Лев РОДНОВ

 

 

 

БИСЕР-84

 

(«Тексты-II»)

 

ТЕТРАДЬ № 07

 

 

*************************

 

 

         Я чув­ст­вую при­сут­ст­вие умер­ших, ко­гда пи­шу, ко­гда жи­ву один… Они — дик­ту­ют. Но, как зверь в ма­не­же, не по­ни­маю: зри­тель или гос­по­дин?!

 

         Он и Она бро­ди­ли по лет­не­му Кры­му. Вдруг Она уви­де­ла та­кое, что ни жить, ни быть — на­до! А имен­но: пред­при­им­чи­вый улич­ный фо­то­граф пред­ла­гал от­ды­хаю­щим снять­ся с са­мым на­стоя­щим мед­ве­дем, ко­то­рый рав­но­душ­но по­зво­лял се­бя об­нять оче­ред­но­му кли­ен­ту и толь­ко со­пел че­рез на­морд­ник. По­сле съем­ки нуж­но бы­ло по­дой­ти к от­дель­но си­дя­щей в те­ни жен­щи­не, за­пла­тить три руб­ля и на­звать свой ад­рес для вы­сыл­ки фо­то. Он и Она жи­ли так, что все­гда эко­но­ми­ли на ме­ло­чах. Она по­до­шла к эк­зо­ти­че­ско­му зве­рю и ста­ла при­ни­мать по­зы. Фо­то­граф ра­бо­тал. Но в это же вре­мя из-за спи­ны штат­но­го фо­то­гра­фа ин­тен­сив­но «ра­бо­тал» соб­ст­вен­ным фо­то­ап­па­ра­том Он. Вы­пи­сы­вать кви­тан­цию они не по­шли.

 

         Тра­ди­ци­он­но на­пи­ва­лись, ко­гда на­до бы­ло ко­го-то пе­ре­во­зить на но­вую квар­ти­ру. По­это­му ко­ман­да «груз­чи­ков» со­би­ра­лась ве­се­ло и с боль­шой охо­той. На од­ном из но­во­се­лий-пе­ре­ез­дов мы на­ча­ли «ве­се­лье» за­дол­го до окон­ча­ния про­цес­са… Кое-как вы­не­сли и за­ки­да­ли в гру­зо­вой фур­гон ве­щи из ста­ро­го до­ма. А пе­ред две­рью но­вой квар­ти­ры… Хо­зя­ин ока­зал­ся суе­вер­ным! — «На­до кош­ку впе­ред пус­тить!» Для сча­стья, зна­чит. Уш­ли ло­вить кош­ку. Дол­го ло­ви­ли. А я ос­тал­ся, ус­нул от пе­ре­утом­ле­ния пря­мо на ле­ст­нич­ной пло­щад­ке… А вот как в квар­ти­ру заполз — не пом­ню! Пом­ню смут­но лишь, как хо­зя­ин орал, да как кот мяу­чил. В об­щем, не бы­ло сча­стья в этом до­ме ни то­гда, ни по­сле.

 

         Нож хирурга — вар­вар от ми­ло­сер­дия. Ку­да вер­нее ма­ну­аль­ный пасс! Так и в лю­бом ис­кус­ст­ве: крик сла­бее ше­по­та.

 

         Ра­бо­та по­хо­жа на лю­бов­ни­цу: ес­ли она зо­вет те­бя к се­бе и го­во­рит лишь: «На­до!» — ты ско­ро воз­не­на­ви­дишь ее, а ес­ли она зо­вет, же­лая са­ма от­дать­ся, ес­ли на­шеп­ты­ва­ет без ус­та­ли: «Хо­чу!» — рад бу­дешь от­ве­тить ей тем же.

 

         Где на­чи­на­ет­ся Че­ло­век? Там, где кон­ча­ет­ся раб­ст­во? А мно­го ли сту­пе­ней пре­одо­ле­ли? Ни од­ной! Раб­ст­во в те­ле? — Нет! Раб­ст­во в ду­хе? Нет! Раб­ст­во в ци­ви­ли­за­ции? — Нет!

         …Лю­бовь, Сво­бо­да, Человек — по­доб­ны не­уло­ви­мой Ис­ти­не, их не­воз­мож­но «оп­ре­де­лить» окон­ча­тель­но, у них нет «мас­сы по­коя».

 

         При­шел ди­рек­тор, го­во­рит: «На­пи­ши ста­тью об Ижев­ске в го­ды Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны». Объ­ем вну­ши­тель­ный. Парт­ком за­во­да, дес­кать, те­бе за это пять­де­сят руб­лей за­пла­тит, а под­пи­шет­ся под стать­ей сек­ре­тарь гор­ко­ма пар­тии Зы­ков. В Мо­ск­ве на­пе­ча­та­ют! Так всё и вы­шло. Ре­дак­тор бе­жит с жур­на­лом, по­здрав­ля­ет ме­ня. А я всё ду­маю до сих пор: кто из нас троих — ду­рак? Я ведь еще и «спа­си­бо» го­во­рил.

 

         Хо­чу дать один со­вет по­этам-са­мо­убий­цам: пе­ред тем как унич­то­жить (для до­ка­за­тель­ст­ва сво­ей зна­чи­тель­но­сти, ко­неч­но же!) свое тело — по­про­буй­те сжечь свои бу­ма­ги. Ду­хов­ное са­мо­унич­то­же­ние ни­чуть не ху­же! А потом — мол­чи­те! Год, два, семь, де­вять… Не будь­те лов­ца­ми не­на­деж­но­го вдох­но­ве­ния, не упо­доб­ляй­тесь лов­цам слов и форм. Мол­ча­ние вы­дрес­си­ру­ет ва­ши спо­соб­но­сти так, что и об­раз, и фор­му, и вдох­но­ве­ние вы бу­де­те брать во вре­мя ра­бо­ты не по спо­соб­но­стям, а про­сто по по­треб­но­сти. Ком­му­низм на­сту­пит!

 

         …Ес­ли тво­рец не же­ла­ет ста­вить да­ту, зна­чит, он пре­тен­ду­ет на все­при­знан­ную бе­зы­мян­ность.

 

         Ком­му­низм мо­жет быть по­стро­ен в: а) об­ще­ст­ве… (кон­цеп­ция XIX ве­ка); б) от­дель­но взя­той стра­не… (кон­цеп­ция XX ве­ка); в) от­дель­но взя­том об­ще­ст­ве… (кон­цеп­ция XXI ве­ка); г) от­дель­ной лич­но­сти… (кон­цеп­ция XXII ве­ка).

 

         Нэл­ли! Это чу­до­ви­ще… Нэл­ли! Это — чу­до­ви­ще! Нэл­ли! Это… Вы го­во­ри­те стран­ные глу­по­сти! Нэля — очень при­лич­ная де­вуш­ка. Лич­но я ни ра­зу не ви­дел, что­бы она от­да­ва­лась за день­ги. Да! Нэл­ли! Это — чу­до­ви­ще! Нэл­ли! Это…

         В ее ко­шель­ке ни­ко­гда не бы­ва­ет мел­кой мо­не­ты. В ее го­ло­ве ни­ко­гда не бы­ва­ет не­пра­виль­ных мыс­лей. Лич­но я ни ра­зу не слы­шал, что­бы она ут­вер­жда­ла, что власть и богатство — это го­раз­до ху­же, чем про­сто бо­лезнь. Нэл­ли! Это чу­до­ви­ще!

         Лич­но я ни­ко­гда не ви­дел, что­бы она во­ро­ва­ла ве­щи. Или ку­ри­ла га­шиш, а мо­жет, де­ла­ла тай­но аборт за абор­том. Нет! Нэ­ля очень при­лич­ная де­вуш­ка. Вы го­во­ри­те стран­ные глу­по­сти. Стран­ные глу­по­сти. Стран­ные глу­по­сти. Да!

         Она под­хо­дит. Ко мне под­хо­дит. Она под­хо­дит. Ко мне под­хо­дит. Она под­хо­дит: что, го­во­рит, на­до? Нэл­ли!!! У нее — грудь, у меня — час, у нее — де­ти, но нет ав­то. У нее нет ни­че­го, но есть я, ко­то­рый ско­ро уй­дет, но ос­та­вит вза­мен преж­не­го му­жа, преж­них де­тей, но не даст ав­то, как бы она не про­си­ла… Нэл­ли!!! Но­чью она спит на спи­не. Но­чью она силь­но хра­пит. Как же ее, как же ее, как же ее — лю­бить?! Фа­ра­ми све­тит ми­ли­ция в ок­на, Лу­на в ок­не, как жел­тые мыс­ли о жел­том до­ме, в ко­то­ром всем всё рав­но. Но лич­но я ни за что не по­ве­рю, что­бы та­кая дев­чон­ка в воз­рас­те ма­те­ри спя­ти­ла. Ей — хо­ро­шо! Ей — хо­ро­шо! Ей — хо­ро­шо! Нэл­ли!

