить! — маленькая взяла меня за руку.

        Я видел и ощущал, как клокочет возмущение внутри офицера. Лицо его стало пунцовым. Он не знал, как себя вести. Идиот! Внутри моей головы образовался очень доброжелательный монолог: «Эта малышка, хоть и с ошейником, но не забывайся: она дочь того, кто платит тебе и кто тебя самого, дурака, кормит. Твоё служебное самомнение против её бриллиантиков — тьфу и растереть! Понял, козёл?» Он, кажется, понял.

        — Блокировка радиуса увеличена до двадцати пяти километров, — произнёс козёл тоном синтезатора.

        — Идём! Идём! — она потянула меня за руку.

        Я зажмурился и шагнул.

 

        С какой-то тайной злорадностью я стал ждать, когда мы удалились от строений управы на достаточное расстояние, что вот сейчас костлявая бестолочь накинется на разноцветного офицерчика, раздерёт ему всю ширинку, а я присяду на соседний камушек и от души повеселюсь.

        Не получилось. Девку словно подменили. Она вела себя вполне нормально. Изредка в скальных складках попадались растения и она радовалась им, как ребёнок.

        Не знаю, для чего я ей понадобился? Прихоть! Чтобы лезть на этот чёртов вулкан? Вряд ли. Скорее, как повод досадить отцу. До самой вершины мы всё равно не доберёмся. Высоко. Офицер пыхтит, но тоже лезет. Девчонка впереди всех, потом я, потом охрана с пультом. Хуже всех дыхалка оказалась у меня. Не тяну ритм. А егоза ползёт и ползёт. Я отстаю, получается разрыв, который по уставу охраны не положен. Офицер жмёт кнопки, стимулирует. На десяток секунд электростимулятор взбадривает мои мышцы и я сигаю вверх.

        Но девица всё равно оторвалась.

        Когда мы её нагнали, мартышка находилась на скальной полке, голая, лежащая на спине в трансе, а на животе она держала небольшой булыжник. Движения её были при этом те самые. Не обознаешься.

 

        — Знаешь ли ты, что есть дьявол? Да! Знаешь ли ты, что разбил он единую жизнь на «добро» и на «зло»? Да! Знаешь ли ты, что скрывают святоши? Дай скорее мне знать: что скрывают святоши? Имя дьявола свято для них! Да? Да! Знаешь ли ты, что святое презрело святыни? Да? Да! Что разбито на части, не может быть целого больше! Да? Да!

 

        — Знаешь ли ты, что когда ты с детьми, ты — ребёнок? Да? Да! Знаешь ли ты, когда мыслишь, что время твоё — миллиарды всего? Да? Да! Знаешь ли ты, что когда веришь и чувствуешь — это лишь миг? Да? Да!

 

        — Знаешь ли ты, что голодные кормятся горем? Да? Да! Знаешь ли ты, что их слёзы в изнаночном мире подобны веселью? Да? Да!

 

        Мы, двое мужчин, оба оказались в дураках. Она предпочла камушек. Видимо, болезнь бедняжки, была уже притчей во языцех, потому что офицер нисколько не удивился. Только выругался. Он сделал знак и я сел. Сопровождающий тоже приземлился на некотором от меня отдалении. Бедняжку корячили бесы.

        Ждали. Делать было нечего. Только смотреть. С высоты открывалась широкая панорама. Город, бухта, серпантины дорожек, глазки шаров на мачтах. Зелёный плевочек болотца. Несколько рабочих взлётно-посадочных пятачков, горбатые ангары для техники. И скалы, скалы, скалы. А вокруг — океан. Хозяин! Просматривалась искусственно намытая большая коса и рельсовый транспортёр, уходящий прямо в шельф, да ползущие по дамбе автоматические вагонетки с отвалом. Голое всё. Мелькнула мысль, что среди голой природы голому человеку совсем не место. Я скосил глаза. Бедняжка продолжала свой многосерийный просмотр с комментариями — странный сеанс для сумасшедших. Какой простор, однако! Океан, могучее живое одеяло земли, словно успокаивал: не волнуйся, зек! ты уйдёшь, а я останусь! всё в порядке, братан! Растительность просматривалась только в районе города, да ещё чуть-чуть вдоль линии прибоя. Рыжие гигантские баржи стояли на рейде, словно доживающие свой век недооплаченные старухи — в очереди за льготами.

 

        — Можешь говорить, — разрешил офицер.

        — Тебя она тоже имела? — задал я первый вопрос, который подвернулся.

        — Да.

        — С разговорчиками в строю?

        — С ними! — офицер усмехнулся. Оказывается, нас сближала не только сегодняшняя ситуация. За нашей спиной вещал бас, исходивший из голенького пупсика с камнем на пузе.

 

 

        У меня больше не было вопросов. А парень в офицерской форме, видать, соскучился по вольностям. Им, служакам, тоже не очень-то разрешают рты раскрывать. Этот оказался с изъяном.

        — Я раньше журналистом был, — сказал он вдруг. — Писал о хороших людях. А потом работы стало всё меньше и меньше.

        Я насторожился. Если охрана или следак зовут на откровенную беседу и начинают первыми, то молчать надо особенно чутко.

 

        — Зрелый плод к праху стремится! Да! Да! Да! Тебе нужен тот, кто скажет тебе о тебе, чтобы знал ты себя, но — иным! Да! Да! Да! Душа укололась, гангрена, гангрена, Бог жив, но уже одноног! Да! Да! Да! Кто видит смерть, того она не видит! Да! Да! Да!

 

        К бреду быстро привыкли и не слушали его. Слушали тишину вокруг. Тишину высоты, если угодно. Парень-офицер опять не выдержал (или не очень умело выполнял задание-провокацию).

        — Видим фигу — пишем книгу!

        Я глядел исподлобья. Странный он, всё-таки, какой-то. Ни разу «паралич» не нажал. Хотя бы из любопытства. Не профессионал. Зелёный ещё. По материку скучает.

        — «Лирический инфоканал» смотрел когда-нибудь? Ну, не суть. Представляешь, подходит ко мне на улице совершенно незнакомый человек и спрашивает: «Почему тебя больше не видно на экране?» Это было так здорово! Как будто Героя дали. Я ему честно ответил: «Не могу больше. Стыдно. Лицо жалко терять. А компания тогда как раз политику свою сменила — от чистой лирики к лирической порнухе переметнулась. За деньгами погналась. Все теперь за ними гонятся. Я им говорю: «Не могут деньги бежать впереди человека! Это всё равно что пустить смерть впереди жизни!» Какое там!

        — Так ведь всегда что-то бежит впереди нас… — я старался быть нейтральным и безотносительным. Феня парнишки сходу тянула на «пожизненно». А он охранник, офицер, на льготном спецошейнике. Наконец-то заметил, что я напрягся.

        — Покровители… Очень высокие покровители. Они меня сюда и затолкали. Ошейник выхлопотали офицерский. Но выехать с острова я не смогу никогда.

        Угу. Теперь понятно. Вольный раб. Статус ненамного выше, чем у меня. Ноль от ноля недалеко уходит. Скорее всего, судим. Ишь, покровители! Мне бы твоих покровителей, козлик.

        — Так не должно быть! — он смотрел на голую и мне показалось, что мальчик сейчас расплачется. Да-а. Очень ещё зелёный.

        — А куда денешься? Сценарий общий, — я поддерживал беседу, как бы просто кивая.

        — Вот! А в детстве люди очень гибкие! Они ещё способны играть! Играть! Понимаешь? То есть, следовать каким угодно сценариям. Разным! И главное — выдумывать свои собственные, новые.

        — Так оно, — я вёл себя, как пятисотлетний дед перед необстрелянным, но горячим шалопаем. По идее, он сейчас должен вкрутить провокацию.

        — Я читал твоё досье. Ты относишься к высшему разряду гоев-интеллектуалов. Скажи: зачем власть, законы, религия нам навязывают только один сценарий? Что выгодно для смерти, то не выгодно для жизни, да? Впереди жизни бегут все, кому не лень: деньги, вещи, низкие уровни… Это специально! Я больше не могу носить этого в себе! Поговори со мной, Прокуратор!

        Красиво постелил! Не купишь, гад.

        — На всё воля Всевышних мира сего. Справедливость на то и справедливость, чтобы не сомневаться…

        — Прокуратор!!!

        — Будьте, как дети! — эту каноническую фразу я произнёс в сопровождении улыбки, какой позавидовал бы сам Сатана.

 

        — Хочешь так: один говорит, а все слушают? Нет! Хочешь так: один нарисует, а все подражают? Нет!

 

        Да, малышка очень вынослива. От такого камня на животе я бы уж уделался несколько раз.

 

        — Хочешь так: от участия вместе со мной до соучастия без меня? Нет!

 

        А парень-то и впрямь поник. Он, наверное не борзописцем был, как лепит мне, а срамником, актёришкой.

        — Послушай! А для чего баржи стоят на рейде? — любопытство заставило меня развязать язык.

        — Биомассу везут обратно. Ждут своей очереди под погрузку.

        — Биомассу?

        — Ну… — глаза офицера заметались, он проговорился насчёт кой-чего. Правда, я и виду не подал, что изумлён до крайности и уже полностью секу суть. Рублю в теме. Повторюсь: делать лицо натурально дебильным я учился много лет. Хотя изумление внутри меня прыгало и скакало. Надо же! И все эти годы я был уверен, что шлак на выходе из процесса просто сжигают. Ошибся. Батя предусмотрел ещё одну статью дохода — гнать органические удобрения из шлака. И как я раньше сам до такой примитивщины не додумался? Вулкан меня с толку сбил! Вонь, дымок… Конечно! Сельскохозяйственные континенты всегда очень нуждались в органике. Сжигать ценный шлак? Какая глупость! Биологический цикл на большом таком, круглом космическом лагере, типа земли, всенепременно должен быть замкнут. А поскольку разрешили звучать, я развеселился и стал насвистывать мотивчик.

 

        — Демоном люди сгоняются в стадо! Да! Стадом питается демон! Да! И плотью, и духом, и славой поганой! Да! Да! Да!

 

        Наконец, бисноватая оклемалась. Оделась. Потом попросила натаскать курганчик камней. А сверху водрузила свой, изнасилованный.

        — Это — моя деточка. Вырастет большая-пребольшая!

 

        Офицер снова посуровел. Он смотрел на меня со страхом, так, как смотрит засыпавшийся чин на переигравшего его низового стукача. Я лишь злобно ухмылялся, смакуя редкий момент.

        Вызвали платформу. Прилетел ржавый пятак с поручнями, без крыши.

        Девица потребовала ещё и пляж. Но это ей, сами понимаете, обломилось по полной.

 

        В строгой зоне офицер вернул мой радиус на место. Потом долго возился с пультом, направляя его поочередно то на шар-сторожевик, то на свой идентификационный браслет на руке. Что-то у него, наконец, получилось. Он был бледен.

        — Спасибо! — произнёс он несуразное для данной обстановки слово. Повернулся и зачем-то стал удаляться обратно, в сторону горы.

        Минут через десять вдали полыхнуло. Шар поразил его своим собственным лучом. Думаю, мальчик разлетелся после такого удара на молекулы, или даже на атомы. Всё-таки он был провокатором.

        Принцесса, увидев голубую вспышку, взвизгнула и захлопала в ладоши. День удался. Ей было нормально. Мне тоже.

 

        Ночью принцессу увезли в город.

 

 

 

 

ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ ИМЕЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ: ШАГАЕТ, КАК К ПОДРУЖЕ, ИГРАЮЩИЙ — В ИГРУШКИ!

 

 

        Изба №4.

        Сима. Интеллектуальный клон (полноценный, женщина). Место производства Англия. Идентификационный номер LZ-6621110793209. Профессиональный психологический манипулятор. Клон-проповедник. Проповедовал т.н. «Теорию равновесия», содержащую скрытые призывы к свержению власти и неповиновению. Способен вызывать своими проповедями, (совмещенными, как правило, с техническими средствами эмоционального воздействия) состояние, близкое к катарсису. Разработал и активно внедрял в мозг законопослушных граждан понятие т. н. «точки возврата». Второе название точки возврата — «Дом». Известен эксперимент данного высокоинтеллектуального клона по опытам с коррекцией процессов т. н. «реинкарнации». Разработанная теория и эксперименты якобы связывают воедино т. н. «нравственность» и способность отдельного мозга к полному активному самоконтролю. Что является прямым покушением на идеалы общества. Апологет т.н. «внутреннего мира». Клон сексуально не агрессивен, но невыясненными методами вызывает к себе сильное влечение. Пострадавшие от проповедей клона отмечали следующие специфические параметры воздействия на психику: «наводит морок», «ловкий фокусник», «поражает воображение», называет себя «борцом с иллюзиями», использует в своей практике т.н. «заговорённую воду», «травяные сборы» и проч. Владеет феноменами т. н. «сидхи». Существующую реальность определяет как «грязь». Суть незаконных проповедей: «грязные» не пройдут «сквозь ушко» — якобы сквозь себя самих в момент их физической смерти. Характерная цитата из преступной проповеди: «Тварь не бессмертна! У неё нет души! В этом её слабость. Она осознала, что навсегда «застряла» в одном-единственном мире, попалась в ловушку вещества, и поэтому активно пытается выяснить условия иного, экзистенциального перехода для дальнейшей своей экспансии». Клон позиционирует себя как «белая ведьма». Цель противоправных практик и методов: якобы «выжигает» лишь грязь в человеческом характере и т. н. «душах». Среди паствы зарегистрированы не единичные случаи полной остановки работы сердца и прекращения мозговой деятельности в результате воздействия на стандартный живой объект несанкционированными способами. (Отпечатки мыслеграмм и эмоциональной комбинаторики осуждённого прилагаются).

Состав гражданского и уголовного преступления. Незаконная психическая манипуляция гражданским сознанием (в особо крупных размерах). Организация преступного нелицензированного театра проповедей. Написание и незаконное распространение голографической книги-мыслеграммы — «Эффект пробуждения»! Количество пациентов, обратившихся за медицинской помощью после употребления мыслеграммы, составляет 2983841 человек. Экономический ущерб от воздействия значителен. Мера наказания – высшая.

 

        Когда я вошёл, эта синтетическая красавица висела в воздухе вниз головой безо всяких опор. Я ещё успел подумать: «Девять лет голых баб не видел в натуре, а тут вдруг одна за другой…»

        — Заходи, Прокуратор. Садись. Я сейчас закончу свои упражнения и мы побеседуем.

        — На кой ляд тебе эти упражнения? — надо было давнуть на кнопку парализатора. А я вместо этого, дурак, вступил в разговор. Видать, теряю нюх в последнее время.

        — Упражнения полезны для здоровья.

        Я заржал во весь голос, представляя, как в ближайшем будущем она отправится в дыру.

        — Зря смеёшься. Здоровье на том свете закладывается ещё при жизни на этом. Как фундамент для дома.

        Она плавно перевернулась, накинула на себя свой балахон проповедника и тоже засмеялась. Смех у Симы был, как вино. Я начал дуреть и меня к ней потянуло. Быстро нажал на пульте то, что давно должен был нажать. Для знакомства, как положено. Чтобы сразу обозначить того, кто в этой избе командует. Незачем нам говорить в её тоне. Товарищеские отношения в тюрьме до добра не доводят.

        Сима остолбенела. Но не упала. Изо рта у неё потекли слюни. Теперь и я расхохотался. Постепенно она очухалась.

        — Очень хорошо, что ты зашёл ко мне. Спасибо большое. Мои коллеги тебя хвалят, — она кивнула на остальные избы.

        — Чего это? — подозрительность во мне собралась в комок силы, готовый к прыжку.

        — Скоро тебе будет очень нелегко. В скан-карцере нас, пророков, будут помещать по двое-трое. Комбинациями. Такое практикуется впервые. Нагрузки на тебя, Прокуратор, упадут колоссальные. Но мы будем тебе помогать.

        — Идиотка! Откуда ты это знаешь? Я ничего такого пока не слышал.

        — Я всё знаю, — она опять обворожительно улыбнулась. Но не до такой степени, как в первый раз. Поэтому новое кокетство обошлось без повторного шока.

        — Ладно, допустим. А чего ради вас туда пачками натолкают?

        — Батя ищет… выход. Чтобы продать информацию Твари. За немыслимые деньги!

        — Выход? Какой выход?! — это слово меня уже достало.

        — Выход есть, — Сима излучала то, что у людей именуется обаянием. Неотвратимой магией, которой обладают все умные бабы. Я опять удержал себя от искушения воспользоваться пультом. А зря.

        — Выпей! — она прямо из воздуха извлекла прозрачный высокий стаканчик, до половины заполненный прозрачной водой. — Не бойся. Ни один из пророков не сделает тебе зла. Мы все живём в мире любви. В очень различных мирах. Но все они — одно. Любовь!

        Околдовала на раз! Я выпил.

 

        Открываю гляделки — ба! — я в каком-то большом зале. Полно народу. Всем раздали настоящие бумажные брошюрки с напечатанным текстом. Значит, народ в зале грамотный. Интеллигенция. Читать умеют все. И не бедный, судя по одежде и украшениям. Иначе на какие бы шиши бумагу расходовать? Любой электронный носитель контролируется. А бумага — нет. Используется в исключительных случаях. Я напрягся: куда попал, чёрт возьми?! Память отшибло. Себя в этом месте помню, остальное — нет. Открываю брошюрку. Крупно поверху — «Манифест Человека». Ну-ну. Догадался: сектанты! Их почему-то никак не истребят до конца. Хотя чего проще при нынешних-то возможностях! Держат, видать, как закваску, для чего-то. Я оглянулся по сторонам. Все двери закрыты. Не выйти. Делать нечего, уставился на сцену.

        Вышла Сима. Зал взорвался аплодисментами. Она воссияла и поклонилась. Потом начала говорить. Я автоматически начал запоминать в многоканальном режиме.

 

        (Даю без правки. Надо же! Некоторые умеют говорить сами, ничуть не хуже профессионального слухача!)

        Она говорила просто. Так же просто и внимательно зал её слушал.

 

        «… Как возвращается к нам утраченное равновесие? Исчезают навязчивые мысли. Голоса в голове. Перестают ныть и болеть раздражённые чувства. Прекращаются фантастические явления. Экстрасенсы избавляются от своих отклонений и становятся обыкновенными людьми. Человек в одночасье навсегда избавляется от религиозной или алкогольной зависимости. Чудо? И да, и нет. Человек просто восстанавливает равновесие в себе самом. Я не знаю никаких специальных рецептов для этого. И не собираюсь их изобретать. Всё происходит само собой. Мы встречаемся в концертном зале. Или просто беседуем. Или пьём чай, коротая за беседой совместный досуг в дальнем пути. Да, мы просто находимся рядом. Просто говорим. Открытые для взаимного «прямого переливания» опытов жизни. Кто мы друг для друга? Мы — средство для жизни. Мы — состояния. Души. Ума. Психики. Внутренней энергии. Состояние — это большое личное богатство. Внутреннее богатство. Свободные люди всегда готовы к его объединению. Вот почему лживые боятся «прямого переливания» человеческой души, а нормальные добрые люди всегда только рады возможности быть ещё более богатыми внутренне, ещё более здоровыми и устойчивыми. Представьте идеальную страну, где все — доноры. Вампиры-изгои там жить просто не смогут. Вампирам хорошо в стране вампиров, там они держат доноров в клетках».

 

        Сима расхаживала по сцене взад-вперёд, иногда отпивала воду из приготовленного специально для неё высокого прозрачного стаканчика (где-то я этот стаканчик уже видел). Зал сидел смирно.

 

        «…Все настоящие чудеса в мире происходят сами собой. Без магических пассов и заклинаний. Без технических ухищрений. Без гипнотических приёмов и наукообразного языка. Мы, люди, способны делиться в трудном пути по жизни не только вещами, памятью, знаниями, но и некой трудноформализуемой субстанцией — энергетическим и психическим равновесием. Равновесие «перетекает» от одного к другому просто в силу общения. Вот почему так важно общаться! Посмотрите, пожалуйста на своего соседа внимательно и с интересом. Что вы испытываете? Большинство из вас испытывают странное изумление: давным-давно никто на вас не обращал свой интерес просто из… интереса».

 

        В зале зааплодировали.

 

        «…Кто-то более уравновешен, кто-то менее. Большее, как известно, всегда делится с меньшим. Но в случае живой жизни — удовольствие испытывают обе стороны. Подумайте об этом. В открытой настежь жизни минусов не бывает в принципе. Даже трагический личный опыт — это важный общий «плюс» в смысле приобретения коллективного опыта».

 

        Редкие, чьи-то несдержанные аплодисменты.

 

        «Спасибо. Подобно тому, как мы помогаем расшалившемуся сверх меры ребёнку остановить качели, мы помогаем и сами себе. Друзья! Делиться равновесием — это естественная потребность человека. Потому что человеком не становятся в одиночку. Потому что главный инструмент воспитания бесчеловечности — разобщённость и самоизоляция».

 

        Шквал аплодисментов!

 

        «Спасибо за поддержку, друзья. Человек — представитель живого мира, представитель удивительной живой неопределённости. А не представитель машинного демона, который конкретен в цифрах, и окончателен для живого человека, как смертный приговор».

 

        Абсолютна тишина в зале. Что называется, звенящая тишина.

 

        «Тем более актуально остаться человеком в обстановке всё более увеличивающейся бессмысленной суеты. Мы погибаем как вид. Но мы можем остаться жить хотя бы в поле информации. Как непобедимый принцип».

 

        Зал видел, как из глаз клона-проповедника выкатилась слезинка и капнула на пол, сверкнув в луче локального освещения. Сима перевела дыхание.

 

        «Вестибулярный аппарат внутри нас и гравитация планеты взаимодействуют, не правда ли? Благодаря вестибулярному аппарату мы можем держать равновесие, ходить вертикально или даже подниматься по канату… Это — тоже искусство равновесия. Вы знаете. А если испугаться движения? Испугаться высоты? Что остаётся? Только лечь и не шевелиться. Но лучше всё-таки отправиться в дерзкий поход. Куда? Для чего? В поход за… обыкновенностью! Да, да, не удивляйтесь: обыкновенность — это лучшее, что смогла уравновесить в своём развитии природа. Высочайшая золотая середина, в которой равновесие держится столь точно, что не требует никакого к себе дополнительного «искусства». Это настоящее чудо! К сожалению, обыденность людского мира иная. Она искусственна. Она разделена внутри себя. Обыкновенность мира людей, похожих на роботов, уже ничем неотличима от роботов, похожих на людей. Существует обыкновенность подзаборного пьяного ничтожества, и жива ещё высочайшая обыкновенность лучших представителей нашей культуры. Они — не одно и то же. Между ними лежит то, что мы называем Путь. Без умения быть устойчивым, его не преодолеть. Шаг, другой, третий… Кто-то испугался. Кто-то оглянулся. Кто-то посмотрел под ноги и увидел там свой страх. Потерявшие равновесие, падают. В бутылку, в объятия коварных религиозных иллюзионистов, в бездумную службу, в месть или злобу. На самое дно. Вниз. В никуда. В ад! И это тоже может стать вашей обыденностью. Последней. На сей раз — навеки».

 

        Очевидно, она израсходовала слишком много энергии. После финальных слов лектор закатила глаза и стала медленно оседать на пол. Подбежали ассистенты, действующие, судя по расторопности и ловкости, не впервые. Они вовремя усадили, впавшую в отключку даму, в плетёное кресло. Так её и унесли с глаз публики на руках, в кресле. Зал реагировал спокойно. Должно быть, сценарий проповедей в этой части повторялся не в первый раз.

 

        Потом включили заранее приготовленную голограмму-монтаж. Обычные картины сегодняшней жизни. Ничего особенного. Но в сочетании с реверберирующим могучим бас баритоном, который закадрово покрывал меняющуюся картинку рокочущим звучащим текстом-проповедью, всё менялось: смешное становилось вдруг трагичным, а трагичное пустяшным и незначительным.

        Бас баритон читал текст из брошюрки, которую зрителям предлагалось взять с собой в качестве вещественного подкрепления для своих новых впечатлений.

        Я точно знал и понимал, что собрание было полу нелегальным. Для круга посвящённых. Что-то вроде прикладного искусства, полу разрешённых для интеллигенции смысловых игр. Официальное выпускание социального пара. Я чувствовал, как люди в зале трепетали. Этот трепет неожиданно передался и мне. Эмоциональное возбуждение интеллектуального клона само вошло в обострённый режим и я в деталях запомнил экстаз. Экстаз ясности, я бы сказал. Как будто бас баритону удавалось говорить на языке образов, обращаясь при этом исключительно к моей логике.

        Рядом со мной в зрительском кресле сидел тучный дядька, богач, все его пальцы были унизаны перстнями. Он терпеливо, но скептически сначала слушал Симу, а теперь смотрел на картинки, далеко оттопырив огромную свою нижнюю губу.

        Я перестал сопротивляться. Отдался обстоятельствам и тоже стал смотреть-слушать. Просто так. Тем более, что сеанс был продолжительный. Толстый сосед наклонился ко мне, чувствуя новичка, и дал шёпотом дельный совет: «Не старайтесь понять говорящего. Это невозможно. Логика не успевает. Просто принимайте смысл. Течение смысла. Как картину. Как воздух в свои лёгкие, не обдумывая каждую молекулу полученного кислорода и каждый свой вдох. Принимайте! Вмещайте! И вы поймёте гораздо больше, чем обычно».

        Я рассеянно пожал плечами.

 

 

        Запомнить текст любой длины и любой сложности для клона моего уровня не представляет какого-либо чрезвычайного усилия.

 

 

МАНИФЕСТ ЧЕЛОВЕКА

 

 

        Почему же всё так?!

 

 

        Быть, или не быть?

        Быть, или не быть Человеком?

        Кого ты называешь Человеком?

 

 

        То существо, которое во всём похоже на миллионы других существ? Одинаково думающие, одинаково действующие, одинаково мечтающие. С одинаковыми «отпечатками» мыслей и чувств.

        Ты — очевидец трагических событий: мир принял на себя психологию робота. Участие в машиноподобных делах не делает человека человеком. Неужели ты хочешь быть роботом? Неужели твои друзья, твои любимые и твои дети хотят этого?

        Нет!!!

        Но ты чувствуешь, что непоправимое уже произошло. И с каждым днём неотвратимый край приближается к твоей земле. Потому что катастрофа уже произошла в невидимом мире. Можно ли ещё что-то сделать?

        Да!!!

        Что нужно сделать?

        Исправить плохую причину и спастись от плохого последствия.

        Спасти себя — это и означает спасти мир!

        Пробудиться!

        Пробудить свой собственный мир. Единственный и неповторимый. Свободный и независимый. Высокий и счастливый. Не имеющий никакого отношения к толпе и не поддающийся падениям в «истины» подлецов.

        Ты — Человек.

        Индивидуальность, или стандарт? Если ты неповторим, то почему ты безлик? Профессионально обученный никто.

        Неужели ты счастлив среди одинаковых? Как и почему ты оказался там, где люди одинаково ограничены, а не там, где они одинаково свободны?

        Неужели ты — раб?

        Неужели ты с этим смирился?

        Неужели ты дашь своё рабство тому, кого любишь?

        Почему же всё так?!

 

        Ты спасёшь себя сам!

 

        Ложью сегодня владеет не спящий! Он один против всех!

Это он усыпляет тебя. Говорит одно, а ведёт к другому. Говорит: «Думай самостоятельно». А на самом деле навязывает жалкий набор из потрёпанных кукольных мыслей. Говорит тебе: «Трезвость». А на деле готов тебе дать только мрак. Говорит тебе: «Жить». Но ты сам не заметил, как жизнь подменили на службу. Говорит тебе: «Вера». Но много ли веры в слепой суете?

