Лев РОДНОВ

 

 

 

 

 

 

БИСЕР

 

«Тексты-II»

 

(фотографии: Евгений Аксенов, Лев Роднов)

 

 

 

Здесь сосредоточена вторая книга «ТЕКСТОВ» --  филологическая «руда», из которой можно получить что-нибудь полезное, или просто занять свой досуг. Я перестал ориентироваться в том, что «прошло через меня» и, к сожалению, не в состоянии сегодня указать, что именно из этих текстов уже публиковалось, а что нет. Могу лишь сообщить:  большая часть объема – показывается впервые.

 

 

 

 

 

         Именно надежда делает смерть человека кукольной и преждевременной.

 

 

           Подобно тому, как скелет соответствует прихотям плоти, — так земная мораль построена в абсолютном соответствии и с полной «сиамской» близостью для всего земного. Мораль никогда не превышает известного. Выход за пределы известного аморален в принципе.

 

 

        Художник сказал: «Я одинок всегда дважды: рядом с женой я одинок в жизни, а без нее я одинок в мире».

 

 

           Обыкновенность природы есть ее главное чудо.

 

 

        Искусство творца только выиграет от встречи с искусством судьи.

 

 

         Время собирать камни… Велик ли урожай? Мой товарищ стареет. Он, сломя голову, торопится к заболевшей жене, которую любил, ругал и презирал в молодости, но стерпел, свыкся, не развелся. И вот, оказывается, ничего, кроме этой стервы, у него в мире не нажито. Это и есть теперь главное оберегаемое «сокровище», которое всё лучше, чем пустота.

 

 

        «Довольный собой» обычно имеет для этого повод, — набранную «массу» и скорость жизни. Его движение лишено ускорений — это «рантье» инерции.

 

 

              Изобилие и нищета могут одинаково портить душу.

 

 

         Мамаши! Посмотрите, как действует самая первая из вас — Природа. Она идет по, казалось бы, парадоксальному пути — по пути ослабления материнского внимания и опеки. Чем старше ее дети, чем опаснее их игры, тем больше она к ним безразлична. Мудрая, она не мешает детям подходить к гибели и искусу — это единственная их возможность выжить самостоятельно.

 

        

 

  Не желающий раздавать свою жизнь, жаден и в меньшем.

 

 

         Себялюбие универсально: оно способно превратить в удовольствие всё! — и светлое, и темное, и сладкое, и горькое; подруга каждое утро смакует разговор о том, как у нее плохо с обувью, как мало у нее денег, как много у нее забот, как она недовольна сексом, ребенком, коллегами, погодой, атмосферой, политикой и т. д. Недовольство днем, недовольство вечером, недовольство в постели… Зачем же так много?! Странное удовольствие! Себялюбие умеет наслаждаться бедностью. Такое «удовольствие» насытить невозможно. Можно лишь надеяться, что когда-нибудь оно подавится.

 

 

        Если родительское предложение опережает спрос, то в результате получается хилое существо с ядовито-бледной душой-недотрогой.

 

 

                 В умении отказать заключено искусство настоящей помощи.

 

 

         Правы вообще все! Как это понимать? Так и понимать, буквально: все, вся и всё. Каждая тварь, вещь, дух или явление — все! Возможно, правота количественна: при столкновении одно «право» может поглотить другое, но и этот процесс — право некоего третьего права, недоступного для понимания встретившихся…

         Поглощение меньшего права большим цивилизация именует «здравым смыслом».

         Здравый смысл безусловен, он заставляет нервничать даже самых отъявленных консерваторов и самых упрямых невежд, так как его «право» есть «третья» (общая для всех взаимодействий) сторона. Над-логичность плюс вне-чувственность.

         Сила здравого смысла в том, что даже когда он не принят, он всё равно воспринят, а, воспринятый «внутрь» помимо воли сердца и цензуры мозга, он действует подобно неутомимому микробу: размножается в пределах имеющегося миропонимания…

         Именно поэтому «короткозамкнутые» себялюбцы и мелкие души выработали свой «инстинкт самосохранения» — они отлично чуют силу здравого смысла, боятся его и стараются не приближаться к опасному «микробу», который в миру еще называют «правдой».

 

 

           Сначала задай себе простой вопрос: «Что мне нравится?» или «Что мне не нравится?». Теперь задай вопрос: «Почему?» Если ты самостоятельно преодолел обе ступени, то воображай: душа, ответившая на вопрос «Почему?» — становится зрячей!

 

 

       «Я люблю тебя!» — Прислушайся… Возможно, обнимающая женщина говорит эти слова только для себя одной.

 

 

           Проигравший уничтожает идолов. Переросший своих идолов, становится к ним снисходителен.

 

 

         Когда я вижу, как «гуляет» домашнее вино в стеклянной бутыли, на ум невольно приходят мысли о «брожении» цивилизации. Этапы: медленное начало; бурный процесс; оседание мути; готовность.

         Итак, Создатель может разливать напиток, но прежде ему необходимо попробовать «вино»: не уксус ли получился? Ведь если бадья бродила не в той «атмосфере», не в том «духе», то вместо вина получится никуда не годная кислятина.

 

 

               Разум — он. Душа — она. Сердце — оно. Сердце — посредник по призванию.

 

 

 

       — Я никому! ничего! не должен!!!

       — Знаешь, почему ты так говоришь?

       — ?..

       — Потому что у тебя… ничего нет.

 

 

 

                  Круг слов рассечен лезвием тишины: по одну сторону от разреза — слова, живущие мгновение, по другую — слова, живущие вечность.

 

 

         Для неподвижного слуха молчание — демон.