         Это чу­до­ви­ще…

         Вы го­во­ри­те стран­ные глу­по­сти. Нэля — жи­вой по­ка­за­тель тру­да и за­бо­ты. Лич­но я ни­ко­гда не ви­дел, что­бы она жи­ла, как ско­ти­на: утром — подъ­ем, днем — обед, вечером — сон. Утром — подъ­ем, днем — обед, вечером — сон… Утром — подъ­ем, днем — обед, вечером — сон… Нэл­ли! Это чу­до­ви­ще… Нэл­ли! Это чу­до­ви­ще! Нэл­ли!!!!

 

         Пер­пе­тум мо­би­ле… Ос­та­но­ви, по­про­буй! То мрак пус­той, то бо­жий день… На ко­ле­со, кру­ти­мое при­ро­дой, на­ки­нут был за­мыс­лен­ный ре­мень!

         Как вал за­ржав­лен­ный, от бе­га све­жих мыс­лей, скри­пя, рас­ка­чи­вал­ся быт… Кра­моль­ный плод слащавокислый — про­гресс! — по­спел, гре­муч и зна­ме­нит.

         И рад бы сбро­сить ты тот при­вод дерз­но­вен­ный, пер­пе­тум мо­би­ле вы­сот, умом боль­ной, на то­ки серд­ца бед­ный… За­сто­по­рить бы весь при­ро­ды ход! Чтоб вну­кам мог рас­ска­зы­вать ты сказ­ки: мол, был Олимп, да… сглазили — са­лаз­ки!

 

         Есть жен­щи­ны, чей пси­хо­тип мож­но оп­ре­де­лить как «ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия». Чем бо­лее пол­ное, все­ох­ват­ное и ин­тен­сив­но-ди­ле­тан­ское «ру­ко­во­дство» (не со­мне­ва­ясь в сво­ей ис­клю­чи­тель­ной пра­во­те и муд­ро­сти), осу­ще­ст­в­ля­ет та­кая жен­щи­на и чем на­гляд­нее и без­на­деж­нее раз­ва­ли­ва­ет­ся во­круг нее по­до­печ­ная жизнь, тем яро­ст­нее об­ви­ня­ет она в раз­ва­ле… са­му эту жизнь. Ра­зум­ные до­во­ды здесь бес­силь­ны. Для до­ка­за­тель­ст­ва сво­ей пра­во­ты у жиз­ни в этой си­туа­ции есть толь­ко один шанс — уме­реть: то­гда дра­кон не­из­беж­но нач­нет по­едать се­бя са­мо­го… Вспом­ни­те! Вам на­вер­ня­ка при­хо­ди­лось встре­чать этих мерз­ких старух — аб­со­лют­но оди­но­ких и аб­со­лют­но злых: они «по­бе­ди­ли» всё, кро­ме соб­ст­вен­ной пра­во­ты.

 

         Учись все­му, что ищешь, — у де­тей! Они «ба­ро­метр» кос­но­сти тво­ей. Они — то жерт­вы мсти­тель­ных за­тей, то пут­ни­ки средь умер­ших пу­тей… Они — зер­но. А ты?! Не бог и не учи­тель, для дней сво­их по­гон­щик и вла­чи­тель, ты им — не дождь… Ты — су­хо­вей.

         Ди­тю ты пре­по­дашь, как на­до драть­ся, те­бя ди­тя нау­чит улы­бать­ся!

 

         Ху­дож­ник ска­зал: «Идеология — это бо­лезнь моз­га». Ху­дож­ник ска­зал: «Доб­ро и зло — это бо­лезнь моз­га». Ху­дож­ник ска­зал: «Человек — это бо­лезнь моз­га». Ху­дож­ник ска­зал: «Мозг — это рак ма­те­рии».

 

         Я го­во­рю те­бе, что ты урод, и ты уби­ва­ешь ме­ня. Это — бес­по­щад­ный эго­изм «из­бран­ных», уве­рен­ных в сво­ем со­вер­шен­ст­ве и уни­каль­но­сти.

         Я го­во­рю те­бе, что ты урод, и ты го­во­ришь мне, что я то­же урод. Мы рав­ны, как жи­вот­ные.

         Я го­во­рю те­бе, что ты урод, и ты жа­ле­ешь ме­ня. Ес­ли я не убью те­бя за это, — мы под­ру­жим­ся.

 

         На­ут­ро по­сле празд­ни­ка один го­во­рит дру­го­му: «С от­сту­паю­щим те­бя!» Ес­ли вы знае­те, что та­кое на­стоя­щее по­хме­лье, вы оце­ни­те юмор по дос­то­ин­ст­ву.

 

         В Чи­тин­ской об­лас­ти в по­сел­ке При­ар­гунск сто­ит по­гра­нич­ный от­ряд. Ря­дом со штабом — зда­ние гос­пи­та­ля. На вхо­де в госпиталь — во­ен­ный де­жур­ный в… пи­жа­ме. Вы­здо­рав­ли­вать здесь опасно — сра­зу по­шлют в на­ряд, по­то­му что в шта­бе зна­ют: луч­ший лекарь — дис­ци­п­ли­на.

 

         …Я меч­таю о той сте­пе­ни все­об­щей та­лант­ли­во­сти и взаи­мо­по­ни­ма­ния, ко­гда ак­те­ры, про­чи­тав мель­ком ко­рот­кую фа­бу­лу, смо­гут ра­зы­грать пе­ред зри­те­лем не­по­вто­ри­мый спек­такль жиз­ни.

 

         Од­ной и той же шут­ке бо­ги по­сме­ют­ся: «Эй, че­ло­век, быть равным — по­до­ж­ди!» Меч­та­те­ли, по­эты ре­во­лю­ций, по кро­ви под­ни­ма­ют­ся в во­ж­ди… Тол­пы при­стра­стие, как мас­са смо­ля­ная, хва­та­ет из­бе­гаю­щих тол­пы; над но­вой кро­вью вождь про­воз­гла­ша­ет: «Убей вра­га и бу­дешь сча­ст­лив ты!» И ты от­клик­нешь­ся, ис­пол­нен сил пре­мно­го, и жен­щи­ну по­ста­вишь под ру­жье, и взгляд де­тей, (все­гда курь­е­ров Бо­га!) ты об­ра­тишь в без­ве­рие свое! В награду — кровь!

         Хо­ти­те ль, не хо­ти­те ль: вер­ши­на человеческая — ги­бель.

 

         Ес­ли нет де­нег на проститутку — же­нись.

 

         Поч­то­вый ящик пе­ред празд­ни­ком был пуст, и в празд­ник пуст, и по­сле праздника — пус­той, как всё пус­тое… Так при­шла ста­рость.

 

         Про­щаю ложь. Но ес­ли фальшь по­чую, (ко­гда «что есть» под­но­сят «как хо­тят»), пою сми­ре­нию, вор­ча­ни­ем вра­чуя из­вест­ный по­ка­зуш­ни­ков об­ряд. Ложь мо­жет быть пре­крас­на, вдох­но­вен­на! А фальшь ду­ше, как ор­га­нам ци­ан. Ложь — это во­ин­ст­во, а фальшь — ди­тя об­ме­на: об­ма­на всех — за свой са­мо­об­ман.

         От­веть: как гос­тю дверь от­во­ришь, за­чем сме­ешь­ся гром­че ты и гром­че го­во­ришь?!

 

         Тяж­кий вздох об­лег­че­ния! Зна­ко­мо?

 

         Ска­зав не­веж­ли­во: «Иди, я не дер­жу». — Проч­ней, чем цепь, — ос­ту­дой при­вя­жу…

 

         На­до бы­ло кор­мить се­мью, а он за­ни­мал­ся черт зна­ет чем: ма­рал бу­ма­гу, спать по но­чам не да­вал, на ма­шин­ке тю­кал. Же­на дей­ст­во­ва­ла в та­кой по­сле­до­ва­тель­но­сти: гор­ди­лась, на­дея­лась, не за­ме­ча­ла, тер­пе­ла, скан­да­ли­ла, пре­зи­ра­ла. Ко­гда сло­ва кон­чи­лись, она про­из­нес­ла: «Пис-с-са­тель!» — ее чуть не стош­ни­ло. Они раз­ве­лись. Он стал пи­са­те­лем.          Муж­чи­на хо­дит по пря­мой, жен­щи­на хо­дит по кру­гу. Ес­ли круг слиш­ком те­сен, пря­мая пе­ре­се­ка­ет его два­ж­ды.