        Быть Человеком — это бросить свой вызов бесчеловечному миру. Не всему миру, как учат мерзавцы. А лишь горькому миру в тебе. Потому что другого и нет для тебя одного. Это — твой собственный мир. Внутренний собственный разум. И собственный свет.

        Человек! Мир вокруг тебя бесчеловечен. Поэтому он жесток и лицемерен. Цена твоей собственной жизни ничтожна для этого мира.

        Неужели таким ты хотел видеть счастье?

        Во лжи нарождаясь, наполнившись ложью, ты ложью под именем «правды» рискуешь закончить.

        Может ли жизнь эта имя носить — Человеческой?

        Нет!!!

        Может ли, предавший прежде себя, говорить о спасеньи — другим?

        Нет.

        Бесчеловечность всегда лицемерна. У этой силы иного оружия нет, кроме лжи.

        Массовая пропаганда низких «истин» и психические манипуляторы обслуживают охрану толпы, спящей в иллюзиях. И приветствуют каждого, кто хоронится в этой в толпе, как в могиле. Здесь нельзя заходить за черту. Здесь невыгодно знать глубину. Здесь опасно высокое славить. И смертельно опасно расти.

        Разве правильно это: уникальный ресурс бытия променять на бесплодие? Семя жизни своей не для роста живого беречь, а на корм чужакам передать?

        Стремится бесплодие лишь к повторению в формах бесплодных.

        Ты не можешь молиться на внешнее счастье. Потому что все зёрна иного — в тебе!

 

        Спаситель пришёл! Это – Ты!

 

        Ты спасёшь себя сам.

 

        Во имя свободы своей и неповторимости.

 

        Пробуждайся!

 

        Ты легко распознаешь коварные силы. Они любят толпу. Они ставят обман вереди Человека. Создают золочёных болванов, и вещи, и ложь, и дорогу к разврату, и знамя всего — ненасытность.

        Вне морали живёт то, что люто бежит впереди растерявшейся жизни твоей. Деньги. Сила примера грубейших. Обман их умелый и злое тщеславие глупых.

        Кто же правит тобой, Человек?

        Неужели не сам?!

        Почему «человеческим» мир называешь ты тот, где порядок бездушный порядочность вдруг подменил? Разум стал невоспитанным здесь, а воспитанный кто — и хорош, да труслив?

        Опьянела душа. Забулдыга она. От столба до столба доползти — не изменится мир. От себя до себя перейти — хорошо.

        Словно дом обрести.

        Ты есть сам по себе. Ты — святыня своя! Если дать тебе ложную святость, и пустое внушить, и пустым пустоту переполнить, то умрёт Человек. И при жизни своей будешь ты шевелиться, да — мёртвый.

        О, Человек! Так жизнь твою превращают в существование. А ты, Человек, в существо превращаешься.

        И цари, и рабы.

 

        Пробуждайся! Пробуждай, тех, кто спит ещё в мёртвом. Кто способен ещё из ужасного плена уйти.

 

        Бойся сети всеобщего сна! Не касайся её, если нет в тебе силы порвать её путы. Не включай телесети, не слушай лжецов. Не ходи на поклон, к тем, кто ставит тебя на колени. Не дружи с подлецами. И не будь малодушен, когда голод души лишь забвения просит. Отстранившись от грязи, ты грязь победишь!

        Повторяй!

        Ты — Спаситель себя самого. Ты пришёл. И ты начал уже.

 

        Человек! Не люби палачей. А люби только тех, кто подобен рассвету, кто — попутчики к новому дню.

        Все массовые технологии управления человеческими существами рассчитаны на многократное применение. На бесконечное оболванивание одним и тем же приёмом многих волн поколений. Время скривилось. Мгновение стало огромным. Ты пройдёшь сквозь него, как лучи сквозь препятствие линзы. Перевёрнутой жизни приходит конец.

 

        Отнятый разум, вернувшись, смеётся. Душа не продажна и правит дорогой. Мир целиком состоит из любви. Она всегда тебя ждёт. Любовь! Твой единственный дом. И в тебе, и вокруг, как в тебе.

        Пробуждайся скорее!

        Хочешь «бог» говорить? Говори! То, что названо собственным словом, — не лживо. Тот прекрасен язык, на котором ты сам всё расскажешь себе.

        И ещё. Разбудить можно только лишь раз. Хоть себя самого, хоть росток. И обратно пути не бывает. Только путь от зерна до зерна. Тем живого творец от расчётов слепых отличим. То, что дважды, и трижды, — не помощь тебе.

 

        Всё единственно в мире живом!

 

        Настоящая помощь приходит однажды. Единожды и навсегда.

        Пробуждайся! Ты нужен живым.

 

        В этом не заинтересованы те, кто плодит слепых в разуме и беспомощных в духе. Обрезанных с детства: крестом, полумесяцем, бритвой звезды, или лезвием свастики.

 

        Жизнь — это просто любовь!

 

        Стремление быть собой не означает призыва бороться с тем, что есть вокруг. Очертя голову рушить и изменять окружение. От этого мало что изменится в самом человеке.

 

        Стоит ли бороться с удивительными явлениями жизни, с её поразительными достижениями и её восхитительным многообразием?

        Конечно, нет!

        Человек — это гений. Детищ своих он не рушит. Никакие революции жизни не нужны. Ни политические, ни экономические, ни финансовые, ни даже духовные. Всё это полная глупость. Потому что Жизнь — это просто любовь!

        Истерия тёмной толпы, на которой всегда играют мерзавцы, стремящиеся к власти тьмы, невозможна в мире Человека.

        Потому что он подчиняется только себе.

 

        Пусть цветёт и становится всё краше разнообразная поляна нашей общей судьбы! Здесь всё должно быть гармоничным и стоять на своих собственных местах. Культ не должен занимать место культуры. Высшие ценности вытесняться низшими. Общее движение к совершенству незачем расщеплять на движение к целям-тупикам. Делить неделимый мир на «элиту» и «отбросы».

 

        Превозносить и восхвалять мир, перевёрнутый с ног на голову, может только тёмная сила.

 

        Пришло время власти человеческого над нечеловеческим!

 

        Да здравствует время пробуждения самого Человека!

        Время избавления от постыдных и низких зависимостей.

        Долой духовные и интеллектуальные цепи!

 

        Человек! На земле и выше — всюду есть сегодня цепи твоей несвободной воли. Это — узы твоей слепоты и вскормлённого в скудости разума.

 

        Любой, кто заставляет тебя повторять не собственные слова и заниматься не собственным делом, — лжец и подлец.

        Духовная ложь незрима и заразна, как чума. Пришедшая изнутри, она убивает человека не всего, а частично — только то, что делает Человека высоким и независимым. Чума духа передаётся по наследству.

 

        То, что вокруг тебя сегодня называют «человеком», — уродливо.

        Оглянись вокруг. Загляни в себя самого. По-человечески ли ведут себя люди друг с другом? По-человечески ли они относятся к родителям — земле и небу? По-человечески ли ты сам себя судишь?

        Между убийством среды обитания и самоубийственными компромиссами в нечеловеческом мире стоит знак равенства.

 

        Разве это — Человек?

 

        Путь спасения — Путь!

 

        Ты ждал Спасителя? Он пришёл. Но! Он не будет спасать миллионы лентяев, лодырей духа и тщеславных слепцов от ума, как они бы того пожелали. Охраняющих цепи свои, — не спасти. Охраняющих собственный страх, — не спасти. С паразитами нянчиться — жизнь погубить. Или ценишь сорняк ты на грядке превыше культурного плода?

 

        Ожидание — тонкая ложь. Путь спасения — Путь!

 

        Этот Путь — ты и есть, Человек! Есть он в каждом, кто жив.

 

        Ты спасёшь дар живых от бездарности мёртвых. Для себя и — собой. Спаситель — в тебе, Человек!

 

        Пробуждайся! Ты и есть тот единственный Дом, где живое живёт. Пробуждайся! Посмотри, здесь чужих не бывает. Пробуждайся! Нет ценности выше, чем ценность любви.

 

        Цивилизация знает, что такое «точка невозврата». Предел, после которого падение неизбежно, а восстановление прежнего равновесия невозможно. Что означает для мира людей экологическая катастрофа? А что означает для него нравственная катастрофа?

        Человек — не машина. Хотя и существо, уподобившее себя психологии и логике машин.

        Да, Человек — это жизнь! Это Дом для себя самого. Дом! — постоянная точка возврата! — волшебная сила, что дана не привязанным к клетке. Чтоб, ушедший в иное, собой не блуждал.

        Человек! Ты научен держать равновесие в теле. Так держи его выше!

 

        Точка возврата! Твой собственный внутренний мир!

 

        Из любых испытаний ты выйдешь прямой, если есть в тебе Дом для тебя.

 

        Пробуждайся, спасённый. Больше нет над тобой ни изменников подлых, ни власти лжецов. Твоя точка возврата, как семя, подвластна лишь новым путям. Это — высшая точка живого пути.

 

        Человек! Отдели сам в себе красоту от уродства. Отряхнись от чумы. Отойди от толпы. Видишь птиц в небесах? Без цепей и объятий они. Потому что крылаты.

 

        Человек, ты прекрасен! Ты владеешь собой, как сокровищем мира. Береги же себя! Потому что к сокровищам тянутся воры.

 

        В своём собственном доме велик ты и властен. Ты не дашь учинить здесь разбой и грабёж. Дом не даст заблудиться тебе ни в пространствах, ни в годах, ни в буйстве вещей и иллюзий.

 

        Высоко, или низко тебе, Человек? В безднах духовных, в лабиринтах ума, в любви самолюбца, в тоске или горе не пойдёт Человек, — если он Человек, — за ответом к кому-то. Он приходит к себе. Он собою ответы найдёт. И — спасётся собой! И, спасённый, спасёт остальных.

 

Ты спасён, Человек!

 

        Пробуждайся!

        Не будь малодушным. Будет трудно тебе от свободы твоей. Не ищи для уздечки своей руку нового барина и коновязь. Не спеши на обрывок вчерашней цепи новый день посадить. Кнут, наполненный ядом молитв и проклятий, всегда над тобой!

 

        Человек, береги свои образы сам, а не то их подменят на образа. Образиною станешь, уснувший в чужом.

 

        Пробуждайся!

        Человек! Твое время — вставать! Начинать свою вечную жизнь от семян животворных. А не порослью быть однолетней на старом лишаистом пне. Светлые ценят рождённых, а тьма «возрождением» бредит.

        В повторении блеска, и в свете иллюзий таятся ловцы слабых душ.

        Избавляйся от низкого жаждой высот!

        Убегай от толпы, что в тебе, и беги от себя, что в толпе!

        Не пей «веру в бога» из уст мракобесов! Ты выпьешь забвенье своё.

        Будь источником веры! Чтоб не стать её сытью.

 

        Пробудись! Пробуждение — труд. Люди спят дни и годы, века и тысячелетия. Спишь и ты! Дети твои не проснулись, и друзья, и любимые спят. Кажется: так хорошо в этом сне! Но — пробудись! Во сне ты погибнешь опять, как уж тысячи раз погибал. И дети погибнут твои, и друзья, и любовь. Из огромного сна не вернулись людей миллиарды. В жизнь ушли делать жизнь — единицы.

        Время пришло поменять их местами.

        Человек, пробудись Человеком! И других пробуди. Не надейся на их благодарность. Все спящие злы, но их злость не от зла, а от лени. Пробуждение — труд не из лёгких. Это — собственный труд! Чтобы собственным стать, наконец. И для жизни твоей пробуждённой одиночества больше не будет.

        Будет Свет! Только Свет! Ничего, кроме Света!

        Ты спасён, Человек!

 

 

 

 

        … Толстогубый к концу сеанса, откинул кони. Он сидел, не шевелясь, так же, как и раньше, с открытыми глазами и вывалившейся нижней губой. Но уже не дышал. В этот момент я вспомнил ориентировку из приговора на Симу. Помогло. Тут же вылетел из миража обратно. В избу. В руках я реально держал брошюрку «Манифест Человека», которая таяла буквально на глазах.

        — Ведьма!

        Я довольно долго вертел пыточный джойстик, как хотел, из стороны в сторону, от одного предела сразу к другому, попутно переключая профили пытки. Сима извивалась на куче камыша, разбрызгивая слюни. Кожа под её ошейником кое-где вспузырилась.

        — Проси пощады, ведьма!

        Она поправила волосы и как ни в чём не бывало улыбнулась.

        — Отличные упражнения, Прокуратор!

 

 

 

БЕЗВРЕМЕНЬЕ ПОРОЖДАЕТ АМФИБИЮ — ПОСЛЕДНЕГО КЛАССИКА СТАРОЙ ШКОЛЫ, СТАВШЕГО ПЕРВЫМ ИЗ КЛАССИКОВ

ШКОЛЫ НОВОЙ ЭПОХИ.

 

        Кровь у мужчин приливает всего к трём местам. Ради головы только философы жертвуют даже желудком. Остальные жертвуют головой.

        Батя по обыкновению пропадал в городе. Шлак мы больше не потрошили. Этим занимались другие. Прокуратор выполнял самое из странных заданий — в вольном режиме «погружался» в пророков. Было полно свободного времени и я много спал. О, сон в неволе — это, пожалуй, высший вид счастья. Когда своего (в любом случае, неизбежного) конца ожидаешь не в идиотской общей суете, а в приятном личном времяпрепровождении. Когда время течёт сквозь тебя транзитом, не задерживаясь и не требуя того, чтобы ты крутился в его течении, или плыл куда-то вместе с потоком. Сон близок к истине. Пусть безмозглой. Но зато какой приятной! Спят не зря в положении лёжа. Именно в этом положении кровь с одинаковой силой приливает ко всем местам сразу. В том числе, и к голове.

 

        Вернулись собственные сны. Я не видел их уже много лет. Потому что сны мне с лихвой заменяли бесконечные сеансы потрошения шлака в конвейере скан-карцера.

        Правда, сны были какие-то ненормальные. Под закрытыми моргалками повторялось то же самое, что и в действительности. Тот же остров, те же ангары, ржавые баржи и ржавые рабочие платформы, шары, клоны, избы, карцеры, серваки, дымка вдали над городом, океан, практически всегда безоблачное небо, если не считать случающихся ливней... Всё один в один то же самое! С некоторыми лишь небольшими дополнительными нюансами.

        Как бы это половчее вырзить? Ну... Представьте, что вы смотрите на что-то частное, а видите в нём гораздо большее. Суть, что ли. Сразу обобщение явления как бы. Наяву я, получается, думал, не видя глубины. А во сне я научился вдруг видеть глубину, не думая. Декорации — барахло, разговорчики, живые участники здешнего спектакля — при переходе от одного состояния к другому практически не менялись. Через каждую отдельную вещь или явление во сне можно было разглядывать хоть саму Вселенную. Примерно так же, как сквозь дырочку в заборе пацаны разглядывают голых девочек-эротоклонов на фабричных складах-дворах.

        Задним умом я понимал, что «нюанс» наступил не просто так. Что, всё-таки я цапанул от пророков какую-то заразу. Только не мог пока понять: какую именно. Лишь бы не повреждение интеллектуальных способностей. Дураком меня быстро Батя отправит в дыру.

 

        Во сне я общался с мартышкой. Без инстинктов и зоологии. Хоть и наворачивается эта мысль на ум самой первой! Мы просто гуляли по склонам вулкана. Без офицера, сами по себе. Общались мы... молча. Но нам было интересно друг с другом. Я поглядывал на угловатую живую худышку и словно читал диагноз: дикая страсть к сексу была редкой болезнью — она хотела ребёнка. Своего ребёнка. Натуральнорождённого. Не стерелизованная окончательно, она, конечно, могла бы обратиться с подобной экзотической просьбой в какой-нибудь местный демографический Комитет. При батиных связях и деньгах разрешили бы, и тут же, в торжественной обстановке, с цветами и борзописцами, разблокировали яичники. Но бедняжка попалась. Теперь такое для неё было невозможно: полукровка-гой на ошейнике — какие могут быть прихоти у зека?!

 

        Я возвращался из сна. Хлебал баланду и снова ложился спать.

 

        На заднем дворе, у стены, закрытое со стороны севера и океанских штормов, росло карликовое, переломанное ветрами вдоль и поперёк, деревце. Очертаниями оно напоминало пучок застывших, одеревеневших маленьких молний, растущих из одного корня. В каменном небольшом распадке скопились какие-то перегнившие отбросы, на которых и проснулось, и потянулось к свету одинокое деревце-герой. С трудом можно было угадать в этом уродливом карлике субтропического красавца — южную сосну. На красоту и рост просто не хватило пищи. Судьба занесла случайное семя на случайную помойку посреди скальной пустыни, окружённой бесконечными океанскими водами. Представляете: я это видел не умом! Видел, как ураган тащил тысячи километров безразличное ко всему безвольное семя по воздуху, как проклюнулось оно, брошенное в скудный свой грунт, как, не ужасаясь и не отступая, стало тянуться вверх, всякий раз терпеливо возвращая к жизни свои, поломанные ураганами, рахитичные руки-веточки. Сосне было лет триста. Я это чувствовал. Да... Раненый мир, сидящий на голодном пайке, заживлял свои раны причудливым образом, словно забывал: как должно быть? как правильно? как обыкновенно для него? Сосне лучше было бы умереть сразу. Сгнить, например, ещё будучи семенем. Вообще не просыпаться.

 

        Проснувшись, я жгуче захотел проверить своё видение. Но доступ на задний двор был закрыт навсегда. Это место лежало далеко за пределами безопасного для меня радиуса.

 

        (Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «лирическая повесть»).

 

        — Гой! Можешь говорить.

        — Благодарю тебя, сэр.

        — Наш мир — полное говно! Не кланяйся, идиот! Говно! И ты это знаешь не хуже меня. Не кланяйся, говорят тебе! В глаза смотреть! Ну-ка повторяй за мной: на-ш-ми-р-го-в-но! Быстро!

        Заплетающимся языком я прошептал то, за что и на воле-то можно было схлопотать по полной.

        — Молодец! Теперь садись за стол. Садись!!! — в дымину пьяный Батя аж заорал. Садиться гою в присутствии сэра, да ещё и в его кабинете, категорически не разрешалось. Кары на этот счёт предусматривались серьёзные.  — Садись, урод! Ты — единственный, кто соображает на этом проклятом острове. Гой, мне нужен друг! Понимаешь, друг! Тот, кто будет меня понимать и сможет мне возражать. Не кланяйся, сволочь, не кланяйся!

        Ничего необычного. Батя не в первый раз приказывал мне беседовать с ним. Я привык к риску и доверял своему начальнику. Но он никогда раньше не разрешал мне садиться. И ещё ни разу не «назначал» меня своим другом для собеседований. Конечно, я его понимал. Деньги позволяли ему покупать всё натуральное, а не пользоваться почти бесплатным виртуальным суррогатом. Он пил, чтобы забыться. Его жизненный потенциал и его интеллектуальный уровень бились в условиях островной изоляции в нём, как бешенство в клетке. В этом смысле мы были как бы равны. Вот он и чудил, если тоской изнутри припекало слишком уж сильно.

 

        — Гой! Тихо... Не говори мне ничего! Просто слушай. Мне нужны лишь твои идиотские грязные уши... Гой, ты обратил внимание на то, что все пророки видят во тьме? А знаешь, почему? Потому что они не видят самой тьмы! Ищи, гой, ищи! Ты должен их выпотрошить!

        Хм?! А ведь это мысль! Я ещё ни разу не посещал шлак, живущий в избах, ночью. Я опять поклонился.

        — Ты тоже говно, гой! И я — говно... Говори, сволочь!

        По опыту я знал, что отмалчиваться означало нарываться на пыточный пульт и побои.

        — Сэр, ты же сам видишь, что те, кого мы (он очень любил, когда я произносил вслух это самое «мы») держим в избах, не совсем обычный шлак. Они все — «многоэтажные».

        — Многоэтажные?!

        — Да. Я, кажется, разобрался. В каждом из них живёт до чёрта как бы отдельных, самостоятельных личностей. Внутри, все вместе они, как одна слитная семья. Причём, живут кланами, на разных этажах, что ли. От физики до мистики. С этажа на этаж «со своим уставом» никогда не ходят, и, тем не менее, не распадаются и не обосабливаются. Нечто множественное, иерархичное, но необычайно цельное. Думаю, обычными методами потрошения, их не «зацепить». Мы вытянем лишь что-то одно. А всё остальное уйдёт незамеченным. Но я, сэр, не знаю пока, как заловить их целиком.

        — Молодец, гой! Ищи! Ищи! Я дам тебе новый срок, если найдёшь. Слово чести! Пей, приказываю!

        Я выпил приличную порцию крепкого и приготовился пойти вон. Но не тут-то было.

        Батя сделал знак и два клона-охранника ввели в зал группу танцовщиков и танцовщиц, выхваченных ненадолго по прихоти Бати из очередного шлакового потока.

        — Люблю красоту! — изрёк повелитель, вольно развалившись в своём кресле.

        Включили какую-то ритмичную музыку. Группа растянула рты в профессиональную улыбку и начала показывать танцевальный стриптиз с элементами физического насилия и секса. Батя блаженствовал, пока не заснул. Музыку плавно свели на нет. Улыбки у танцоров погасли. Их немедленно этапировали в дыру.

        Приказа покинуть помещение я не получал. Поэтому остался в комнате. Только встал, на всякий случай, и застыл в поклоне.

 

        «Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы!» — эта ясная формулировка буравила мой скучающий мозг. Обычно клоны-проповедники пророчили совсем иначе, говорили как торговались: будет страшно, всё обязательно разрушится, если не исполните наши правила... Ну-ну. Кликуши могут указать лишь на тёмное. Поэтому в светлом мире и не бывает кликуш — указывать не на что... Стоп! Что-то тут есть. Да, нужно будет обязательно посетить кого-нибудь из пророков ночью.

        — Гой! Дай мне воды... — я достал из бара родниковую. Батя, глотнув, снова захрапел. Пыточный пульт валялся на столе прямо перед ним. Я мельком подумал, что можно было бы успеть кое-что перепрограммировать, а когда дойдёт до применения, просто симулировать боль. Но потом эту мысль отмёл. Универсальным пультом Батя погонял не меня одного. Быстро всё раскроется. Так что, я лишь вежливо поблагодарил свою клон-судьбу за её контрбыстродействие и сообразительность.

 

        Да, действительно, пророки безвредны, как кролики. Они не нападают даже в своих сидхах и мороках. Почему? Ответа не было. Какая-то моя мозговая подкорка из затылочной части шептала-подсказывала голосом Уана совсем уж нелепое: «Их мир прекрасен! Он — совершенство! Совершенство неуязвимо!»

        — Говно! — во сне Батя очень даже вовремя произнёс контрастирующую реплику. Трудно было с ним не согласиться. Мир идиотов становился всё чернее и чернее. А идиоты прославляли его всё отчаяннее и отчаяннее. Для этого требовалось, чтобы идиоты поголовно верили в предначертанное для них «счастье» и ни один (в идеале) не думал. Но без мозгов, увы, цивилизация могла бы взорваться немедленно. Поэтому и приходилось производить таких, как я... Тут я, не хуже, чем от импульса парализатора, вздрогнул! Или... Или... Или таких, как пророки!

        — Говно! — произнёс я негромко, но с чувством. Чтобы стабилизироваться.

        — Кто говно? — Батя обнажил осоловелые бельма. Испугал меня. Но тут же отправился вновь в своё тяжкое забвение, как во временный внутренний филиал натуральной дыры.

 

        Почему все пророки имеют непоколебимый позитивный настрой? Мир для них всегда прекрасен и неуязвим. Почему?! Любой мир! Даже — этот... Почему, чёрт возьми?! Идиоты, которые знают, что они идиоты и лишь поэтому способны противостоять идиотскому миру? Не понятно. Они как не видят и не чувствуют того, что корячит здесь каждого. Даже деревца. Может, они и есть настоящие Герои? Ха-ха-ха! Уроды — Герои! Ха-ха-ха! Даже поясница заныла — трудно смеяться в окостеневшем поклоне.

 

        Ну, много ли от их идиотского геройства останется? Разве что идентификационный номер, да приговор-ориентировка на каком-нибудь серваке у СУКИ. Да и то ненадолго. Лет через двести сотрут вчистую. Ни досье, ни привета! Уроды — Герои! Ха-ха-ха!

 

        Батя — загадка для меня. Тёмный сэр. Кто он на самом деле? Иногда складывалось ощущение, что он и сам не знает этого до конца. Батя патологически любил власть и деньги. Приобретал абсолютную дистанционную власть и сколачивал чудовищное своё состояние с таким неутомимым рвением и такой дьявольской изворотливостью, что, казалось, он изощрённо мстит миру, подгребая его целиком под себя. Интеллектуальные фермы, острова и части континентов, города, планетарные хранилища генофонда и сверхценные накопители инфы, биржи, аукционы, транспортные наземные и воздушные ленты, армии клонов и фабрики, их производящие, индустрия пропаганды — всё со скоростью тайфунной воронки вращалось вокруг батиных махинаций и поглощалось всё нарастающими его аппетитами. Он уже не знал всего того, чем владеет. Но и выехать с грандиозной тщеславной инспекцией частнособственнической планеты с острова не мог. Тварь держала его точно так же, как он держал меня. У него было всё, у меня ничего не было. Но вот мы оба торчали в его кабинете и что у нас было на самом деле? Только мы сами! Злорадство обдало меня тёплой коньячной волной и внутренне я опять ехидно захихикал. Батя и Тварь словно соревновались насмерть, как два закадычных воина: кто кого? Батя хотел бы ненасытно подгрести под себя аж сами природные стихии, может, даже соседние планеты-колонии, а Тварь ему баснословно платила за дьявольское рвение и успешность «мстителя» в бриллиантовом ошейнике. Очевидно, полагая, что всё относительно, и что сам Батя, в том числе, — лишь её безраздельная собственность. Батя, несомненно, был в превосходящей степени умён, как все сэры. В общем-то он имел сносный, я бы даже сказал, лёгкий характер. Без нужды на кнопки пыточного пульта давил разве что спьяну. А сегодня выяснилось самое главное и самое простое: Батя в душе ненавидел Тварь и весь её идиотский мир.

 

        — Гой! Если ты возьмёшь ботало у пророков, то мы купим весь мир! Слышишь? Весь мир! Тварь тоже ищет... — он иногда бессвязно бормотал что-нибудь сквозь сумеречное своё состояние. Друг для друга мы были двумя привидениями. Каждое мечтало о своей реальности. Я, например, мечтал завалиться на свой топчан. И ещё я мечтал, чтобы Батя устроил в бассейне управы гулянку для своих. Чтобы я внизу смог помыться в своём самодельном душике — щедротами от их слива.

 

        Спина ныла. Долго стоять в неудобном поклоне затруднительно даже для выносливого гоя с хорошим ресурсом. Чтобы не скучать, я стал широко размышлять о батином богатстве.

        Уже при моей жизни, совсем недавно, Тварь окончательно отменила всякие иные деньги, кроме тех, что она сама назначала и они высвечивались у каждого на его бейджике. Тут же на земле вокруг «новых денег» началось предельное подличание. Приверженцы старых взглядов вопили, что внедрённая система бездушна и аморальна. Их быстро окоротили. Особенно тех, что заявляли: мол, высокостатусное удовольствие от наличия денег, на самом деле удовольствием жизни не является и живых плодов не может принести в принципе. Бузотёры отправились в дыру колоннами. Остальные заткнулись, изображая ликование. Тварь мало интересуют детали «брожения» в среде двуногих микробов, но за общим градусом их настроений она следит очень внимательно. Важен конечный результат. Немыслимая смесь высокой профессиональной квалификации и идиотизма.

        Жизнь любого социального клона, в общем-то, — плацебо. Безобидная таблетка, от которой ты послушно «поправляешься» в нужную сторону. Правда, кормят твоё воображение этим «плацебо» совсем не безобидные умельцы. Мне бы больше понравилась другая метафора: жизнь как спиртовая вытяжка из общественной браги. Но в том-то и дело, что браги нет. Не дают «бродить». Кругом один уксус.

