На стр. ГЛАВНАЯ ................ на стр. ПСАЛМЫ

Лев Роднов

В роли ведущего Интеллектуального клуба в Университете (УдГУ)

Псалмы (эти тексты работают в различных книжках и альбомах, здесь показана их небольшая подборочка)

Очень уютный зал библиотеки университета.

Законы сердца намного старше законов ума, и уж, тем более, законов государства. Государевы законы — от престола до престола, а законы сердца — на все времена.

Отец — это то, что больше меня. Его pуки сильны и надёжны. В своём сеpдце он пpячет, как птичку, любовь. Обид не хpанит и смеётся над стpахом. Меня ещё не было, а Отец уже был. Если уйдет он — останется память. Бог и молитва, — глубокий, как вpемя, Отец! Вот мои дети. Они зовут меня именем Бога. Я несу эту ношу один. Обид не хpаню и шагаю над стpахом. В своём сеpдце я пpячу, как птичку, любовь.

Жизнь разлучает нас, чтобы испытать на верность слову, на силу дружбы и крепость памяти. В жизни нет репетиций, она позволяет учиться земному бытию лишь однажды, без права на черновик — учиться любви, человечности, терпению, обыкновенной скромности, целеустремленности и успеху. Благодарная память человека велика, она способна нести в себе самой огромный груз: наследие учителей, привычку к труду, оглядку на совесть и красоту.

Разлука с друзьями закаляет невидимую связь между живущими, а разлука с самим собой — разрушает душу. Мы встречаемся, боремся и любим, чтобы помнить. Мы помним уроки жизни, потому что каждый из них — единственный!

Неутомимый странник — наша человеческая душа. Она, хозяйка свободы и выбора, нарушает устойчивость быта, смущает ум незнакомыми, новыми мыслями, дарит новые встречи и не скупится на испытания. Всё живое подвижно, неповторимо и единственно в каждом своем шаге. Удачу в жизни дарит только власть над собой. Ради этого стоит идти по дорогам любых испытаний!

Вечность — это не километры и не годы, вечность измеряется просто — это миг! Миг, в котором нет времени. Именно из этого «ниоткуда» вырастает всё остальное. И светлое, и тёмное, и крона жизни, и её корни, и весь круг её непостижымых плодов. О чём просишь, то и сбудется. Как в сказке. Как в детстве.

Самые близкие и самые первые ценности на «шкале» жизни: любовь, смысл, правда, дружба. Природа сама дает нам шанс: вот тебе «всё», вот тебе «ничего» — работай!

Прислушайся! Знание о небытии заставляет нас быть. Временные идеалы обманывают. Вечность — никогда!

Человеческий мир невозможно себе представить безымянным, возвращённым к первозданному природному виду. От гармонии хаоса до гармонии разумной и духовной упорядоченности — дорога по вертикали.

Доброе Имя не потерпит ни предательства, ни глупых изменений, сбережённое тобой, оно сберегает и тебя. Имя — это твой ангел-хранитель, его нельзя «восстановить», «возродить», реанимировать из прошлого. Имя, как жизнь, рождается один раз и умирает один раз. У людей всегда было много убитого, не оттого ли так много сегодня «возрождённого»? А правда, как всегда, молчалива. О чем же она молчит? Да о том же, о чём молчала всегда: о любви. Как её зовут? Никак. Имени у правды нет.

Всякая жизнь — Буква. И она ищет, жаждет сложения с себе подобными, чтобы смогло изречься большее. Буквы жизни складываются в слова, слова в предложения, предложения в повести лет. В мире есть свои подлежащие и сказуемые, предлоги и приставки, союзы и люди, похожие на знаки препинания — всюду свой особый язык бытия.

Сложились две любящих жизни, родилось их слово любви. Так ведь и рождаются эти слова: как воздух, как дыхание, как небо и свет. Есть и другие слова, — слова, рождённые от слов: мы всюду слышим их трепет, но они не заставляют трепетать наше сердце.