 

         Рас­тет, как го­во­рит­ся, как при­вык­ли мы слы­шать, бла­го­сос­тоя­ние на­ро­да… Мно­го ве­ков «рас­тет»! Ка­ж­дый век — за­но­во, как тра­ва. До де­ревь­ев, до леса — не до­тя­нуть. По­ли­ти­че­ский се­но­кос не по­зво­лит.

         1989 год. Ху­дож­ни­ку Гри­ши­ну в на­шей кон­то­ре вру­чи­ли по слу­чаю дня ро­ж­де­ния (три­дцать один год ис­пол­ни­лось че­ло­ве­ку) ку­сок мы­ла и та­лон на при­об­ре­те­ние бу­тыл­ки ви­на. Тра­ва бы­ла ис­крен­не ра­да.

 

         Как ста­рец, не умею­щий дос­той­но по­ки­нуть мир, так жа­лок строй ван­да­лов и ти­ра­нов, сме­няв­ших юность мира — на по­зор!

 

         ОБЫ­ВА­ТЕЛЬ ви­дит лишь вол­не­ние соб­ст­вен­ной жиз­ни и та­кие же вол­ны жиз­ней бли­жай­ших со­се­дей, зре­ние его не мо­жет рас­про­стра­нить­ся даль­ше вы­со­ты вол­ны соб­ст­вен­ной жиз­ни, го­ри­зонт его об­зо­ра не­да­лек и од­но­ме­рен, но на пре­де­ле сво­ей зор­ко­сти глаз его до­тя­ги­ва­ет­ся до сле­дую­щей, ку­да бо­лее вы­со­кой вол­ны, и это —

         ЛЕ­ТО­ПИ­СЕЦ, он спо­со­бен от­стра­нить­ся от сво­ей лишь жиз­ни и ви­деть вре­мя де­ся­ти­ле­тия­ми, то есть обоб­щать дви­же­ние волн жиз­ни обы­ва­те­лей, а зре­ние тя­нет­ся вы­ше, где есть очень боль­шая вол­на жиз­ни, и это —

         ГЕ­НИЙ, чув­ст­ва и ана­ли­ти­че­ский ум, и та­лант ко­то­ро­го ох­ва­ты­ва­ют­ся уже ве­ка­ми, он, ге­ний, ви­дит и по­ни­ма­ет все пре­ды­ду­щие сла­гае­мые, ис­поль­зу­ет их, но ви­дит и не­до­ся­гае­мое для се­бя, ви­дит ве­ли­кую вы­со­ту бы­тия, ду­ха, ве­ры, уче­ний; и это —

         ПАС­ТОР, ко­то­рый плоть от пло­ти сам по­ро­ж­де­ние от все­го пре­ды­ду­ще­го, но ощу­ще­ние ми­ра он спо­со­бен по­нять че­рез груз ты­ся­че­ле­тий; на гра­ни чу­тья и жерт­вен­но­сти до­тя­ги­ва­ет­ся он до по­след­ней воз­мож­ной че­ло­ве­че­ской вы­со­ты, до чу­да, име­нуе­мо­го Че­ло­век.

 

         Ис­кать куль­ту­ру в за­ко­нах дис­ци­п­ли­ны так же без­на­деж­но, как веру — в зна­нии.

 

         Сю­жет по­да­чи и вос­при­ятия жизни — вещь чрез­вы­чай­но под­виж­ная. Не здесь ли не­при­ятие и веч­ное не­до­ра­зу­ме­ние ме­ж­ду «ста­рым» чи­та­те­лем и «но­вым» пи­са­те­лем?! — ведь всё ме­ня­ет­ся: то, что вче­ра бы­ло пси­хо­ло­ги­ей, сегодня — ба­наль­ное дей­ст­вие… А вот «не­под­виж­ные» мо­лит­вы этой бе­ды не зна­ют.

 

         Нель­зя дол­го под­ни­мать­ся вверх по ле­ст­ни­це по­зна­ния, опи­ра­ясь всё вре­мя лишь на од­ну и ту же, хо­тя и вы­со­кую, ступень — на ка­кую-ни­будь един­ст­вен­ную «ис­ти­ну»; ста­рик, не умер­ший во­вре­мя, мо­жет оз­ло­бить серд­ца де­тей до бес­че­ло­веч­но­сти.

 

         Ко­гда я смот­рю на мо­их со­брать­ев, я всё боль­ше про­ни­ка­юсь мыс­лью о том, что, ко­неч­но, не труд, ко­то­рый рас­про­стра­нен в при­ро­де чрез­вы­чай­но ши­ро­ко, со­тво­рил из обезь­я­ны че­ло­ве­ка, а — страсть к под­ра­жа­нию. Воз­мож­но, пер­вой об­ре­ла ра­зум не та обезь­я­на, ко­то­рая мно­го и хо­ро­шо ра­бо­та­ла, а та, ко­то­рая луч­ше дру­гих нау­чи­лась при­тво­рять­ся и кор­чить ро­жи.

 

         Жен­щи­на, сде­лав­шая шаг в ин­тим­ных от­но­ше­ни­ях пер­вой, не про­ща­ет ни­ко­гда!

 

         Что под­во­дит лю­бя­щую ма­му боль­ше все­го? Фаль­ши­вая бод­рость!

 

         Прин­цип не­дос­та­точ­но­сти: ес­ли вы от­ка­же­тесь от со­блаз­на вы­ра­жать свою лю­бовь к ре­бен­ку че­рез об­слу­жи­ва­ние, то кон­тро­ли­руе­мая «не­до­дан­ность» за­бо­ты обер­нет­ся для не­го воз­мож­но­стью са­мо­стоя­тель­но реа­ли­зо­вать свои спо­соб­но­сти. Ску­пая и муд­рая сдер­жан­ность старшего — это сво­бо­да млад­ше­го. Ос­то­рож­нее! Силь­но­му лег­ко за­пол­нить со­бой чье-то су­ще­ст­во­ва­ние!

 

         Один мой зна­ко­мый не­ожи­дан­но ув­лек­ся уче­ни­ем Аг­ни-йо­ги. Пре­кра­тил пить, ку­рить, за­нял­ся спор­том, стал пи­сать сти­хи, дух и те­ло его — рас­пря­ми­лись. Сам он объ­яс­нял бы­ст­рые ме­та­мор­фо­зы так: «Я нау­чил­ся ак­ку­му­ли­ро­вать энер­гию, бе­ря ее из то­го, что во­круг». В том же го­ду у «ак­ку­му­ля­то­ра» не­ожи­дан­но умер­ла мо­ло­дая, но свар­ли­вая же­на.

 

         Нет, дья­вол дья­во­лу не вы­клю­ет гла­за… Спа­си­те­ли гры­зут­ся ра­ди па­ст­вы! То лесть слу­чит­ся, то уг­ро­зы залп, то го­лод, то обе­щан­ные яс­т­ва.

         Где мел­ко­во­дие, там лоц­ма­ны в це­не, и це­нят­ся в без­ве­рии фа­на­ты. «Спа­се­ние!» — кри­чат. Ан, нет: сле­пым не стра­шен вы­ход за фар­ва­тер.

         Спа­си­те­ли ве­ли те­бя из ро­да в род. И вы­рос ты, спа­сен­ный. Но — урод! О, сколь­ко раз ты сам се­бя вон­зал в гла­за Спа­си­те­лю и дьяволу — в гла­за!

 

         Ло­ги­ка ин­тел­ли­ген­та: «В гос­ти зай­ти? Чаю по­пить? Мож­но! Носки — чис­тые».

 

         А нель­зя ли пу­те­ше­ст­во­вать по лу­чам све­та? Все­лен­ная ведь бу­к­валь­но за­би­та све­том! Мил­ли­ар­ды све­то­вых лет за­тра­ти­ла жел­тая кра­пин­ка в не­бе, что­бы до­тя­нуть­ся до нас. Поль­зуй­ся! — Вот она, до­ро­га, об­ма­нув­шая вре­мя.

 

         При­шел до­б­рый мо­ло­дец в цар­ст­во тем­ной си­лы и стал под­ви­ги со­вер­шать, се­бя не жа­лея: и дра­ко­на за­ру­бил, и же­ну его не по­ща­дил, и де­точ­кам дра­ко­но­вым го­лов­ки от­сек и на мел­кие час­ти по­кро­шил. Ре­ки в тем­ном цар­ст­ве вы­су­шил, по­ля вы­топ­тал, до­ма по­жег. Вот ка­кой мо­ло­дец, не гля­ди, что до­б­рый!

