Лев РОДНОВ
Подборка стихотворений для журнала «Италмас»
Хватаю прошлое, как ящерку, за хвост,
благословенна будь, наивность! –
и красного заката красный воск,
и грешников игра в невинность.
О, я его поймал, тот миг – любить! –
когда клонились дерева над нами
и ласточки, крича, стремились вить
невидимую нить под небесами.
Нет, все не так, мой друг, произойдет…
За кем погнался я, тот гонится за мною,
и прошлое, как хищник, рвет и пьет
кровь тишины и плоть земную.
На влагу губ осядет медью слов
обиженность и чувств неизреченность.
Не покидай меня, наивность, я готов
для звездочки одной быть небом черным.
* * *
Случайность, тихая случайность
обворожила две души,
но вдруг разлукой увенчалось
искусство чувствующих – жить.
Никто над выдумкой не плачет,
душа душе – давно не власть.
Я просто жив. И это значит:
жизнь, несомненно, удалась!
* * *
Тобою живущий друг,
швыряющий год за годом,
восходит на новый круг
сближения с антиподом.
Заткни его жадный рот
медлительным поцелуем –
продлит стихотворный род
постели кричащий бубен!
Граница и перебежчик:
как быть, коли скучен мир?
Преступность сердец излечит
от недолюбови флирт.
Встану, замру босым,
тающих лет не убудет…
Хочешь, у нас будет сын?
В нем, бывшие, оба будем!
* * *
В безжизненной провинциальной глубине,
где ил во рту и мхами порастают руки,
нас окрыляет брань и согревает снег,
и возбуждает одномерность скуки.
Не в силах разрешить пространство,
внутрь слепоты преобразуем яро
иных земель целебную прекрасность,
иль верим в ненасытность мавра.
Слова шуршат, как шепоток соломы:
в звероподобных снах неотразимы тени!
И сломлен тем, что он никем не сломан
стакана мыслящего гений.
Нет выхода в ином. Найдем друг в друге,
как дети, волшебство самоотдачи…
Зачем нам твердь? На образе и звуке
содержат небеса чтецов прачек.
* * *
В немоте языка, вне движения
безрасчетная робость ждет:
кто ты, вечная моя женщина,
сколько лет еще, сколько дён?
Безглагольная, ты существенна
в предложении с запятой…
Многоточие, как сошествие
от признания – в мир иной.
Жизни зверь в ноябрях стремится
шкуркой набело полинять.
Сердце прыгает старой птицей,
взгляда черного не поднять.
* * *
Лихой пилот, водитель тела,
детеныш демонов, душа,
благословляет финиш, беглый,
и – воспаряет не спеша.
Круговорот ее в природе
питают грубости земли –
от всех одежд беглец свободен
в неизрекаемой дали.
И мы с тобой, как дух, нагие,
крест-накрест губы положа,
спасенье ищем и погибель –
с душой сливается душа!
В комочек стыд, обняв колени,
свернется – финиши просты:
нам бесконечное паденье
не отличить от высоты.
* * *
Сквозь клочковатый мрак полунакальных ламп
ботинки, крадучись, носками, компасу подобно
стремятся в гавань снов, на пол прихожей.
Не каждый раз теперь хозяин может
свой покидать диван, раскинувшись, как краб,
упершийся в экран не взглядом – костью лобной.
Зачем идти? Чтобы воткнуть в набухший дождь
тупой конец зонта? Не велика морока. Скука,
она, проклятая, подошв прошивку портит!
Смысл есть не в этом житии; и тем он благороден,
что бродит в лености и в логике уступок:
пора прилечь... В ближайшей туче – ангелы подошв!
Я эти странные слова пишу, чтобы отвлечься,
чтобы любить любить любовь своей любимой.
Дождь слишком затянулся.
* * *
Насладившихся битвою, мучает дух перемирия.
Воспевших убогость, богатство красивых печалит.
Веселому страннику, словно болезнь, остановка.
Влюбленные спят.
Текут изречения в русле не слова, а цифры.
Торгующих страхом никто не изгонит из храмов.