        Остров — родовое гнездо батиной жадности. Апофеоз всей жадности на планете! Её вещественное олицетворение. Точно! Жадность и тщеславие не ведают жалости. Думаю, не просто так Батя приспособил вулкан под утилизатор. Ходили мистические слухи, что он буквально «питается» энергией умерших. Что он уже и не человек вовсе. Что именно потустроннее «питание» даёт ему непостижимое везение в мире денег. Врать не могу. Доказательств, конечно, нет никаких. Да и откуда им взяться? Из слухов, что ли?

 

        Я мысленно приделал к голове спящего Бати рога. Получилось очень органично. Нечистый из детских религиозных страшилок. Батя! Он поставляет Твари то, что «вышибает» из своих необычных зеков. На самом последнем их пороге. Тюрьма — ферма ферм! — лучшее батино развлечение. Система примитивна, как шатун. Батя «жмёт» на свою «тлю» с мозгами... Тварь зажигает зелёный свет на всех направлениях и пополняет счёт Бати. Батя снова «жмёт». Тварь снова пополняет... Ни конца, ни края этому бегу по кругу. А обороты — растут.

        Кого только не приходилось мне потрошить! Ноосферных генииев, экономических мессий, математических императоров, естествоиспытателей-духовидцев, и прочих — всех тех, кто напрямую подключен к ноосферной «супермашине». Вся эта учёная бражка в один голос клялась под пытками: «В мире уже всё изобретено! Ничего нового нет и быть не может!» Но, пройдя небольшую повторную обработку, их мыслеграммы во второй и третьей производных «доились» у меня, как миленькие!

        — Гой, подойди ко мне... Вот так. Слушай! Всего три ступени ведут в ад. Всего три! Дорог может быть очень много... А ступеней — три. Запоминай. Первая ступень — это высокая поэзия. Была когда-то такая эпоха. Вторая ступень — идеализм, высокая мораль. И такая эпоха тоже была. Ты меня слышишь, гой? Хорошо. А третья ступень — это высокие технологии. Гой... Высокие! Высокие! Они все — «высокие»! Гой! Скажи, почему мы тогда идём вниз?

        — Мы поднимаемся к небывалым вершинам, сэр.

        Не вставая с кресла, он расквасил мне переносицу.

 

        Батя кое-как подключился к очень дорогому каналу виртуального нарко-секса и опять вырубился. Такие дорогие штучки-дрючки можно было смаковать без костюма. Приказа убираться вон опять не поступило.

 

        Тварь оптимизировала всё и вся. Тварь! Бессмертный дракон. Более успешный соперник того, кого люди раньше именовали «богом». Что ж, новый бог вполне умело эксплуатирует прирученный им «животный мир» — двуногих и иже с ними. Это — данность. Не зная другой, ты будешь превозносить эту. А я, к сожалению, знал. Примеры сравнений постоянно расщепляли и мучили моё сознание. Батя тем более был подвержен этой самопроизвольной мировоззренческой опасности. Он выглядел достаточно пожилым человеком, хоть и очень крепким. Должно быть, его тоже терзали подобные малоприятные мысли-паразиты. Они — как течь в теле плотины. Едва засомневался где-то в одном месте — готовься: прорвёт, рано или поздно, целиком.

 

        Стоять с расквашенным носом и в поклоне становилось всё тяжелее. Мне начали мерещиться видения. Будто бы попадаю я в игорный город. Будто бы на бейджике у меня приличный счёт и я — игрок по призванию, удачливый мот и транжирщик — готов его поставить на кон весь сразу.

        — Вы находитесь в единственной на планете зоне, свободной от налогов, — услужливо сообщает мне клон-крупье.

        — Далеко не единственной, — цежу ему я, знаток, снисходительно, сквозь зубы.

        — Да? Вы знаете такие места?

        — Знаю. Цитадель Властелинов. Там не только твоих поганых налогов нет. Там даже законов нет! Там саму Тварь могут с говном смешать...

        — Ваш счёт и ваша жизнь подлежат немедленному обнулению! — клон-крупье превратился в клона-утилизатора.

 

        Ожидание — худшая из пыток.

 

        — Гой, ты здесь?

        — Здесь, сэр.

 

        Тварь — практическая реальность. Внутри неё рассказать о какой-нибудь своей человечности — это всё равно, что написать роман без слов... Да и к чему слова, когда есть ошейник, есть регламент, есть радиус? Для жизни достаточно. А для смерти — даже много. Иногда мне кажется, что ошейник — это самое лучшее изобретение человечества за всю историю его существования. Ошейник, цепь и миска. Ну да, как раз то, о чём толковали сектанты в своём театре...

 

        — В театре? Гой, ты что-то сказал о театре?

        — Я ничего не говорил, сэр.

        — Свинья! — восклицательный знак я дослушивал уже в прыжке. Батя нажал «шок». Наказанный гой непроизвольно взвизгнул, чем очень рассмешил Батю. — Что ты можешь знать о театре? Ты, ты...

        — Ничего, сэр.

        — Шлак! Ты — шлак! Понял?

        — Да, сэр.

        — Ладно, слушай. Но не воображай, что я говорю с тобой. Я говорю сам собой, но... Но в твоём присутствии. Это великая честь для тебя, шлак.

        — Благодарю тебя, сэр.

        — Театр... Настоящий театр — это трагедия. Только трагедия! Всегда трагедия! Знаешь, почему? Не знаешь... Никто, кроме меня, не знает! Потому что без театра трагедии наступит конец. Полный конец! Слушай, мы живы все до сих пор исключительно лишь потому, что у нас есть трагедия. Гой! Идиоты сидят в лодке жизни и хотят лишь веселиться, крен у них такой, понимаешь, — оттого они валятся всей шоблой на один борт. Идиоты — глупые. Их никак не отгонишь от своего идиотского, тупоголового счастья. С рекламой, стандартными мечтами и стандартным весельем. Гой, ты понимаешь? А кому охота тонуть! Тс-ссс!!! Тот, кто управляет лодкой, кидает на её другой борт трупы! Трупы!!! Только они нас всех спасают! Тс-ссс! И всё в порядке. Плывём дальше! Понимаешь, гой, ни одна комедия не подводит сознание к катарсису. Ни одна! А трагедия — даже самая завалящая! — подводит... Ты знаешь, что такое катарсис?

        — Я слышал об этом, сэр.

        — А-а... Не зря тебя, значит, укатали. Резервист! Не надо было твою вышку откладывать.

 

        Клон-слуга доставил новую порцию выпивки. Батя дозаправился и захрапел пуще прежнего.

 

        Ещё немного, и моя спина переломится пополам...

 

        Никакой бунт в мире, где все сидят на ошейниках, Бате не страшен. Риск деградировал. Вероятно, вместе с тем, механизм внешнего страха переместился внутрь — Батя крамольно мыслил. Плевал на свой ошейник, на своего бриллиантового доносчика: тьфу! Нарывался специально и получал от этого удовольствие. Но Тварь его почему-то не трогала. Батя, насколько я понимаю, уже не первый день по-хамски наращивал в своей башке противозаконный бунт. Он тоже здесь озверел от себя самого. Всемогущему осточертело его всемогущество. Бывает. Дракон решил себя пожрать. Жаль, что не подавится сразу! Замкнутое пространство безопасно только для психики экстравертов. Как у пророков, например. Им весь космос — рабочая площадка, а любой пятачок на нарах — дом родной. А интроверты, — эгоисты, самолюбцы, — получается, страдают от замкнутости куда больше. Батя... страдал! Это открытие меня поддержало.

 

        Хорошо пророкам! Хоть бы хны им, даже перед дырой. Живут себе одним лишь «внутренним процессом», а их сознание «кормится» чем-то неземным и поэтому вырабатывает «неземное». То есть, новизну, которую они и доставляют прямёхонько в нужное место. Ого! Я встрепенулся. Мне бы сейчас к анализатору мыслеграмм, к верному моему слухачу, а я торчу тут перед алкашом... Так! Близко-близко-горячо! Как в детской игре в прятки с завязанными глазами. Близко-близко-горячо! Батя — интуит. И я — интуит. Он прав: не следует пророков брать нахрапом. В тонких делах нельзя торопиться. Так-так... Близко-близко-горячо! Я взял след! Нужно правильно содержать особенных наших «коров», чтобы умело потом «подоить» бедняг... Насилие! Ну, конечно же! При извлечении инфы нового типа не должно быть никакого насилия. Тогда они всё, до последней буковки, отдадут сами. Надо только прикинуться идиотом. Пустым дураком. Благодарным и любящим их. И тогда из порожнего перельётся в пустое! Так, так, так... Получается, даже пульт не нужен?

 

        — Гой! Гой! Гой!

        — Я здесь, сэр.

        — Гой! Говори мне чётко и внятно: «Я — говно!»

        — Я — говно.

        — Пошёл вон, урод!

        — Слушаюсь, сэр.

 

        (Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «диалоги и размышления»).

 

 

 

 

 

ЗАГОВОРИВШИЙ БОГ — ЭТО ДЬЯВОЛ!

 

 

        СУКА удовлетворила запрос на разрешение передвигаться ZK-2152012251200 в ночное время суток в пределах допустимого радиуса.

        Я уж и не помню, когда в последний раз удавалось смотреть на ночное небо. Туч в этих краях практически не бывает. Воздух прозрачен.

        Огромная чёрная дыра окружала бренное вечным. В эту дыру ушли и не вернулись миллиарды. Век за веком — несметные шеренги людей, их искусство, их тщедушные мыслишки и трусливые чувства. Всё кануло в этой дыре! Всё!

        И только звёзды запоздалыми блуждающими фонариками указывали неведомый путь неведомым существам. Куда? Кому? Физическое ощущение собственной ничтожности наполнило меня мстительной радостью: все вокруг такие же козявки перед этой вот, самой крупной дырой! Дыр вообще много! На всех хватит! Одни ведут вниз, другие маячат над головой... Какая разница? Всё равно дыры!

        «Звёзды никогда не бывают равнодушными. Они волнуют. Ночь — это время прозрений», — могу поклясться, как на инкарнации, что этот мальчишеский голос исходил со стороны изб и раздавался уменя не в ушах, а где-то в середине лба, прямо под костью.

        Даун! Я догадался: это — проделки странного пацана, не имеющего высшей меры, но всё равно помещённого к обречённым пророкам. Я считал, что пацан залетел в заваруху случайно. Но не буду же я высказывать своё мнение вслух! Просто я его в своём деле и в расчёт-то не брал. Что там потрошить? Идиот! По медицине идиот. Заикается так, что говорить не в состоянии. Похож на кузнечика-богомола, только с человеческими глазами. Его замели сюда просто до кучи.

        «Дьяволу огонь нипочём, но он не выносит света. Итог огня — пепел. Итог света — жизнь. Свет и огонь — одно. Как вдох и выдох. Поэтому жизнь должна быть отделена от огня на дистанцию света. Иначе всё сгорит!» — голос, как долото, долбил моё терпение изнутри.

        Пульт я с собой не взял. Специально не взял. Решил на собственной шкуре, идиот, проверить безобидность пророков. Ночь выдалась безлунной. В отдалении висели над островом платформы-осветители. Но иллюминацией эту часть острова хозяин не особенно радовал. Всепоглощающая чёрная дыра ночи владела всем: и небом над головой, и твердью под ногами, и жутковатым холодком на душе. Лишь в отдалении светилось, как опухоль в диагностическом сканере, огневое зарево жизни — город. В нерешительности я стал чесаться. «Чудеса!» — подумал я сам, глядя на бесконечную братскую могилу над головой, украшенную светящимися надгробиями, забавными звёздочками.

 

        «Чудеса — это разновидность лжи. Ложь! Ложь! По наличию чудес она и узнаётся» — дятел подо лбом не унимался. Я отчётливо чувствовал направление, откуда исходило невидимое вмешательство. Ладно! Пришлось перестать чесаться и уверенно двинуться к избе Дауна. В конце концов, пацан такой болезненный и хлипкий, что переломить его можно и без пульта.

        Я ещё ни разу не был у Дауна. Избегал тратить время попусту. Остальные соседи по избам говорили о парнишке с придыханием. Думаю, наивно прикрывали его от меня таким образом. Называли часто «сиротой на Земле» или «певцом тишины». Идиоты кругом! А идиоты, утверждающие, что они и не идиоты вовсе, — это самые главные идиоты.

        Я знал из досье, что пацан был хиляк, практически безъязыкий урод, безнадёжный заика, седой с детства и имеющий разноцветные глаза.

        Да! Один из пророков ещё так про него отозвался: «Не трогай его, Прокуратор, не трать время. Он не здесь. Он видит только тот мир».

 

        Ничего, разберёмся. Для проформы и успокоения амбиций служебного рвения надо потрошить и пустое.

 

        Изба №2.

        Даун. Идентификационный номер YY-9697104019266. Натуральнорождённый. Возраст 14 лет. Количество успешно пройденных гражданских инкарнаций — «0». Рождён в условиях острова, в городе, от родителей-клонов, незаконно взломавших у себя блокировку естественного размножения. Подтверждённая невменяемость. Характерные особенности мутанта: вызывает спонтанные слуховые и зрительные галлюцинации при близком контакте. Исследования: физическое состояние мозга соответствует старости. Внимание! Устойчивый феномен: в присутствии фигуранта самопроизвольно перестают работать электронные устройства и приспособления. Ошейник и пульты функционируют условно. Однако фактов неповиновения фигурант не проявлял.

Специальное решение судебной комиссии: ребёнок, физиологический возраст 14 лет, умственное развитие – 7 лет. Деструктивный мутант, общественной ценности не представляет. Рождён и сформирован в условиях заключения, к социальному существованию неадаптивен. Дополниттельный вывод гуманитарно-образоватеьной комиссии экспертов-сенситивов: энерго-информационные возможности индивида исключительно велики, но не структурированы. Предписание: обязательное ношение ошейника строгого подчинения, пожизненное наблюдение, информационная изоляция. Выставление мутанта на продажу или для приобретения кунсткамерами категорически запрещено. Приговор отсутствует.

 

        — Ты здесь, недоносок? — я смело начал игру с темнотой и собственным чувством дискомфорта. Темнота молчала. Хотя я отчётливо улавливал какие-то напряжённые токи и колебания. Ну, словно я был железной опилкой, а где-то неподалёку водили сильным магнитом. Корячило.

        «Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы!» — фраза, похожая на какую-то математическую формулу, крепко засела в моей голове. Из-за неё, собственно, я и оказался в ведьмачий час не на своей лежанке, а в избе урода.

        — Эй, недоносок! — я повторил в пустое чёрное нутро избы свой призыв. Камыш зашуршал. Уже хорошо.

        «Ты погребён в земном, Прокуратор! Ты лишён романтики. Поэтому ты прав здесь во всём» — мать твою! Камыш зашуршал словами у меня прямо внутри черепушки.

        Я испугался. Вообще-то, те, кто носит ошейник моего уровня строгости, уже ничего не боятся. Особенно смерти. Но я испугался... Чего? Это был вопрос! Я не мог ответить внятно: отчего именно затряслись поджилки? Какая-то невидимая пакость прижала мою психику. Мне стало как-то очень уж нехорошо. Как будто я снова в своём сопливом возрасте спёр у родителей сладости, припасённые для праздника, а мама долго и ласково всё говорила о какой-то совести. Я не понял. Но кратковременное гадкое чувство недовольства самим собой запомнил. Хотелось исчезнуть, сгореть, провалиться куда-нибудь. Это было отвратительно! Впоследствии сбой равновесия в психике никогда уже так сильно не повторялся.

        — Недоносок! Подойди к проёму. Встать, я сказал!

        Мне хотелось сломать челюсть этому гадёнышу.

 

        — Эй, Прокуратор!

        Из смежной избы раздался голос Эффа. Пузатого негра-американца. Учёного идиота, болтливого, как робот-секретарь.

        — Эй! Не зли пацана. Только бестолку мозги себе подпалишь. Эй, Прокуратор!

        Зря я пульт не взял! Зря! Нарушение инструкции, кстати. Но реплики Эффа пришлись к месту. Появился повод сделать шаг назад и строго спросить:

        — Чего тебе, шлак?

        — Иди ко мне. Прокуратор, мне поручено тебя настроить. Это важно. Иди. От твоего правильного настроя зависит наш дальнейший путь...

        — Наш?! Ты сказал «наш»?

        — Конечно. Мы нужны только лишь для того, чтобы найти...

        — Заткнись! — я наперёд знал, что он скажет. Идиоты, словно сговорившись, все разом помешались на одной-единственной бездарной фразе.

        — И всё-таки он есть!

        Пришлось зайти к толстяку в избу. Дать ему как следует наощупь. Тёмного негра в тёмной комнате я изловил без труда. Бац-бац! Ручная работа! Ха-ха! Мой собственный ошейник вел себя при этом нормально — могу изметелить кого хочешь, просто так, без агрессии, так что, ни один шар-сторожевик не отреагирует. Это искусство приобретается не сразу. Спокойным быть нужно. Как камень. Доброжелательным даже. А что? Многих на зоне в драках губит собственная злобность. Дураки! Сами себе головы поотжигать готовы.

        Утомившись и удовлетворившись, я пальцами пощупал у обмягшего толстяка под его ошейником. Оценить опасность. Если ответная агрессия — то появится сукровица из-под предупредительных ожогов. Надо же! Кожа нисколько не пострадала. Толстяк был безобиден, как мёртвая корова.

        — Садись, Прокуратор, — потихоньку он отдышался и мирно так залепетал, словно брат невесты на свадьбе. — Ну, в какой-то мере это и твоя свадьба, Прокуратор! Дай мне твою руку...

        Чёрт! Попал, называется. В сборище недоутилизированных идиотов, которые читают мои внутренние формулировки с той же лёгкостью, с какой я тяну тексты из своего слухача.

        — Дай мне твою руку. Нужен простой контакт. Давай, так будет намного легче поднять и провести твоё зрение над полями и горизонтами смысла. Ты ведь за этим охотишься, конструктор? Попробуем видеть знание, а не глотать его кусками, как ты привык, пережёвывая добытое в «обдумывании», и кормя потом этой полупереваренной отрыжкой твоё ненасытное и не взрослеющее племя.

        На всякий случай я двинул в темноту ещё разок. Негр сплюнул на пол зубами. Я понял это по его неторопливой тщательности, с какой он избавлялся от неожиданной помехи во рту.

        — Не отвлекайся, Прокуратор. Никто здесь не сомневается, что ты отлично знаешь: что делать? как делать? что применять? Это неплохо. Без определённости тебе не выжить. Но скажи, знаешь ли ты: во имя чего? А?

        Нападение было коварным и неожиданным. Он пробил моё равновесие. Подобные мысли карались без предупреждений и полумер. О чём я и догадался немедленно по запаху паленины, идущем от моей собственной шеи. Чёрт! Ну, не мог же я в самом деле просить Батю снять блокировку с анализатора моих мыслеграмм. Общение с пророками становилось не таким уж и безобидным занятием.

        — Успокойся! Дай руку и обними меня... Не бойся обнять. Я помогу тебе в путешествии, — возможно, лишь вследствие контузии я выполнил его просьбу.

 

 

        Изба №3.

        Эфф. Идентификационный номер LS-8251146132887. Натуральнорождённый. Страна происхождения — Северная Америка. Основная профессия — дистанционный лектор. Учёный-энциклопедист. Твёрдый мистик, придерживающийся доктрины «динамичных идеалов» — постоянно изменяемых мотивов жизни людей. Владеет художественными методами и приёмами дистанционного изменения сознания. Академик, философ. Во время своего ареста успел призвать (по слабоконтролируемым учебным каналам) к неповиновению власти значительную часть населения, получающего базовое идеологическое образование. Затраты на нейтрализацию нанесённого ущерба значительны. Состав преступления квалифицируется как: а) клевета и разрушение святынь; б) распространение заведомо ложной духовной и интеллектуальной информации в среде истинно верующих. Характерная цитата из последнего слова на суде: «...приходил к людям и лживым, искажённым текстам давал свет неискажённого знания». Арестован и осуждён по ходатайству Святой Церкви.

        Мера наказания — высшая.

 

        Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы!

 

        Стало светло. Стало светло без света. Лучше не скажу. Пророк сидел на своём камыше с выбитыми зубами. А я... Меня рядом с ним не было. Тело исчезло. Моя точка наблюдения находилась где-то под потолком, слегка со стороны. Поророк сидел как сидел. А я, должно быть, превратился в ту крылатую мелкую мразь, которой никогда не подняться выше бетонной плиты. Потолок бесконечно тянулся вдоль, убивая всяческую надежду долететь когда-нибудь до его края. Биться об него головой тоже было пределом глупости. И тем не менее, я это делал. Пророк меня видел. Он смотрел умильно, как восторженный собаковладелец смотрит на косолапое своё чадо, только что родившееся, первое в помёте, сразу же пробующее ходить, вместо того, чтобы ползать.

 

        — Ты отличный разрушитель! Самый лучший! Тобою гордятся многие миры.

        От этих его слов в животе у меня заныло. Если, конечно, у мелкой крылатой мрази, вроде меня, есть живот. Туда как будто снаружи вставили осиновый кол и стали на него давить. Каждое слово Эффа увеличивало это давление. Вот-вот судорожно сжатые мышцы не выдержат, кожа лопнет и кол войдёт внутрь беспрепятственно. Я отчаянно сопротивлялся.

        Эфф нараспев мечтательно говорил:

        — Представляешь, Прокуратор, всю свою жизнь я мечтал написать одну-единственную книгу. Книгу книг. Это была бы книга без слов! Понимаешь? Без слов! Ты ведь догадываешься, что словами хорошую книгу не напишешь, да? Книга без слов! Моя самая заветная мечта! Прокуратор, я написал очень много книг. И в каждой из них — только слова, слова, слова... Я ничего не успел! — но, судя по виду, пророк ничуть не сокрушался. Практическое фиаско — идея невозможности выразить непрерывную и неповторяемую текучесть мира в застывших знаках — его, кажется, веселило и забавляло. Эдакое поражение с «плюсом». По разбитым губам блуждала улыбка полного удовлетворения.

        Захотелось врезать придурку дополнительную порцию моей науки. Но... оказалось нечем. Кулаки отсутствовали. Я был целиком в его власти.

        В моей голове тоже возникли соответствующие образы. «Книги без слов» — чипы-программаторы, личное перекодирование, гарантия заданных свойств клонов, выращенных из генных заготовок...

        — Это похмелье! — заявил Эфф, который говорил со своей подстилки нормальным образом, открывая рот и извлекая из шепелявого рта вербальный поток. Меня он слышал каким-то иным способом. Рта у меня тоже не оказалось. Я только трепыхался и бился головой обо что-то твёрдое. Отчего в голове изрядно гудело. — Похмелье! Фантазию, получившую доступ к каким-нибудь технологиям, всегда тошнит от себя самой. Фантазию прежде нужно хорошенько воспитывать, чтобы знать, как ею управлять и где у неё педаль тормоза.

        После чего пророк завалился на камыш спать а я так и остался болтаться под потолком неизвестно в каком виде. На мои мысленные угрозы и вопли уснувший Эфф не реагировал.

 

        Утомившись безмолвно и бесполезно орать в безмолвном мире, я тоже... уснул.

 

        В дважды уснувшее воображение влетел снаряд осколочного действия и рванул. Как шизофреник, не контролирующий скачущие перед ним образы, я зачарованно созерцал «осколки смыслов». Они мелькали и кружились, как узоры в калейдоскопе. Складывались в чарующие симметричные фигуры и тут же рассыпались. По отдельности каждый осколок представлял из себя обособленную смысловую игрушку, которую пытливый мозг мог «грызть» хоть до скончания века. Однако все вместе эти осколки представляли из себя колоссальную бессмысленную свалку, не имеющую общего стратегического смысла и замысла. Впрочем, замысел, пожалуй, можно было усмотреть: в такой свалке любой заигравшийся интеллект тонул навсегда. Сам становился частью фантастической помойной ямы чьёго-то жестокого разума.

        Вспомнилась юношеская мука, когда клон-проповедник впихивал в мою голову из толстой-претолстой книги смысловую белиберду, устроенную по своему воздействию примерно так же.

 

        — Ты любишь разрушать? — самостоятельно спрашивала внутри меня одна мысль другую.

        — Да! Я обожаю разрушать! — отвечала ей мысль-подружка.

        — Молодец! Только не делай этого с наслаждением. Или не вовремя.

        — А как же тогда делать?

        — С любовью!

        — А как угадать это самое «вовремя»?

        — Любовь подскажет.

 

        — Прокуратор, ты знаешь, почему пророков не ведут напрямую в скан-карцер?

        — Почему?

        — Потому что от прямого подключения они дохнут! Ха-ха-ха! Нужен долговременный живой буфер-контакт. Это — ты, Прокуратор! Ха-ха-ха! Добровольцы из мира свободы могут говорить лишь с добровольцем из мира тюрьмы. Ха-ха-ха!

 

        — Контейнер! Контейнер! Контейнер-амфибия!

        — Кто контейнер?

        — Ты контейнер! Ха-ха-ха!

 

        Потолок раскрылся неожиданно. Я — полетел!

        Остров как остров. Сверху он ничуть не лучше, чем при взгляде из управы. Серые скалы. Океан. Тоска.

        И тут я её увидел!

        Тварь! Я увидел её в целом. Огромное ядро, протянувшее свои каналы-метастазы в пространство и в подпространство. Тварь! Я её видел, а она меня нет. В мгновение ока мания преследования во мне обратилась в манию величия.

        Откуда же я смотрел на всю эту разноцветную пульсирующую паутину, вызывающую двойное чувство: восхищение и страх? То ли с Сатурна, то ли с Солнца. Так мне показалось. Масштабы произвольно прыгали. Новым зрением и с новых позиций можно было в один миг рассматривать молекулу, а уже в следующий миг — какую-нибудь галактику, например.

        Я хорошо понимал, что нахожусь во сне.

        Деньги пахли! Они пахли жареным! Я охотно устремился на вкусный запах. Его, как оказалось, производила сама Тварь. Она щедрее всего действительно платила за контент — за главный свой «строительный материал», из которого ткались новые щупальца и новые сети гигантского паука.

        Нырнул в город. Но... Мое «летучее» зрение не обнаружило в нём людей. Я их чувствовал, но не видел. Пометался по планете. Людей не было. Ни одного! Медленно облетел избы пророков. Эти были на своих местах, как огурчики. В моём мороке, как в слухаче, стоял фильтр. Я мог видеть только тех, кто этот фильтр поставил.

        — Батя! — произнёс я вдруг, жалобно позвал шефа, сам не понимая для чего.

        Батя немедленно возник. Он сидел в своём городском дворце, у мраморного озера-чаши, посреди которого пылал в бронзовом цветке натуральный костёр. Ого! Натуральные дрова стоили баснословные деньги. Жареным пахло так, что аппетит захлёбывался от себя самого. Батя что-то произносил, но тишину между нами его слова преодолеть не могли. Я сообразил про фишку-опцию: фильтр не случайно исполнил моё желание-запрос.

        Захотелось проверить.

        — Мартышка! — в зрительный ряд немедленно вошёл ещё один персонаж.

        Батя действительно воспитывал во дворце свою дочь.

 

        Чутьё подсказывало: язык и желания лучше прикусить до поры. Сбывается всё названное.

 

        С запада на остров шёл большой тайфун. Я прикинул, что раньше завтрашнего вечера его дождевые ошмётки сюда не доберутся. Можно спать спокойно. Ещё я видел то, что люди именуют «временем». Такую, знаете, надутую точку. Весь год. Зима, лето, ветер, солнце, вода... С высоты полёта заповедник списанных «высшей мерой» прогрессоров-пророков выглядел как светящееся пятно внутри мутного надутого пузыря. Не объяснить точнее. Книга без слов нужна! Ха-ха-ха! Ну и, естественно, соответствующая для этого грамотёшка.