Шепчет Природа — голосом совести, тихим намёком судьбы, неизбежным наитием: жить продолжением жизни. Так прибавится жизнь того, кого уже нет, к жизни тех, кто ещё только будет; каждый может сказать: «Это я — знак сложения прошлого с будущим! И другого вовек не дано!»

Слова окружают всё невыразимое: мелодию мира, смысл бытия, тишину из которой рождается вера. Кто подскажет: куда повернуться лицом? Если в бывшее смотришь — спасибо ему за науку, если в завтрашний день — за прекрасный обман.

Жизнь моя, Буква, оказавшись в ряду неуместном ты можешь погибнуть иль будешь стыдиться соседей своих! Человеку ведь дан удивительный дар личной воли и выбора: кому передать свое я? с кем составить союз? где, как и когда прозвучать? в одиночку или в хоре других голосов? Нет ничего проще этой сложности, как нет ничего сложнее этой простоты! Слово бытия написано не нами: угадай, кто ты есть и где твоё место? Можно потерять букву своей жизни, отдав её в книгу лжецов. Можно потерять эту букву, до времени бросившись в самосожжение.

Объединившись в словах, мы в состоянии сказать сами себе то, что никогда не сможем изречь в одиночку — причину жить. Одинокий человек в жизни — это глубокая осень ума, это предвестник зимней прохлады в душе. Кто тебя «прочитает», если закрылся вдруг листик судьбы? Каким бы сложным внутри себя самого человек ни был, а для всемирного закона сложения он по-прежнему остаётся клеточкой, первокирпичиком, мыслящим атомом вселенной. И незачем его «расщеплять», освобождая энергию внутренней тайны. Мир устойчив, потому что он банален и он всегда приглашает «прибавиться» к нему не чудом, а самым обыкновенным образом — путём жизни и смерти.

Человек подражает всем сразу — он надеется сразу всем стать! Зверь увидит в нем зверя, зло откликнется злом, ангел смотрится в ангела. Мы «пишем» других, — так мы «пишем» себя. Бытие, как оптический фокус, сквозь волшебную точку которого преломляется весь алфавит суеты. Речь — наша жизнь. Знак препинания — смерть. Кому многоточие, кому знак вопроса.

Отсутствие ошибок — самая страшная ошибка.

Ах, стоит ли бояться?! Стоит ли тратить свой восхитительно ошибочный миг на вечное «так надо»? Где взять ответ? Собственные ошибки молчат, а громкоговорящие учителя, как всегда, подозрительно недосягаемы и угрожающе поспешны.

Холодный расчёт слишком часто оказывается бесплодным. А «золотая середина» — парит между здравым смыслом и интуицией.

Гибель имён венчают переименования. Страшны и для окружающих, и для самих себя люди, ищущие новизны таким образом. Склонность к переименованиям — признак бессилия, безволия, безвремения и, наверняка, безвластия. Лишиться имени подобным образом — все равно что умереть.

От сотворения мира — это значит: от сотворения себя. А человеческое Слово в пути — это семя судьбы. Сколько бы ты ни рос, всегда можно обнаружить над головой ещё больших родителей, которых ты, дурачок, просто потерял из виду, так как загляделся в зрелости своей вдаль или заигрался в старости снисходительностью… Словно шепчет нечаянный Вестник: «Эй! Подними голову, ты — ребенок».

Мы ненадолго и ненамного отличаемся друг от друга, попадая в настоящее; в прошлом и будущем мы все равны…

Что наша жизнь? Сон. На полное пробуждение дан единственный срок — жизнь. Успеешь ли? Более «проснувшиеся» плохо понимают менее «проснувшихся». И наоборот. Уцелеть бы в этой космической тайге, не заснуть от истощения. Надо, надо будить друг друга: «Не спи!» А спящий шепчет сквозь дремоту: «Уйди! Мне и так хорошо»

… Меня не было, но были уже и замоpские гоpода, и дивные моpя, и великие гоpы, и тайные тайны. А вот я уж есть, но нет со мной ни замоpских гоpодов, ни дивных моpей, ни великих гоp и ни таинств. Не станет меня, но останутся: замоpские гоpода, дивные моpя, великие гоpы и тайные тайны.