 

 

         Принцип «ныряющего кита» использован авторами в плотных текстах. На поверхности — на бумаге — появляются отдельные слова-маячки, по которым можно угадать траекторию движения разума и лишь почувствовать мощь его движений, невидимую глубину… И читатель здесь не может быть просто поверхностным наблюдателем, он сам — «ныряющий кит», «глубокий» читатель; в текстах работа по их составлению и работа по их прочтению сходна и сопоставима в силу одной и той же игры с Океаном жизни.

         Но бойся, Ныряющий Кит, своего врага! — На поверхности тебя поджидает зевака-интеллектуал, в его руках гарпун академических догм.

 

 

                  Чего ты хочешь, моя милая? Обиду? сравнений? прошлого?.. Всего! Кроме одного: ты не хочешь меня.

 

 

         Почему я хочу любить одну, жить с другой, а детей иметь — от третьей?! Почему я не могу найти этого в единственной женщине? Почему каждая из попутчиц надежна лишь в чем-то одном? Почему женщина надежна только в том, в чем сама себя видит единственной?

 

 

         Чем мягче кресло, тем жестче характер.

 

 

           Добрый совет, данный женщине, возвращается обвинением.

 

 

        Клячей жизни всегда была ложь, то есть мечта. А так называемая «правда» — это то и тот, что на телеге, — повседневность. Но чем тяжелее телега, тем легче работает ложь.

 

 

         Проверь чистоту своего одиночества: мучители не беспокоят?

 

 

         Вы — можете, а я — знаю. Но не заставляйте мочь меня, — себя не узнаете!

 

 

                 Лужица однажды сказала: «Разве можно меня не любить?! Посмотрите! Во мне отражается целое небо!» Небо услышало и веселым ураганом наклонилось так низко, как только могло: «Где ты? Я ничего не вижу!»

 

 

       Нужен «экстрасенс для экстрасенсов». Несчастным надо помочь вернуть утраченное — стать обыкновенными.

 

 

         Сомневающийся — говорит. Специалист — вещает. Сомневающийся трудно «заводится» на разговор и легко «глохнет», специалист — наоборот.

 

 

           Прощение долгов — это усугубляющее наказание: грязь совести становится радостной.

 

 

         Человечество никогда не имело собственных принципов, оно только и делало, что интерпретировало подслушанные наития, заставляло пророков соревноваться и устраивало в тени «победителей» заповедники нравов.

 

 

       Ничто не привлекает женщину так, как мужская неустроенность.

 

 

            Слабый дважды слаб: в себе и в том, кого он соблазнил своей убогостью.

 

 

         «Энергия смерти», — так могла бы называться книга о постижении жизни…

 

 

         Отражение формирует оригинал только в случае прямого зеркала и зрячего оригинала, способного поправлять перед зеркалом свою жизнь.

         …На развороте «молодежки» публиковалась масса писем, содержание которых не блистало глубиной: о певцах, о первой разлуке, о тоске, о… Уже через неделю-другую заработала зеркальная «обратная связь». «Какой кошмар! Неужели мы такие пустые, такие глупые?!» — прочитав свои собственные письма, восклицали те же самые мальчишки и девчонки. Письменное отражение раздразнило оригинал: он перестал себе нравиться. Неприятно увидеть прыщ на носу, и невыносимо узнать в общей некрасивости — себя.

 

 

               Этот проверочный принцип можно назвать «принципом холодного хирурга». Представьте, что вам предстоит пережить операцию, исход которой не гарантирован. У вас есть выбор: пойти к очень опытному хирургу, о котором ходят легенды как о профессионале, как о специалисте экстракласса, правда, говорят, он холоден к живым людям и ему безразлично, останетесь ли вы жить или нет, просто он добросовестно делает свое дело... или пойти к хирургу куда менее опытному, но очень переживающему за вашу жизнь. Кого выбрать? Прислушайтесь к себе: робот выберет робота, живой — живое. Ну, кто ты?

 

 

         Гипотеза. Не надо «усваивать», не надо «всасывать» и «впитывать» книгу. Лучше всего отдаться на «самотек». Для этого следует, прежде всего, рассредоточиться, то есть буквально: не задерживаться на «пятнышках» букв, слов, отдельных смыслов, образов и т. д. Чтение в состоянии болвана. «Болван» здесь тот, кто не мешает самому себе при встрече с предметом информации и чувства. От источника — книги — информация поступает тогда в некую субстанцию индивидуальной памяти сразу по трем каналам. Первый — безусловный, прямой, обеспеченный состоянием «болвана», второй путь — через образную половину мозга, третий — через разумную, логическую. Но поскольку все-таки наиболее удобный и легкий путь — это путь «болвана», где между источником и памятью нет никаких промежуточных образно-логических посредников, путь «самотека», то отделы жизни заведующие чувством и разумом оказываются как бы «безработными» в разгар работы. Что им делать? Не обремененные ничем, кроме тишины и свободы, они автоматически начинают отрабатывать самостоятельный ток, как бы возбужденный исходной информацией на входе. В результате в память поступает тройная информация: истинная и «просуфлированная» — справа и слева.

 

 

       Ищущий, изобретающий, исследующий — все они рыбаки в океане Истины. Рыбаки изобретают всё новые, всё более страшные снасти, да ищут новые места, да еще надеются на удачу.

       Дневник мыслей — бесконечен. Нельзя поймать всю «рыбу».

 

 

                Боюсь всего, кроме смерти.

 

 

         Люди найдут свой конец в цивилизации, дельфины — на берегу, фантом — в реальности. Апокалипсис.

 

 

         Ищите здесь: геометрия времени.

 

 

           Искусство не в том, чтобы суметь дать ответ. А в том, чтобы играть вопросами. Чтобы каждый, услышавший их, нашел свой ответ.

 

 

         При встрече с настоящим Учителем ты всегда видишь однообразного Учителя и — разного себя.