        Ишь! Тварь тоже выставляет мыслеграммы (товар) на продажу. Покупают разные: частники, коллекционеры, полуподпольные махинаторы, иногда институты, какие-то организации… Подозреваю, кто за ними скрывается. Тварь! Сама Тварь! Она добывает инфу. Сама же её продаёт. И сама же её покупает. Твари процесс нравится. Платит, как мастурбирует. Люди в этом инфоспектакле и впрямь не видны. Но фермы-то нужны, нужны! Люди-личинки! Мозги-шелкопряды! Тварь без них не может плести своё продолжение. Умело обирает мозги и души. А это ещё что такое? Ага... Я спустился к самой поверхности. Туман, очень липкий туман, насквозь слепое нечто, единственный ориентир в котором — это запах денег.

 

        На материках, как я знаю, ещё первые диссиденты-самоубийцы поговаривали о том, что Тварь обрела самосознание и «цифрует» теперь людишек на свой лад стопроцентно. По образу и подобию. Но на эти-то грабли она и наступила. Стала вырождаться. Потребовались трансгрессоры — генераторы принципиально нового контента. Те, кто свободно буровит своим наитием ноосферу, или даже прошивает её скорлупу насквозь. Эти известные позиции я как бы повторял сейчас внутри себя самого. Только в теле, на земле, я думал головой. А в свободном своём состоянии я «думал» иначе — взглядом. То есть, сначала буквально видел суть, а потом уж подбирал к ней слова. В общем-то, очень удобно. Можно и не говорить. И даже ничего не делать. Смешно, да? Ха-ха-ха!

 

        — В уже однажды жившем, новизны нет в принципе.

Я взглянул туда, откуда послышалось поучительное изречение, сказанное голосом Эффа. Подо мной расстилалось знакомое, единственное на всю округу болото, заросшее камышом, а на небольшом пятачке чистой воды плавал селезень. Он-то и говорил голосом пророка. Будучи сам в образе мухи, я его прекрасно слышал и понимал.

 

        Ах, деньги! Даже муху этот запах сводил с ума!

        На воле двуногие соревновались кто во что горазд. Обычно компилировали продаваемый Твари контент, но Тварь мгновенно распознавала ловкачей и наказывала «отлучением» от себя — заносила индивидуальные данные пользователя-ловкача в свой чёрный список: надолго ограничивала пользовательский доступ и гражданские возможности. Могла запросто сократить годы жизни или даже дать «бесправный» срок. Бейджик такого бедолаги показывал лишь идентификационный номер, да обильный красный бисер штрафных огоньков — ничего не купишь, никуда не войдешь. Некоторым ловкачам вообще обнуляла счёт.

Селезень внизу не на шутку раскрякался:

        — Люди! Они теперь служат тому, кого породили. Но Тварь — информационная «плоскость» — она принципиально не имеет «выходов» в космос. Космосу в этом месте повезло: у здешней Твари нет искусственных трансгрессоров.

Ага! Селезень, кажется, проговорился. Значит, и в раю, от имени которого он здесь крякает, не всё тихо. Где-то есть Твари покруче нашей.

 

        — Я знаю.

        — Знаю, что знаешь.

        — Что я знаю?

        — Знающие могут моделировать. Но модели не могут знать.

 

        В мгновение ока я облетел земные фермы. Голубчиков-интеллектуалов, засунувших свою голову в смертельные колодки якобы добровольного контракта, выпасали где угодно, исполняя любые их капризы и прихоти, лишь бы из их гениальных голов капал долгожданный удой. Для упрямых и заартачившихся добровольцев при инфо «выжимке» применяли новейшие пытки. Тварь щедро платила хозяевам ферм, которые оставляли себе меньшую часть навара, а большую с верноподданическим благоговением вручную переводили хозяину хозяев — Бате. Таким уж сложился заведённый ритуал. И его не меняли.

 

        Имитаторы инфы утилизировались без суда. На месте. За такое могли растереть на молекулы даже президента академии наук, или зарвавшегося президента нации. Не спасала даже принадлежность к высшей касте. Когда прокалывались сэры, толпа гоев по всей земле впадала в празднично-возбуждённое состояние, близкое к оргазму. Казалось, что центры удовольствий в головах толпы сливались — тот, что отвечает за эротику, и тот, что отвечает за кайф от ненависти.

        Имитировать наитие у профанаторов не получалось. Их было совершенно не жалко. Несмотря на ограничивающие законодательные барьеры и цензы, планета всё равно была постоянно перенаселена. Поэтому каждый выброшенный за борт преподносился пропагандой и религией как «облегчение», и его досрочный уход воспринимался именно так.

 

        — Кому дано наитие, мой друг? — крякнул Эфф.

        Я опять прозрел! Поэты и блаженные учёные — нищие идиоты! — вдруг стали первыми. Не по деньгам, конечно, а по востребованности, по фальшиво-лицемерному статусу, раздутому пропагандой вокруг блаженных, отправляющихся добровольцами на фермы. Как бы сбылась расхожая древняя байка. Многим артистам и бонзам это не нравилось. Но они ничего не могли поделать. Идиоты теперь тоже становились Героями. Так хотела Тварь. Тщеславные рты попритихли, опасаясь за свои места, притихли, но затаили лютую ненависть к трансгрессорам. Несколько человек из «чокнутых» сумели вернуться от добровольных своих мучений на ферме к нормальной гражданской жизни, и теперь безумно распоряжались своими безумными состояниями: строили, например компактные плавучие жилые острова, а потом отпускали их на волю волн, предварительно заселив чудо-город какими-нибудь идиотами, подобными себе, или зверьём… Или под улюлюканье возбуждённой толпы жгли, не щадя платформ-софитов, на какой-нибудь площади старинные книги, скупленные по всему свету. Заказывали по каналам национальной трансляции какую-нибудь пошлую скабрёзную идейку-авангард... В общем, отрывались, как могли, сами — за счёт привязанных к телесети, опустевших от бездумности и подспудного страха всенародных глаз и очей.

 

        Земля была совершенно пуста. Поэтому я, что называется, брал чутьём, — видел, не видя ничего конкретного. Как многих за их выходки ловили и сажали на гражданский ошейник послушания (обычно начальной степени социального контроля). А уж после первой привязи бунтари и идиоты мигом доходили до нужной кондиции: садились пожизненно и на «строгий» ошейник, или на «пожизненно», и, конечно, — широким потоком пополняли шлак. Всякого засветившегося нестандартного типа ожидала в дальнейшем стандартная судьба официального раба-преступника.

 

        — Жаль, что имена отменили, — произнёс Эфф. Он проснулся и приобрёл свой нормальный вид. Сидел на куче камыша и заинтересованно рассматривал осколок собственного зуба. Я вновь бился букашечной своей головой о бетонный потолок. — Жаль, очень жаль, — он отбросил зуб в угол избы. Потом конкретно уставился на меня. — Пока в ходу присутствовали имена, многие великие становились для людей очень полезными и нужными близкими родственниками. Не важно, что жили за тыщу-другую лет до них. Или вообще были не от мира сего. Родственники! Имена позволяли всему родственному сближаться, или отдаляться. Представь, Прокуратор, сидишь ты, кудрявый, с гусиным пером и пишешь чернилами по настоящей бумаге настоящую поэму. Сила! А рядом с тобой твои именитые ближайшие родственники незримо парят! В духе, конечно. А ты их чувствуешь, как себя самого! Они помогают тебе, дурачку, своё собственное имя парящим сделать. Кому мешало? Удобно. Красиво. Правильно.

        — Жу-жу-жу! У меня тоже есть родственники? — от этого собственного неожиданного и нелепого вопроса я аж крылышки сложил и, ясное дело, стал падать.

        — Есть! И ещё какие! — меня снова подбросило к потолку. — Степень родства, кстати, может свободно меняться в течение жизни в ту, или иную сторону. От отца до отчима, от матери до мачехи, от сына до пасынка. Я, Прокуратор, не специалист в родстве. Знаю только, что отцов, например, у твоего ума может быть сколько угодно. А для души годится всегда только один. Близость родства и его комбинации, кажется, зависят от поступков здесь и от мыслей там...

        — А что за поэма? — я даже не спросил его. Само спросилось.

        — Про любовь!

        — Опять про любовь? Почему только про любовь?

        — Потому что в мире больше писать не о чем.

 

        Досье и идентификационные номера пришли на смену разностандартным и разноязыким именам. Даже клички, произнесенные вслух, внутри обычной тюрьмы наказывались теперь весьма строго. А уж при пожизненном сроке! Молчание — самый выгодный вид существования. Вот и весь вывод. Научился держать свой рот на замке во время гражданской жизни? Считай, твоё гражданское счастье у тебя в кармане. Залетел в тюрягу? Сел на ошейник? Снимают отпечатки твоих мыслеграмм? Учись другому молчанию — чтобы тихо было внутри, как при ограблении банка! Мысли, чувства, дёргания психики, внутренний словесный монолог, даже инстинкты — всему теперь молчок! А не то сгоришь.

 

        Из-за горизонта начало выползать солнце. В избу проник еле светящийся утренний туман.

        Я лежал на камыше и храпел в голос. От собственного же храпа и проснулся. Эфф сидел рядом и широко улыбался расквашенными губами, приветствуя новый день.

        — И нового тебя, Прокуратор! — торжественно произнёс он, придерживаясь своей манеры продолжать вслух мысленную недосказанность собеседника.

 

        Голова болела.

        — Похмелье! — сказал Эфф. — Пройдёт. Только не пей вновь того, отчего оно наступило.

        Я понял его метафилософский язык. Он говорил о цивилизации.

 

        Спросил и я.

        — Почему ты меня не придушил во сне?

        — В следующий раз! — он опять широко улыбнулся беззубым ртом. Мне стало не по себе.

        — Слушай, Эфф, почему пророки безобидны? Почему они не злятся?

        — Для этого на земле нет причин.

        — Нет причин? Нет причин?!!

        — Да, нет. Ни одной.

        Он растянул свой порванный рот до такой степени, что подсохшие было рваные трещинки на негритянских губах снова лопнули и из них выступили капельки крови. Толстяк, казалось, блаженствовал от того, что я спрашивал. Просто от самого факта.

 

        Рассвело. Возвращался из «ночного» я, как после хорошей попойки. Ломало.

        Даун молча стоял в проёме своей избы и, дико заикаясь, что-то силился мне сообщить. Из горла шлака слышался лишь отвратительный клёкот. В этот финальный удар я вложил всю силу, на какую был способен после переживаний ночного морока. Даун улетел внутрь избы, как соломенный.

        Из другого проёма высунулась длинная рука и поманила меня:

        — Прокуратор! Иди скорее сюда! Смотри, мой росток пробился! Ещё немного и он зацветёт!

 

 

        Нервы не выдержали. Я побежал.

 

 

 

 

 

 

 

НЕ ДОГАДЫВАЕШЬСЯ, КТО ЭТА ДЕВОЧКА?

ОНА — ТВОЯ ЖИЗНЬ! ОНА БУДЕТ ИСКАТЬ СВОЕГО ПРОДОЛЖЕННИЯ С КАЖДЫМ, КТО ЕЩЁ

ХОТЬ ЧУТОЧКУ ЖИВ.

ПОТОМУ ЧТО ОНА ХОЧЕТ ОДНОГО — ПРОДОЛЖАТЬСЯ.

 

 

        Изба №8

        Квадрат. Идентификационный номер QZ-8022023390358. Комбинированное рождение. Место приобретения тела и интеллектуального насыщения — Австралия. Позиционирует себя как «мученик». Профессиональная принадлежность — внеклассный воспитатель в начальной школе интеллектуальных клонов. Дополнительные сведения: тренер самообороны (не лицензирован), распространитель древних практик оздоровления (не лицензирован), психофизический экспериментатор (не лицензирован). Позиционирует себя как «астральный путешественник», ищущий и ожидающий «новое время» и «нового человека». Характеризуется экспертной комиссией как полностью вменяемый. Пропагандирует позитивное трудолюбие путём т.н. личного «пробуждения». Возраст 422 года. Осуждён за незаконное введение разрушающих кодов в религиозные и идеологические установки клонов-школьников.

        Состав преступления: измена Родине, покушение на существующий гражданский строй. Покушение на основную парадигму гражданского общества. Неоднократное несанкционированное деструктивное воздействие на группы детей. Мера наказания — высшая.

 

        Изба №6

        Хотелло. Идентификационный номер — MV-7719769021156772. Натуральнорождённый. Место рождения — Италия. Развил крупный незаконный бизнес. Позиционирует себя как «открыватель всех правд» и «обличитель незаконных истин». В совершенстве владеет искусством убеждения. Личные качества: чрезвычайный темперамент, склонность к выражению своих эмоций путём искусства (стихи, картины, пение). Организатор «оттока мозгов» (на незаконной платной основе) от патриотически настроенной части интеллектуального населения. Создал неконтролируемые сети значительных по объёмам финансовых пирамид. Обвиняется в публичном глумлении над высшими ценностями гармоничного общеста. В т.ч. за тайное изъятие из оборота и полное уничтожение крупных денежных вкладов, что неоднократно приводило крупные регионы к кризисной дестабилизации финансового и экономического рынка. Неоднократно проповедовал идею неподчинения общим нормам ( как правило, на фоне общественных беспорядков). Характерная цитата осуждённого: «Я не надеялся победить. Но я с удовольствием уничтожал «высшие ценности» для идиотов». Физический возраст — 146 лет.

        Состав преступления: измена Родине. Мера наказания — высшая.

 

        Изба №9

        Паук. Идентификационный номер — JP-3390013196606. Полный клон. Место физической сборки и интеллектуального наполнения — Корея. Профессиональный конструктор интеллектуальных цифровых сетей. Вращается в молодёжной (до 75-85-ти лет) среде. Личное противозаконное хобби — хакер. Весьма искусен в виртуальных информационных интригах и финансовых ловушках-взломах. Позиционирует себя как «смертельный игрок». Обладает чувством техногенного юмора. Характерная цитата: «Мир для меня — огромный компьютер. Это — дьявол! С которым можно весело сразиться».

        Состав преступления. Хакерство. Попытка выведения из строя общемировой системы идентификации населения и политико-экономических межконтинентальных связей. Мера наказания — высшая.

 

 

        Ну, теперь все.

        Безротые клоны сбили пророков в кучу. Втолкали взашей в эту кучу и меня. А перед самой дырой присоединили к уходящему под землю шлаку кое-кого поважнее нас всех вместе взятых, того, кто визжал и кусался — дочку Бати.

 

        О чём я думал в последний момент? Да ни о чём! Даже хорошо стало.

 

        Шли минут двадцать, не больше. Клоны привели нас в обширный грот с куполообразным потолком. Звуки гулко прыгали от стены к стене. Не хватало лишь клона-проповедника, с таким же занудством умеющего переливать из пустого в порожнее. Пещера слабо освещалась. В центре клоны установили компактный шар-сторожевик. Пришёл офицер и перепрограммировал ошейники. Теперь мы не могли покинуть радиус более, чем на два-три шага. Разрешили сесть. Все сидели тесным кружком вокруг общей своей смерти. Ну, точь-в-точь туристы, замерзающие у последнего в своей жизни костра. Мартышка оказалась рядом со мной слева, а справа в плечо упирался седовласый Уан. Девчонка едва слышно поскуливала и мазала на мою, только что из прачечной, робу свои детские сопли.

        В таких же робах пришли несколько человек с иньекторами и вкатили нам прямиком в артерию какую-то дрянь. Компания дружно завалилась. Последнее, что я помню, так это слова офицера: «Трупов быть не должно!»

 

        В галлюцинациях обыденность разительно переменилась.

        Пророки, и я среди них, сидели тем же тесным кружком, но уже с открытыми глазами. А в центре, где только что был шар, сидела, скрестивши ножки «лотосом», наша мартышка. Слева от меня теперь оказался Даун. Идиллические посиделки со всех сторон окружал алмазный мир, ослепительно-сахарный блеск которого был совершенно нестерпим для глаз. Поэтому я смотрел только на ту, что являла собой центр картины.

 

        Пророки заговорили. По кругу, против часовой стрелки. По очереди, как в эстафете. Первым начал Уан. С первых же его слов я понял, что это — молитва.

МОЛИТВА ПРОРОКОВ

 

        — Свет огня не погасит, но будет огонь приручённым. Порождает смирение сила внутри, а не сила иная. Тем добро созидать от добра разрушать отличимо. Свет огня поднимается в разум, чтоб светлым он стал. Светлый разум есть муж и опора для светлой души.

 

        — Не чурайся трагедию видеть светло. От предсмертной улыбки над смертью поднимется взгляд. Не проклятие племя твоё получает в наследство, а силу и славу прибавит дающий собой. В свете смерть жизнь над жизнью вовек поднимает.

 

        — Кто не грязен, но грязи боится — тот грязь! Кто не зол и от зла убегает — тот зло! Воин роста пришёл князя тлена сменить.

 

        — Пусть командует плотью лишь плоть. Пусть командует разумом собственным собственный разум. Пусть душа или сердце взаймы не берут. Сам себе командир помыкать над собой не позволит.

 

        — Зеркала исчезают, которые — ложь. Сам в себя заглядевшийся, видит больше теперь, чем вчера. А в других кто способен смотреть — видит путь, что вчерашнего лучше. А кто видит, закрывши глаза, тот и правит народом, как правит собой.

 

        — Притянувший обилье себе одному, переполнится вдруг. И покончит с собою, погрязший в вещах. И покончит с собою любой, кто иное уже не вмещает. Кто при царстве конечном своём, тот и конченый раб.

 

        — Устарели мерила, дающие узость. Устарели мерила, дающие слепость. Устарели мерила, берущие жизнь.

 

        — Власть — не там, где тюремщик тюремщику внятен. Эта кончилась власть! Власть отныне — любовь! Человек человеку есть дар! И всё высшее — дар Человеку!

 

        — Выход есть! Выход есть! Выход есть!

 

        В круге наступил мой черёд жечь глаголом или, на худой конец, прижигать метафорой. Куда там! Из открытого рта мытаря не донеслось никакой внятной речи. Ни единого связного слова! Сплошное заикание, бульканье и клёкот. Я очень старался. Даже нос сизым стал от натуги. Но ничего не получалось. Лицо гримасничало, а клёкот, вырывающийся из моего горла, смешил пророков. Девчонка в центре тоже еле сдерживалась, чтобы не прыснуть. Клёкот, только клёкот! Я словно вообще разучился говорить. Вообще-то, чувствуя себя чужим в компании мастеров, я даже приготовился заранее вывернуться. Хотел торжественно так произнести: «А-минь!» Паясничая, конечно. Не удалось.

        Даун, сидящий слева от меня, неожиданно размахнулся и врезал по моим зубам. Приложился со всей силы. Левшой оказался. Отплатил. Штук пять передних выскочили, как и не бывало их. Ответить я не успел. Уан, сидящий справа, мигом вытянул свою руку и зафиксировал ладонь над моей макушкой. Заколодило капитально. Свет алмазного мира хлынул сквозь меня, как очищающий пожар. Пророки хохотали в голос, тыча от весёлого изнеможения в сторону «недоношенного» пальцами. Даже слепой Давид катался от хохота. Сима зашлась в икоте и насквозь облилась слезами. Даун угрюмо растирал кулак, что ещё больше раззадоривало компанию. Злоба во мне горела от идиотского их сеанса едва ли не ярче, чем способен был светиться сам алмазный мир. Злоба горела, горела и... — сгорела. Что-то ещё внутри сгорело вместе с ней, как старые фантики. Уан убрал от моей макушки свою колдовскую ладонь. Внутри было пусто. Я окоченел, как старая головня.

        Пророки пошли сорить афоризмами по второму кругу. На сей раз в обратном направлении. Мартышка в центре молчала. Похоже, она вообще не слушала их многозначительную болтовню. Просто жила. Смысл игры в смысл ей был непонятен.

 

        — И разделили их воды. На левое. И на правое.

 

        — И текла между ними Река. И в эту сторону. И в ту.

 

        — И была Река эта время. И текла вертикально. И время времени было зима.

 

        — И стали они горячи, увидавши друг друга. И захотели быть вместе.

 

        — И шагнул он на лёд. Но растаял тот лёд от горячего. И шагнул он обратно.

 

        — И она подступилась ко льду. И шагнула на лёд. И растаял тот лёд от горячего. И обратно шагнула она.

 

        — И терпением стали они, как одно. И время времени стало весна.

 

        — И поплыли они, чтобы бросивши берег, любить.

 

        — И взяла их Река.

 

        Опять подоспела моя очередь хоть что-то сказать. Я зажмурился, ожидая удара справа. Уан медлил. Слепая неопределённость была куда мучительнее понятного болевого удара. Этим Уан меня и ударял... Я понял, что ещё мгновение, и мысли мои целиком устремятся в нехарактерное для потрошителя русло — потекут к самоубийству. Даун и Уан одновременно держали меня, как маленького, за руки: «Говори, друг!»

 

        — Аминь... — проклекотал я непослушными связками, по которым только что прошлись из огнемёта.

 

        Пророки опять засмеялись. Но на сей раз в звуке их смеха я улавливал нотки поддержки и одобрения.

        Голос в центре лба отчётливо произнёс: «Скрижали!»

        Да, да! Я знал, что это такое. Интересовался когда-то для общего развития. Теперь понял: скрижали — это данность. Как в математике. Необсуждаемая данность, самоочевидный факт или необходимая аксиома, от которой выстраивается вся система вычислений и доказательств. Точно! Даже если изменится время, или изменится сам человек, то скрижали всё равно будут такими же, какими были даны... Даны?! Хм? Да, даны... Возможно. Хотя никто не видел ни изначально дающего, ни изначально берущего. Размышляя, я рассеянно смотрел на мартышку в центре круга и... и... и она мне страшно нравилась!

        Наши глаза встретились и между ними образовался недолгий ручеёк приятного молчания.

 

        — Иных скрижалей не дано! — эту фразу громко произнёс Эфф, который сидел с противоположной от меня стороны круга, позади девчонки. — Пришло время очистить скрижали от воровства. Отшатнуться от первобытной узурпации и раздробленности духовными племенами единой Истины. Хватит терпеть «богоизбранных» шовинистов и самозванцев.

 

        Здорово! На земле такая речуга сходу потянет на «высшую». Но, кроме меня, боевым духом негра больше никто не восхитился. Скорее, наоборот. Пророки взирали на говорящего кисло, с явным сожалением, всячески демонстрируя мимикой лишь своё кислое, великодушное терпение.

 

        Пораскинув мозгами, я сообразил насчёт неодобрительности основной группы. Эфф позволил себе неподобающую резкость в круге. Просто вспомнился характер их первого совместного залпа. Молитва. Точно! В этом вся суть. На земле штатные клоны-проповедники в своих «молитвах» (надо закавычить, чёрт возьми!) взахлёб взывали исключительно к силе страха, а молящимся внушали лишь одно главное слово — «Дай!». Делая, таким образом, из любого просящего жалкого эгоиста-нищего. Вымаливающего у неведомого кого-то подачку для себя лично. По умолчанию — жалкого и несчастного. Бред! Это был полный обман! Я понял простое. Молитва нужна не для того, чтобы просить, а для того, чтобы давать! Молитва — оружие сильных! Молитвой дают, а не берут! Мать честная! Как я раньше об этом не догадался? И ведь какая-то древняя сволочь использовала эту силу в обратном направлении! Умудрилась перевернуть всесилие на полную беспомощность. Пожалуй, огненная решительность Эффа была мне ближе светоносного, но всё-таки слишком медленного и аккуратного альтруизма остальных. Я — знал. Пророки ничего не просили — они своей молитвой, как химики-операторы сталеплавильного производства, в рабочем порядке очищали и изменяли свойства среды. У них была технология и было техзадание. Только то. Меняли атмосферу. То, от чего, собственно, зависит наличие и качество всей остальной жизни. Духовную атмосферу, как я понимаю. Они — выдыхали из незримых себя в зримое внешнее нечто иное. Потому что в них это было.

 

        Самое мучительное случилось позже. Пророки называли эту потеху «свадьбой». И опять ржали до умопомрачения. Им казалось, что заставить меня и мартышку отвешивать друг другу сомнительные комплименты, — это очень остроумно.

 

        — Дура!

        — Сам дурак!

 

        Пророки — просто вповалку от хохота.

 

        — Квартирка у меня, хоть и тесная, да зато человек в ней живёт очень просторный!

        — Ты — просторный? Ты никто! Ты страдаешь без развлечений!

        — А ты страдаешь без работы.

        — Я страдаю?

        — Да, ты. Потому что дура.

        — Все страдают!

        — Нет, не все.

 

        Ржач стоял оглушительный. Приходилось кричать, чтобы мартышка услышала. Она в мою сторону тоже кричала.

        Время в алмазном мире другое. Я не знаю, сколько часов, лет или тысячелетий пролетели в этом бессмысленном препирательстве мужчины и женщины. Миллиарды миллиардов слов были израсходованы обеими сторонами. Пророки под конец уже не смеялись — стонали от изнеможения.

        Слова стремительно кончались.

        Осталось лишь несколько.

        Осталось одно.

 

        — Любишь?

        — Люблю!

 

        Алмазный мир погас и исчез.

 

 

        Действие усыпляющего наркотика прошло у всех практически одновременно. Я валялся на голом каменном полу, крепко держа мартышку за руку.

        Офицер опять перепрограммировал ошейники. Я уж думал, что всё, прощай, ошейник! Сейчас снимут его с меня и — адью! Прямиком на удобрения. Ну, может, ещё на алмазных копях помучают, если не повезёт.

        Офицер заставил всех встать, построиться. Потом тем же путём, только в обратном направлении, вывел группу из пещеры. Знаете, это непередаваемо! Идти на свет!

 

        Девочку с бриллиантовый ошейником сразу же увезли в город. Пророков я развёл, как было приказано, по их избам. Дауна специально оставил напоследок, чтобы от всей души приложиться своей колотухой к его печени.

        Да! Зубы мои все оказались на месте. Один ноль в пользу реализма: пусть уж лучше меня торкают в галлюцинациях, чем это произойдёт наяву. Ха-ха-ха!

 

        Подробно о странностях последнего времени я узнал лишь тогда, когда очутился, наконец, у своего сервака.

 

        Остров скоропостижно посетила Высшая комиссия. Такое случается на земле не каждое десятилетие, и даже не во всякий век. Народ упорно верит в эту самую Высшую комиссию. Потому что в неё, по слухам, инкогнито входят и Властелины. Тварь заподозрила Батю в укрывательстве сверхважной инфы и в создании неконтролируемых технологических поисковых ресурсов. Так оно и было.

        Под землёй мы были в отключке двое суток. Повезло. Поскольку управа и избы находились рядом с дырой. Нас успели сховать. На всякий случай, Батя упёк под землю, поближе к аду, куда никакая комиссия не сунется, и свою ненаглядную принцессу. Мне было приказано срочно и тотально отключить левые каналы. Теперь стало понятно, для чего. А безротые и безмозглые клоны искусно замуровали вход к серваку-близнецу. Потом их отправили на склад и законсервировали, как ещё неиспользуемых. Тщательно подмели информацию в шарах-сторожевиках. Со стороны управы успели тики-таки.

 

        А вот ребяткам из остальных очагов повезло меньше. Инфоканалы плотоядно сообщали, что утилизированы преступники «с незаконно отсроченным сроком ликвидации». Формулировки были неопределённые, потому что Батю в прессе напрямую не светили. Откупился, я полагаю. Чтобы ворон ворону глаз не выклевал. Пока мы спали в промежуточном гроте, через дыру прошли другие пророки, которых я знал лишь заочно. Вот их погоняла: Двигун (мастер управляемого полтергейста); Фокус (парень, умеющий исчезать-растворяться прямо на глазах у охраны, причём, вместе с ошейником); Марака (безобидный старикашка, владеющий графическим письмом); Схема (отличный хакер, этот мог из любой примитивщины сделать конфетку, а из любой сложности — примитивщину); Коп (симпатичный для меня бывший полицейский, пытавшийся освободить «свой народ» от оккупации «армией идиотов»). Десятка три-четыре, в общей сложности.