 

         Вы за­ме­ча­ли за со­бой стран­ное со­стоя­ние за­дум­чи­во­сти, ко­гда вы по­дол­гу рас­сея­ны, но кра­еш­ком соз­на­ния удер­жи­вае­те еще вни­ма­ние на ка­ком-то пред­ме­те. На­при­мер, на же­не. И вдруг в го­ло­ве, как цы­п­ле­нок из-под скор­лу­пы, не­ожи­дан­но вдруг про­кле­вы­ва­ет­ся не­весть от­ку­да при­шед­шее срав­не­ние…

         Так, не­дав­но я уны­ло слу­шал, не слу­шая, вя­лую ру­гань мо­ей жен­щи­ны по по­во­ду бы­та. И вдруг по­ду­мал: «На­род без пар­тии про­жи­вет, а пар­тия без народа — шиш!» А вслух ска­зал: «Не на­до оби­жать кор­миль­ца». Од­но слово — ас­со­циа­ция!

 

         Я знал од­ну жен­щи­ну, ко­то­рая с юно­сти ук­ра­си­ла свои се­рые буд­ни ра­бо­чей ло­шад­ки за­во­дско­го социализма — пе­ри­пе­тия­ми ал­ко­голь­но­го са­мо­твор­че­ст­ва. В «на­ли­том» со­стоя­нии она обыч­но мир­но по­са­пы­ва­ла на ди­ва­не пе­ред вклю­чен­ным те­ле­ви­зо­ром, и, слу­чись зем­ле­тря­се­ние или по­топ, она вряд ли про­реа­ги­ро­ва­ла бы на уг­ро­зы сти­хии. Но — не дай бог! — ес­ли кто-то по­ся­гал вы­дер­нуть из се­ти шнур те­ле­ви­зо­ра. Ре­ак­ция ее бы­ла мгно­вен­ной: она кри­ча­ла, на­па­да­ла и за­щи­ща­лась так, как ес­ли бы со­вер­ша­лось по­ку­ше­ние на ее жизнь. А, соб­ст­вен­но?! Воз­мож­но, так оно и бы­ло: пус­то­та в ду­ше, в мыс­лях, в про­шлом и в будущем — весь этот ва­ку­ум тре­бо­вал хоть ка­ко­го-то за­пол­не­ния и те­ле­ви­зор да­вал эту един­ст­вен­ную воз­мож­ность, эту един­ст­вен­ную ил­лю­зию при­ча­ст­но­сти и по­ни­ма­ния. Так ап­па­рат ис­кус­ст­вен­но­го ды­ха­ния обес­пе­чи­ва­ет боль­но­му жизнь. Так ил­лю­зия ре­аль­но­го со­сед­ст­ва с чу­жой эк­ран­ной жиз­нью и бы­ла, по су­ти, ее соб­ст­вен­ной. Она, дей­ст­ви­тель­но, за­щи­ща­лась от «по­ку­ше­ний»…

         Так ба­ло­ван­ный ре­бе­нок не в си­лах рас­стать­ся с со­ской-«пус­тыш­кой». Так ду­ша-пус­тыш­ка не в си­лах рас­стать­ся с «со­ской для глаз».

 

         «Пи­са­тель в стол» Костя П. ве­ли­ко­леп­но пи­шет про­зу в раз­ме­ре… аб­за­ца. Ко­гда он со­став­ля­ет из от­дель­ных аб­за­цев произведение — по­лу­ча­ет­ся бред ши­зоф­ре­ни­ка. Кос­те по­нят­на ло­ги­ка «кар­тин­ки», но не­при­ят­на ло­ги­ка дей­ст­вия, скуч­на по­сле­до­ва­тель­ность из­ло­же­ния. Буд­то вя­жет че­ло­век из слов, мыс­лей и же­ла­ний чу­дес­ную пря­жу, а нить, ед­ва на­чав­шись, рвет­ся. А мож­но еще так срав­нить: из­го­то­вил че­ло­век мно­го-мно­го пер­во­класс­ных де­та­лей для слож­ной ма­ши­ны, а со­брать их — не мо­жет…

 

         Ред­чай­шая жен­щи­на мо­жет ис­поль­зо­вать свою сво­бо­ду для са­мо­ог­ра­ни­че­ния.

         Во­об­ще, жен­ская энер­гия жизни — это кон­стан­та, по­сто­ян­ная ве­ли­чи­на, и ес­ли вы что-то там уба­ви­те или при­ба­ви­те, ОНА вос­пол­нит на­ру­ше­ние сво­его равновесия — не­пред­ска­зуе­мо.

         Пом­ни­те сказ­ку «О ры­ба­ке и Зо­ло­той Рыб­ке»? Не будь­те на­ив­ны! Ста­ру­ха ни­ко­гда не ска­жет: «Хва­тит».

 

         Рав­но­ду­шие по­мо­га­ет про­фес­сио­на­лу быть точ­ным.

 

         …Счет — от дья­во­ла, слово — от бо­га. Счет без­ус­ло­вен, сло­во про­из­воль­но. Со­че­та­ние сче­та и слова — ору­жие пси­хо­те­ра­пев­та: к циф­ре соз­на­ние «при­вя­зы­ва­ет» сло­вес­ную «ус­та­нов­ку». Птич­ка пой­ма­на! А но­вое зна­ние, со­мне­ние, от­ри­ца­ние, дис­кре­ди­та­ция ска­зан­но­го вновь «от­вя­зы­ва­ет» ус­та­нов­ку от циф­ры. Птич­ка вы­ле­те­ла!

 

         Са­мое силь­ное лекарство — смерть. Всё де­ло в до­зи­ров­ке.

 

         США: 10 про­цен­тов аг­ра­ри­ев обес­пе­чи­ва­ют всем не­об­хо­ди­мым же­лу­док стра­ны, что­бы 90 про­цен­тов ос­таль­но­го ор­га­низ­ма об­ще­ст­ва мог­ли за­ни­мать­ся твор­че­ским по­ис­ком пу­тей жиз­ни.

 

         Леха — че­ло­век из пле­ме­ни энтузиастов — при­гла­сил в наш го­род по­юще­го автора Б. из Мо­ск­вы. Кон­цер­ты со­рва­лись. Ле­ха за­пла­тил при­ез­же­му ар­ти­сту «не­ус­той­ку», 500 руб­лей лич­ных сбе­ре­же­ний. (Леха — ин­ва­лид, по­лу­ча­ет пен­сию 75 р., под­ра­ба­ты­ва­ет пе­ре­пе­ча­ты­ва­ни­ем на ма­шин­ке, ино­гда уст­раи­ва­ет­ся ра­бо­тать сто­ро­жем). По­че­му так по­сту­пил? По­то­му что — обе­щал.

 

         Был ура­ган. Над ши­фер­ным вос­ста­ни­ем не­слись не­мые яд­ра птиц, и бы­тия по­ве­ст­во­ва­ние зве­не­ло ок­на­ми раз­ру­шен­ных стра­ниц… Не по­вез­ло де­ревь­ям-ин­ва­ли­дам: взле­теть хотели — ли­ши­лись рук. По­жар слу­чил­ся. И ста­ло вид­но: со­се­ди злые про бед­ность врут. Боль­шие градины — ис­пуг и ра­дость! (Со­се­ди та­щат вось­мой ко­вер!) Гар­мош­кой мар­ме­ла­да спус­ка­лись ту­чи в без­молв­ный взор сей жиз­ни, про­стой и сы­той… М, да-с! И в са­мом де­ле так?! С кри­вою ог­нен­ной брит­вой в не­бе не наи­грал­ся мрак! Всё гро­хо­та­ло оз­лоб­лен­ным об­нов­ле­ни­ем. (Со­се­ди вы­не­сли ди­ван!) Со­ба­ка взвы­ла. На­вер­ное, и вре­мя гля­дит на ка­ж­до­го, как на… дро­ва. Ка­за­лось, что вся лень бла­го­по­лу­чий зва­ла огонь тех бритв! (Со­се­ди за­стра­хо­ва­ны. Жаль. Скуч­но.)… Уж та­щит су­чья му­сор­щик в бач­ки помятые — от­хо­дов ал­та­ри.

 

         Обя­зу­юсь пе­ре­вы­пол­нить лич­ную кар­му!

 

         В про­шлом хо­ро­нят гре­хи со­вес­ти, в будущем — от­хо­ды про­из­вод­ст­ва.