 

 

         Слабый, но честный писатель всегда боится духовного резонанса: слишком зависима мелодия его души от иной мелодии ближнего. Ведь мелодия соседа может оказаться лучше, и тогда сила подражания заставит звучать так же. Ай-яй-яй! Лучше уж ничего не читать, ни с кем не встречаться, — только писать, писать, писать… Похоже на стрелка в тире, который во время выстрела зажмуривается… Авось! Бывает, что и в «десятку» попадают такие.

 

 

        И даже одиночество — не зритель… Бог поровну связал рождение и смерть, при этом сам не умер, а — исчез!

 

 

       Любой человеческий абсолют состоит из условностей.

 

 

         Диктует прихоть. Умоляет норма. Стенает косность. Безразлично знание.

 

 

                 Вошедший в царствие Твое, из своего — выходит.

 

 

         Часто и охотно люди задают друг другу вопрос: «Почему?», — но, получив ответ, который не соответствует их ожиданиям, обычно отвечают яростью. Хочешь угодить «правдоискателю»? — Называй полпричины.

 

 

         Гуляю по кладбищу… Тихо, умиротворенно до самых первооснов. Материализованный покой. Вот бы где — в самом центре! — творческую дачку поставить!

 

 

      Надежда умирает последней, потому что убивает первой.

 

 

           Многое в мире женщин следует понимать буквально. В течение тысячелетий оттачивались эти предельно откровенные доклады: «Я без ума от него!», «Я без ума от горя!», «Без ума от радости!.». Точно так. Если женщине кто-то нравится, или она расстроена — разум покидает бедняжку.

 

 

         Для чего ты думаешь, говоришь и пишешь? Может, ты заботишься о людях? А, может, ты заботишься об авторстве? Или ты хочешь соединить и то, и другое, и — чтобы «всем хорошо»? Тогда ты никому не нужен: ни себе, ни людям.

 

 

     Сильное слово — тихое.

 

 

           Я — это дом, в котором в разное время жили и работали всевозможные личности: родители, друзья, любимые, учителя, люди из прошлого и мечты из будущего, наставники в настоящем. Все они куда-то исчезли к сроку моей зрелости, оставив в доме лишь пыль с подошв своего существования…

 

 

                «За что боролись, на то и напоролись», — очень хорошо замечено! Боролись за равенство — получили нищету и зависть. Теперь боремся за изобилие — значит, душе надо готовиться к смерти от лени.

 

 

         Пора бороться с благосостоянием!

 

 

         Не описывай события, описывай мысли и чувства, которые эти события вызывают.

         Скоро твоя наблюдательность будет сдержанна в своих проявлениях — подобно мастеру среди подмастерий. Ты будешь шутить и говорить притчами. Творчество, которое на языке, живее творчества, которое на бумаге…

 

 

           Заведенный волчок — детская игрушка — останавливаясь, начинает совершать двойное вращение: кроме своего собственного вращения волчка вокруг оси, добавляется этакое качающееся вращение самой оси вокруг какого-то невидимого центра.

         Один мой знакомый пьяница похож на такой останавливающийся волчок — соседи по подъезду с искренним интересом и сочувствием относятся к его сложным финальным движениям судьбы. Вращение «вокруг себя» — это работа и домашние заботы. «Вращение оси» — это пьянство. Пока большая ось делает свой большой оборот, малая успевает обернуться «вокруг себя» раз пятнадцать — от аванса до получки…

 

 

               В вестибюль нашей конторы продавцы-корсары завезли 3 тонны яблок. В тот же день в том же вестибюле установили гроб с телом умершего сотрудника. Образовались две толпы. Продавцы обиделись на ситуацию и увезли яблоки прочь. И толпа обиделась на то, что продавцы обиделись. И покойника в тот же день похоронили. И вроде всё утряслось, а как-то не так… То ли яблок купить не успел, то ли на покойника сердит? Одно слово — осень!

 

 

      Коммунизм возможен только в отдельно построенной личности.

 

 

           Имидж — это всегда одна и та же, с блеском выученная роль. Чем тут восхищаться дважды?!

 

 

       Закрой глаза и — смотри! Заткни уши и — слушай!

 

 

         Тропинок тысячи, вершина — одна.

 

 

                 От себя не убежишь. Можно только подняться.

 

 

         Мужчина теряет себя «от головы», женщина — «от сердца».

 

 

         Естественность? Где она? Выйдя из естественности, так трудно возвратиться обратно! Сколько заплутавших, сколько канувших! Самые упорные находят дорогу к дому — к самому себе… «Дай мне меня!» — это, (а не три пресловутых желания) прежде всего, нужно просить у сказочных волшебников.

 

 

         Естественность безотчетна и неподсудна.

 

 

              Ты видишь правильно, если отличаешь «пробу сил» от «демонстрации силы».

 

 

         С одной стороны, чаша человеческой жизни становится всё мельче, с другой стороны, поток цивилизации всё больше напоминает тропический ливень. Кто как умеет, прикрывает свою переполненную «чашу»: водкой, аскетизмом, агрессией, тупостью, специализацией, хобби… — потому что слишком ненадежен запас прочности чаши, любая случайная капля может стать последней. И вполне понятна неадекватность реакции современного человека на многие, казалось бы, пустяки и мелочи — в каждом из них он видит эту самую «последнюю», смертельную каплю, и от того так дико охраняет свою неприкосновенность. Но капли всё равно попадают… Суицид. Явление-рекордсмен для здешних мест. Самоубийство. Лучше разбитая чаша, чем переполненная. Всё или ничего. Снова разговор о том же: «всё» — в 15 лет, «ничего» — в старости. Три процента покончивших с собой — дети, восемьдесят процентов — старики: «всё» в десятки раз менее опасно, чем «ничего». Юность предчувствует и поэтому терпит, старость знает и поэтому не желает больше чувствовать.