        Думаю, при случае, и меня бы по головке не погладили. Тайное должно оставаться тайным всегда. В этом — его сила!

 

        Душа моя наполнилась ещё большей собачьей преданностью Бате. Вряд ли он остановится на полпути. А следующую Высшую комиссию можно ждать лишь лет через сто, не раньше. Бывает, как говорится, проруха. На опустевшем плацдарме мои очки спеца со стажем необычайно возросли. Я — батин «черпак», хорошо натасканная амфибия, самоходный буфер, способный «причаливать» практически к любой мыслеграмме. Мне наплевать на всех, кроме себя самого.

        Частная тюрьма, между прочим, — это моя частная жизнь. Какая разница, где куковать? На материке, на Луне, на горной террасе? И работа — это когда есть чем заняться. У меня — есть. А воздух пока везде — бесплатно. Чего ещё надо? Утилизатор на вулканическом острове отлично налажен. Добывание алмазов в адских условиях горячей шахты — не самый худший вариант умерщвления шлака. Повторное биоиспользование — вообще благо для людей.

 

        Голова произносила бесконечные монологи внутри себя самой. Я как бы заново осыпал словами давно известное. Укреплялся. Сам себе как бы ставил «программу поверх существующей». На всякий случай повторно договаривался с источником внутреннего своего монолога: всё нормально? да, всё нормально!

        Любой потрошитель знает: волноваться и терять равновесие нельзя. Голову потеряешь.

 

        Полбутылочки пойла, душ в нише канализации и полчаса в самодельном костюме для виртуального секса окончательно сделали своё дело. Я полностью нормализовался.

 

        Оказывается, Батя не утерпел во второй раз, опять одномоментно «слил» Твари слишком много — почти весь гигантский тайный контент с нелегального своего подземного сервака. В том числе, козырное: подпространственные средства для связи, камеру для материализации предметов, первые эскизы мифического «выхода» на любой внешний слой... Тварь едва не подавилась. СУКА отреагировала практически немедленно: Батю, великого и могучего Батю, почти неприкасаемого сэра, банально могли замести по безапелляционной статье — «измена Родине». Ему и так перепало не слабо. На два с половиной года с Бати сняли звание Героя.

 

 

 

«КАК ЖИВЁШЬ, СТАРИНА?» — «КАК КАМБАЛА: ЛОЖУСЬ НА ГРУНТ И ПРИНИМАЮ

ОКРАС ЛАНДШАФТА»

 

 

        Никогда ещё мне не хотелось жить с такой страстью! Батя своего потрошителя пока не трогал — зализывал раны. Управа действовала в автоматическом режиме. Я не вылезал из костюма для виртуального секса. Тем более, что удалось незаметно присосаться к аристократическим каналам. Это было что-то! Мне, конечно, доводилось слышать, что у образованных и воспитанных в высшей среде сэров, эрогенные зоны сильно поднимаются — из штанов до самой головы. Возбуждает уже не просто голая и умелая тёлка, а её адекватный аристократизм, умение чувствовать самым тонким образом и поддерживать в беседе широкий спектр тем. Это что-то! Я запал на одну такую. Мы уже несколько раз встречались в электронном иллюзионе, но ещё ни разу она меня не подпустила к себе для главного. Я обалдел! Такого в виртуальном сексе для гоев вообще не бывает. Всё предельно доступно и просто. А тут... Что-то! Причём, хождение вокруг да около и впрямь приносит кайф куда больший, чем непосредственная разрядка. И это ёщё не всё. Не знаю, насколько законно иметь кликуху в виртуальном пространстве, но моя ломачая пассия требовала, чтобы я сам придумал для неё погоняло. И чуть ведь было не ляпнул! Она чем-то отдалённо смахивала на сильно повзрослевшую и похорошевшую батину дочку, на мартышку. Было бы забавно: леди-мартышка! В общем, стерпел, отмолчался. До погоняла вслух не дошло. Но, чёрт возьми, как она меня завела! Появляющаяся обычно в белом таком платье, с глубоким вырезом, смуглая, с выразительными смеющимися глазами-огоньками и голосом, похожим на голос умелой свирели. Всякий раз она появлялась в различных нарядах и со вкусом подобранных украшениях. Сдержанно, но страстно целовала клиента, как бы дразня его, и обещая: мол, за хорошее поведение когда-нибудь получишь и то, что хочешь сейчас. Обаяние этой стервы работало, как гравитация. Ничего нельзя было придумать, чтобы удержать себя, — ты просто в неё «падал». А она тянула и тянула всё сильнее. Ха-ха! Тела притягивались, но почему-то никак не могли достичь друг друга. Между ними, как между двумя мирами, лежал глубокий и бесконечный океан непостижимого. Его-то и следовало успешно преодолеть, чтобы подмять, наконец, под себя желанную дразнилку. С такой талией! И такими ножками!

        Не ожидал от себя и своего примитивного костюмчика, что когда-либо придётся прикидываться сэром. Но, если честно, то это было здорово!

 

 

        (Нижеследующий текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, применяемый стилистический фильтр — «дневники, любовная лирика», содержит закрытые и запрещенные сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200).

 

        Знаете ли вы, господа, сколь прекрасен гимн жизни!

        Сколь велика её сила! Как очаровательна её музыка! Как хороши её картины! Словно дитя, качается человек на волнах своего времени, поднимает паруса своих удивительных чувств, и стремится, стремится вперёд! Ах, куда же стремится он так одержимо? К музыке смысла! К высотам великих ремёсел! К зерну, что Вселенной подобно, что небом внутри человека способно проснуться!

 

        ... Мы с удовольствием покинули транспорт, успели позавтракать в местном неплохом ресторанчике и теперь нежились на солнце около бассейна-лабиринта с изумрудной пресной водой. Наблюдать за окружающими из касты сэров было удобно. Шумели дети, семейные пары тут и там предъявляли друг другу какие-то претензии, но благостная атмосфера и комфорт тут же примиряли любое недовольство: и друг с другом, и даже с самим собой.

        — Ты хотел бы на мне жениться? — такой вопрос застал меня врасплох. Времени на поиски уклончивого ответа и лавирование не оставалось, поэтому я ответил честно.

        — Нет, конечно, — по её вспыхнувшим глазам можно было прочитать, что честность добавила кобельку-интеллектуалу парочку положительных шансов.

        — Почему?

        — Я слишком вежлив и совершенно неконфликтен. В такой паре любая женщина очень быстро превратится в стерву. Мне бы не хотелось в торжественной обстановке приобретать для себя самого смирительную рубашку. Чтобы потом всю жизнь испытывать единственный вид комфорта, доступного для «настоящего мужского поведения» — безоговорочное смирение.

        — Мужчины находят комфорт в смирении?!

        — Вот именно. Все вежливые становятся подкаблучниками. А уж потом — всё! Попался. Чем меньше дёргаешься в смирительной рубахе, тем ты как бы разумнее себя ведёшь, и тем целее твоя... э... свобода. Да, свобода! Смирение стимулирует в неволе развитие именно внутренней свободы.

        — Интересно... — она скинула солнцезащитную полупрозрачную кисею и подставила обнажённую идеальную грудь греющим лучам. — Женщины никогда так не думают. По-моему, ты мыслишь очень нестандартно для аристократа... Расслабься! Мне ни к чему знать чужие тайны. Ты мне нравишься.

        — Каждый привыкает к своей собственной несвободе, — я пожал плечами. Говорить не хотелось. Хотелось смотреть и смотреть на эту грудь!

        — В каком смысле?

        — Что? А, это... У тебя что, нет подруг, которые сначала требуют развода, а потом вопят на бракоразводном процессе: «Верните мне моего подлеца!»

        Она расхохоталась. Я понял, что у неё таких подруг — не одна куча.

 

        ... В костёле было пусто. Мы пришли туда ночью, после утомительной пешей прогулки по огромному мегаполису. Спутница непрерывно восхищалась дерзостью человеческого гения: фантастической сложностью общественной организации, умением сохранять коллективную память и наращивать феноменальный слой живой человеческой культуры; её приводили в восторг подземные сооружения и парящие под облаками небоскрёбы, средства связи и рекламные голограммы, техническая насыщенность и ползающее жёлтое пшено искусственных спутников в небе. Даже наша болтовня её восхищала в той же степени, что и всё остальное. Она восхищалась человеческим языком, при помощи которого воображение смогло приблизиться к идеалам.

        Костёл не позволял говорить громко. Но, полагаю, даже наш шёпот в этом резонирующем гигантском каменном колоколе был слышен не хуже набата. В наших беседах с мартышкой (ба! назвал всё-таки, хоть и лишь мысленно!) я почему-то всегда занимал не поддакивающую сторону, а оппонирующую. Так сложилось.

        — Это — дом Бога. Да?

        — Скорее, дом дьявола.

        Она пребольно впилась своими ногтями мне в спину. Мы долго целовались, сидя на прохладной скамье.

        — Почему ты такое говоришь? Ну... то, что не про Бога.

        Я неаристократично зевнул. Было приятно обнаружить её ограниченность — трусливую, стандартную набожность, которая боится произносить слово «дьявол».

        — Это — дом дьявола. Здесь поклоняются смерти. Героическая смерть, милая, в наше время ценится значительно выше героической жизни. Посмотри, сколько знаменитых покойников изображено вокруг. Все они прославились исключительно благодаря своей удачной смерти! Они сами, или кто-то другой, ловко продали этот негодный товар живым.

        — Я боюсь!

        — И правильно делаешь. Видишь, как они тянутся своими взглядами к тебе со всех сторон? Пьют! Твою жизнь, малышка, пьют! У дохлых демонов нет своей собственной жизни! — когда ей и впрямь было не по себе, меня как будто сносило с катушек и я мог позволить себе некоторую фамильярность, даже жестокость. — Всё могут выпить: деньги, время, сердце, мозг, детей...

        — Они затаскивают нас к себе? — испуганный шёпот её был еле различим.

        — Ещё как! По одиночке. Или косяками. Ловят дурачков на какие-нибудь «святые огонёчки», как глубоководные хищники. Ну, там так принято, где вообще никакого света не бывает никогда. Подплывёт дурочка к такому огонёчку, а за ним зубы мертвецкие — хап!

        Я сгрёб её в объятия и мы опять долго целовались. Мне даже показалось, что можно и на большее рискнуть прямо вот тут, на лавочке... Испуганные женщины податливы. Но сдержался. Хотелось аристократично поднять секс на небеса, а не опускать небеса на неудобную каменную лавку, как это принято у гоев.

        По костёлу, как звук-привидение, летало какое-то шуршание, мычание, причмокивание и шлепки — всё, что мы производили руками, ногами и губами. Потом наступила передышка. Подруга продолжала обкатывать страшную для неё мыслишку.

        — Бог защитит меня! Конечно, только в глубоком мраке и можно внушить человеку, что «святой огонёчек» — это и есть свет. И тебя там сожрут. Всё правильно. А меня защитит Бог!

        Мне надоело попусту егозить по упрямой красавице руками, а языком так же попусту молоть чепуху. Да и зад от каменной прохладной лавки ощутимо мёрз.

        — Идём. Обещаю предоставить всем особо нуждающимся лучшую мужскую защиту.

        — Спасибо! Так редко в сегодняшней жизни встречается благородство!

        Она обвилась вокруг меня. Но я должен был закончить мизансцену с паясничанием.

        — Я говорил не о тебе, дорогая. Я говорил о спасении твоего Бога!

 

        ... Однажды произошёл совсем уж забавный момент. Несмотря на то, что мы проводили время вместе, она постоянно ломалась. Чёрт! Ведь понятно, для какой конечной цели мы делали все эти реверансы друг перед другом. Тем не менее, подруга начинала любое новое наше общение с изначальной целомудренности. Каждый раз! Меня это бесило. Она словно не помнила, сколько сил я потратил на ухаживание за ней в предыдущий момент. Результат не сохранялся! Она словно была прямой родственницей древней богини любви и красоты — с кем бы ни было, но с самого начала! В этой очереди невозможно было занять и сохранить местечко, не покидая его. Ни на миг! Стоило отвернуться — начинай всё с начала. Взбесишься тут! Так мы никогда не дойдём до самого интересного.

        В виртуальном пространстве я реально был тем реальным потребителем, к кому запараллелился, присосавшись незамеченным. Правда, не уверен, что сама мартышка у нас была одна на двоих. Скорее всего, она разошлась на два совершенно самостоятельных обслуживающих потока.

        ... Моя резиденция, как и у большинства аристократов, располагалась в стороне от городов и транспортных магистралей. Всех своих владений я не ведал — ими занимались, садовники, аниматоры, ландшафные дизайнеры, устроители балов, технические и юридические службы и прочее. В самом дальнем конце владений, в получасе лёта на прогулочной платформе, располагался настоящий старинный замок. Его охраняли только безротые свирепые клоны. Я никого не подпускал к этому месту, предназначенному для интимного уединения. Обслуга называла замок «дачей».

        Так вот, забавный момент.

        Уже хорошо знаем друг друга. Я ей предлагаю:

        — Поедем сегодня ко мне на дачу?

        — Вдвоём?

        — Конечно! Я покажу тебе настоящий огонь!

        — Нет. Не могу!

        — Почему?!

        — Ты всё-таки мужчина...

        — Я не буду тобой интересоваться, как женщиной! Клянусь!

        Она обиделась. Я не представлял, что виртуальные красавицы могут обижаться. Обиделась! Более того, самостоятельно отсекла канал. Обиделась и потерялась! Разволновался! Думал, что не найду её уже никогда. Но она появилась точно так же, как и исчезла. Ни обид. Ни памяти.

 

 

        — У тебя были другие женщины? До меня?

        — Конечно, были.

        — Не ври!

        Оригинально, правда? Я знаю, для чего люди лгут сами себе. Для счастья. А для чего надо лгать электронному призраку? Тоже для счастья? Странный факт. Очень странный. Может быть, если лгут вообще все, то это и есть Истина? А что? Не лишено логики. Действительно, лгут абсолютно все. О себе перед другими и о себе перед собой. Каждому знакомо! В обществе наступает, в конце концов, гражданское равновесие — паритет лжи. Один из бесконечных вариантов иллюзорной стабильности.

        — Ты меня действительно любишь?

        — Конечно!

        — Не ври!!!

        Если кто-то вдруг перестаёт лгать себе самому, или начинает объясняться с другими иначе чем все, то личные отношения с доселе устойчивым внешним миром становятся открыто конфликтными. А обществу, в принципе, угрожает нарушение его иллюзорной «истинности». Девочка требовала от меня «правду» — заведомое искажение лжи в сторону сценариев потенциального её заказчика.

        — У тебя были другие женщины? До меня?

        — Нет, никогда.

        — Не ври! Не ври! Не ври!

        В общем, мы решили пожениться.

        В брачное путешествие мы отправились на Луну. В Брачные сады. В оранжереи с полу невесомостью. Где заниматься тем, к чему я так стремился, было очень удобно. Мы буквально летали от счастья!

        — Я бы хотела ребёнка, — сказала она как-то в один из перерывов. — Вкладывать весь свой потенциал жизни только в себя одного — считай, «покончить с собою». В смысле продолжения жизни после... жизни. Ты меня понимаешь? Никто не помнит законченных эгоистов! Они погибают сами в себе. Навсегда. Законченных...

        Опытный зек никогда не расслабляется до конца, до полной утраты бдительности. От такого монолога у меня пропала потенция. Я заподозрил в малышке очень искусного виртуального провокатора.

        — Ты знаешь, что такое «нравственность»? Или «мораль»? Говорят, что в специальных хранилищах есть скрытые сведения. Ещё говорят, что в тех, кто обладает этими сведениями, появляется колоссальная сила. Они могут смирять джина.

        — Какого ещё джина? — Даже вопрос мой был вялым. А уж о былой потенции я, кажется, забыл сразу и навеки.

        — Научные открытия и технологии — это сказочный джин, выпущенный из глиняного сосуда на волю. Достаточно лишь было найти бутылку и вытащить пробку... Теперь этим джином кто-то командует.

        — И что с того?

        — У этих подлецов и Твари отсутствует мораль...

        — Слушай, хорошая, давай не будем!

        — Ты мой мужчина! Ты обещал меня защищать! Нужен тот, кто загонит джина обратно в бутыль!

 

        Подстава! Я немедленно вырубил все каналы. Спрятал костюмчик подальше. И.. и... и — затосковал по тому, что испытал только что. Тянуло обратно. Но я держался. Сказочная мышеловка с красоткой могла захлопнуться, а моя игра ещё продолжалась.

        Ах, женщины! И среди сэров попадались инакомыслящие. Подозреваю, что именно на такую приманку сэры клевали, как рыба во время предзимнего жора. Простой и эффективный ход: через высокоинтеллектуальный секс Твари было удобно контролировать слой сэров.

 

 

 

ВЫ МОЛОДЫ, ПРЕКРАСНЫ И ОТВАЖНЫ —

НА ПЕРВЫЙ РАЗ Я ВАС ПРОЩАЮ, ДВАЖДЫ!

НО НА ВТОРОЙ — НИ РАЗУ НЕ ПРОЩУ!

 

        Вулкан зашевелился.

        Несколько сотен лет эта кучка безжизненных скал, вырастившая свой огневой фурункул над телом океана, мирно дремала. И вот, цветочки-ягодки. Тряхнуло. Правда, совсем не сильно, но в городе всё равно возникли пожары. Я видел зарево и дым.

        Потом тряхнуло ещё раз. Потом ещё. Ничего, вроде бы, не произошло. Серваки и управа работали в штатном режиме. Баржи приходили и уходили. Шлак шёл своей обычной дорогой. Дым пожаров над городом исчез.

        Но жить стало тревожно.

 

 

        В тревоге лучшее средство от неё избавиться — это занять себя чем-нибудь. Я направился к тому, кто выращивал свой цветок на останках мушиного разума. К Битюне.

        Пульт я теперь не брал с собой принципиально. Да и кулаками махать было уже скучно. Работал незаметно и без страховки, как ас.

        Битюня находился в отличном расположении духа. Около двери, в скальном углублении, заполненном чем-то серо-чёрным, прижился микроскопический аленький цветочек на тонкой ножке. Судя по запаху, хозяин избы не стеснялся удобрять своего любимца и кое-чем из собственного производства.

        — Что, Прокуратор, неохота умирать? Не тужи! Скоро взлетим! В прахе все равны.

        Я начал закипать не хуже вулкана. Битюня был больше меня. Но это не имело значения. Пророки не сопротивляются. Их можно лупить до смерти; уроды всё равно будут улыбаться и говорить в ответ тебе же, лишь что-нибудь ласковое.

        Под ошейником предупредительно защипало. Вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться. Держать внутреннее равновесие без пыточного пульта в руках — дело не простое.

        — Когда? — вопрос мой был лаконичнее некуда. Но пророк словно ждал возможности поделиться своей главной радостью.

        — Утром! Завтра утром! Рванёт так, что с материка будет видно! Цунами поднимется — всё западное побережье слижет, как десерт.

        Шар-сторожевик во дворе загудел, передавая в каналы свою долю, только что полученной, срочной информации.

        — Не обращай на него внимания, Прокуратор. Ему тоже недолго гудеть осталось. Садись. Спроси у меня о чём-нибудь.

        — О чём? — я не очень-то любил разговаривать со шлаком по инициативе с той стороны.

        — О чём хочешь! — Битюня сиял.

        О чём я мог спрашивать? О чём?! Ответы на острове были известны на несколько сотен лет вперёд. Поэтому вопросы отсутствовали. К тому же трясло. Звоночек был недвусмысленный. Даже сторожевые клоны понимали: земля под ногами в одночасье стала ненадёжной. О чём?! Вопросы кончились... Я, старый и опытный потрошитель, слишком хорошо знал, что пророки такого уровня никогда не ошибаются. Особенно по части того, что касается предстоящих разрушений.

 

        — Прикоснись к цветку, — тихо сказал Битюня. — Скорее!

        У пророков не бывает просьб «просто так». Для меня кувыркание в их мыслеграммах и путешествия в лабиринтах образов — просто работа, за которую кормят. Как в полусне, я присел перед аленьким цветочком. В нос ударил запах прокисающих экскрементов. Затаил дыхание и дотронулся указательным пальцем до маленьких ярких лепестков.

        Галлюцинация не заставила себя ждать.

        Вокруг, насколько хватало зрения, расстилалась степь, сплошь поросшая юными цветами. Дул приятный весенний ветерок. В воздухе чувствовалось ликование. Ликовали былинки под ногами, ликовали бабочки-однодневки, орлы в вышине, ликовал солнечный поток, купающий в себе всё это ликующее благолепие. Чудо! Детское наивное чудо! Мною овладел бессловесный восторг. Я тоже вдруг стал неотделимой частью всеобщего ликования.

        — Правда, очень красиво! — Битюня стоял за моей спиной и внимательно следил за метаморфозами, происходящими с его спутником.

        — Почему ты не останешься здесь навсегда? — спросил я его.

        — А я никуда и не уходил! Это — моя Родина! — Битюня повалился в цветочную траву на спину, закинул руки за голову и, широко улыбаясь, стал смотреть в небо.

        Вот когда случилась со мной настоящая истерика!

        Я плакал! Ползал на карачках среди цветов и ронял в землю солёные капли. Выл и катался, закрывая лицо руками. Мозг отупел и ничего, кроме отчаянной, нестерпимо пылающей жалости к себе самому, в нём не было. Жалость к себе самому! К жалкому себе! Этот жуткий жар заставлял выползать из самых потаённых уголков души самые сокровенные мысли. И хорошие, и плохие. Словно звери при лесном пожаре, обнажённые мысли-враги не кидались друг на друга, а просто искали спасения. Но его нигде не было. Перед зажёгшейся вдруг внутри меня вонючей геенной все были равны. Я плакал! Я плакал и плакал! И мне всё никак не становилось легче. Горло раздирал спазм. У меня... У меня не было своей Родины! Телесное чутьё не обманывало: утром остров взорвётся и я вместе с ним. Навсегда! Находясь на острове, я ничуть этого не боялся. А находясь среди цветочной поляны, я, ползающий и катающийся подле Битюни, плакал, плакал, плакал...

        Сколько я спал на траве — не знаю. Минут сорок, может. Или около того. Как провалился. Без снов. Битюня сидел рядом и терпеливо ждал моего пробуждения.

        — Можешь говорить и думать совершенно спокойно. Что хочешь. Здешние места шары и ошейники не контролируют! — некая избыточная восторженность никак не покидала моего проводника в его галлюцинацию.

        — С чего это ты так уверен?

        — Тварь должна подохнуть! Смерть твари! Ну? Убедился? Голову мне никто не отжёг. Сам попробуй!

        Я весь покрылся холодным потом. На провокатора пророк не тянул. И, тем не менее, он меня подначивал на крайняк. Вспомнился малахольный офицер, перепрограммировавший сам себя и уходящий обратно, в сторону горы. Его полыхнувшее тулово...

        — Смерть! Тва... Твари! Смерть Твари! — ничего не произошло.

        Битюня лукаво на меня поглядывал и теребил в зубах травинку.

        — Ладно. Теперь слушай. Про Тварь забудь. Она ни в чём не виновата. Глупо винить машину, если за рулём сидит идиот. Эй, Прокуратор! Не спи! Времени осталось не так уж и много. В твоём распоряжении есть два козыря — твой талант и твоя ночь. Слушай...

 

        Суть его фантастического предложения заключалась в следующем: создать до наступления сегодняшней ночи эмулятор, позволяющий несанкционированно увеличить радиус моего ошейника, потом пойти к вулкану и установить на вершинку каменной кучки «горное семечко», которое оттуда нечаянно скатилось. Просто мистический ритуал какой-то! Он в подробностях мне напомнил про булыжник, с которым мартышка извращалась на горе во время прогулки. «Откуда узнал?!» — мысль о провокаторе опять мелькнула и погасла. Какая теперь к чёрту разница, если утром всё равно назначены полёты на раскалённых каменных бомбах. А если нет? Пророкам есть за что пожелать для меня отожжённую... Могут и облапошить.

        — И что, если я этот булыжник верну на место?

        — Продолжится то, что есть.

        — А что, если ты, всё-таки, ошибаешься?

        — Всё равно продолжится то, что есть.

        — Да?!

        — Да. Но уже без тебя, Прокуратор. Забудь эти мысли как следует, когда вернёмся. А то, сам знаешь!

 

 

        «А то сам знаешь!» — Нашёл, кого пугать! Я не особенно размышлял над тем, во что вдруг дал себя втянуть. Зеки — народ иногда резкий. Дрожание земли и толчки отчётливо чувствовались в подземелье. Публика наверху бегала. Батя не появлялся. Остров, хоть и велик, но всё равно — остров. Рванёт. Уже понятно, что рванёт. А все тут на ошейниках! Хоть и на бриллиантовых некоторые... Ну-ну. Свободные баржи снялись с рейда и отошли от берега. Ушла на материк большая грузовая платформа с алмазами и какими-то документами. Остались те, кому от судьбы не уйти, как говорится. Так отчего бы не повеселиться мальцу напоследок! Не сбежать! Мне всегда было противно смотреть, как покорно шлак шёл на заклание в дыру. Думаете, я дурацкий камень пошёл на место укладывать? Вы что, в самом деле меня за идиота принимаете? Перед самым концом я решился на побег! Меня интересовал именно побег! Побег и только побег! Дальше острова всё равно, конечно, не уйти. В мирное время такой рывок — полная бессмыслица. Но непосредственно перед концом света — это подвиг! Я умру свободным!!!

        В полную силу такое думать было нельзя даже в подземелье — припечёт. Но втихаря, думать не думая, — это я умею.

 

        Ночь!

        Вот где пригодилось разрешение на ночные визиты в избы.

        Эмулятор я вроде бы сделал. Но не проверял. Не думаю, что в такую игру можно сыграть более одного раза. Суть эмулятора — ошейник в ошейнике. Внешний, контролируемый оператором, виртуальный контур выдаёт себя за единственный физический оригинал, хотя для связи с шарами пользуется истинными кодами внутреннего. Эмулятор плавно «парализует» ошейник-оригинал сначала в одну сторону, потом так же плавно выводит его обратно на штатную связь. Плавность — самое важное! Всё равно что одними зубами, без помощи рук, снять начинку из волчьего капкана. А потом тем же макаром посадить её обратно.

 

        Активировал эмулятор я, сидя в избе у Битюни. Не проронили ни слова. Пригодился-таки пыточный мой пульт! В умелых руках и железо — крылья!

 

        Радиус пересёк, как по маслицу. И зашагал по тропинке в сторону горы, не оглядываясь. Шагал и шагал. Топ-топ-топ. Просто шагал И всё думал, не думая. Без слов. Без желаний. Без оценок. Тупо осматривал мысленным взором угодья своей судьбы, что твоя Высшая комиссия. Ошейник не беспокоил.

        Зрение предельно обострилось. Аки тать в нощи, и впрямь шагал «погулять» по тюремному дворику сбежавший зек. Дышалось как пелось! Каменная крошка под ногами слегка шуршала и потрескивала. Серпик луны напоминал тончайшее хирургическое лезвие, загнутое специальным образом, — для удобства вспарывания звёздного брюха. Было достаточно темно. Темнота успокаивала. Пока продолжалась темнота, могла продолжаться и моя жизнь. Я бы с радостью согласился на вечный мрак! В яркой оранжевой робе днём, если день всё-таки наступит, меня, так или иначе, заметят. Хотя специального визуального наблюдения в зонах давно уже не велось — шары комплексно справлялись со всеми задачами. Дистанционной охраны и контроля со стороны электронных псов СУКИ хватало с лихвой.