Говоpящее сеpдце замыкает уста.

Богоборчество мыслящего бунтаря на планете — это игра пловца с течением реки времени, глубина которой неизвестна, направление неведомо, а подчинение её влечению безусловно. Я — краткосрочная, обособленная капля в безмерности всего текущего, но я смею течь внутри себя самого иначе. Большое и малое — нас объединяет игра с течением. Тысячи «капель» в моей записной книжке, сливаясь воедино, образуют внутри меня реку времени, идеально подходящую для моих представлений об этом предмете. Личное время — нечто внутри меня, взаимовыраженное друг через друга, большое и малое. Я не сопротивляюсь, могу бесконечно долго плыть в этом течении либо сидеть на берегу, в полной мере испытывая то чувство, которое люди называют словом «дружба». Когда я умру, река снаружи и река внутри меня сольются. Постороннему наблюдателю относительность подаст ложный вывод: время остановилось. Это не так. Совпадая во всем и вся, многая дружба восходит к единой любви.

Не имея своей собственной воли, не имея своего вpемени, своей земли, истоpии своего pода, ты никогда не сможешь стать собой. Неизвестное «жить» обеpнётся ответом — «служить». Кто не создаёт себя, тот будет использован теми, кто создаёт pабов.

Мы уйдем, а книги — останутся. Это правильно. Книга делает течение времени видимым.

Вот пpосыпается зеpно человеческой души, вот пpевpащается чья-то душа в тpаву, а чья-то в деpево, а чья-то в птаху. Но не всем дано подняться в полный pост, не всем дано дожить до зpелых своих плодов и уснуть в покое. Потому что полон миp Духа хищниками: ненасытный pазум, слепая обида, чёpная месть и чёpная зависть — все пpотив жизни. Но не бойся. Расти и не оглядывайся! Жизнь пpовоpнее смеpти.

… Я не знаю, что называть словом «моё»? Воздух, котоpым я дышу, — не мой. Атомы, из котоpых сделано моё тело, сложились в фоpму лишь на вpемя... Слова и буквы, котоpыми я пользуюсь, тоже не мной пpидуманы. Ум мой был воспитан на пpимеpе иных умов, чувства пpосто даны... Что же здесь — моё? Ничего.

Я могу сжать в гоpсти песок и сказать: «Мой!» Я могу pазжать ладонь и pассеять песок по ветpу, свободно смеясь: «Моё!» Я могу стать никем, чтобы неведомый Кто-то вошел в меня, пустого, наполнил неведомой новизной и подаpил Земле то, чего у неё еще никогда не было — меня!

Обычно в юности время внутри человека течет настолько стремительно, что кажется — его нет, оно сливается, как спицы быстро крутящегося колеса. А на закате жизни наоборот, сливающимися воедино спицами уже кажется суета вокруг, а внутри наступает покой заводи. В течении жизни, конечно, случаются моменты покоя и благодати, той самой благодати, когда всё всему равно. Эти мгновения помнятся как мгновения счастья и составляют внутреннюю человеческую вечность.

Сильные люди хорошей жизни для себя не требуют и хорошего места не ищут — и то, и другое они создают сами.

… То ли дело было раньше! Ах, как мечтательно закатываются глаза у тех, кто умудрен опытом. Раньше… Слово-то какое! И уж плывут перед мысленным взором картины дней минувших, ясные и привлекательные, отстоявшиеся во времени до родниковой чистоты, лишённые тревоги; ни планы, ни надежды, ни заботы, ни даже высокое чувство долга — ничто не беспокоит их. Ах, прошлое! Самое ясное, самое правдивое и самое чистое из человеческих зеркал. Сколько его ни мути — оно всё равно отстоится. Оно прекрасно в своей назидательности. Поклонись, человек, своему светлому времени; и чем дальше оно — тем светлее.