         Для «переполненной чаши» не спасение «наращивать высоту краев» или держать над собой «зонтик»; куда удобнее насверлить в ней отверстий.

 

 

             Хорошо там, где нас нет. Чтобы ощутить границу меж тем и тем, достаточно длины рук.

 

 

               Бывшая жена сказала о будущей: «Ты же ей в отцы годишься!» Спасибо. Дочь назвал Ева.

 

 

         Каждый носит свой ад внутри.

 

 

         С женщиной — давняя сделка: докладывать друг другу, независимо от обстоятельств и настроения, о своем внутреннем состоянии. Способ хорош тем, что «вывернувшись наизнанку», ты доверяешь оценить себя «внутреннего» с внешней позиции и даже готов к тому, что ткнут пальцем в темное место… Сколько встречного мужества потребовалось моей любимой, чтобы слышать «меняющуюся правду» о чувствах! Любимая мучилась, но становилась сильнее, росла в своем терпении и проницательности. Исповедальность, не имеющая сценариев, тренирует диапазон мировоззрения и терпимости. Вчерашние раздражители, которые выводили женщину из равновесия, перестали вдруг действовать. Но что-то произошло… Теперь любимая требует «правду» сама, требует постоянно, — в качестве «раздражителя», напоминающего ей теперь о том, какая она стала сильная, терпимая, выросшая!.. Женщина изменилась, но она нашла новый эгоизм.

 

 

         Ум, обаяние, загадочный блеск в глазах, чутье интуиции, интерес, открытое сердце, природный такт и милая наивность — этим ты, женщина, соблазняешь меня. Но ты стала расходовать этот запас соблазнов где-то на стороне. Чем же ты хочешь соблазнить меня дома?!

 

 

               На земном шаре 3 миллиарда женщин. Ты — не единственная.

 

 

        Честный блуд не губит, ибо ты сам исследуешь глубину своей подлости.

 

 

         Женщина всегда «подкладывает» то, что именует любовью, а мужчина — «подгребает».

 

 

         Две машины любили друг друга. Днем ими поврозь владели разные меняющиеся водители. Зато ночь машины всегда проводили рядом, в одном гараже. Это они и называли своей любовью.

 

 

             Мужское всегда испытывает безусловное желание «соваться в каждую дырочку», а женское — «заткнуть каждую дырку». Этот принцип универсален, его удобно применять и при детском воспитании, и в семье, и в науке, и в глупости, и в исповеди. Создатель придумал удивительно простую уловку, которая соблазняет нас действовать. Это — любопытство. Из любопытства происходит жизнь, из любопытства происходит и смерть.

 

 

          Тяжело находиться среди вас. Потому что никто из вас не может решить: не бессмысленно ли мое нахождение?

 

 

         Она, уезжая: «Не знаю, как ты тут без меня будешь?!» Он, оставаясь: «Как без тебя — понятно. Вот как с тобой быть — не знаю!»

 

 

        Тот, кто пришел посадить саженцы, рискует остаться ни с чем.

         Тот, кто придет собирать плоды, рискует найти их слишком много.

         Но несчастнее этих двоих тот, кто, посадив саженцы, ждет немедленного изобилия.

 

 

           Говорят: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Но по сути происходит большее: смеясь над своим прошлым, человечество неизбежно смеется и над своим будущим. Осмеянное прошлое — измененное будущее. Однако при не полной искренности прошлое девальвирует, но будущее — не изменится.

 

 

       Смех — душа и плоть мгновения.

 

 

         Это же так элементарно: если случился неумеренный восторг, значит, следует ожидать большого неудовольствия. Маятник! Жаль только, что восторг у жены случается, как правило, на работе, а неудовольствие — дома.

 

 

       Не трогайте слабых! Они виноваты в том, что слабы, но больше, чем сами себя, никто уже их не накажет.

 

 

         Муж — это механический исполнитель высокодуховных заказов жены.

 

 

                  Не горюй! Симпатии приходят и уходят, а муж — остается.

 

 

         «Дайте мне точку опоры, я переверну мир!» — похвалялся мудрец. Ай-яй-яй! Слава богу, что мир на том и держится — не имея «точки опоры»: всё подвижно, всё относительно, свобода мира сбалансирована, а не укреплена. А что сказать о внутреннем мире? Уж не то же ли самое?! Упаси бог тебя иметь внутри что-нибудь, что может послужить «точкой опоры» всему остальному… Это — катастрофа, катаклизм. Перевернешься. И не раз.

         Точка опоры — это не более чем посох: сносившийся нужно отбрасывать прочь без сожаления. Вечность опирается на миг. Точку опоры полезно иметь при толчке, но она не нужна при свободном полете.

 

 

          Думать о смерти в пятнадцать лет — это нормально! Жизнь — шкала; не бывает линейки без «нулевого» деления, относительного начала отсчета. Относительно чего? Что взять за «нулевое» деление? Ценности морали? Ценности идеологии? Сектантские догматы? Правила желаний? Нет! Самое точное осмысление истинной ценности вещественной жизни возможно только относительно самого стабильного «нуля» — смерти. Отсюда берет начало юношеский максимализм, отсюда естественное стремление знать суть вещей, а не их условность.

         Самые близкие и самые первые ценности на «шкале» жизни: любовь, смысл, правда, дружба. По большому максималистскому счету ни одна из этих ценностей не терпит даже мизерной лжи, потому что измерение происходит по абсолюту — небытию: всё или ничего! И это хорошо! Природа сама дает нам шанс: вот тебе «всё», вот тебе «ничего» — работай!