Дракон океана проснулся и брызжет слюною на сушу.
Влюбленные спят.
Не скальпель, а память плоть времени надвое делит.
Утративший вкус обладаний утешится смаком потерь.
Сквозь сито крушений просеяны всхожие зерна.
Влюбленные спят.
* * *
Тело что вопль, наднемотная веха,
Кратко восстанет под сводами: "Где я?!"
Гулок вопрос, да в ответ ему — тихо...
Тело что призрак. Лишь памяти эхо
Несколько раз отразится, слабея,
В трех-четырех поколениях крика.
* * *
Наитие стечет в мечту и в мысль,
чтобы родиться в звуке и отлиться в знаке.
Читай! — Поймешь, какого черта сбыл
небесный лавочник земной собаке.
Чу, сторожи чертог да получай
паек души — приваду слов и чувства…
Хозяин спит. А его пес — печать.
На небе пир, когда берут на чай
последний разум у собачек грустных.
Чем отслужить? Да так себе, на чай… —
отдашь лишь душу, чтоб ей было пусто!
в обмен на флаги.
* * *
Осенняя дача, галоши и насморк,
Прокисшие листья на солнце странны.
А вот и диван! Не хотите ли на бок,
Лицом отвернувшись от этой страны?!
Прекрасные грёзы! Париж и поэзы!
Отчаянный храп, словно крылья, силён...
Осенняя дача. Сентябрик болезный:
уснёшь - укорочен, очнёшься - длиннён.
И руки немыты, и очи не блещут.
Так чем же мы живы, слова говоря?
Окрепнут иллюзии, сделавшись вещью,
Да скрипнет диван: «Зря уходите, зря!»
* * *
Кто видел даль, тот просто соотнес
Законченный покой с вещественностью слова.
Покоем взятые возьмут свое. Но мозг —
Себя продолжит продолженьем в голод.
Огней заречных световой горох,
Упал в закат, в одежды старости, как в ваксу,
И осень дует мундштуками бронх,
И облака простор пересекают брассом.
Все пыль, все рождено не целым,
И мысль, и образ дикий знают труд:
Церковный в черном черт, и царский в белом —
Тьму освещают, но огней не подадут.
Зерно мгновения не прорасти пустыней!
Жив до поры, пока в заречных светляках
Блуждает сила и рассветный иней
Сужает даль до ремесла в моих руках.
* * *
Опять людям долбят: «Так надо!».
Смирились… Какого рожна?!
Обман стал простым, будто правда,
А правда — безмерно сложна.
Уходят болезные дети
Обиду держать и ружье.
Надежд крестоносные сети
Раскинуло в небе жулье.
Не требуя, не понимая,
Довольные хари влача,
Бредет по погостам Мамая
Мой бедный народ, хохоча.
* * *
Сказочник в сказку не верил,
но, все же, ее рассказал.
И слушатель сказкой измерил
Обманутой жизни вокзал.
Неспешный хрипел репродуктор
о том, что срок жизни — транзит,
что сказка, плацкартная сука,
не хочет бесплатно везти.
Накоплена слабость в суставах,
да знак пустоты за плечом…
О сказочно быстрых составах
соври напоследок, внучок!
* * *
На всякий день ума не напастись,
На взгляд и возглас духом не ответить.
Не убежать! Не хватит Палестин…
Что остается? Смерть. И — дети.
Земля покрыта зычным самозванством,
Чарует пришлых и гнетёт своих.
В подъезде грязном малолетний гангстер
Судьбу целует, коротая дни.
Кто тянет ближнего, кто тянется за ближним,
Всех горизонтов даже миром не достать.
Завещано: важнее жизни — выжить!
И никому не избежать креста.
* * *
След упал и навеки остался
В приаргунской пыли.
Пел мальчишеским басом
О тоске замполит.
Водка смазала горло,
Механизм злой души,
Замполит сидел голый —
Баней холод глушил.
Как подстрелено, солнце
Полегло в ковыли:
«Жаль, что я, блядь, не Моцарт!» —
И еще, блядь, налил.