 

         Да, я люб­лю те­бя. Но ты не то­ро­пись свой ра­зум бро­сить в чувств бо­ло­то… Как кош­ку я люб­лю те­бя! И — «Брысь!» — про­из­не­су, ед­ва нач­ну лю­бить… ра­бо­ту. Ведь я жи­ву в стра­не, где счастье — тяж­кий грех! По­это­му не огор­чаю те­бя раз­вра­том до­ро­гих утех. Средь ты­сяч раз­ных нужд од­ну лишь раз­ли­чаю: я — пес, я над­ры­ва­юсь за хо­ро­ший пай, бес­цен­ная, не для те­бя ли?! Ко­ша­чий визг тот и со­ба­чий лай — вот па­мять о стра­не, в ко­то­рую влюб­ля­ли… На­силь­но мил, бе­жит при­мер со сто­ро­ны: сво­бод­ные здесь ви­но­ва­ты без ви­ны.

 

         Пе­да­го­ги­че­ские от­мыч­ки: маль­чи­кам луч­ше под­бра­сы­вать за­дач­ки на пре­одо­ле­ние, девочкам — за­дач­ки на со­блазн.

 

         Как за­гля­нуть в бу­ду­щее? Нет ни­че­го про­ще! Ес­ли, ко­неч­но, вы ос­вои­ли ме­тод ло­ги­че­ской экс­т­ра­по­ля­ции. Но уч­ти­те: бу­ду­щее не все­гда свет­ло и мо­жет ис­пу­гать сла­бо­нерв­ных. «Ка­кой кош­мар!» — вос­клик­нут та­кие лю­ди и оп­ро­ме­тью бро­сят­ся на­зад, за­щи­щать свое пре­крас­ное про­шлое… А, мо­жет, все-та­ки за­гля­нуть ту­да, в зав­траш­ний день? Ну, хоть од­ним глаз­ком! По­жа­луй­ста! Нуж­на толь­ко ис­ход­ная точ­ка от­сче­та. Лю­бая. Вы­бе­рем для при­ме­ра, э-э-э… уве­ли­че­ние в стра­не чис­ла вспо­мо­га­тель­ных школ. К че­му бы это, спро­си­те вы? И бу­де­те ты­ся­чу раз пра­вы! По­то­му что это оч-чень ин­те­рес­ный сим­птом. Ведь очень вы­год­но уве­ли­чи­вать их чис­ло. А имен­но: про­грам­мы ос­лаб­лен­ные, от­вет­ст­вен­ность по­ни­жен­ная, зар­пла­та, со­от­вет­ст­вен­но, повышенная — это ли не путь в бу­ду­щее, это ли не его про­об­раз?! Не на­до ос­та­нав­ли­вать­ся на дос­тиг­ну­том. Еще вы­год­нее соз­да­вать выс­шие вспо­мо­га­тель­ные шко­лы, го­то­вить по вспо­мо­га­тель­ным про­грам­мам ака­де­ми­ков… Че­го уж там! Ку­да ни кинь, «вспо­мо­га­тель­ная» жизнь су­лит вы­го­ды и ар­мии, и пра­ви­тель­ст­ву. Ух ты, ку­да за­не­сло!

         — Ка­кой кош­мар! — вос­клик­нет на­ив­ный про­ста­чок.

         Не нравится — не смот­ри. Ко­му кош­мар, а ко­му пря­мая вы­го­да. Это же на­ше бу­ду­щее, что хо­тим, то и де­ла­ем.

 

         В пе­ри­од хо­ро­ше­го настроения — не­вы­но­сим.

 

         Ирин­ке бы­ло со­рок, ко­гда ду­ша за­ша­та­лась… «Идеа­лов боль­ше нет! Будь я муж­чи­на, обя­за­на бы­ла бы за­стре­лить­ся, но у жен­щи­ны все­гда есть до­пол­ни­тель­ный шанс най­ти в жиз­ни смысл. Ро­жу третье­го!» — ска­за­ла Ири­на. Так и по­сту­пи­ла.

 

         Валя — тех­ни­че­ский сек­ре­тарь. Да­же в са­мые труд­ные мо­мен­ты жиз­ни она го­во­ри­ла: «Всё бу­дет хо­ро­шо!» И от этих ду­шев­ных слов ка­ж­дый чув­ст­во­вал при­лив бод­ро­сти и сил. Ло­ги­ка пре­дель­но про­ста: ведь ес­ли де­сять, два­дцать, три­дцать лет до это­го бы­ло всё пло­хо, то не мо­жет же это про­дол­жать­ся веч­но! Веч­но­го ни­че­го не бы­ва­ет! Зна­чит, пра­ва Ва­лю­ша: «Всё бу­дет хо­ро­шо!»

 

         Вы­со­кий, уме­лый, очень от­зыв­чи­вый. Будь­те ос­то­рож­ны!

 

         Был див­ный край и в том краю рос див­ный ди­кий лес. В лес че­ло­век меч­ту свою при­нес и — лес ис­чез. Но в том краю взош­ли са­ды, в са­дах пло­дам про­стор, но не дал как-то бог во­ды, — са­дов­ник взял то­пор… И про­клял ра­зум зем­лю ту, и уж лю­бить не смел; из кам­ня вы­ру­бил меч­ту, и — сам ока­ме­нел.

 

         Дней ис­пуг, как дол­гий звон, тя­нет­ся и тя­нет­ся. Ми­ра суть — она и он — ты­щи лет про­ща­ют­ся. И — ухо­дят, две­рью: хлоп! со­тря­сая быв­шее… Он хо­лоп, она хо­лоп! Оба — не­ба ни­щие!

 

         Стар­то­вые ус­ло­вия у лю­дей рав­ны: все поль­зу­ют­ся в на­ча­ле рав­ным ис­ход­ным ал­фа­ви­том. Про­из­не­сен­ные же сло­ва раз­лич­ны, ска­зан­ные с умом и чувством — про­ти­во­ре­чи­вы, по­мыс­лен­ные «свы­ше» — не­при­ми­ри­мы. Слож­ное чре­ва­то вра­ж­дой.

 

 

 

ФО­ТО

 

         Хру­сталь­ный шар по­вис во мгле, и — ос­ве­ти­лась мгла, и умер дья­вол на Зем­ле, и — пре­кра­тил де­ла.

         Бы­ла в том ша­ре чис­то­та, ка­кой не знал никто — гор­ды­ню вы­жгла вы­со­та над ка­мен­ным пла­то…

         Угас­ли спо­ры ве­ще­ст­ва в том ра­вен­ст­ве ог­ня, и от­ле­тел все­нощ­ный вал от быв­ше­го ме­ня!

         Хру­сталь­ный шар, ни­чья меч­та, мол­чань­ем жжет: не лги! И, коль пу­га­ет вы­со­та, — бе­ги! бе­ги! бе­ги!

         В но­ре, в бре­ду, в чу­жой да­ли не гас­нет луч люб­ви; нет Бо­га вы­ше для Зем­ли, чем по­мыс­лы твои!

         Ро­ж­дая свет, в ог­не све­чи, Все­лен­ная, во­пи! А ты — мол­чи! мол­чи! мол­чи! И — как ре­бе­нок, спи…

         Сой­ти с ор­би­ты бы­тия пус­тяш­ней пус­тя­ка. Но есть не­ви­ди­мый су­дья и — свет для ду­ра­ка.

 

 

 

ФО­ТО

 

Ах, де­воч­ка моя!

         Динь! Динь!

Сло­мал­ся клю­чик мед­ный…

         Динь! Динь!

Ах, как же я тепеpь

         Динь! Динь!

Пой­ду те­бя лю­бить?

         Динь! Динь!

 

Ах, де­воч­ка моя!

         Динь! Динь!

Сто­ит под две­рью бед­ный

         Динь! Динь!

Влюб­лен­ный человек —

         Динь! Динь!

Ты по­жа­лей его.

         Динь-динь!

 

Ах, де­воч­ка моя!

         Динь! Динь!

За­чем ты от­пус­ти­ла

         Динь! Динь!

Мо­ей люб­ви сло­ва?

         Динь! Динь!

Им тя­же­ло ле­тать.

         Динь-динь!

 

Ах, де­воч­ка моя!

         Динь! Динь!

За две­рью за­тво­рен­ной

         Динь! Динь!

По­слу­шай и по­плачь

         Динь! Динь!

О том, что страш­но жить.

         Динь-динь!

 

Ах, де­воч­ка моя!

         Динь! Динь!

Ведь я пpиговоренный

         Динь! Динь!

Все­гда лю­бить те­бя,

         Динь! Динь!

Но не пойму — за­чем?!

         Динь-динь!