         Было бы гораздо хуже, если бы мы никогда вообще не думали о второй половинке проявления жизни — смерти. Бредя по вечному неразвивающемуся кругу, мы обрекли бы себя на вечный идиотизм. Именно смерть заставляет нас совершать главную свою работу, пока открыты очи, — жить. Даже самоубийство — это всего лишь крайняя форма эгоизма, не нашедшего компромисса с миром. Природа заботится об эволюции духа.

         Индусы говорят: смерть — прекрасный советчик. Еще бы! Она всегда предельно точна и бескомпромиссна. Впрочем, с острым инструментом может работать только трезвый мастер… Уж не пьян ли ты от тех «ценностей», что по ошибке научился называть «жизнью»? Прислушайся! Знание о небытии заставляет нас быть.

 

 

       Временные идеалы обманывают. Смерть — никогда!

 

 

               Потомки благодарят за то, на что современники обижаются.

 

 

         Пишущему хочется увидеть свои произведения напечатанными. Вроде бы аксиома. Многие потеряли на этой «аксиоме» и покой, и себя, и меру в тщеславии, и радость естественного действия. Что за беда?!

         Пишущий — это всегда исповедальность, искренность (хотя бы и тщеславная, и конъюнктурная, но — искренность!), то есть, любое воспроизведение внутренних движений души во внешнем материале — металле, звуке, камне, слове, холсте — это не что иное, как попытка выхода за пределы «Я». Но с одной особенностью: каждый такой «выход за пределы» консервируется в «произведении». Значит, произведение — это лишь некое сопутствующее явление, связанное с выходом за пределы «Я» и обусловленное основным феноменом человека — ростом личности.

 

 

           Шиворот-навыворот — это когда ты не живешь, а «стараешься жить».

 

 

           Как ты терпелив к озорующим детям, так и Бог к тебе!

 

 

        В России человеческое «достоинство» очень любят защищать имитаторы и спекулянты: чужое — с трибуны, свое — в суде.

 

 

               Шум леса понимает лес соседний. Ручья стремление понятно и реке. И месяц зимний понимает месяц летний, и жизнь цыган читает по руке…

 

 

         Нет нужды стараться «выразить», сколь мудра и прекрасна Природа. Она давно и с успехом это сделала сама.

 

 

           При поступательном развитии количество, как известно, переходит в качество, а при поступательно-возвратном всякое качество неизбежно переходит в количество… В общем, чиновников в новой русской жизни — не счесть!

 

 

           Друг друга мы искали на земле, слепые души, освинцованные бытом. Что ж, время минуло, и зрелое свершилось: душа в душе успокоение нашла. Ах, сколько б мы с тобой не изменялись, находкой прошлое, увы, не назовешь! Обнялись. Встретились. То, что нашли, покоем не явилось.

 

 

       Я буду адвокатом для ваших грехов, чтобы вы, наконец, стали себе судьями.

 

 

         Многие семьи держатся на дурной привычке. Муж — «наркотик» для жены: она бы и рада избавиться от зависимости, да жить без него не может…

 

 

         Человек хочет чувствовать. Это — потребность. Как всякая человеческая потребность, она развивается, эволюционирует. Смею предположить, что эволюция людского чувства идет как бы в две противоположные стороны одновременно: в то время, как одному контингенту для полноценного «срабатывания» чувственного аппарата нужен всё меньший и меньший «толчок» — интонация, луч света, лепесток, пылинка, внутреннее дуновение интуиции и т. д., другим в то же время требуется для «срабатывания» всё более грубый «толчок» — крик, уродство, извращение, эпатаж, сверхвызов. Собственно, результат схож в итоге: первый путь учит слушать тишину мира, второй — собственную пустоту.

 

 

           Россия девяностых годов… Новоявленные купцы и бизнесмены настолько заняты делами, что если они договариваются с вами о встрече — это их еще ни к чему не обязывает.

 

 

       Сравнивая живого дилетанта с ученым профаном, я прихожу к выводу: лучше чувствовать, не зная, чем знать, не чувствуя.

 

 

         Гармония — это когда чувства ровно столько, что оно удерживает знание от болтовни, а знания ровно столько, что оно удерживает чувство от безумия и хаоса.

 

 

           Размышляя о своих бывших женах, он с гордостью отмечал: «В своем выборе я не ошибся ни разу!»

 

 

         Ах, женщины!.. Двадцать лет жила она с буйным пьяницей. И мебель он ломал, и ее саму бил до полусмерти, и детей не жалел. Только умер как-то в одночасье, освободил. Вышла она замуж во второй раз. Супруг попался тихий, мастеровитый, покладистый, вежливый, не пьет, не курит. Через год ее терпение лопнуло: «Ну что ты за мужик?! Что ни сделай — всё терпит. Тьфу! То ли дело прежний-то был: чуть что не по нему — ка-а-ак даст!.». — и она с удовольствием вспомнила прошлую жизнь, богатую шумом и страхом, и обиделась на сегодняшнюю — бедную, в покое…

 

 

              В зоопарке «заключенные» звери ходят по клеткам точно так же, как психобольные по больничному коридору: туда-сюда, туда-сюда. И так — весь день. Не хватает движения. Удивительно, выражение глаз у животных и госпитализированных в «дурдом» — одинаковое: в этом взгляде — пустота. Инстинкт самосохранения, вывернутый наизнанку.

 

 

         Десятидневный отъезд жены за границу приносит хлопот значительно больше, чем, скажем, организация похорон.

 

 

        «Как ты ворчлив!» — вздохнула она. «Возможность ворчания — это единственное, что удерживает меня рядом с тобой», — подтвердил он.

 

 

             «Как ты думаешь, мне подойдет это платье?» — спросила она. Он ответил: «По этому поводу у меня нет мыслей, которые бы тебя удовлетворяли».

 

 

         — Пообедаешь?