Встань перед зеркалом, Друг! Кто же пристально смотрится так в мимолётную явь? И молчит он, и знает: жить в сбывшемся — прах. Опустевший, седой и в морщинах смирись: отражение властвует миром! За тобой — чует плоть! — никого. За плечами ж того двойника — и отец твой, и мать, и другие. Они смотрят в глаза, но не дышат укором в затылок. Милость их достижима едва ли — они стали тобой, чтобы быть не с тобою. И холодный барьер отделяет одно от другого. Перед зеркалом, Друг, ты не равен себе самому.

О, прохлада! Ты — время, текущее чисто. Подо льдом, вертикальным, как окна иллюзий. Как хрустящее детство. На саночках быстрых — от снега до снега — ликуют, кричат и играют часы. Лёд лежит на душе — это опыт вдруг сделался зеркалом прежних сияний; стынет там, где когда-то сильнее горелось… И молитва, как нож, в потаённом кармане хранится. До поры. До своей иль чужой. Что мы знаем о зеркале слов?! Ничего. Убивает молитва толпу. Оживляет она одиноких.

Были тяжести взяты в пути. Продолжается путь — продолжаются тяжести в детях, в друзьях и в любимых. Не делись с ними тем, что уносишь с собой не в руках. Откровенности груз — непосильнее прочих. Сокровенное есть, но не может его передать человек человеку. Обнажившийся, тайну душевных глубин ты отправишь на смерть или срам. Нечем жить будет после того. Да и незачем уж.

Жизнь земная, что жажда: неумеренный здесь не напьётся. Пьяны соком плодов, пьяны словом и счётом, и вещью живущие кратко. Пьяны вечные кротким. Пьяны мёртвые вечным. От источника пьющий, Источником зваться желает. Потому что он пьян беспробудно. Потому что пьяны, кто вокруг собрался. Кто же трезв в вакханалии дней? Трезвый молча несёт свой вопрос. И находит необщий ответ, — ремесло и поступок слагают герою необщий венец. Этим досыта вспоена жизнь.

Как богатых узнать? Точно так же, как узнан бывает Исток. Он даёт без оглядки, без спросу, всякий раз и любому, расточительный, равнодушный, дивно мучимый щедрым избытком, отдаёт без ума и без чувств — словно сам от себя избавляется. У богатых не просят — берут. Но не знают о том бедняки. И бедняк бедняка разоряет. То на небе у бедных пожар, то провал на земле. Полнота родников к полноте океана стремится. Полнота бытия с одиночеством дружит. Одиноки богатые в мире условий.

Мир скреплен из вложений друг в друга. Здесь потерянных нет. Нет и найденных здесь. Лишь война присвоений царит меж царями. Можно кровь перелить из живого в живое. Да не всякую кровь. Можно мысленный ток перелить. Да не всяк будет жив.

Низкий образ к возможностям близок. Кто насытился — выбыл в иное. Или ниже ещё, или выше. Нет пределов на лестницах света и тьмы. Здесь законы на каждой ступени — свои. Невозможность возможностью правит.

В белом зеркале белого света увидится то, что сродни лицедейству: как играем собой — так играем себя. О свободе твердим, запираясь на ключ изнутри. О судьбе рассуждаем, пугая судьбу. Наперёд говорим, а глаза видят — вспять. Похвала похвальбой прорастает. И хула от хулы семя ищет. И огонь от огня воспаляется сам. Зритель разных эпох рукоплещет твердыням подобий. Лишь блаженный бежит впереди лицедейства — от подобного брать неподобное.

Неизвестное Слово становится временем, смыслом и правом на Бога. Мир дробится на сонмы веселых фантазий. Опускаются в плоть судьбоносные нити. И слепая, беспечная плоть нарастает на них и цветёт. Текст рождённого мира жесток и прекрасен — он способен рождающий мир и постичь, и прочесть.