 

         Я вы­би­ваю «сто» из всех воз­мож­ных ста, всё «зо­ло­то» за мной, а вам — лишь пус­то­та! Бе­гу, как за­вод­ной, по фи­ниш­ной пря­мой, за­тем, чтоб взять с со­бой все пер­вые мес­та! Гуль­ба, ви­но, табак — со­блаз­ны бы­тия: вы­иг­ры­ва­ет тот, кто бе­га­ет, как я. А тот, кто про­иг­рал, ухо­дит за чер­ту, но про­бу­ет на вкус всё ту же суе­ту…

 

         Ах, мы с то­бой не ви­де­лись чу­до­вищ­но дав­но! Об-бы­ти­лись, оби­де­лись, упа­ли, как на дно. Оби­да дол­бит в те­мя: «Ду­рак, че­му ты рад?!» Обида — это вре­мя, ушед­шее на­зад.

         Ах, мы с то­бой не сла­ди­лись, не знаю по­че­му: при­ва­ди­ли, при­ва­ди­ли оби­ду, как чу­му!

         Сквозь ночь — пе­ре­мо­га­ем, с изменою — сквозь день! Обида — это на­ша цве­ту­щая бо­лезнь… В ла­до­нях жизнь не взве­ши­вай, до­бав­ки не про­си, лю­бо­вью по­лу­бе­ше­ной лю­би­мой по­гро­зи.

         Оби­да дер­жит цеп­ко не встреч­ные пу­ти: ах, что же мы те­ря­ем, на­де­ясь об­рес­ти?!

 

 

         ЛЕТ­ЧИЦ­КАЯ (гру­ст­ные час­туш­ки)

 

         На­ру­ши­ла, про­ку­ша­ла, про­жор­ли­во-ак­тив­ная, всё на­ше небо — шу­ше­ра! — Гов­ни­да ре­ак­тив­ная.

         Ле­те­ла, ку­выр­ка­ла­ся, упа­ла, не­пу­те­ви­на: от лет­чи­ка ос­та­ла­ся на трех рем­нях хре­но­ви­на.

         А где еще не ле­та­но, не топ­та­но, не са­же­но? Вин­та­ми не­бо смо­та­но, тур­би­на­ми за­га­же­но!

         У де­да со ста­ру­хою по ко­же дрожь гу­си­ная… За­ме­сто лу­га ню­ха­ют Гов­ни­ду ке­ро­син­ную!

         За­чем она ле­та­тель­на, за­чем она шу­ми­тель­на? — Гов­ни­да не пи­та­тель­на, Гов­ни­да уто­ми­тель­на!

         По­жить бы нам у ре­чеч­ки, век зем­лю ко­вы­ря­кая: не ба­ре, не по­ме­щич­ки, за­то имея вся­кое…

         Лю­бовь там се­но­валь­ная, хо­ро­шая, ин­тим­ная, без об­ма­на по­валь­но­го и сред­ст­ва пре­вен­тив­но­го.

         Ту­ма­ны зем­ля­нич­ные, по­ля­ны, тра­вы, рос­све­ты! Не на­до заграничного — по­ят ко­лод­цы до­сы­та!

         Да вре­мя вон по­кар­ка­ло, и — вы­лу­пи­лась птич­ка… По­шла по све­ту бря­кая, пус­тым-пус­то яич­ко.

         Кру­гом сплош­ные ро­бо­ты. (В се­бе не обоз­нать­ся б!) Иван­ко, не хо­дил бы ты с Гов­ни­дою тя­гать­ся!

         Ле­те­ла, ку­выр­ка­ла­ся, упа­ла, не­пу­те­ви­на… От всех от нас ос­та­ла­ся на трех рем­нях хе­ро­ви­на!

 

         За­чем вам цар­ские мес­та? Ди­тя свободы — голь. Пре­дель­но ло­ги­ка про­ста: кто го­лый, тот — ко­роль!

         За­чем бе­жать че­рез мо­ря, хо­теть иль не хо­теть, и в го­ло­ве пус­той ца­ря за­чем за­зря иметь?!

         Палач — за­лож­ник у шу­та, по­ка зло­сло­вит шут… Пре­дель­но ло­ги­ка про­ста: Кто мерт­вый, тот и глуп.

 

         Хо­ро­шо бы ра­но ут­ром, улыб­нув­шись, с пес­ней встать, хо­ро­шо бы в жиз­ни муд­рой глу­пость де­лать пе­ре­стать. Хо­ро­шо бы, хо­ро­шо бы об­нов­лять­ся, что ни день! Хо­ро­шо-то хо­ро­шо бы, только — лень.

         Хо­ро­шо бы жить ра­бо­той: стро­ить, ве­ро­вать, ис­кать, — как по аз­бу­ке по нот­ной, к му­зам ти­хим при­вы­кать. Хо­ро­шо бы, хо­ро­шо бы об­ма­нуть тос­ку-бо­лезнь… Хо­ро­шо-то хо­ро­шо бы, только — лень.

         Вот бы вее­ра фан­та­зий от­пус­тить, как стаю птиц! Вот бы с не­ба пря­мо оземь! Вот ли­цом бы в небо — ниц! Хо­ро­шо бы, хо­ро­шо бы быть по­лез­ным, как жень­шень. Абы, ка­бы, ес­ли б, то бы… Только — лень!

 

         Ты при­хо­дишь ко мне, го­лу­бые гла­за. Это не­бо в окне — наш про­щаль­ный во­кзал… Ах, как ма­нит ту­да, в си­не­ву, в си­не­ву… Не лю­би «на­все­гда» — я не­дол­го жи­ву! Нам бы, взле­ты вер­ша, не из­ве­дать бы дна. Но под­виж­на ду­ша лишь ко­гда го­лод­на.

         Го­лу­бые глаза — не­бе­са, не­бе­са! — наш про­щаль­ный во­кзал, на рес­ни­цах ро­са. Ты при­хо­дишь уй­ти… Но­ет тай­на во мне: за­мер­за­ют пу­ти на­яву и во сне.

         Ве­се­лее пля­ши! На­ша жизнь — шан­со­нье! Не ле­тят две ду­ши, ес­ли свя-зан-ные… «До сви­да­нья, моя!» — «Не за­будь про ме­ня!»

         Оди­но­кий конь­як… И, как снег, про­сты­ня.

 

         Без раз­ни­цы с кем быть. Что? — Без­раз­лич­но слу­шать… Со­при­ка­са­лись лбы и за­мы­ка­лись ду­ши! Ко­гда? Не пом­ню час. За­чем? Ни­кто не ве­дал. Ис­хо­дом лет сту­ча, со­сед­ка шла к со­се­ду. И был га­лант­ный вальс, и дух стру­ил­ся вин­ный, и ста­рый уни­таз жи­тью справ­лял по­ми­ны. Ре­мес­лен­ни­ца снов — фантазия — рез­ви­лась. Увы, дав­ным-дав­но оси­лил опыт си­лу. Лю­бим, но — оди­нок, влюблен — еще ужас­ней: не ве­се­лит ви­но, не огор­ча­ют бас­ни.

         Со­сед­ка шла гру­стить в но­ру, в судь­бу, в угар, шеп­та­ла: «От­пус­ти!» — пус­тая до­на­га!.. Сто­ит сле­за про­шень­ем, ну­ж­да гор­ды­ню за­стит. Что?.. Бы­ло б продолженье — до пре­ис­под­ней сча­стья.

 

         Кон­фе­точ­ки, ба­ра­ноч­ки, на­пер­сток для ви­на, ах, у му­зей­ной да­моч­ки куль­ту­ры до хре­на! И на ли­це раз­ду­мия, и го­во­рит ум­но: жи­вет она, как му­мия, в том смыс­ле, что — дав­но… Судь­бе не ста­ла па­рою, не на­ча­ла с ну­ля, ах! — лю­бит де­ва ста­рая терь­е­ра-ко­бе­ля. Ей на ро­ду на­пи­са­но ка­чать в ду­ше ве­сы, да на­ре­зать изы­скан­но кру­жоч­ки кол­ба­сы. За кни­га­ми, тор­ше­ра­ми, не­бреж­на, но важ­на, страш­нее, чем хо­ле­рою, — со­бой за­ра­же­на. Все­гда смеш­но-пе­чаль­ная: кто ж по­ве­дет сквозь мглу?! Лишь пре­дан­ность на­халь­ная в гла­зах терь­е­ра-блу.

 

         На­до быть на «ты» и с со­бе­сед­ни­ком, и с вы­бран­ным де­лом. Соб­ст­вен­но, в жур­на­ли­сти­ку я при­шел со­вер­шен­но доб­ро­воль­но. Но не без плу­та­ний. Ас­т­ро­ло­ги ут­вер­жда­ют, что по­кор­но­го судь­ба ве­дет, а непокорного — та­щит. Меня — та­щи­ла. То есть: я учил­ся и — пи­сал, влюб­лял­ся и — пи­сал, ра­бо­тал на про­из­вод­ст­ве и — пи­сал, пил вод­ку и — пи­сал, стал ра­бо­тать в ре­дак­ции и — всё рав­но пи­сал… Те­перь я не учусь, не влюб­ля­юсь, не стою за стан­ком, не пью, не ку­рю, но — пи­шу! Вот так и при­шел.