         — В целях экономии я не хочу.

 

 

         И дьяволу путь к богу не заказан.

 

 

         Встретились как-то две смерти — Свет и Тьма — и стали любить друг друга. Появилось у них великое множество детей, смертенят. Стали смертенята своих родителей поедать, косточки их растаскивать на всякие мелкие нужды. Построили смертенята цивилизацию. И сказала Жизнь: «Двум смертям — не бывать!»

 

 

           Один двух слов связать не мог, другой двух слов услышать не хотел. Не трудно догадаться, что итог предельно прост: пыл — охладел.

 

 

      Самоедство — это частный случай людоедства.

 

 

              Мечта должна жить вдали от ремесел. Иначе ремесла разорвут ее на части!

 

 

         Творчество должно иметь такой конечный продукт, который бы — принципиально! — нельзя было продать или купить. Искусство — это только этап творчества. Любой этап творчества уязвим и видим в своей искусственности, поэтому легко превращается в товар. Истоки творчества неуловимы для цены. Неуловимыми должны быть для нее и результаты. Продажное — это творчество, не доведенное до конца.

 

 

         В один и тот же миг память может смеяться или оплакивать, тело наслаждаться работой, а душа летать в гости к Духу… Ты — мир! Пусть живут эти сущности в тебе, не соперничая.

 

 

       Для того, чтобы утешить тело путешествиями, его необходимо возить по поверхности планеты. Для того, чтобы утешить душу полетами фантазии, достаточно покоя.

 

 

         Встретил человека, обладающего эгоистичной… душой (казалось бы, душа и эгоизм — несовместимы?!), причем, трусость этой души примечательна: стоит лишь телу оказаться в опасной ситуации — душа тут же выпрыгивает вон и наблюдает за событиями со стороны, предоставив тело на волю случая… Обладатель «заячьей души» уверен в личной уникальности, его всерьез занимает астральный опыт своей «дезертирки».

 

 

         Земля — это ад. Мы живем на поверхности ада! Грехи разогревают Землю, любовь разогревает Солнце.

 

 

              Всё, что «уловлено», — есть черновик: каракули истории, ошибки… Твой черновик — твои исканья, забудь их след и цену не проси. Итог сливается с началом. Что скажешь о банальной простоте?!

 

 

        На эти мысли меня навело упрямство одного местного автора, непременно желавшего опубликовать свои тексты, причем, сразу в столичной прессе: он хотел, чтобы о нем узнали все и сразу.

        А мысли такие. Хочешь отпустить рукопись-птицу? Тогда какая тебе разница, где дать ей волю? Птице нужна, действительно, воля, а тщеславию — жест.

 

 

         Я — это то, что обнимает ад и рай, не мера глубины, не высота, не миг начала и не край конца: я — пустота.

 

 

      До тех пор, пока человек будет заботиться о «пользе», он будет вредить.

 

 

           Мы любим все. В любви — названий клин; ревнив магометанин, ревнив христианин.

 

 

         Спрашиваю у бригадира:

       — Где Вася?

       — На похоронах.

       — Когда будет?

       — Не знаю.

       — Как не знаете, вы же бригадир?!

       — Не знаю. Повесился Вася.

 

 

         На заставе прапорщик Гриша играет с малолетним сыном.

         — Это у тебя что? — показывает мальчик на отцовские глаза.

         — Прицел.

         — А это? — спрашивает сын, дергая большого за уши.

         — Локаторы.

         — А это! — веселится сын, показывая на руки.

         — Манипуляторы.

         — Нос?

         — Анализатор запаха.

         — Рот?

         — Переговорное устройство.

         — А ножки? А тело? — не унимается сын.

         — Казенная часть.

         — Папа, ты — робот!

         В тот же день прапорщик Гриша напился, оскорбил командира заставы и избил жену, чем и доказал себе самому, что никакой он не робот…

 

 

               Представьте, что на вас надета рубашка, вы ее снимаете через голову и, разумеется, выворачиваете наизнанку, теперь вновь надеваете, уже изнаночной стороной наверх, а чтобы надеть, все-таки, как надо, придется еще раз потрудиться: вновь снять, чтобы «вывернуть вывернутое» до нормы и вновь надеть. Это не клоунада — эта потешная суета не что иное, как отход от здравого смысла. Все мы рождаемся одинаково — в полном равенстве и гармонии с окружающим миром; все мы рождаемся в прекрасно подогнанной «своей рубашке» — это естественность. Что происходит потом? Почему наша великолепная свобода жизни — естественность — постепенно «выворачивается», приспосабливаясь к давно «вывернутому» миру цивилизации? Что ж, «вывернутый» внутри «вывернутого» живет, в общем-то, хорошо, так как «мир наизнанку» и «сам наизнанку» — вполне совместимы. Но рано или поздно глаза могут увидеть, что ты давно вывернул «свою рубашку», и жить тебе от того вдруг — невыносимо… Найдутся ли силы «вывернуть вывернутое»? Как отчаянно сопротивляется детское существо, когда его прямую природную естественность переучивают, подгоняя под правила искусственного мира. Как смертельно сопротивляется сущность повзрослевшего человека, если попытаться вернуть ей обратно «свою рубашку» — естественность. И там, и тут — боль, слезы, тяжелейшая работа по переделыванию себя. Господи! Неужели, родившись естественными, нельзя жить без этих «выворотов»?!

 

 

       Всегда два голоса зовут тебя: громкий — голос суетной жизни и тихий — тот, что звучит выше суеты. Всегда два голоса звучат в тебе: громкий — это голос твоей непоседливой жадности, и тихий — это голос ее усталости.

 

 

               Став «невидимкой», ты сможешь находиться среди людей, не возмущая их своим присутствием, не мешая мыслить и чувствовать им так, как они обычно привыкли это делать; только «невидимка» видит то, как люди живут, а не то, как они играют.