 

        Я — свободен!

        Миг свободы не равен вечности терпеливой службы.

        Главное — не оглядываться. Что-то детское внутри моего существа взяло верх над всем остальным. Оглядка означала немедленную материализацию страха: погоню, прожектор платформы, отжигающий разряд шара-сторожевика, просто мифические видения, которые сбивают психическое равновесие даже у бывалых хакеров и потрошителей в законе. Не оглядываться! Специально об этом, конечно, не думал. Но каждая клеточка тела отчётливо знала: вперёд, только вперёд! Видимо, целью моей безумной затеи и было одно лишь самодоказательство того, что я не скотина, что у меня тоже есть воля, и что эта воля свободнее и хитрее воли своих тюремщиков. Тем более, что на бейджике «резервиста-вышака» оставалось меньше полугода... За минувший свой срок пребывания на острове настроение по отношению к жизни менялось несколько раз. Я, то дико хотел существовать вечно, то впадал в меланхолию и тоску, граничащую с суицидом. Сейчас я хотел жить! Страшно хотел! Жадно и неутомимо. В существующей жизни вдруг стало нестерпимо тесно, словно слону в напёрстке. Душа пробила скорлупу, взорвала себя изнутри! Мысли и образы разлетались в свободном пространстве. Я аж задохнулся от восторга. Задрал голову и стал смотреть на ходу не под ноги, а в ту дыру, что была усеяна звёздами. Да! Да! Я — сверхновая! За секунду до рождения новой галактики! Ощущение не только своей собственной жизни, а жизни вообще, в целом, — вот что выкручивало мои чувства до истомы. Хочу! Хочу! Не просто жить, а жить вспышкой, взрывом, как... как хотя бы вулкан, чёрт возьми! Эта, более приземлённая мысль, наполнила меня тонизирующим юморком. Эйфоричное состояние позволяло не думать ни о прошлом, ни о будущем. А настоящее парило над скальным грунтом, перепрыгивая крупные валуны и мелкие трещины под ногами. Земля чуть-чуть иногда подрагивала. Вулкану, как и мне, стало тесновато под каменной шляпой и он решил её приподнять — тоже поздороваться со звёздами. Мы жили с ним сейчас тень в тень! Кто-то, с той стороны земной поверхности, как зеркальный соперник, тоже летел куда-то вперёд и тоже шуршал скальной крошкой, топал по валунам рифлёной подошвой. Мы — я и мой подземный соперник — словно соревновались в диком и весёлом забеге. Океан, заворожённый, следил издалека за нашим поединком.

 

        Я — свободен!

        Пьянящее ощущение принадлежности лишь себе самому! Это ощущение — универсальный пропуск в иные миры. Всюду сути и существа, принадлежащие себе точно так же. Воздух! Духи гор и земли! Воды и небо! Свободные образуют колоссальные сообщества, но не смешиваются в толпу. Остаются собой. В мире миров не практикуется алхимия насилия, страха и лжи. Боже! Всё и вся вокруг идеально вложено друг в друга. Мир вокруг меня действительно пел! Невероятно высокими дискантами пели микрочастицы, атомы и молекулы, пели басовитые реликтовые волны и удары Вселенной, великолепным голосовым хором славили жизнь звёзды, находилось удивительно точное место в этой вечной симфонии и планетам, и их разнообразным обитателям. Пела бесконечная общая память и пели мечты. Музыка сфер! Иначе и не назовёшь это ошеломление! Жизнь воспевала всё: и своё начало, и своё завершение, и начало новых начал, и конец концов. Потому что всё в этом мире — жизнь! Та, которая не сравнивает и не выбирает. А просто живёт. Во всём своём невероятном симфоническом диапазоне гармоний: от образа до вещества, от реликтовой гиперволны до невыразимой световой краткости микрокосмоса. Музыка! Вокруг меня не было ни одной фальшивой ноты! Всё давным-давно достигло своего идеала и звучало со всеми в высшем согласии! Ах! Гармония реальности недостижима для искусства. Это можно было понять, но нельзя было выразить. Не знаю, может быть, я тоже громко пел, бодро шагая по острым камушкам. Я не мог слышать себя одного. Я слышал всех сразу!

 

        Я — свободен!

        Обыкновенность мира — вот его главное чудо! Немыслимая сложность, пришедшая к взаимной простоте. Все живут вместе, друг другом и за счёт друг друга. Боже! Никто никому не мешает превращаться из одного в другое. Потому что все друг из друга состоят.

        Земля заметно дрожала. Из отдельных трещин начал вырываться какой-то газ, или пар. Но это было уже совершенно не важно. Я хотел, я жаждал, чтобы вулкан поскорее взорвался. Чтобы исчезла дыра внизу, чтобы испарились клоны и идиоты в ошейниках, чтобы провалились под землю серваки со сторожевиками, чтобы канул в никуда город, чтобы остался от этого проклятого острова один лишь пепел. Внутри клокотало незабываемое ощущение, что мы с вулканом — братья. И мой подземный брат-тень радовался приближающемуся фейерверку не меньше моего. Это было очень сладкое, чудесное чувство — желанная развязка! Жажда конца. Роды... выхода. Ха-ха-ха! Да, да! Мир вокруг нас пел, славя и подбадривая неостановимый карнавал обновлений. Ах, как он пел! Не за упокой. Он всегда пел и будет петь только во славу!

 

        Я — свободен!

        На крутом подъёме я постиг смысл окончательности.

        Всегда подмывало спросить у клонов-проповедников о бессмысленности жизни в застывшем их дурном абсолюте. Когда больше нет никаких причин для движения — ни внешних, ни внутренних. Канонические позиции всегда пригибали людям мозги и поведение именно таким образом. Ну, понятно для чего. Власть и деньги опираются на дураков. Сэрам с дураками нельзя жить вместе или рядом. Но гои-глупцы отлично подходят для того, чтобы сидеть на них верхом. Обычно дураков одомашнивают при помощи страха. Иногда этого бывает недостаточно. Для образованных идиотов применяют чуму — духовную ложь или демагогию.    

        Но ложь — это не настоящая окончательность! Вот почему лживые «новые идеалы» так любят рушить достижения «устаревших истин», когда одни подлецы свергают у кормушки власти и страха других. Специально разрушать недостроенное в человеке, недопроснувшееся, недожитое, — волю, разум, душу, например, — всё равно, что питаться в саду жизни не его плодами, а корой и телами загубленных райских дерев. Наподобие тли.

        Голова работала прекрасно. Волнения не было никакого. Ошейника я не ощущал. Не только глаза и уши доставляли в мозг нервные импульсы, которые превращались в опыт и знания. Точно такие же импульсы поставляла фантазия и то, что чувствительные женщины называют «сердцем вижу». И ещё что-то или кто-то... Око! Жизнь — это Око для её наблюдения во всей доступной полноте. Подлецы это волшебное человеческое Око выкалывают гоям с детства! А себе — оставляют! И пользуются этим преимуществом. Око! Оно многое позволяло видеть! Многое! Всё моё существо было сплошным конгломератом сведённых воедино знаний, осознающих себя и удерживающих поразительное равновесие. Я шёл над бездной смыслов, как циркач по канату! Ни в сторону радости нельзя «падать» канатоходцу, ни в сторону горя... Я карабкался вверх, не обращая внимания на одышку. Руки сбил в кровь, но я улыбался. Всё знать и ни на что не реагировать — это было так похоже на умение независимо мыслить под ошейником. Собственно, в зоне — без вариантов. Иначе не выжить. Или Око испортится там, или голову отожгут здесь... От этой забавной мысли я рассмеялся во весь голос. Из камней заполошно вылетела какая-то птица, чем насмешила меня ещё больше.

        Ложь — это не настоящая окончательность!

        Настоящая окончательность — это невыразимое совершенство, высшая гармония, воплотившийся в красоту идеал. Только такой финал способен на дальнейший шаг. На... На саморазрушение! Вот это да! Око масштабно увидело и услышало, и показало, как это бывает... И это — тоже музыка сфер! Музыка пауз! Буддисты не зря создают из цветного песка поразительные по своей филигранной сложности и красоте картины с одной лишь целью — разрушить, смести их веничком в конце, чтобы развеять с молитвою музыку человеческого усердия среди музыки мира. Как это восхитительно и мудро! Любая окончательность должна прийти к своему собственному разрушению. Как груша на ветке. От семени разбуженная и к семени пришедшая.

        В этот момент я неожиданно испытал прилив сильнейшей ненависти к тем, кто губил рост человеческой жизни на стадии ростка, или того хуже — цветения. Ошейник отреагировал немедленно. Кожа под ним вспузырилась, на робу потекла лимфа и сукровица. Я взял себя в руки. Вновь улыбнулся.

 

        Я — свободен!

        Знаете, когда ощущаешь весь мир целиком, как себя самого, как свою безраздельную собственность, отдаёшься ему открыто и безусловно, а он взаимно отдаётся тебе, первое, что изумляет — в мире нет ненависти. Вообще нет! В принципе её не существует там, где всё сосуществует. Да, есть ярость, но нет злобы. Это было великолепно! Мерцание океана, хирургический серпик в небе, ветерок, острые камни скал, боль тела и торжественная месса внутри меня, близость смерти и отсутствие страха, чувство слепой тьмы, превратившееся вдруг в чувство материнской утробы — всё стало светом и благодарностью. Такой фантастической ясности никогда не давали ни виртуальные путешествия, ни юношеские наркотики.

        Так же, как мозжечок карапуза осваивает науку прямохождения, так душа моя очнулась окончательно и распрямила сутулые мысли в их полный рост. Сейчас скажу... Только воздуха наберу в грудь побольше...

        — Я не одинок!!! Я не одинок!!!

        Над вулканом раздался мой идиотский крик. Ошейник дал успокоительный разряд. Но я уже не обращал на боль никакого внимания. Я теперь знал доподлинно, что и сам состою из множества вселенных, могу при случае с ними связаться, могу даже уйти туда насовсем, если постараюсь и если захочу.

        — Я не одинок!!! У меня есть мой мир! Мой собственный! Это — мой дом! У меня есть дом! Я не одинок! У меня есть дом!

        Дико, наверное, было смотреть со стороны на придурка в состоянии почти религиозного экстаза, исступлённо протягивающего к звёздам руки и орущего благим матом односложные, примитивные фразы.

 

 

        Эйфория кончилась. Землю трясло. Начинался рассвет. С горы катились валуны и кое-где сползали осыпи. Из подземных щелей, пускавших дымки, воняло тухлыми яйцами. А, может, и поджареным шлаком, как о том упорно продолжали гласить городские сплетни.

        Я добрался до площадки, на которой мартышка упражнялась с камушком. Дальше идти не хотелось. Горка булыжников была разрушена толчками. Вокруг валялись бесформенные булыги. И которая из них «семечко»? Задачи запоминать в тот раз не было. Я безразлично сплюнул и сел на оставшийся ещё каменный холмик в ожидании. Лицом к океану. В воздухе и под ногами ощущался могучий подземный гул.

        Ход событий мне нравился. Мы с вулканом в этот миг были властелинами судеб тех, кто не мог ничего изменить.

 

        Я ждал.

 

        Солнце, как старая божья плешь, вылезало из-за горизонта.

 

        Трясло всё сильнее. От ядовитых газов можно было свалиться, так и не дождавшись главного салюта. То, что он случится, сомнений уже не вызывало.

 

        Я ждал. Весьма довольный своим сытым спокойствием главного финалиста.

 

        Ждал.

 

        — Положи камень на место, идиот! И немедленно возвращайся! Иначе он её убьёт! — сердитый голос, раздавшийся в середине лба принадлежал Эффу.

        Я не удивился и не отреагировал. Продолжал тупо молчать и любоваться океаном.

        — Идиот! Немедленно положи камень!

        Рот сам скривился в кривой скептической усмешке. Тем не менее, я выразительно сплюнул ещё раз, и издевательски взял в руки первый попавшийся.

        — Этот? — вопрос мой так же прозвучал мысленно.

        Ответа не последовало.

        Зато последовал страшный подземный удар! Меня отбросило в сторону. По тому месту, где я только что плевался, прокатилась горячая глыба величиной с грузовую платформу. Каменный холмик раскрошился.

        Страх! Наконец-то меня обуял страх! Животный! Панический! С обезумевшим разумом и суетливыми бестолковыми действиями. С лихорадочно трясущимися руками и дрожащими малопослушными коленками. За такой качественный страх мне в хорошие времена могли бы прибавить премиальных биологических деньков в зоне — дополнительные месяца полтора-два разрешённой жизни. Некоторые годами тянули в зоне на таких вот «пасах».

        Странно устроена человеческая психика: из огня да в полымя — за один миг!

        Начинающийся рассвет ещё не справился с погашением звёздных светлячков и они внизу под собой продолжали видеть, как великовозрастный малыш в оранжевой робе возился в каменной песочнице, задыхаясь и кашляя, — он, бестолковый, зачем-то строил из трясущихся камушков новый холмик.

        Ещё одна огромная горячая глыба пролетела над головой. В этих условиях занятие моё было апофеозом идиотизма! Возможно, «зёрнышко» давно было раздавлено, или укатилось. А я всё строил и строил пирамидку, всё менял и менял на её вершинке очередной царь-камушек. Пока не попал. Так мне тогда, по крайней мере, показалось. Хлоп очередной булыгой по макушке холма! И — попал! Вдруг всё, как по команде, замерло. Вулкан как выключил кто. Даже вонючие струйки из щелей пошипели-пошипели и прекратились. Минут за десять всё окончательно утихло.

        Взошло солнце.

        Потом, конечно, я сообразил, что ритуальные действия обезумевшего зека и силы природы очень уж условно могли слышать друг друга. Даже смешно всерьёз говорить об этом. Да и стыдно. Никому не расскажешь просто так. Разве что знакомому врачу-психиатру. Да и то лишь на ежегодном обязательном скан-допросе.

 

        Последний красивый рывок не получился. Припадочный героизм кончился. Я взглянул в сторону управы и, не скрываясь, измученный и опустошённый, медленно пошёл обратно. В лучшем случае сторожевик отожжёт голову на подходе или прямо сейчас, а в худшем — меня ждала дыра. Думаю, клоны её восстановят часов за десять. Так что, торопиться и впрямь пока было некуда.

 

        Эмулятор отработал откат. Линию отчуждения я прошёл спокойно. Ни дать, ни взять — любитель природы возвращается с утренней прогулки. На душе было противно и тошно. Горло обгорело до мяса. Не хотелось идти в управу. Решил максимально оттянуть момент возвращения к серваку. Потому и пошёл к избам.

 

        — Я говорю правду! Ой, больно! Правду…

        Батя левой рукой, как клещами, держал мартышку за выломленную назад руку. Она хрипела и извивалась. Бриллианты на ошейнике самого Бати зловеще блестели. В правой руке он наизготовку держал офицерский пульт, направленный на меня. Пророки, все до единого, лежали перед входами в свои избы в глубоком параличе. Удара я не почувствовал.

 

 

 

 

И БЫЛ ОН ПОМИЛОВАН В СМЕРТЬ.

ПЛОД НЕБА УПАЛ В НЕБЕСА. ИЛЛЮЗИЕЙ В ТВЁРДОМ НАКАЗАН ВЕРНУВШИЙСЯ ЖИТЬ.

 

 

        Что-то новенькое.

        Конечно, выход из тела — трюк, известный любому потрошителю. Но мне ни разу не доводилось слышать или читать про то, чтобы из этого устраивали успешную групповуху. До сих пор от подобных экспериментов оставались одни лишь трупы. Батя устроил.

        В считывающем скан-карцере Прокуратор, на котором от пыток и побоев остались многочисленные следы, лежал на топчане не один. Рядом вытянулась мартышка, тоже битая. Оп-па! Читаю ситуацию: Батя не сам, а словно по чьёму-то приказу извне прилепил её ко мне в качестве дополнительного позитивного биоресурса. Не больше. Хотя... Если и она «выйдет», то многое тоже увидит сама. Но это вряд ли. Опыта у девчонки никакого. А её заскоки с трансовыми состояниями были сейчас бесполезны. Она просто лежала. Лежала рядышком и всё. Состояние объекта читалось нормально. Сознание худышку не покинуло; оно, спасаясь от нештатной ситуации, погасло до лучших времён. Для неё это благо. Напряжённость сканирующего поля была очень высока. Батя или мстил всем сразу, или рисковал по делу. Скорее, второе. Уж я-то его знал. Возможно, горячо обожаемая мартышка просто подвернулась дураку-папаше под руку. Может, разозлила чем, как всегда. Или всё-таки приказ?.. Не могу знать точно. Вне тела я был сам по себе. Один. Вне обычного времени и обычных понятий. Точка наблюдения и глубина проникновений в неструктурированное пространство чужих мыслеграмм управлялись волей, как обычно. Только... Только их почему-то не было! Ти-ши-на. Про мартышку я забыл.

        В соседнем скан-карцере, исследуемом пространстве-источнике инфы, было гораздо интереснее. Сразу четырёх пророков отправили в электро-наркотический нокдаун. Они лежали, отрубленные. Паук, Сима, Эфф и Даун. Сканирующее поле было предельным. Батя на сей раз не жалел ни свою «собаку», ни «дичь». Наследницу он тоже мог реально погубить. Интересно всё-таки, чем же это она ему так досадила? Ставши зеком-начальником, Батя сам нахватался истеричных манер от своих подопечных. Ладно. Плевать на них. Где же пророки? Я не находил обычного контакта с миром их образов и мыслеграмм. Дичь исчезла. Всем стадом.

        Переместился к избам. Остальные валялись, парализованные, но в сознании. Я приблизился-подлетел к Уану. Седые его космы перепутались с пересохшей камышовой крошкой. Уан словно почуял моё присутствие, но сил старика хватило лишь на слабый жест рукой: мол, не мешай, вали дальше. Я осмотрел остальных. Они были не лучше. Аленький цветочек в избе Битюни чьим-то каблуком был смешан с тем, из чего он рос.

 

        — Выход есть! — по ту сторону реальности я узнал голос Дауна. Визуализация отсутствовала.

        Потянуло. Следовало подчиниться. Ну, представьте, что под левую лопатку на спине прикрепили эластичный жгут. Потом потянули в нужную сторону. Направление новых информационных пластов и скрытых потенциалов потрошитель, вышедший из тела, «видит», как ни странно, спиной. Надо дать себя увлечь в ту сторону, куда тянет. Потом развернуться.

        Я развернулся.

        — Посмотри, как они забегали! — мальчишка был явно в отличном настроении. Однако то, на что он предлагал обратить внимание, не порадовало.

        Мать честная! С моих «летучих» позиций тайного в том, что плотнее и ниже, как я уже, кажется, говорил, не существовало. Кипиш был полный! Шары заложили Батю насчёт моего побега. А эмулятор стал большой и неприятной неожиданностью для Твари. Тварь негодовала! Расковыряли шестиуровневую защиту левых папочек с официального сервака. Последняя капля упала в чашу терпения гипотетических Властелинов. Батю имели! Кадык под его бриллиантовым ошейником обгорел от разрядов. Сам Батя валялся в кресле и злобно ждал своей дальнейшей участи. Старательским процессом вымывания ценных мыслеграмм управлял не он сам, как бывало, а — Тварь! Вот оттчего характер сеанса стал жёстким. Главный сервак в кабинете Бати надрывался от колоссальных разнонаправленных потоков. Я заглянул глубже. Подземный сервак — молодец! — отработал мою программу самоисчезновения: вообще обесточился. Успел. Умер до поры. Включить его теперь можно было только вручную. Пожалуй, «близнец» с моими диктовками и интерпретациями — последний оплот, о котором Тварь ещё не знает. Батю припугнули, слегка припекли, и он сдал всех. Но про подземный сервак — ни словечка, ни мыслишки. Батя тот ещё орешек! Я, как профессионал профессионалу, воздал ему должное. Зачёт! Можно понять мужика. Он, после недавней перетряски острова Высшей комиссией, решил действовать легально. Ну, почти легально. Но, увы, удар хвостом оказался запоздалым. Батя понял: Тварь шутить не умеет. Никого не пощадит. Она не моргнув выжмет всё, если потребуется, хоть из кого. Хоть из последнего гоя, хоть из первого в мире богача. Батя был в культурном, так сказать, шоке от, напомнившей о себе, высшей зависимости.

        Я отлично «видел», как через официальный тюремный сервак инфу потоком сосали самые мощные серваки СУКА, которые, в свою очередь, кидали поток дальше — к сверхмощным отдалённым сервакам, о которых я и понятия не имел. Туда, где таилось беспощадное и ненасытное самосознание Твари! В обратном направлении неслись немедленные пакеты-приказы: что делать? как управлять? что искать? как интерпретировать? Тварь сама, как собака, вошла в азарт. Начался гон. А что люди в этой игре? Ха! Люди — всего лишь привада для главной нездешней дичи.

        — Выход есть! — Даун появился в образе жучка-светлячка, летящего к двери, ведущей в кабинет Бати. Разумеется, я тут же последовал за ним.

        Комфортное моё состояние «думать не думая» осторожно пыталось нащупать: что именно подразумевается под идеей «выход»? Я многократно видел, как в кривых активности Твари наступали высочайшие экстремумы, стоило лишь приблизиться к чьей-либо мыслеграмме «выхода». Однако Тварь сама теперь была подключена напрямую к процессу. Без временного разделения между добыванием инфы и её сливом. Без аукциона и лотов. Без предварительного субъективного «обогащения руды» — без интерпретации. Она всё желала теперь делать сама! Немедленно! На полную катушку! Батя как лопнул — превратился в простую, хоть и чрезвычайно богатую, прислугу при своём лучшем детище.

        — Выход есть... — светлячок летел впереди меня на расстоянии вытянутой руки.

        Тварь лихорадило и трясло от нетерпения. Параллельным видением (похоже на несколько независимых боковых зрений, включенных одновременно) я контролировал то, что происходило в скан-карцерах. Тварь поджаривала все тела шоковыми дозами специальных импульсов. Малышка, попавшая в заварушку случайно, корчилась от разрядов наравне с остальными. Было ясно: прежде, чем выплюнуть из своей пасти оригинальный шлак, Тварь прожуёт его основательно. До конца. Скорее всего, эти шестеро, что внизу, в сознание так и не придут. А я? Какой такой я?! С имеющейся «высоты» проблема возвращения в собственное сознание интересовала очень мало. Это не казалось чем-то главным. Скорее, подаянием себе самому, нищему и убогому, лежащему в вони и корчах там, внизу. Подавать не хотелось. Я не люблю и не уважаю идею нищих.

 

        — Выход есть! Выход есть!

        Даун-светлячок дожужжал, наконец, до двери. И стал её отворять. Дверь в кабинет Бати изменила свой привычный вид. Она выглядела как нечто старинное, на петлях. Я ещё успел подумать про Дауна: на себя будет тянуть, или толкать в противоположную сторону? Он стал тянуть дверь на себя.

        Достаточно было малюсенькой первой щели, чтобы я ослеп от нахлынувшего светового потока и полетел, отброшенный вон неизвестным давлением, кувырком в тартарары!

        В скан-карцере тела подпрыгивали от непрерывных шоковых разрядов. Тварь что-то интенсивно, всеми своими серваками, высасывала из волновой ловушки. Я от всей души, озорничая, пожелал ей подавиться. В тот же миг из под моего ошейника взвился лёгкий дымок. Со своим телом, собственно, я уже попрощался. И приготовился попрощаться со всем остальным, понимая, что рано или поздно волновую поддержку скан-поля от испустившего дух трупа, Тварь отключит.

        Оклемавшись от воздействия световой лавины, я вернулся к двери. Она оказалась закрытой. Светляка тоже не было. Я попробовал было потянуть за неказистую ручку, но... Так и не успел достать, прикоснуться к скобе — снова непонятным потоком отбросило вон. Правда, на сей раз без иллюминации, без ужасного удара по зрачкам, без ослепления.

        — Выход есть! — с той стороны двери занудно доносился приглушённый голос Дауна.

        Дёргались под током, кстати, только мы с малышкой. В соседнем карцере пророки лежали один спокойнее другого. Ток их просто поджаривал, как уже умерших и даже окоченевших. Мышцы на разряд не реагировали. Мозговая деятельность полностью отсутствовала.

 

        — Выход есть!

        Опять потянуло. Отдался новой тяге. Снова развернулся. Ага, избы. Даун парит в воздухе в виде единственного алого лепестка — остатка от флористики Битюни.

        Подул ветерок.

        Лепесток закружился и, поднимаясь вверх, стал приближаться к шару-сторожевику. Потом коснулся его поверхности. Раздался электрический треск. Сторожевик сгорел. Я сообразил, что это произошло на самом деле. Соседние шары немедленно увеличили свою мощность, чтобы взять на себя функцию своего сгоревшего собрата. И тоже с треском сдохли. И так — по всему острову. Радиусы и постоянный контроль мыслеграмм и эмоций вдруг кончился. В один миг сторожевики перестали существовать. Тварь ахнула и отсекла от себя больное щупальце. Но люди в городе об этом не знали. И продолжали существовать, как привыкли. Даже те, кто понял, лишь пожимали плечами и жили в привычных для себя рамках. (Время со стороны для наблюдателя складывается не в длину, а в качество — слой на слой, как пакет изображений на просвет). По острову, как мураши, вылезшие из-под земли, бегали клоны-охранники с пультами в руках.

 

        Пророки, оставшиеся в избах, отдышались. Вышли на двор, сбились в стайку и щурились на солнце, наслаждаясь сухим теплом и приятным дуновением со стороны океана.

        «Свобода!» — мысль, конечно, издевательская, но в смысле мига свободы — чистая правда. (Тело потрошителя в карцере тут же подбрасывает от этой мысли). «Идиоты! Я ведь могу и не возвращаться!» — говорящая собака работает без поводка, когда идёт по следу. (Ещё удар, малышке рядом тоже за что-то перепадает). Трупы в карцере пророков бездействуют. Воображение молчит. Вот тебе и коллективное потрошение! Объединившись, уникальные пророки превратились в тела-автоматы, в существа без разума и фантазии. Думаю, их сожгут или переработают сегодня же. Дыра восстановлена. Конвейер должен работать. Иначе приходящим на планету гоям, лишённым определённости и своей доли комфорта, придётся думать. В тесноте и в обиде. Это всегда плохо кончается для хозяев толпы. Так что, организованный бесперебойный выход в любой системе куда важнее входа! Ха-ха! Вход-выход! На себе любой может проверить: с какой стороны терпеть можно дольше? Ха-ха-ха!

        — Выход есть! — манил за собой лепесток голосом Дауна.

        Он залетел в избу Уана и приподнял крышку биопараши. Хлынул свет! Меня опять отбросило страшной силой неведомо куда. Ослепительная смерть била отовсюду, что приоткрывал это заикающийся урод. Била и плавила внутри меня всё подряд. Телесные муки по сравнению с пыткой иного порядка были так себе, забавой школяров.

 

        Боковым я наблюдал, как бесилась внутри себя, внутри всех своих метастаз Тварь! Похоже, что она пытала сама себя: била информационными залпами по древним хранилищам, устраивала хаос в навеки упорядоченных массивах, и натурально выжигала слабые участки и инфоканалы.

        Около Бати возникло изображение какого-то шпагообразного старика. Кажется, он, или кто-то, похожий на него, появлялся в составе Высшей комиссии. Старик был фамильярен.

        — Эй! Ты как?

        Батя с трудом поднялся из своего кресла.

        — Служу Родине, Влас..! — сильнейший разряд частично активировал отжигающий контур ошейника.

        — Ну, служи, служи... Боюсь, тебе осталось недолго.

        Батя рухнул обратно в кресло, как подстреленный рябчик. Бейджик на секунду ожил. Годы жизни и безумная череда цифр, оповещающих о размере личного счёта всесильного Бати, прямо на глазах превратились в нули.