* * *
Не знаю, чтобы знать!
Душа покончила с собой —
Забылась навсегда в печальном храме.
Здесь власть глаголет и ведет слепой,
И задыхается от позолоты странник,
Случайно заглянувший внутрь,
И — отшатнувшийся: о, колумбарий духа!
Здесь, право, ад: курится дурь
И сладострастно слезы льют старухи.
Душ купленность не примут в небесах, —
Взывающих к могильной ноте,
Ниц падших и превозносящих страх,
И доносящих на веленья плоти…
Горят огни перед распятием гурьбой,
И сыт вампир, пророкотавший: «Амен!»
Душа сама покончила с собой —
Забылась навсегда в печальном храме.
* * *
Хранил мой город деревянный
Горизонтальный образ мысли:
Заборы, протяженность луж и ямы,
И проводов волноподобные провисы.
Он слишком плоскостной, как мох,
Казенные скрывавший тайны,
Роднивший всякого, кто народиться смог
В живосплетеньях городской поляны.
С древесным градом завершился флирт.
Сады снесли. Квартироваться — дали.
Сплошные незнакомцы гонят лифт
В двенадцатиэтажной вертикали.
* * *
Легко сказать: «Любви не существует!» —
Когда она тебя в расчет уж не берет…
Мужланов мощь одна во сне кукует
И женщин красота сама себе уж врет.
Мы образуемся в любовных поединках.
Но непонятный созревает плод:
Ленив рассудок и душа, как льдинка
И чувств глубины перейдены вброд.
* * *
Границы пали, жизнь сбежала,
В иную даль, в стакан вина.
Всемирной
гордости не стало,
А местечковая — смешна.
И флаги есть, да нет победы…
Как нет и канувшей страны.
Лишь покалеченные деды
Имперским пугалам верны.
* * *
Расчета не было. Лишь в этом был расчет —
На верный случай, на размах удачи:
Искали люди рай. А старый черт
Телегу вез и матерился смачно.
Рога отпали, голос стал медов…
Куда пришли? И не пойти ль обратно?
Рассчитана до запятой Его любовь:
Мышь — в мышеловке, сыр отныне, платно.
* * *
Смирён безволием, как цепью,
Народ, что мрачно знаменит.
Тут лоно веры лоном церкви
Подлец какой-то подменил.
Бредут в убогом хороводе
Очаровавшиеся тем,
Что ничего не происходит
С неподнимаемым с колен.
Спасайтесь, демоны — крылаты!
С их ненасытных образов
Струится вдаль рука разврата,
Печалью делая любовь.
Жует с упорством граммофона
Заевший звук голодный рот.
Се преступленье — вне закона,
Как вне разумия — народ.
* * *
Жизнь не рассчитана «на дальность».
Милее всех земных причуд
Сиюминутная глобальность
Неиссякаемых пьянчуг.
Бурлим в пространстве говорливом,
Волнует мебель и базар…
Про город, слизанный приливом,
Как сплетню, диктор рассказал.
* * *
Какие странные заметы:
Сколь затемненье не готовь,
Свет, отраженный от предмета,
Внутри меня — реален вновь!
* * *
Учеников остаться не должно!
Мудрец идет невидим и неслышим,
Роняет в пыль слов новое зерно, –
Ах, как смешно: кто ж пылью дышит?!
Кто не готов, тому не суждены
Часы судеб без приводов пружинных.
Скопцы небес! Насильно, зажжены
Сердца рабов, их фитилёк наивный.
Умри, кумир, без выхода в сие!
Пусть люди пьют, плодятся, говоруют,
Взлетают, рушатся, кривляются в белье…
И бога пусть творят.
А не воруют.
* * *
Нет времени прошедшего,
Есть времена идущие,
Нет человека бывшего —
Есть опозданье ждущего.
Нет ничего несвязного.
Но в немоте бессвязности
Слоения тайн показаны —
Чтобы язык жил разностью.
Колонна мыслит формою,
Певцу дано — стремление!
Зачем душа голодная
Клюёт зерно сомнения?