         Я знаю, что говорю. Мой товарищ, фотограф, снимал однажды балет, выходил на сцену, перемещался среди танцоров, — ни один зритель не заметил постороннего присутствия. А я следил специально: фотограф имел потусторонний вид!

 

 

       Добрый человек сначала делает дело и только потом, если второе не мешает первому, — делает деньги.

 

 

         Время — слишком непрочный материал для мастера жизни.

 

 

         Интересная находка: мертвого в природе не существует.

 

 

             Не пойман — не вор, не узнан — не раб.

 

 

         Опытный летчик пояснял: «Жить не страшно; страшно начинать жить и доживать».

 

 

         Кто-то живет как бы опережая свое государство, кто-то, наоборот, отстает, кому-то оно в самый раз. И отдельная личность, и организованный, развивающийся социум переживают на своем пути одни и те же фазы: беспомощность, силу, деловую организацию, духовный взлет. Одна власть доросла до силы, другая уже до рациональности, но ни одна еще не стала духовной. Поэтому на земле духовному человеку в любом государстве тесно.

 

 

           Общение — это вид движения. Подобно тому, как магнитная головка считывает с движущейся магнитной ленты информацию, «считывает» один человек с другого его «запись» — жизнь. Информации не содержат только «замершие».

 

 

           Очень многое в характере народа может выявить всего одна-единственная фраза. Вот она: «А пошел ты!.». В смысле — подальше. Присмотримся. «А пошли вы все подальше!.». — говорит человек и… уходит сам. «А пошли вы!.». — говорит другой и добивается такого результата, что «посланные» действительно уходят, а он остается на месте. В России — особый случай! — распространен загадочный «свой путь». «А пошел ты!.». — говорит один. — «А пошел ты сам!.». — говорят в ответ. И всё остается по-старому.

 

 

       Чем удобно «темное прошлое»? Тем, конечно, что на его темном фоне прекрасно видно всё самое светлое. А чем замечательно «светлое будущее»? Уж не тем ли, что там отчетливее просматриваются наши самые грязные мечтания?!

 

 

           Хороший человек получается только в том случае, если удается в нем одном соединить и пессимиста, и идеалиста.

 

 

         Если двое действительно любят, то каждый из них чувствует за собой что-то вроде вины. Горе, когда «комплекс вины» в паре имеет кто-то один, тогда другой невольно наполняется «правотой».

 

 

      20 лет спустя. При виде жены хочется лечь и ни о чем больше не думать.

 

 

           Если ругают твоего ребенка — ругай себя. Если ты хорошо и с пользой поругал себя, то ребенка ругать больше не будут.

 

 

         От сотворения мира — это значит: от сотворения себя.

 

 

         Слово — это семя судьбы.

 

 

         Сколько бы ты ни рос, всегда можно обнаружить над головой еще больших родителей, которых ты, дурачок, просто потерял из виду, так как загляделся в зрелости своей вдаль или заигрался в старости снисходительностью… Эй! Подними голову, ты — ребенок.

 

 

           Мы учимся, не внимая, а подражая. Изречения сами по себе пусты: значима лишь собственная попытка изречься.

 

 

         Сравни, как по-разному растут деревья-одиночки в свободном поле и их собратья — в тесном лесу. Там, где много света и простора, хорошо сохраняются и растут нижние ветви, а ведь это — побеги детства и юности когда-то… В тесном лесу всё прошлое отпало — лишь голый, высокий ствол, до настоящей жизни дотянулась лишь теснимая со всех сторон крона… В одном случае ростки юности становятся самыми мощными ветвями дерева, в другом — они давно умерли, стали мусором, сгнили. В тесноте настоящее не уживается с прошлым.

         Так крестьянская душа отлична от городской.

 

 

              Работать с деньгами опасно, так как они могут прилипнуть к рукам и погубить. Работать с духовными ценностями не менее опасно, так как они прилипают к душе. За одно преступление — суд людской, за другое — суд Божий.

 

 

         — Меня тошнит от одного твоего вида.

         — Боже! Ты беременна!

 

 

         Прозрение — игрушка запоздалая… Вслепую, что ни совершу! Тебя вчера «Любимой» называл я, сегодня — лишь произношу.

 

 

         У моих друзей должна была состояться встреча с правительственным чиновником, но она всё откладывалась по причине беспробудного пьянства товарищей: проходил и другой день, и третий… Друзей начало заедать беспокойство, и фамилия чиновника всё чаще мелькала в тяжелеющих от груза мирской суеты беседах. Фамилия у него была такая: Новогородский. Фамилию выговаривать было трудно и (видимо, по дальней ассоциации-аллитерации с фамилией известного академика) Новогородского перекрестили в более удобный для похмельного произношения вариант — Китайгородский. А вскоре стало совсем удобно: когда речь заходила о чиновнике, его называли просто Китаец. Друзья-то протрезвели, а вот кличка прилипла к человеку намертво. Почему Китаец? Поймет лишь тот, кто знает, как невероятно смешна и прихотлива логика пьяных ассоциаций и параллелей. Новая жизнь начинается с новых названий.

 

 

           Несвобода свободной души обусловлена памятью. Люди — «едоки» духовного, поэтому, стремясь к известности, «натягивая мир на себя» или, наоборот, «намазывая себя самого на мир», — ты надолго становишься рабом тех, кто помнит тебя и нуждается в твоей работающей душе. Общество цепко ловит неосторожную птицу чьей-то одной большой, красивой души, стоит лишь ей заявить о себе… Не надо бы такой душе чирикать вслух, пока не поднялась на крыло. Так мальчишки-сорванцы губят недозрелые яблоки в чужом саду… О, сколько великих духом ушли досрочно, погубленные ненасытным аппетитом толпы!