 

         В на­шем ис­кус­ст­вен­ном ми­ре са­мым не­по­силь­ным де­лом ста­ла ес­те­ст­вен­ность! Вы что-ни­будь по­ни­мае­те, что про­ис­хо­дит?! Для то­го, что­бы жить по здра­во­му смыс­лу и нор­мам ес­те­ст­вен­но­сти, при­хо­дит­ся бо­роть­ся и с са­мим со­бой, и с ок­ру­же­ни­ем! Впро­чем, мно­гие свет­лые умы и до нас на­зы­ва­ли этот, хо­тя и пре­крас­ный, мир не­нор­маль­ным. Взаимоотношения — вот ме­ри­ло ес­те­ст­вен­но­сти; ес­ли их при­хо­дит­ся спе­ци­аль­но ого­ва­ри­вать, зна­чит, что-то, на­вер­ня­ка, не так. Ведь сло­во «Фас!» мо­жет ска­зать и тол­па, а ты под­дашь­ся ил­лю­зии, что «об­ще­ст­во про­сит» и бу­дешь до кон­ца дней сво­их за­ра­ба­ты­вать на хлеб всё тем же — «Гав!». В об­щем, лю­бые от­но­ше­ния долж­ны быть че­ло­веч­ны­ми. На­до ста­рать­ся.

 

         Кни­ги мне нра­ви­лись с дет­ст­ва. Са­мая пер­вая на­зы­ва­лась «А-бу». Чи­тать сам в этом воз­рас­те я еще не умел, но са­дить­ся на гор­шок без книж­ки от­ка­зы­вал­ся ка­те­го­ри­че­ски. Обя­за­тель­но тре­бо­вал: «А-бу!!!»

 

         Ин­те­рес­ный со­бе­сед­ник не тот, кто уме­ет го­во­рить, а тот, кто уме­ет слу­шать. Встре­чи бы­ва­ют не для то­го, что­бы кто-то один вы­пен­д­ри­вал­ся пе­ред все­ми. Во­прос в воз­ду­хе все­гда ви­та­ет один и тот же: о са­мих се­бе. Так что лю­бая встреча — это, в прин­ци­пе, диа­лог ти­па: «Я — кто?», «А я — кто?»

 

         Мне не нуж­на ма­ши­на вре­ме­ни. В сво­ем вре­ме­ни я — до­ма. Впро­чем, я счи­таю, не­пре­взой­ден­ная «ма­ши­на вре­ме­ни» — это сам че­ло­век.

 

         Есть ув­ле­че­ние. Без ве­ло­си­пе­да я чув­ст­вую се­бя, как мон­гол без ло­ша­ди, по­то­му что при­шел в этот мир не «раз­ла­гать­ся», а хо­ро­шень­ко под­ви­гать­ся. Так что штормовка — это моя на­цио­наль­ная фор­ма оде­ж­ды. А лю­би­мый мар­шрут?.. Не на­до его ис­кать где-то от­дель­но на кар­те, в вос­по­ми­на­ни­ях или, на­обо­рот, в бу­ду­щем. Всё го­раз­до бес­ко­неч­нее и про­ще: лю­би­мый маршрут — это жизнь!

 

         О сво­ей про­фес­сии ска­жу на ма­нер сек­со­ло­гов: она ме­ня впол­не удов­ле­тво­ря­ет. И еще: ре­пор­таж о жиз­ни мож­но вес­ти из ЛЮ­БОЙ точ­ки жиз­ни. Мне ка­жет­ся, го­во­рить о про­фес­сии, как о чем-то осо­бом, не­пра­виль­но. Профессия — толь­ко часть взаи­мо­свя­зан­но­го и взаи­мо­дей­ст­вую­ще­го на­ше­го об­ще­го су­ще­ст­во­ва­ния. Все мы тут, на Зем­ле, ге­рои од­но­го фель­е­то­на… Этот фель­е­тон на­зы­ва­ет­ся «Ис­то­рия», «Ци­ви­ли­за­ция», «Свет­лое бу­ду­щее» и т. д. Жаль, что у та­ко­го за­ме­ча­тель­но­го про­из­ве­де­ния при­ро­ды все­го один-един­ст­вен­ный чи­та­тель… Я за­ни­ма­юсь тем, что­бы чи­та­те­лей на­ше­го фель­е­то­на-жиз­ни бы­ло чуть боль­ше. Спа­си и по­ми­луй! Аминь.

 

         Все мы хо­ро­шо зна­ем, как про­хо­дят встре­чи на выс­шем уровне — встре­чи в вер­хах. Тор­же­ст­вен­ные ре­чи, прие­мы, об­мен мне­ния­ми, обе­ды в честь вы­со­ких до­го­ва­ри­ваю­щих­ся сто­рон и так да­лее. Эти встре­чи ши­ро­ко ос­ве­ща­ют­ся сред­ст­ва­ми мас­со­вой ин­фор­ма­ции. Но ведь жизнь про­ис­хо­дит не толь­ко там, на­вер­ху, — она оди­на­ко­во на­сущ­на во всем сво­ем диа­па­зо­не. По­это­му, на­вер­ное, обид­но тем, кто вни­зу, что их «не ос­ве­ща­ют». Мож­но вос­пол­нить этот до­сад­ный про­бел. Итак: по­сле до­ж­дич­ка в чет­верг вы­пал снег, по­хо­ло­да­ло, в Де­бе­сах за­сты­ла коч­ко­ва­тая грязь, а в де­рев­ню Вар­ни обе­ща­ли за­вез­ти продукты — оче­редь у ма­га­зин­чи­ка жи­те­ли при­шли за­ни­мать в че­ты­ре ут­ра… Чем хо­ро­ши встре­чи в ни­зах? А тем, что встре­чи в вер­хах слу­ча­ют­ся не ка­ж­дый день, а встре­чи в низах — сплошь, да ря­дом!

         Ни­жай­шие до­го­ва­ри­ваю­щие­ся сто­ро­ны в крат­ких, но энер­гич­ных вы­ра­же­ни­ях об­су­ди­ли не­раз­ре­ши­мые за­да­чи ни­ку­да не те­ку­ще­го мо­мен­та. В ре­зуль­та­те крат­кой пред­ва­ри­тель­ной бе­се­ды бы­ла дос­тиг­ну­та до­го­во­рен­ность о ве­чер­нем «прие­ме» по ноль пять внутрь. При­ем со­сто­ял­ся за уг­лом.

         Не так дав­но прак­ти­че­ски все ни­жай­шие до­го­ва­ри­ваю­щие­ся сто­ро­ны, не сго­ва­ри­ва­ясь, при­шли к еди­но­му консенсусу — по­слать всё по­даль­ше! На­род­но-ра­ти­фи­ци­ро­ван­ный «по­сыл» ши­ро­ко ис­поль­зу­ет­ся при лич­ных встре­чах, у при­лав­ков и в транс­пор­те, а так же — в обя­за­тель­ном порядке — при чте­нии цен­траль­ной пе­ча­ти, пуб­ли­кую­щей Ука­зы вер­хов.

         Го­лая, бед­ная старость — от­ли­чи­тель­ная чер­та при встре­че в ни­зах. Чис­ло умер­ших от скром­но­сти не под­да­ет­ся ис­чис­ле­нию.

         В сто­ло­вой рай­цен­тра был дан оче­ред­ной обык­но­вен­ный не­тор­же­ст­вен­ный обед ни в чью честь. Обед вы­да­вал­ся в по­ряд­ке всё еще жи­вой оче­ре­ди по за­ку­поч­ным це­нам.

         Ни­жай­шие мас­сы це­ли­ком и пол­но­стью одоб­ря­ют свои соб­ст­вен­ные за­кон­ные же­ла­ния. Об этом го­во­ри­лось в спе­ци­аль­ных вы­ра­же­ни­ях, ад­ре­со­ван­ных вер­хам. Встре­чи в ни­зах не пре­кра­ща­ют­ся. По не­ко­то­рым про­гно­зам го­ря­чая встре­ча ни­зов и вер­хов в будущем — не­из­беж­на.