* * *
О, память, память! Слой за слоем
Ты безымянной ляжешь в холм,
Лишь будут дети над тобою
Кичиться доблестным стихом, —
Тем, что над мрачною стихией
Овеществлённою мечтой
Взлетает с именем: «Мессия!»
И обновляется — «Долой!!!»
* * *
Из точки новых интересов вырастает круг
Друзей и дел, скреплённых прочной нитью —
Забот, времён, новаций, чувством прав и риска...
Богат лишь тот, кто жажду быть в ремёсла обращает!
Надёжность — это способ быть открытым.
Подобное к подобному стремится: пустое к пустоте, а сила к силе.
Жизнь есть вопрос; решение лишь в том, кто сам — ответ.
Сложение вопросов бесполезно, сложение ответов — свет!
Не чудеса, а рост — препятствия даёт перешагнуть:
Здесь мысль находит мысль, и чувству внятно чувство.
Союз единомышленников прост, когда он нужен,
И скреплены взаимностью плоды больших усилий.
Метал в металл врастает в пламени плавильни,
Так человек врастает в человека в трудный год;
Испытанная дружба — сплав.
В ряду друзей что легче и прочнее?
Собою быть, своё иметь, себя сберечь.
* * *
Была дорога к сердцу
Сквозь бурю слов и лет.
Дошла. Открыла дверцу…
А там – поэт…
Сидит. Сосредоточен.
По клавишам: бряк-бряк.
И сердце точит, точит…
Как яблоко – червяк!
* * *
Влюбиться не трудно.
Вдыхаемый воздух
Един для двоих, разделенных.
Не суть!
Любовь безрассудна. И это угроза
Тому, что есть дом, — от того, что есть путь.
Ах, глупое сердце! Беречь, иль беречься!?
Надежды бессмысленны там, где расчет.
Надкушенным яблоком в звездности млечной
Луна сквозь ночное волненье течет.
Надену ботинки, в делах позабудусь,
Куплю пропитанье, земное продам...
Зачем это все?..
Я люблю тебя, юность!
Глаголю в рассудке, молчу по складам.
* * *
Впервые рушился он так: в последний раз!
В последний раз она готова,
как опьянев, на безрассудство.
В последний раз?
В последний раз!
Неубиваемая власть
Сердечных уз сближает нас...
И двое — всласть! —
Впервые падают в рассвет, впервые умершего чувства.
Он видит сон. Он — фокусник.
Вокруг неповторимость
Того, что есть, что в клятвенных бумагах не живет.
Впервые, Боже мой, не святость, а светимость
В последний раз дана.
Впервые эта милость
Томит судьбу в новопрестольный час.
И — нажитое жжет.
Последнее — всегда впервые!
Кому страшна готовность к новизне?!
Судьбы зерно — улыбка, сбросившая лед не-позволений.
Не повторяясь, повтори: в кольце времен цветы и снег.
Невеста!
Опыта река
двух берегов не сблизит.
Дух безрассудства, милый змей,
Не признающий длин людских:
Он миг живет,
он любит — век!
* * *
Огонь влюбленности не вечен.
Голодный сыт и седовлас:
Воспламенение — на вечер,
Воспоминание — на час.
На складе разочарований
Прибудет опыта и лжи.
Не доживают до венчаний
В телах свободных миражи.
Нагой, под пеплом откровений
Тоскует высказанный знак:
Души — измена не изменит,
И тьма не ляжет под резак...
Беги! На замкнутом, блаженном
Кругу судеб любой рубеж
Всегда и только — продолженье
Друг в друге сбывшихся невежд.
* * *
Я помню всё, что было, —
Историю, семью…
Прабабушка родила
Бабушку мою.
Им солнышко светило
В отеческом краю,
И бабушка родила
Мамочку мою.
Ой, что же с нами сбылось?
Вся жизнь — одна семья!
У мамочки родилась
Хорошенькая я.
Душа теперь летает,
Спешит года листать…
О чём же я мечтаю? —
Прабабушкою стать!!!
* * *