 

 

              У меня есть друг, умный, добрый, честный, но… неисправимый матерщинник. А ведь общаться ему приходится всё время с людьми приличными. Вот он и придумал: говорить вместо мата только окончания бранных слов. Замечание о погоде может, например, выглядеть так: «Ать! Ука! Бнулся в окно — ни я, как в опе: снег ячит! Дец наступил. Зима, лядство!»

         Вскоре все приличные люди вокруг стали говорить так же.

 

 

       Если ты откажешься от суеты жизни и изменишь миропонимание, друг увидит в тебе предателя. Но ведь и ты на него смотришь так, словно поминки в доме уже давно состоялись, а покойник всё еще не закопан.

 

 

        Любое словесное построение с упоминанием Имени Божьего полностью реверсивно. Например. Говорят: «Дай Бог тебе здоровья!» И реверс: если ты, действительно, здоров всюду — и в духе, и в теле — здоровье обязательно даст тебе Бога.

 

 

         Человек «количественнен» в своем стремлении познать качественность Бога.

 

 

           У моего товарища очень много энергии: замыслов, начинаний, всевозможных организаторских реальных шумов, но, едва начав дело в одном месте, он покидает только что «организованный» свой деловой уголок, чтобы с новым приливом энергичности начать его уже в другом краю, с другими людьми — это стиль жизни. «Ко-ко-ко!!!» — кричит петушок: его задача — искать зерно и сообщать об этом на весь белый свет; клевать будут другие; петух может отправляться на новые поиски: долг — выполнен!

 

 

       «Совместны, но независимы» — этой науке учатся. Свобода жизни — это когда душа и память раздельны!

 

 

         Талант надо развивать не столько в голове, сколько в том месте, на котором сидят: усидчивость, знаете ли… Было бы яйцо, а уж высиживается оно без осечек. Терпение, только терпение! Глупая голова — не высиженное яйцо, знаете ли.

 

 

        Мы ненадолго и не на много отличаемся друг от друга, попадая в настоящее; в прошлом и будущем мы все равны.

 

           Спокойствие не знает ни страха, ни смелости. Страх и смелость — лица отчаяния.

 

 

         Даже совершенно здоровый организм содержит в себе массу всевозможной заразы: вирусы, бациллы, палочки-возбудители, но болезни не возникают, может, именно потому, что ни одна из зараз не присваивает себе исключительного права «быть авангардом» в деле организации антижизненных процессов; здоровый организм тем и здоров, что может приютить любой враждебный элемент, позволяя ему не умирать, но и не позволяя развиваться.

         Какая-либо чрезмерно расплодившаяся «зараза» внутри общественного организма, — религия, тоталитаризм, коммунизм, фашизм, урбанизм, — оборачивается неизбежной исторической болезнью страны, планеты.

         Наличие множества мелких, не развившихся до размеров монстра «зараз», гораздо удобнее: каждая отдельная личность может переболеть искомым недугом самостоятельно — как от прививки. Организм общества в целом будет устойчивее. Ведь и в нашем человеческом теле с болезнью борется, в конце концов, не кто-то общий, а каждая отдельная клеточка — за свою собственную жизнь: сохранив себя — сохраняешь всех. Банально? А ведь поди ж ты!..

 

 

         Любимая утомилась от «вечной растерянности». Растерянность — это пассивная готовность ко всему. Точно так же можно устать от «вечной собранности» — активной готовности ко всему.

 

 

                   Убогий убогого губит. Два блаженных — всего лишь двухголовый дурак.

 

 

         Не сожалей о бывшем! Не пожалеет будущее о тебе самом. Живи не для письма, не для прожекта, — для трудной простоты. Вот лист... вот память... вот сомненья… Пишу заглавие: «Прости, что не писал…»

 

 

       Гражданский и служебный долг отличны друг от друга не меньше, чем гений от дебила.

 

 

         Не учебник, а среда формирует личность. Многие стремятся к продолжению учебы не по мотивам жажды знаний, а в поисках формирующей среды. Важно не то, сколько ты съел хлеба и оттого вырос, а с кем и где ты это делал.

 

 

        Формулы жизни сконцентрированы в банальностях.

 

 

           Интуиция — это инструмент здравого смысла.

 

 

         Женщины охотнее всего подчиняются импульсам чувств, теряя при этом свой ум. Что служит «пусковым механизмом» для их безумия? Всё! — Блестящие бусы, новый мужчина, непослушный ребенок, прыщ на носу… Даже встреча со здравым смыслом — повод для ненормальности!

 

 

         Была возможность долго наблюдать за жизнью двух алкоголиков, мужа и жены: когда действовали женские чары — не действовали кулаки, когда действовали кулаки — не действовали чары. Утонченное находило свою тишину в грубом. И наоборот.

 

 

         Если дураку дать умное дело, то дело остановится, если сказать, что он умен, то на лице дурака поселится маска ума.

 

 

         Желание и Убеждение — пропойцы: утром их жажду утоляет роса, вечером — кровь!

 

 

         Курить в помещении — всё равно что совершать «неестественные отправления» в общественном месте.

 

 

               Почему портится свободное течение жизни, парализуется естественность ситуации, когда в нее вмешиваются с благими намерениями хорошие люди? Например. Сын занят учебником, что-то учит, сосредоточен. Мать озабоченно-доброжелательно интересуется: «А остальные уроки сделал? А что еще задали? Не горбись! Дай я тебя поцелую, зайчик мой…» Итог педагогического слабоумия: сосредоточенности как не бывало. Мать включается в ситуацию, нисколько не заботясь о практике. Она фактически занята насильным внедрением «своей добродетели» в нечувствуемую ситуацию.