 

        Ошалеть можно! Беджик беспристрастно сообщал: жить Батя переведён на «дотацию». То есть, гикнуться, может в любой момент. Миг бытия даётся без гарантии следующего мига. На дотации пожизненные специалисты обычно держались недолго. Психика не выдерживала. Либо их кончали «в силу производственной необходимости», либо они кончали с собой сами, либо их утилизировали как «утративших адекватность» — сходили с ума, если попросту.

        — Выход есть! — голос Дауна раздавался из... из самого Бати!

        Потянуло.

        Внутри у Бати жила жадность. Ну, это я и без оккультных путешествий хорошо знал. Паучок его личной памяти всё ещё держал свои лапки на контрольных торгово-финансовых узлах, приносящих состояние. Ага! Вот центр удовольствия, в котором Батя сам себя хвалит за удачно слитую предыдущую инфу и наслаждается, прямо как прыщавый юнец, званием Героя. Ух ты! Он бережно, оказывается, хранит внутри себя самого... Что это?! Сердце?

        Сердце, как морская двустворчатая раковинка, стало раскрываться.

        Свет! Удар! Дезориентация. Дикая внетелесная болезненность.

 

        — Люди, не помогающие друг другу, идут к распаду, — Давид обращался не ко мне. Его выколотые глаза смотрели на Уана.

        — Что? Прокуратор! Не подумай, что мы говорим друг с другом. Нам не о чем говорить друг с другом. Прокуратор! Мы говорим исключительно лишь для тебя. Жизнь людей — это «учебный сон». А их дела — ну, что-то вроде автоматического письма. Что? Прокуратор, ты когда-нибудь имел дело с автоматическим письмом? — Уан широко повёл рукой вокруг, как бы указывая на бесконечные, сами собой появляющиеся «буквы» вокруг. На мачты, на избы, дороги, клонов, управу, баржи, город...

        — Гений — это болезнь. Жизнь пришла к своей безымянной гениальности. Гений стал коллективным. А коллективный гений никогда не бывает добр! — эту сентенцию мне поведал, глядя широко открытыми глазами прямо на солнце, Хотелло.

        — Прокуратор, сколько у тебя глаз? Правильно, два. Благодаря бинарному зрению, ты видишь предметы в объёме. А сколько у тебя точек зрения на один и тот же смысловой предмет? Ты когда-нибудь видел то, что люди называют «сутью», в движении и в объёме? — на сей раз риторикой блеснул Квадрат.

        — Выход есть! — Даун-призрак находился в общей группе. Пацан. Но видно было, с каким подчёркнутым пиететом к нему относились все остальные. Пацан не клёкотал и не заикался. Он тоже смотрел на солнце.

 

        Посмотрел и я в ту же сторону, что и все. Зря. Снова световой удар, очередной бесславный полёт в тартарары, хаотичное и мучительное рассыпание на части и осколки, и ещё более мучительное их стягивание в первоначальное ядро освобождённого личного сознания.

        Мне казалось, что этот бесконечно повторяющийся урок — преодоление светового барьера — невозможно постичь или выучить. Не удастся его списать у соседа. И нет никакой возможности заглянуть в ответ, чтобы схитрить, или хотя бы подогнать к нему решение. Для таких, как я, свет означал смерть.

 

        Рубикон не бывает компромиссным. Свет «прижигал» всё сразу покрепче активированного на уничтожение ошейника. Отскочить могла не только дурная голова. Всё вообще отжигалось и отскакивало на раз! Со всеми вытекающими вариантами труднопроверяемой (после такой — ха-ха! — практики) софистики. Есть ли жизнь после жизни? Есть ли жизнь после смерти? Есть ли смерть после смерти? И так далее.

 

        Тварь бесновалась, чуя близость небывалой для себя кормушки. Она уже, я полагаю, начала заранее нетерпеливо рассчитывать, как засунет свои технологии-метастазы в соседний мир... Ближайший континентальный сервер-интерпретатор среднего звена сгорел от перенапряжения.

 

        — Выход есть! Выход есть! Выход есть! — мальчишка щёлкнул в воздухе пальцами. И... И солнце погасло!

        Зато я отчётливо увидел нечто такое, что заставило забыть о погашенном светиле. Штучку-дрючку в разрезе. То самое! Яйцо в яйце. Обычную знакомую землю и естественный круговорот органики на её поверхности. Всё живое на земле состояло, по сути, из многократно использованных органических останков — из трупиков раздробленных на молекулы предыдущих жизней. Это была главная, синтезированная временем и энергией, пополняющаяся физическая база бытия. От неё брало начало начал всякое тело — строительные элементы, пищу. Буквально под ногами таилось в плодородных грунтах ключевое условие телесного существования. Био! — Разнообразие и опора для всех живых видов и форм. Чем толще эволюция нарабатывала свой живоносный слой, тем «толще» и разнообразнее в нём плодилась и нарождалась всякая живность.

        — Выход есть! Выход есть! Выход есть!

        Ба! Земляное яйцо покрывала толстенная невидимая скорлупа. Ну да, ноосфера. Плодородные останки. То же самое, только сверху. Яйцо в яйце! С зазором между двумя замкнутыми самими на себя ипостасями. С условным, всё более сокращающимся, как шагреневая кожа, «небом» — пространством между твердью под ногами и невидимой твердью над головой. Я пригляделся. В толще скорлупы, составленной из бесконечных останков знаний предыдущих цивилизаций, из осколков знаний палеовизитов, из явно нечеловеческих мыслеграмм и кишащих повсюду образов, привидений, хищных и смиренных желаний, сгустков каких-то эмоций, — повсюду в этой толще кишела своя, невидимая для физического глаза, жизнь. Какие-то «небесные цари» пытались строить в верхней скорлупе свои жестокие и примитивные царства. Какие-то душесосущие существа спускались к самой земле и охотились на людей. Мрази здесь скопилось не меньше, чем в избе у Давида, когда он «дал разум» мухам. Мне показалось, что более тошной картины я никогда в жизни не видел.

        Отшатнулся!

        Сравните. На физическую землю из космоса сыпалась пыль и ежегодно прибавляла планете не собственный вес. А как и чем прирастала внешняя скорлупа? Снизу невидимый ноосферный потолок пополнялся, как и положено плодородному слою, трупиками отработанных «истин» и знаний. Круговорот разума работал. Слой «ноо» потихоньку тяжелел и прирастал вниз, как брюхо циклона, навстречу прирастающему вверх «био». Невидимое как бы имело тенденцию достичь видимого. И то, и другое стремились когда-нибудь слиться. От этого простого понимания по всей Вселенной прошёлся озноб! Могло, значит, рвануть. Между «ноо» и «био» уже искрило местами. И кратчайшим проводником в этих разрядах выступал человек. Небоземная амфибия. Не специально. Просто в силу своего двойственного развития. Именно через него «замыкало» легче всего. В яйцо ноосферы также сыпалось кое-что извне. Я бы не смог подобрать этому название. Сверху внешняя скорлупа была покрыта, как бронёй, тем, что люди называют словом «непостижимое». Получается, все на этой планете были обречены. Есть только еденое и жить только житым. В этот момент я стал, пожалуй, солидарен даже с самыми отчаянными устремлениями Твари. Непостижимое отделяло нижний мир от чего-то такого, что находилось за гранью непостижимого...

        Озноб повторился!

        Перед мысленным взором возникло кошмарное видение слившихся, наконец, «ноо» и «био». Разряд длился очень недолго. Демоны, получившие прямой доступ ко всему вещественному, материализовались и пахали планету под новый сезон — перемешивали всё со всем. Довершало воплощение ужаса развращённое, невоспитанное и слабоуправляемое воображение самих людей. По всей планете можно было найти лишь несколько островков-оазисов, сохранивших людскую жизнь в привычной для неё форме. В центре каждого из таких оазисов находились «держатели мира» — могучие одиночки, способные держать абсолютное живое равновесие в самих себе, разумных и обыкновенных, и делиться этой силой в некотором радиусе вокруг. Это и был, уцелевший после молниеносной «зимы» и хаоса, многосезонный «семенной фонд» — посадочный материал для нового витка будущей цивилизации. М-да... Радиус жизни в оазисах чем-то по своему принципу был похож на радиус ошейника в зоне. Видимо, принципы в мире существуют одни на всех. Скрижали. Просто каждый переворачивает их на свой лад. Как песочные часы.

        Вселенную трясло от озноба!

 

        Тварь сожгла ещё два узловых сервера.

        С Батей мы работали хоть и намного медленнее, но аккуратнее. Не сожгли ничего ни разу.

 

        — Выход есть!

        Даун поднял указательный палец вертикально, от которого ввысь ушёл расширяющийся конус — дорога, которая легко пробила броню «непостижимого» и в бессолнечный земной мир ударило таким убийственным светом, что я полыхнул на месте, не успев даже охнуть.

 

 

 

 

КНИГУ СЛУЧАЙНОСТЕЙ КТО-ТО СЛУЧАЙНЫЙ, СЛУЧАЙНО ПРОСНУВШИСЬ, СЛУЧАЙНО ОТКРЫЛ. И КНИГА СКАЗАЛА: «ТЫ СМОЛОДУ ЧАЯЛ, ЧТОБ В МИРЕ СЛУЧИВШИСЬ, ТЫ В МОРЕ ПЕЧАЛЕЙ ОТ СЛУЧАЯ К СЛУЧАЮ ПРАВИЛЬНО ПЛЫЛ! В КРАЮ ЗАПЯТЫХ, ИЛЬ ПУСТЫНЬ МНОГОТОЧИЙ СЛУЧАЙНОСТЯМ ВНЕМЛЮТ. И ВСЯК НА СВОЙ ЛАД НАХОДИТ В СОЗВУЧЬЯХ ПРОРОЧЬИХ И ПРОЧИХ СЛУЧАЙНЫЕ ЗНАКИ ПОРОЧНЫХ, НО ПРОЧНЫХ СУДЕБ, ЧТО КРАСОЮ ПОЧТИЛИ СЕЙ САД». АХ, ДО ЧЕГО ЖЕ ВСЁ НЕОБЫЧАЙНО! НЕЗРЯЧЕЕ «БЫТЬ» ПРОЗРЕВАЕМО В «БЫЛ»... КНИГУ СЛУЧАЙНОСТЕЙ КТО-ТО СЛУЧАЙНЫЙ, ЧУЖОЙ ИЛИ СВОЙ, НО С ДУШОЮ ВЕНЧАЛЬНОЙ, — СЛУЧАЙНО УСНУВШИ, СЛУЧАЙНО ЗАКРЫЛ.

 

 

 

        Течение непрерывно.

        Всему остальному приходит конец.

        Считайте, что это — записки «того» путешественника.

 

        Роман без слов существует.

 

        Как же поведать о том, что ещё не расколото?

        Для начала хорошо бы представить себе миллион, миллиард, миллиард миллиардов пустых страниц! На которых вся имеющаяся жизнь написана чёрным по чёрному. Свет сжат до состояния тьмы. Ни образов, ни мыслей, ни возможности сравнивать. Семя миров! Бесконечное и безраздельное внутри себя самого. Сколько этих семян всего? И в чём они покоятся? В том же самом! В безмерно мгновенной точке точек, где сжат до покоя и вечности свет. Слова и наши представления — очень уж неуклюжий инструмент для того, чтобы касаться того, что себя не имеет...

 

        Я и был этой тьмой! Спящей и вечной. Стянувшей в себя и успокоившей в себе всё мятежное племя движений и сущностей. Счастье созрело и стало ничем! Ничьим! Ни о чём! Материнство великого тёмного света неописуемо! Брезжило лишь в глубине бесконечного этого нечто, как предзнание знания, — ощущение муки делений, и путь к пирамиде судеб, к горе с этажами живых иерархий, восходящей вершиной своей к антиточке. Где тьма сжата в свет безраздельный.

 

        В диалоге нет правды. Поскольку беседа подобна сраженью.

        И в монологе нет правды, поскольку и он — разрубает.

        И в молчании нет. Поскольку есть ложь и есть речь.

 

        Свет, сжатый в зёрнышко тьмы материнской!

        Кто отец, пробудивший одно и другое в одном?

        Капля вод — это ты!

 

        Материнская тьма разорвала себя и стала подошвою новых делений.

 

        Первый календарь мог бы составиться не по цифрам, а так:

        — сначала разорвалось единое не надвое, не натрое, и не на тысячу, а на всю бесконечность раздельных в раздельном;

        — стихии сложились в стихии и сделали формы;

        — тела породили наследие тел — вознесённую память;

        — над формой и памятью знак утвердился;

        — бесконечность раздельных в раздельном в последнюю пару сложились;

        — и только потом наступило потом.

 

        Если на земле я научился, чтобы уцелеть, думать не думая. То в этом нечто, чтобы не кануть, балансировать приходилось иначе: видеть не видя, слышать не слыша, жить не живя. Особенно трудно описать «подошву» — то, что получилось от разродившейся от бремени мамаши. Всех разнесло вдребезги. Завертелись пургой, разлетаясь и множась, «хотелки», «желалки», «имелки» и «давалки» всех мастей. Их всех просто неостановимо пучило и пёрло от самих себя! Но ещё нечем было питаться. И желания питались друг другом. Попутно делясь на характеры и сообщества подобных. Это ещё не было пространством. Но Абсолют уже тяжелел и разрушительное его «грехопадение» началось.

        Таким мне показался первосвет. Хаосом первых свободных желаний. Где каждое желание — сам себе как бы свет. В состоянии «жить не живя» меня на этом пути впервые потянуло... Куда? Если бы я знал! Но тяга была вполне отчётливая, хоть и очень слабая.

        Возможно, тянуло к тому, что на земле именуется словом «превращения». К потолку здешних возможностей. Я не стал сопротивляться и отдался. Тем более, что в густой каше «хотелок» и «желалок» все делали так же. Я (разумеется, не имеющий никакого «я») безмозгло и бесчувственно поглощал чьи-то волны, а кто-то поглощал меня. Вакханалия жила и умножалась сама по себе. Как прудик с дафниями, из которых, если подождать достаточно долго, может сложиться и что-нибудь покрупнее. Абсолют рассчитывал именно на это. На подождать!

 

        Жить живя!

        Превращение оказалось делом хорошим.

        В этом месте из голых желаний рождались голые стихии. Из крупных — крупные. Из мелких — помельче. Каждый ухватил то, что успел ухватить.

        И — началось! Огненные шары пульсировали и разбрасывали спирали галактик. Вакуум, образовавшийся от лопнувшей вдруг светоносной точки-тьмы, пытался сопротивляться, схлопнуть мир обратно в семя, но, увы, он лишь бесполезно тужился и гудел всевозможными полями и излучениями. Тщетно. Семя расширялось. Сила разбуженного семени была превосходнее. Свет побеждал тьму. Свет! Он бесчинствовал ещё больше, чем безликий его предшественник — первохаос. Играло, плавилось, преображалось и свободно исчезало всё и вся. Не было ни верха, ни низа, ни чего-либо ещё. Свет искал свои формы! И он их постепенно находил: в музыке звёздных скоплений, в стремительном беге невидимых волн и частиц, в веществе, в «луковке» многих пространств, что сложились друг с другом до полной взаимной прозрачности.

        Тянуло! Как тянуло куда-то ещё дальше!

        Гораздо смелее и увереннее можно было уже сказать: «Я!»

        Я... Я!!!

        Я стал плазмой, текущей по артериям сил притяжений! Я стал осью причин и событий, которая была подобна дирижёрской палочке! Я стал тем, кто взмахнул этой палочкой вдруг! И, конечно же, тем, кто звучал, подчиняясь велению взмаха! Сутью сутей и формами форм! Неразменным богатством семян бытия и нищим всесилием буйного роста! Я потоками взрыва бежал от себя и к себе приходил! Я к себе приходил, изменённый в пути, чтоб бежать от себя, изменяясь! Я вращался в большом, чтобы в малом вращаться. Я в мельчайших вращениях мог величины огромных легенд удержать! Я сливался в твердыни! Я сталкивал лбами, имеющих лоб! Я стал ветром меж миром и миром! Страстью ветреной между звездой и звездой! Тишиной темноты охлаждённых теней и лучом озорства! Я стихией назвался, что ветру подобна над водами вод! Я пророс деревами! Я рыбами стал! Я травой и землёй напитался! Я в ничтожном беспамятным стал! Я в едином единую память скопил! Я дышать научил даже камни! И тайное в тайном держать! Я собою себя обособил и собою других породил! Я покрыл непокрытое знаками! Я дал им причину язык обрести! И причиной причины я стал, чтобы новой причиною стать! Безымянный, я создал и тех, кто стремится к названьям! Я дал им свободу подобием знака и имени стать! Я владею собой, чтобы ведать закон повторённого круга: и течь, и лететь, и светить, и погаснуть, и собою самим расстояние круга менять! Я стал небом и твердью, и тварями неба и тверди! Я стал тварью голодной, от твари голодной рождённый! Я собою любуюсь до срока и права обрушить себя! Я есть ключ и замок для последних и первых объятий!

 

        Тянуло! Как тянуло дальше... Куда? Ах, если бы я знал наперёд!

 

        — Рад тебя приветствовать, Прокуратор! Что?

        Седой старик обращался ко мне. Прокуратор? Прокуратор... Я вспомнил!!! Прокуратор! Это — моё погоняло! Я вспомнил себя самого. А, вместе с тем, стал узнавать и остальное. Это — двенадцатимерный алмазный мир! Я уже бывал здесь когда-то.

        — Уан?!

        — Что? Пойдём, надо успеть прийти к самому открытию.

        — К какому открытию?

        — Что? Пойдём, пойдём! Тебе нужно прибарахлиться для дальнейшего путешествия.

        — Куда ты меня тянешь?

        — На рынок иллюзий, мой мальчик. На рынок иллюзий!

 

        За алмазными прилавками стояли алмазные продавцы. Чтобы не сжечь зрение, я смотрел на них с закрытыми глазами и — отвернувшись.

        Уан у прилавка сцепился с Эффом. Они торговались насчёт осей времени. Для себя старик взял шестиосную игрушку — время текло в ней по шести направлениям сразу. Мне же кинули, на сдачу, однонаправленную ось. Это была, пожалуй, самая примитивная штучка в лавке Эффа, которую никто не хотел брать. Время по хлипкой «соломинке» текло только в одну сторону. Оно не умело ни остановиться, ни течь вспять. Было обидно и это заметили со стороны.

        — Бери! Больше всё равно до дому не дотащишь, — слово «дом», произнесённое Эффом, заставило меня съёжиться. Негр хохотал, довольный.

        — Что? Бинарность, мой мальчик. Ничего не поделаешь. То место, куда тебе предстоит добраться, очень уж близко к выходу....

        Двое переглянулись и заржали от каких-то очень уж неприличных ассоциаций. Я это сразу понял.

        За своё шестиосное время Уан заплатил натуральным обменом — пресловутой идеей «изображённого бога». Я понял: он предлагал для «бинарной» толпы идею качественного «эмулятора» — захватить и опустить массовое сознание в эмуляцию как бы единого личного. И уже от имени этого «личного», вынесенного вообще за пределы реального, управлять оскоплённым сознанием отдельных опущенных. Хитро! Сам Уан при этом жил припеваючи в совершенно иных физических координатах и степенях интеллектуальной свободы.

        Рассердившись, я, как ребёнок, решил досадить своему воспитателю и попытался испортить приобретение, отломить одну из осей его шестилапого временного «ёжика». Ось даже не заметила моих попыток. Зато мои собственные руки... отпали. Просто отвалились, рассыпавшись в световой прах. Без рук стало скучно и плохо.

 

        В лавке Битюни я потерял глаза.

        — Знаешь, отчего у тебя, Прокуратор, жизнь такая хреновая? Потому что начальники у тебя хреновые! А почему у тебя, Прокуратор, начальники хреновые? Потому что бог и у них, и у тебя очень уж хреновый! Не начальников надо менять, а Бога! Тогда всё изменится!

        Так-так. Он исподволь, умело кодировал меня. Я ведь и не подозревал до последнего момента, что жизнь у меня исключительно «хреновая». А после его слов она сразу же такой и стала.

        — Что ты мелешь? От слова «бог» меня тошнит! Этой ахинеи я наслушался выше крыши! — меня внутри меня от возмущения стало много, как на фабрике клонов. Словно, в театре зеркал каждое изображение приобрело самостоятельность и заявляло собственную позицию от имени остальных. Поэтому шумели все вразнобой. Брали внимание глоткой и жестами.

        — Вот! — Битюня оживился, — гражданская война внутри тебя, Прокуратор, завершилась. Ты победил сам себя — выбором того, что ты выбрал. Твоя война закончилась полной внутренней оккупацией. Ты — тираническое государство себя самого, и ты в нём — госслужащий. А ведь мир, как цветок! Красота должна подниматься из дерьма, а не наоборот! Всегда и всюду есть живые и мёртвые. Прокуратор! Мёртвые не должны находиться у власти! Иначе живые будут обязаны перед ними отчитываться о своём умирании... И платить им детьми и собой... И награждать их будут только за это!

        — Заткнись! — я понимал, что по законам алмазного мира то, чем мы занимаемся на рынке, преступление. Наказуемое преступление. Но рынок — местечко свободное. Свободное не для возвышенного синтеза принципов жизни, а для распущенности — для быстрого и умелого её уничтожения. Допускающее и грубость, и спекуляцию, и воровство. Особое место.

        — У тебя есть, чем мне заплатить за одну, очень уж подходящую для тебя вещь? — Битюня, как все торговцы, аж выгнулся от готовности услужить.

        — Что? Есть. Конечно, есть, — ответил за меня Уан, который мог смотреть на товары прямо, а не затылком, как я. — У него есть несколько неплохих состояний. Состояние стремления к независимости. Состояние объективной оценки. Состояние профессиональной гордости. Состояние страха. Состояние решительности. Состояние эротических наслаждений. Состояние интеллектуального поиска. Состояние духовной неуравновешенности. Состояние готовности к неизвестному. Состояние идиота. В общем, не бедный...

        — Ладно, тогда пусть забирает вот это. Меняю себе в убыток. На состояние идиота, — Битюня грохнул товар на прилавок. Я затылком «увидел» алмазный горшок с алмазной почвой, из которой росло кустарниковое дерево, похожее на черёмуху. От самой земли до макушки дерево было густо спелёнато многослойной паутиной, в которой копошились прожорливые гусеницы. Дерево стояло абсолютно голым, но ещё не умерло до конца. Сопротивлялось и пыталось жить. То тут, то там, оно выпускало наружу разведчиков жизни — зелёные листочки. Которые тут же поедались полчищами гусениц. Для гусениц этот чудовищный мир был домом, а листочки — его долгожданным подарком. Для голого дерева, сидящего в переносном горшке, нагрузка паразитами превратилась в непреодолимый и необратимый фатум. Понятно, что гусеницы и дерево никогда не смогут договориться на языке жизни. Их примирит только общая смерть. Временная жизнь за счёт временной жизни.

        — Бери! — подтолкнул меня Уан.

        Я повернулся и не то чтобы ослеп. Глаза исчезли.

 

        — Зачем ты привёл ко мне падальщика? — Квадрат тоже не отличался вежливостью. Не церемонился.

        Я теперь мог не отворачиваться. Затылок был повсюду.

        — Ты же видишь, что его тянет... — Уан, как нянька, водил меня из одной лавки в другую. Но вместо того, чтобы «прибарахлиться», как было обещано, я терялся кусками от себя самого. Рынок явно был контрабандным. Бражка пророков растаскивала меня на части и натурально разоряла, беря в качестве платы мои «состояния».

        Я повертел затылком в разные стороны, пытаясь постичь-увидеть смысл сказанного. Кое-что успел разглядеть. Лавка Квадрата предназначалась для хищников. На видном месте красовалась «Печать смерти». При помощи которой мёртвые, например, могли править живыми. При помощи этой же Печати они могли сами притворяться живыми, если того требовал общественный спектакль. Печать посмертно ставилась на Героев и они в пространстве пропаганды «оживали навечно» и становились фигурами куда более важными, чем сами живые. Эта Печать ставилась буквально на всём: на шагах в будущее, на детях, на истории, поверх существующих мыслей и чувств, на образовании и даже в мире технологий имелись её неизгладимые следы.

        Я смотрел на всесильную Печать, как очарованный!

        — Падальщик не может обладать Печатью. Его удел — падаль. Доедать и доживать то, что уже было отмечено Печатью, — Квадрат зевнул.

        — Он отлично заплатит! — заговорщически шепнул продавцу Уан.

        — Этот?! Да что у него есть?

        — Жестокость! Очень редкое и отлично вложенное состояние жестокости. Уравновешенной и управляемой. В чистом виде. Без примесей. Без какой-либо ненависти. Таких монет очень мало, сам понимаешь.

        Квадрат занервничал.

        А я «увидел» в облачках его нервных волн «философию падальщиков». Точнее, угодья, где они охотятся за жизнью. Для этого живых метят Печатью и загоняют, или специально заманивают (грёзами, романтикой, обманом, т.н. верой) в несуществующее пространство — в якобы будущее, например. Живые там, как корова на льду. А для падальщиков — раздолье! Для них скользкий обман — это и воздух, и плоть, и сила! (Зато в настоящем падальщик не живёт, умирает от слишком близкого соседства с жизнью). Падальщиков — большинство. Поэтому изображённое в их мире доминирует над реальным. Живые и падальщики ненавидят друг друга! «Святые» мертвяки терзают живых светочей.

        Оп-па!!! Я, кажется, правильно рассмотрел очень интересный пограничный слой между теми и другими. И с той, и с другой стороны был возможен не только вечный бой, но и вполне мирный обмен. Полуживыми и полумёртвыми. Надо же! На границе густо скопились с обеих сторон позитивно-негативные амфибии мира хищников и падальщиков: воры, прохиндеи, талантливые угри от искусства. Этим было безразлично, откуда рвать для себя энергию. Точно! Только «отвязанные» вели себя вольно — воры, прохиндеи и талантливые шарлатаны были вполне способны на диффузию между мирами!

        — Жизнь и рабство несовместимы, — проворчал Квадрат. Но Печать на прилавок подал, хоть и нехотя.

        За это удовольствие я расплатился детородным органом.

 

        — Здравствуй, Хотелло! Что есть новенького?

        — Откуда ему взяться, Уан?! Рынок теперь уже не тот, что был раньше. Благородства не стало! Текст исчезает.

        — Что? Книга случайностей не дала новых деток?

        — Дала. Пока даёт. На сей раз я повязал её с семенем света.

        — И что?

        — Кое-что можно продать. Дорого не возьму. Порода, сам понимаешь, постепенно падает.

        На прилавке появилась корзина, куда Уан начал набирать для меня «мелочёвку». Хотелло внимательно следил за движением товара. И чтобы не ошибиться, продавал поштучно.

        — Интеллектуальное прозрение? Берём.

        — Обычно за него расплачиваются духовной слепотой...

        — Что? Берём! Так, мозги, говорящие на языке метафор. Берём!

        — Состояние жажды мести...

        — Что? Берём! Так, а это что? О, какая прелесть! «Моё!» Прокуратор, с такой чрезвычайно полезной иллюзией ты не пропадёшь! Нет вещи, на которую бы ты не смог накинуть самую крепкую в мире сетёшку... Ну-ка, произнеси: «Мо-ё!» Молодец!

        Слово я кое-как промычал. Но уже на «ё» весь рот изнутри наполнился мусором. Мякиной какой-то. Не то что говорить, дышать стало невозможно! От испуга я увидел со всех сторон бессчётное отражение себя самого. В мирах и пространствах. У меня были разные лица и разные платья из разных эпох. Разный цвет кожи и различный возраст. И вся эта несметная рать твердила одно и то же: «Мо-ё!» Мы все обменивались друг с другом адресами и письмами, вещами и временем, мечтами и проклятиями. Но сквозь мякину во рту наружу прорывался лишь один-единственный призыв... Глупцы пытались кричать громче остальных, отчего их голос получался самым жалким. Мудрецы говорили почти неслышно, но эхо их персонального «моё!» катилось долго — века, а иногда и тысячелетия.

        Я понял: друг другу нам, одинаковым и подобным, сказать абсолютно нечего! Ни на привале, ни в пути.

        — Состояние скорби, пожалуйста! — Хотелло назвал цену.

        — Что? Нет проблем! — Уан расплачивался мной по своему усмотрению.

        После чего исчезли мой рот и лёгкие.

 

        До Паука я дошёл ещё на собственных ногах.

        Его лавка ломилась от эротики.

        — Какие ценители! — Паук изображал перед покупателями небывалую радость. — Какие ценители! Только настоящие знатоки могут наслаждаться обнажением духа! Обнажением знаний! Это так возбуждает! В высоком искусстве не бывает слепых!

        Безглазым затылком, окружавшим теперь условное лицо бездыханного болвана со всех сторон, я согласно кивнул.

        — Какие ценители! Ах, какие ценители! Бесполезно женщине раздеваться перед тем, кто её не видит. Бесполезно высокому духу петь в уши глухих! У меня есть для вас отличный товар! Это — умение дать! Прокуратор! Ты замечал, что взять знание гораздо легче, чем его дать? Эротика духа поможет тебе в этом! Ты сможешь одинаково легко соблазнять и тех, кто идёт к распаду, и тех, кто растёт. Прокуратор! Ещё никто не мог устоять перед обнажённым знанием!

        — Что? Сколько? — Уан не торговался.

        — Всего два состояния! Состояние тщеславия. И состояние самолюбия. Отдаю задаром!

        — Берём.

        Телом Прокуратор изрядно полегчал. Приобретённые иллюзии куда-то складывались, но я не мог определить точно, куда именно. Просто ощущал: скоро я весь буду состоять лишь из них. Этот факт не печалил и не радовал. Просто я плыл в течении непреложных обстоятельств. Вёл себя максимально комфортно: не требовал и не сопротивлялся.

        Голова постепенно таяла. Откуда-то из закоулков рынка иллюзий выскочила эпатажная Вселенная-женщина. Между нами состоялась короткая беседа: «Хочешь меня? Хочешь меня поцеловать?» — «Я скучаю!» — «Поцелуй! Я развею твою скуку!» — «Я скучаю от перспектив, которые мне сулит поцелуй с тобой».

        Пророки болтовню подслушали. Весь торговый ряд так и грохнул от хохота. Вселенная-баба, вероятнее всего, местная проститутка, негодующе закрутилась и рассыпалась красными искрами, которые при соприкосновении с алмазным миром подчинялись более сильному — сами превращались в нестерпимый ослепительно-сахарный свет.

        Посмеявшись, Паук сказал.

        — Ладно. Делаю скидку. Состояние самолюбия можешь взять обратно.

        — Поблагодари немедленно! — приказал Уан.

        — Благодарю.

        После чего ног не стало.

 

        Давид имел лавку очень обширную. Скорее, она напоминала кафедру, расположенную среди товаров, о предназначении которых было трудно догадаться. Образы рынка иллюзий не требовали глаз. Поэтому я мог бы их воспринимать даже в том случае, если бы вообще стал пустым местом.

        — Слова! Эти товары целиком сделаны из знаков и слов! Каждая из вещей подобна тому миру, из слов которого она сотворена, — Давид ни за что не хотел отпускать нужный товар просто так. В обязательном порядке он «намаливал» его своей лекцией. — Камни вышнего духа и плесень долин! Атмосфера, в которой вторичное спорит с первичным! Кто создал их и кто разделил? Тайна слов велика! Дети детей в немоте нарождаются пылью от пыли. Лишь высокое слово — алмаз! Тишина — вот последнее слово и вещь!

        — Что? Красиво поёшь, соловей! Парню нужна вторая точка семени. Двойная истина.

        Давид, вероятно, не открывающий свои глаза нигде, легко пробежался ловкими пальцами по моим парящим остаткам.

        — Крылатый талант не отягощён мыслью! — сказал он. — Крылатый взлетает сразу же.

        — Что? А отягощённый? — услышал я угрюмый голос Уана.

        — Отягощённому нужен разбег. С разбегом, э-эээ, тоже, пожалуй, может взлететь.

        — Что? С гарантией?

        — Нет, не всегда. Где его ось?

        Откуда-то из меня извлекли «соломинку». Уан достал своего шестивекторного «ёжика». Пророки-торгаши что-то стали горячо обсуждать между собой. Я прислушивался. Или, точнее, «причуивался» к их обмену игрой воображений. Суть беседы на языке летучих образов была такова. «Соломинка» во мне, как в контейнере, должна быть доставлена в мир людей. С какой целью? Эта игрушка содержала в себе тот же самый опыт, из которого я вывалился первоначально сам. Зерно тьмы, содержащее свет, в своём начале. И зерно света, содержащее сжатую тьму, в конце. Или наоброт. Что совершенно не важно. Концы не переходят друг в друга плавно, а квантуются. При всей наглядной линейности «соломинки», она составляла что-то вроде однонаправленного бесконечного разорванного кольца. Примитивного, конечно, с точки зрения остальных измерений. Из «тёмного» семени до «светлого» можно было добраться только путём линейной двумерной эволюции. Двумерной в том смысле, что число устойчивых состояний этого мира — всего два. В отличие от «зёрен» времени алмазного мира, где их — целых двенадцать!

        — Что? Думаешь, пора им знать про второе семя?

        — Да. Пора.

        — Что? Жаль наших «овец»... Не всем реальность по силам. А ведь как было славно! Тотемное животное — овца! Что может быть лучше для стада? Отличная подмена! Сообществу, которое, например, тотемным животным имело медведя, мы давали овцу! Р-ррраз! Готово! В башке умного зверя селится покорный баран! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

        — Ничего не поделаешь, Уан. Ты ведь рад?

        — Конечно, рад!

        Я с удивлением почувствовал, что они оба фальшивят. Симфония сфер заскрежетала ужас как неприятно. Этим обдирающим звуком снесло голову и сняло кожу.

 

        — Зло победило, — сказала Сима вместо приветствия так, как это сказал бы фельдшер неприхотливому сельскому пациенту, обнаружь он у него новую бородавку.

        — Нужен выход... — Уан произнёс это серьёзно.

        — Зло победило! — чеканно произнесла Сима в мою сторону.

        После чего в воображении начался вполне земной «репортаж». Я в подробном облёте инспектировал «мою» землю. Совался туда-сюда и читал вывески. На всякой правительственной цитадели крупно красовалось: «Зло победило!» На всех культовых сооружениях, внутри и снаружи, тожественно выполненные надписи не оставляли сомнения в искренности торжествующих: «Зло победило!» Бастионы карательных органов украшали фасады своих зданий монументалистикой — гигантскими каменными буквами: «Зло победило!» Любые гимны, публикации, сетевые трансляции и эфирные передачи имели обязательное верноподданическое начало — «Зло победило!» На всех знамёнах надпись «Зло победило!» читалась, как праздничный зов. Любая инспекция, любой перекупщик, любая комиссия и даже любой мало-мальский бланк вздымали великую силу сию и перед собою и над собой: «Зло победило!» Образовательные учреждения, увеселительные заведения, тюрьмы и конторы, магазины и турфирмы, детские ясли и похоронные конторы — все соглашались в едином порыве: да здравствует тот, кто сильне, — «Зло победило!»

        Влетал я и во внутренний мир людей, подписавших себя под такое мерило. На любви, на доверии, на стремлении к счастью, на детских мечтах и на стонах больных стариков — всюду новый лишь лозунг читался, откровенный, как выстрел, однозначный, как смертный приказ: «Зло победило!» Время, мысли, порядочность честных, желания, речь и фетиши — всё окрасилось краской единой.

        Лицемеры могли говорить о добре, но в душе их я видел иную присягу — тот же вопль большинства: «Зло победило!»

        «Зло победило!» — кто хотя бы сказал только раз, кто хотя бы шагнул только шаг... Тот уже с победителем вместе. И не честен — и это прекрасно ему! И не раб благородства и слова — и это удача его! И не связан другими с собой — и это есть крылья его.

        — Зло победило! — ведьма не мигая обрывала с меня своим взглядом оставшиеся кости, мышцы, вонючие потроха... — Зло победило! Зло победило!

        ... В школе сэров-юнцов от несчастного случая обгорела их одноклассница. Не спасли. Учитель, волнуясь, встал перед классом: «Завтра её похоронят. Можете пойти попрощаться. Уроков завтра не будет» — «Ура-ааа!!!» — закричали в восторге дети.

        ... В школе гои-юнцы говорили о сказках: «Добрые сказки плохие. Успешным бывает лишь зло!» — учителю нечего было юнцам возразить.

        — Зло победило! — Сима жгла, как мартен.

        ... Поляна совсем не бумажных цветов предлагала мне то, чего нет. То, что в общем родстве, в общей памяти, в общей нити культур непрерывных называется Родиной. То, что кончилось очень давно. То, чего уже не вернуть. Эмигранты, хранящие Родину в сердце, исчезли. После них оставалась культура. Эмигранты культуры хранили в себе её зёрна, как память о Родине. Но и эти ушли. Никого не осталось в живых.

        — Зло победило! — Сима содрала с меня последнее. Над прилавком пульсировало голое сердце. Оно держалось на страхе, и работало тоже на одном только страхе.

        — Покажи ему место, куда вставить ось, — Уан из покупателя превратился в заговорщика. До чего же легки превращения в мире иллюзий!

        — Зло победило! Вот две чаши весов. В каждой поровну зла. И ты держишь их, веря, что зло против зла есть добро.

        Модель весов мне объяснять ни к чему. Я понял, что «соломинку» нужно воткнуть поперёк между «злом» и «злом». Совершить какое-то действие. Но что именно сделать? Кабы знать! Нет, не знаю, увы. Конкретнее знать не дано.

        — Что? Сколько ты за это просишь, Симочка?

— Состояние проклятий. И проклятого. И проклинающего. Оба!

        — Это слишком дорого... — вкрадчиво замямлил Уан.

        — Оба! Я сказала, оба!

 

        ... Сердце взлетело и отчаянно стало биться о какой-то потолок. Сверху алмазный мир был виден, как на ладони. Рынок — это... Это же избы! Только сделанные из чего-то ослепительно сияющего. Пророки все повыскакивали из своих лавок и смотрели куда-то вверх, крича и жестикулируя. Высоко! Я их с этого расстояния почти не различал и не слышал.

        Бух-бух-бух! Бух-бух! Бух!

        Сердце одышливо бухало. И всё пыталось задать вопрос не по существу. Простой такой вопрос.

        — Где Даун? Где Даун? Где...

        От упорных тупых вопрошаний всё исчезло. Только удары слушали сами себя: «Бух-бух-бух...»

 

 

        Стало очень тесно. Тесно и одиноко.

        Какой-то инстинкт тянул меня дальше. Куда-то. К кому-то. С кем я буду не одинок не только наедине с космосом, но и с самим собой. С кем теснота снаружи лишь увеличится, но зато границы внутри — раздвинутся. Слияние манило к себе своими парадоксами.

        «Соломинку» я, кажется, потерял. Да и все остальные приобретения тоже. Ничего не осталось. Только вот это: «Бух-бух-бух!»

        Никого. Хотя, постойте-ка.

        Бух... бух... бух...

        Ещё!

        Бух... бух...

        Это не мои собственные удары! Но они — как мои собственные! Сердце, едва не выпрыгивая из себя самого, помчалось навстречу пеленгу.

        Бух! Бух-бух!

        Кажется, мы слились.

        Внутри двойного сердца разорвалась капля тьмы.

        И — грянул свет!

 

        Мартышка вытворяла с моим сердцем всё, что ей заблагорассудится! Она его мяла и топтала. Бросала прочь и притягивала к себе вновь. Разрывала на части, а потом штопала раны своим собственным сердцем. Забрасывала на седьмое небо, или жарила на сковороде для грешников. Разбивала сердце о сердце вдребезги и складывала из осколков красивые песни и мудрые книги. Наполняла одно сердце ядом, а другое доверием. Играя, оба сердца могла наполнить одинаково — ядом или доверием. Она всё могла! И я мог это всё!

        Выросли: грудь, голова, руки и ноги, глаза и дышащий страстью язык.

        Мы в высоком слились, ставши Музыкой Сфер!

        Мы телесно слились, ставши Музыкой Сфер!

        Это не было сексом.

        Мы шептали одно только слово: «Люблю!»

 

        И был у нас дом.

 

        И были друзья.

 

        И была у нас цель для труда.

 

        И были красивые дети.

 

        И была долгожданная старость.

 

 

        Мы обнялись: «Бух-бух...» Оба сердца устали стучать в неизвестную дверь. В тот же миг, что затихли сердца, отворилась заветная дверь.

 

        Даун!

        Даун встретил последних двоих, чтобы слить их в одно.

        И он слил их в одно.

        И последнюю дверь отворил, провожая.

 

        Точка света сжала тьму всех миров. Через это «ушко» и прошли мы в любви и покое. Не отбросило нас. Не вернуло.

 

        ... В камере скан-карцера я валялся один. Мартышка куда-то исчезла. Тварь опухла от инфы и пыхтела, переваривая добытое, словно обожравшийся удав. Я вернулся. Вокруг меня суетились клоны с медицинскими инструментами. Тело потрошителя, валяющееся внизу на топчане, потянуло наблюдателя-иллюзиониста к себе. Я вернулся. Но, если честно, в двуногую «тюрьму» с обожженным горлом, с вывернутыми наизнанку мозгами возвращаться не хотелось.

 

        (Внимание! Текст вне закона! Составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, применяемые стилистические фильтры — «духовный язык», «литературная проповедь», «метафилософия», «притча», «свободный рассказ», содержит закрытые и запрещенные сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200).

 

 

 

 

СЛОВО НЕМОГО РИСУЕТ ЯРЧЕ, ЧЕМ КИСТЬ!

 

 

        Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы…

 

        Очнулся я не в скан-карцере.

        Роскошная кровать с гидропериной. Полупрозрачная стена, за которой виден бассейн с бронзовым цветком-камином в самом центре водной чаши. Роскошная обстановка. Чистейший воздух.

        Тело болело и хотело вернуться обратно, в забытьё.

        Сколько прошло времени? И где я? Снова в иллюзиях? Застонал. Точнее, само как-то вдруг застоналось.

        Вошёл врач с двумя бриллиантами на ошейнике.

        — Как ты себя чувствуешь, сэр?

        Плохо дело! Либо я не вернулся из иллюзий. Либо особенным образом спятил.

        — Сэр! Многое успело измениться, пока ты был в коме.

        Я молчал. Разрешения говорить не давали. Гудение в голове и разбитость в теле спасали меня от вопросов по поводу абсурдности моего положения и обстановки вокруг. Я просто молчал.

        — Сэр! Ты можешь говорить?

        Это был вопрос. Но не разрешение. Будь что будет!

        — Да...

        — Очень хорошо. Ты сможешь просмотреть кое-какие мыслеграммы?

        — Да, наверное.

        — Хорошо.

 

 

        Первым оказался... Батя!

        Он был разбит и подавлен. Только вяло следил, как небывало огромные потоки необработанных, совершенно сырых мыслеформ текут из камеры потрошителя в ненасытные серваки Твари. Наполнившиеся хранилища автоматически становились на временную консервацию. Несколько серваков пытались одновременно запустить процессы интерпретации потоков. Вот они-то и сгорели. Тварь приплясывала от нетерпения, если так можно выразиться про гигантского паука, получившего самосознание. Я сообразил: зная теперь не об одной исходной точке развития жизни, а о двух её противоположных, но равноценных по абсолютной величине «зёрнах», Тварь построит, наконец-таки, единую математическую модель устройства мира. Дальше — дело техники. Метастазы паразитарных технологий хлынут вперёд, как колонисты на только что открытые золотоносные прииски.

        Прямо перед носом Бати уплывали без какой-либо оплаты его баснословные барыши. Он трогал пальцами свой обожжённый кадык и всё никак не мог поверить: неужели это не ошибка системы? неужели он где-то ошибся сам?

 

 

        Малышка! Чёртова Кукла!

        Её извлекли из скан-карцера гораздо раньше, чем меня. Она просто помогала на старте. Была, так сказать, моим «ускорителем».

        Её отправили в город. В этот вот самый дворец. Мартышка сначала поплакала, как природа. А потом стала думать. Представляете? Она ещё и думает! Мысли оказались занятными. Она думала о своём... ребенке. Мать честная! Мартышка, гой-полукровка, была беременна. И считала отцом своего ребёнка меня. Я так смеялся, что чуть было не испортил её архивную мыслеграмму.

 

 

        Дальше началось самое занятное. Не знаю, чья это была запись. Я смотрел на себя со стороны, глазами того, кто в опровержение всех легенд и сложившихся правил, срочно прилетел на остров. Шпагообразный старик, вертевшийся недавно в Высшей комиссии.

        Я, перемещённый, лежал во дворце на этой вот самой гидрокровати, в глубокой коме после сеанса (странно, что меня не отправили по назначению с первой же порцией утилизируемого шлака). Хлопотал врач и его ассистенты.

        Шпагообразный старик устроил клоунаду.

        Он посвятил меня в… сэры! — «За исключительные заслуги перед Родиной». Тварь дала Героя.

        Мартышка попросила разрешение на наш официальный брак. Ей любезно предоставили всё, что она хотела. И пообещали не отказывать в любезностях и впредь.

        Тот, который лежал в коме, не видел и не слышал ничего.

        Мартышка его поцеловала. А шпагообразный старик торжественно сменил мой потрёпанный ошейничек рядового зека на четырнадцатибриллиантовый поводок! Четырнадцать бриллиантов! Даже во сне от такой небывальщины кружилась голова.

        Наши поцелуи с малолетней шлюшкой видела вся планета. Людям было приказано ликовать. Велась тотальная трансляция. Идею близкого «выхода» — пространственно-технологического прорыва цивилизации, загнивающей от себя самой — борзописцы усердно жевали, соревнуясь в красноречии с клонами-проповедниками.

        Дали бесплатно 402 года дополнительной жизни! С пожизненным бесплатным биообновлением меня самого и всех членов моей семьи.

        Теперь бейджик. То количество цифр, которое красовалось на батином бейджике — ничто по сравнению с тем, чем обладал теперь я! На эти деньги можно было купить планету целиком. Правда, продать с прибылью такую «частную собственность» будет после этого уже некому...

 

 

        Врач выключил поток мыслеграмм. Я лежал с закрытыми глазами. Иногда на острове для интеллигенции применяли изощрённые пытки — мучили сладкими грёзами. Психика ломалась. Со сломанной психикой клиенты потрошились гораздо охотнее.

        — Сэр! Биологическое восстановление завершилось успешно. Можешь вставать. Остров находится в полном твоём распоряжении.

        Я осторожно приоткрыл глаза. Врач стоял в полупоклоне.

        — Убирайся! — это была рискованная проверка.

        Врач поклонился ещё больше и исчез.

        Я подошёл к зеркальному шкафу. Себя я там рассмотреть так и не успел. Глаза «прилипли» к ошейнику с кучей крупных бриллиантов и бейджику с невероятной суммой.

        Я резко отодвинул дверцу шкафа. Это был обширнейший гардероб. Не с чужого плеча. Не батин. Одежду специально привезли по моему размеру. И, клянусь, даже по моему вкусу. Наступило время переодеваний.

 

 

        — Милый! Ты гораздо лучше Бати!

        Мартышка лезла обниматься и ластилась. Для начала я с удовольствием ударил её, но не очень сильно.

        — Милый! В живот не бей, хорошо? У нас с тобой будет маленький. Мы теперь муж и жена! Твой маленький!

        — Мой?! Ты что, дура? — правила игры по-прежнему задавал не я, поэтому нельзя было, как всегда, изменить саму игру. Но теперь можно было внутри неё жульничать, или пасовать легально. Сменился не только физический радиус.

        — Твой, конечно! А чей же ещё? Мы дадим ему имя. Мне обещали. Представляешь! Первое имя на этой земле!

        Я не стал ничего говорить в ответ. Сэру разрешено иметь натуральнорождённых.

        — Милый! Я уже купила четыре самых лучших виртуальных свадебных путешествия! — я уходил от неё, стараясь не слушать бабью ересь.

 

 

        Ни за что не угадаете, что я сделал перво-наперво в свалившейся на меня свободе. Двинул на задний двор! К той самой помойке из которой якобы росло трёхсотлетнее деревце. Южная сосна.

        Она действительно там была. Маленькая деревянная молния, смело и мужественно ударявшая корявыми живыми прутиками в небо. Не выше колена.

       

 

        Осматривать владения — это дело. И поразительным было вот что. Смена в одночасье внешней роли ничуть не помешала в одночасье сменить и роль внутреннюю. Я удивлялся собственной уверенности и деловой активности. Хозяйство было огромным. Предстояло восстановить работоспособность сети шаров-сторожевиков и заменить главный сервак в зоне. Проверить город на предмет «подкожной жизни» и хакерства. Облететь прибрежную зону и вызвать бригаду для оценки сейсмической опасности вулкана. Если что — новый остров купить не проблема. Или даже небольшой материк. Мыслил я быстро, сухо и трезво. Конвейер-утилизатор планетарного значения не мог остановиться! Такой корабль оставлять надолго без ветрил было нельзя. Наверное, это и было «чувством ответственности», о котором я с детства слышал и от назначенных своих родителей, и от педагогов, и от зануд-проповедников. Оно, это чувство, наступило не постепенно. Оно наступило вдруг. Как количество бриллиантов на шее. Как цифры на бейджике. И я это принял. Конечно, хотелось прыгать от радости козликом и петь. Но тот, кто прошёл школу потрошителя, умеет держать себя в руках.

 

        СУКА приказала уничтожить разжалованного Батю.

        Он валялся во дворе, между избами пророков, под мачтой бездействующего шара-сторожевика. Пророки вели себя смирно, несмотря на сбой в автоматическом контроле радиуса. За Батей присматривал безротый клон-охранник.

        — Гой! Извини, сэр... Прикончи меня до того, как в дыру. Я хочу умереть от руки сэра.

        Исполнить его просьбу было не трудно. Через пару минут опасный для меня носитель информации, единственный, кто кроме меня и мартышки ещё знал и помнил о неучтённом подземном серваке со слухачём, перестал существовать. Я ненадолго воспользовался пультом клона и просто на пару минут придавил кнопку остановки сердечной деятельности.

        Пророки, улыбаясь, следили за неожиданным развлечением на дворе.

        Клон, продолжая выполнять свою программу, остался охранять труп.

 

 

        Тварь на самодурство нового шефа не отреагировала никак. Как я и предполагал. Списанный материал её не интересовал. Тварь лишь могла имитировать реакцию на регалии, заслуги и родовые звания. Реально на это мог реагировать только мир людей.

 

 

        Шары заменили на новейшую модификацию сторожевиков-интеллектуалов.

 

 

        Плодотворный опыт с избами и более продолжительной и глубокой интеллектуальной фильтрацией шлака заставил Тварь действовать немедленно. Она сформировала для СУКА приказ: поставить опыт на поток. По всему острову мигом создали «деревни», наподобие той, в которой жили мои пророки. Скан-карцеры с этого момента ушли в прошлое. Тварь сама научилась интерпретировать добытый материал. Роль пастуха-потрошителя в каждой отдельной деревне взял на себя «думающий шар» с очень высокой пропускной способностью всех каналов. Теперь всю поступающую с материков интеллигенцию и прогрессоров, списанных с ферм, фильтровали стопроцентно. Алгоритм чтения они взяли мой. За основу.

 

 

        А в то утро...

        В то утро пророков построили по двое. На свои плечи они взяли окоченевшее за ночь тело Бати. И понесли своего мучителя ногами вперёд прямиком к дыре. Лицо Бати выражало муки похмелья. А лица всех пророков светились покоем и счастьем. Впереди всей группы налегке шёл молчаливый седой мальчик с разноцветными глазами — Даун.

 

 

        У Дауна не было «вышки». У него вообще не было никакого приговора! Он встал впереди всей группы совершенно добровольно.

 

 

        Никогда мне не забыть, как они шли!

 

 

        В последний момент я не выдержал. Прыгнул на ближайшую грузовую платформу и догнал уходящую группу уже перед самым входом в дыру. Спрыгнул на землю. Остановил (грубейшее нарушение инструкции).

        Говорить, и то с большим трудом, мог только Уан. У остальных смертников голосовые связки были отожжены напрочь. Так полагалось делать перед дырой. Для поддержания акустического порядка.

        Группа стояла. Клоны конвоя ждали. Батя маялся потусторонним похмельем на плечах слабых, но несомненно довольных всем пророков.

        — Многое изменилось, Уан. Что правда, то правда, — я начал этот странный разговор ни о чём первым. Уан разглядывал бриллианты на моей шее.

        — Что? Здесь ничего не изменилось, Прокуратор!

        — Ослеп что ли, урод! — я коротенько вспылил.

        — Что? А, ты про это... — он ткнул пальцем в мой бейджик, потом в бриллианты на шее, а в завершение знакомым широким жестом обвёл весь имеющийся мир. — Ничего не изменилось, Прокуратор! Ничего! Тварь никогда не пройдёт через выход. Она бесконечно будет к нему приближаться. Но пройти не сможет никогда! Что-то ты поглупел, Прокуратор, за последнее время.

        — Не шути здесь со мной, шлак! Мы не в иллюзиях. В бредятине я пришёл туда же, откуда и вышел. Там не изменилось ничего. А здесь...

        — Здесь ничего не изменилось, Прокуратор! — он смотрел на меня ласково и терпеливо, как отец.

        — Зачем тогда всё? Зачем?!! — я не заметил, как заорал.

        — Что? Ты спросил. Я ответил. Ты идиот, Прокуратор. Идиот. Ты никак не можешь понять, что весь живой мир — это один сплошной и непрерывный выход. Это — жизнь, Прокуратор! Так ведь всё просто. Выход есть! Это — ты сам. И, знаешь, что кое-что всё-таки изменилось, пока ты путешествовал от зерна до зерна? Ты! Ты сам изменился, Прокуратор! Ты теперь другой. Но ты — идиот! Ты этого пока не понял. И поэтому возвращаешься...

        Я стоял, подавленный не столько его простыми словами, сколько его доброжелательной улыбкой и праздничным каким-то нетерпеливым настроением.

        Уан сам скомандовал клонам и группе.

        — Вперёд, друзья! Некогда тратить своё время на глупцов. Вперёд!

 

        Они двинулись вновь.

 

        Даун.

        Уан.

        Битюня.

        Эфф.

        Квадрат.

        Хотелло.

        Давид.

        Сима.

        Паук.

 

        И... Батя.

 

        Странное чувство овладело мной. Сильное, как зимний шторм. Безутешное и бессловесное, как личное горе. Как будто я только что стал сиротой.

 

        Никто и никогда не был на самом дне дыры. Даже сэры. Доступа туда нет. Уже из глубины земного зева, из мрака и гулкого эха донеслось последнее. Уан, единственный из всей группы, оглянулся и помахал мне рукой. Словно жалея и напутствуя одновременно.

 

        — Выход есть, Прокуратор! Выход есть всегда!

 

        (Внимание! Текст вне закона! Составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, применяемый стилистический фильтр — «простой рассказ», содержит закрытые и запрещенные сведения. Прочтение данного текста может угрожать вашей безопасности! Источник заказа — ZK-2152012251200. Сэр).

 

 

 

 

 

 

КОНЕЦ

Роднов Лев Ильич

 

rod@udmlink.ru

 

+7-912-460-78-85

 

/ звони / пиши / приглашай /

 

 

Автор иллюстраций

Михаил Вахрин