 

 

         Спать! Спать! На­до спать! Не от­кры­вай­те, ми­лые, гла­за… Са­мый страш­ный сон не внут­ри, а сна­ру­жи… Не дай вам Бог про­снуть­ся! Са­мая луч­шая жизнь — во сне! Вот плы­вут по вы­со­ко­му не­бу зо­ло­ти­стые об­ла­ка, и ты бес­плат­но ле­тишь, ку­да хо­чешь, и ни­кто не про­ве­ря­ет твою ан­ке­ту… Вот при­ни­ма­ешь ты в сво­ем боль­шом и кра­си­вом до­ме ве­се­лых гос­тей… Ах, как вы ве­се­лы, как сча­ст­ли­вы! Сон ве­ли­ко­ле­пен! Сон за­ме­ча­те­лен! Сон — луч­шая фор­ма жиз­ни, из­вест­ная при­ро­де! Не на­до то­ро­пить­ся, не на­до бо­ять­ся, не на­до ду­мать о дне вче­раш­нем и дне зав­траш­нем, не на­до ду­мать о гро­ши­ках и ку­соч­ках… Ни­че­го не на­до! По­то­му что это луч­шее из царств — сон­ное цар­ст­во. Царь то­же спит и бор­мо­чет во сне вся­кие глу­по­сти, стра­жа спит на сво­их по­стах, спят с от­кры­ты­ми гла­за­ми ца­ре­вы слуги — все спят. Спят уши, спят гла­за, ду­ши и ру­ки ре­мес­лен­ни­ков… Ах! Луч­шая из жизней — во сне! Не на­до про­сы­пать­ся, не де­лай­те ошиб­ки. Проснетесь — по­жа­лее­те… Ми­лые мои! Слы­ши­те, иг­ра­ют в не­бе зву­ки? Это по­ют на­ши ле­таю­щие ду­ши. Не про­сы­пай­тесь, ми­лые, до сро­ка! Но от­кры­лись вдруг гла­зонь­ки са­ми! И уви­де­ли вдруг: пло­ха из­буш­ка, боль­на ста­руш­ка, не­ту гро­ши­ка, мал ку­со­чек… Ах! Что же де­лать-то? Спать!!! На­до спать!

 

 

 

БЕС­СМЕРТ­НЫЕ НИ­ЩИЕ

 

         Из школь­но­го кур­са чу­дес­ных хи­ми­че­ских на­ук вся­ко­му че­ло­ве­ку из­вест­но, что из се­бя пред­став­ля­ет лак­му­со­вая бу­маж­ка. Удоб­ный та­кой ин­ди­ка­тор сре­ды. Ес­ли эта сре­да име­ет от­кло­не­ние в сто­ро­ну аг­рес­сив­но­сти, то бу­маж­ка всё не­мед­лен­но за­фик­си­ру­ет и по­ка­жет: по­крас­не­ет или по­си­не­ет. Ну, это в хи­ми­че­ских сре­дах… Ал­ле­го­рия на­счет лак­му­со­вой пробы — по дру­го­му по­во­ду. По по­во­ду че­ло­ве­че­ской сре­ды, той са­мой, в ко­то­рой мы жи­вем: ды­шим и не ды­шим, мол­чим и не мол­чим, ви­дим и не за­ме­ча­ем… В этой на­шей сре­де есть от­дель­ные чув­ст­ви­тель­ные лю­ди, об­ла­даю­щие ес­те­ст­вен­ным да­ром реа­ги­ро­вать на «ки­слот­ность» или «ще­лоч­ность» ок­ру­же­ния. Толь­ко в от­ли­чие от лак­му­со­во­го ин­ди­ка­то­ра «цвет­ным» об­ра­зом реа­ги­ру­ют не они са­ми, а наи­бо­лее «кон­цен­три­ро­ван­ные» но­си­те­ли сре­ды. На­при­мер, на­чаль­ни­ки до­мо­управ­ле­ний, про­ку­ро­ры, су­дьи, на­род­ные де­пу­та­ты, пред­се­да­те­ли горисполкома — спи­сок ве­лик. При­хо­дит в ка­би­нет к та­ко­му пред­ста­ви­те­лю «лак­мус» и объ­яв­ля­ет: «Я об­на­ру­жил не­спра­вед­ли­вость, от­кло­не­ние от чис­тых пра­вил, при­ми­те, по­жа­луй­ста, ме­ры». Тут пред­ста­ви­тель сре­ды раз­дра­жа­ет­ся и на­чи­на­ет си­неть от стра­ха или крас­неть от зло­сти. Та­кая хи­мия. В ки­сло­те сидеть — ки­сло­му быть.

 

         Про­сто­му че­ло­ве­ку в Рос­сии на­де­ять­ся не на что, по­то­му что он — вне за­ко­на. Ни­кто его не спра­ши­ва­ет о за­ко­не, ко­гда тот при­ни­ма­ет­ся и ни­кто не пом­нит о за­ко­не, ко­гда че­ло­век ссы­ла­ет­ся на не­го. Рус­ский за­кон есть уто­пия. Что­бы су­ще­ст­во­вать мир­но, нуж­но су­ще­ст­во­вать смир­но.

 

         Что про­ис­хо­дит? По­че­му уто­паю­щий мо­жет до оду­ре­ния кри­чать о по­мо­щи, а тот, кто сто­ит твер­до, всё ви­дит, но — ни­че­го не чув­ст­ву­ет? Мо­жет, на­ше об­ще­ст­во, пе­ре­жив фа­зы то­таль­но­го эн­ту­зи­аз­ма, то­таль­но­го унич­то­же­ния, то­таль­но­го пат­рио­тиз­ма и та­ко­го же пьян­ст­ва, всту­пи­ло в свою вен­це­нос­ную стадию — то­таль­но­го сту­по­ра? Ви­деть, но не чув­ст­во­вать. Не чувствовать — зна­чит, ос­та­вать­ся в бла­го­по­лу­чии?!

         Су­ще­ст­ву­ет, ве­ро­ят­но, «рус­ский фе­но­мен»: жиз­нен­ную энер­гию лю­дей мож­но не­ве­ро­ят­но, не­прав­до­по­доб­но дол­го под­дер­жи­вать са­мым де­ше­вым и са­мым бес­плат­ным образом — на од­них лишь обе­ща­ни­ях. На­при­мер, обе­ща­ния­ми о ско­ром изо­би­лии и аб­ст­ракт­ным обе­ща­ни­ем све­та в кон­це туннеля — бу­ду­щим. Эта по­го­ня за не­съе­доб­ным, но очень быс­тро­но­гим «ре­зи­но­вым зай­цем» ока­за­лась ро­ко­вой для са­мых вы­нос­ли­вых гон­чих из той еще, са­мой пер­вой стаи воо­ру­жен­ных идеа­ли­стов. По­том вы­дох­лись ме­нее вы­нос­ли­вые. И вот — «кон­чи­лись» уча­ст­ни­ки мас­со­во­го за­бе­га, на­род… Мож­но бы, ко­неч­но, и еще по­бе­гать, но уж и но­ги не дер­жат, и за­хре­бет­ни­ки (ко­то­рых по пра­ви­лам «за­бе­га» по­ло­же­но вез­ти на се­бе) ста­ли та­ки­ми боль­ши­ми, что са­ми не на шут­ку взвол­но­ва­лись: не под­ло­ми­лись бы нож­ки у «опо­ры» и «оп­ло­та» — на­ро­да. На­до бы по­ка­ять­ся слег­ка, да под­кор­мить чу­ток… обещаниями — авось, и даль­ше мож­но бу­дет ехать. Главное — дер­жать ре­зи­но­во­го зай­ца пе­ред са­мым но­сом. Так… Так… Впе­ред! Бы­ст­рее, еще бы­ст­рее! Ату его, ату! В пе­ре­во­де на наш по­все­днев­ный язык зву­чит до бо­ли зна­ко­мо: «На­до, гос­по­да-то­ва­ри­щи, ра­бо­тать еще луч­ше, еще доб­ро­со­ве­ст­нее, и то­гда всё бу­дет в по­ряд­ке».

         Рус­ский феномен — это уди­ви­тель­ная спо­соб­ность реа­ги­ро­вать на го­лое обе­ща­ние точ­но так же, как ре­аль­ный хо­зя­ин реа­ги­ру­ет на ре­аль­ные ве­щи. Вот тут и про­яв­ля­ет­ся ори­ги­наль­ное уст­рой­ст­во рус­ско­го ду­ха; вме­сто то­го, что­бы про­сто стрях­нуть с се­бя глу­пый мо­рок, об­ма­ну­тый че­ло­век впа­да­ет в со­стоя­ние, ко­то­рое точ­не­хонь­ко вы­ра­жа­ет на­ше же, до­мо­ро­щен­ное сло­веч­ко: на-пле-вать! На то­го, кто с кну­том, на то­го, кто с пря­ни­ком, на даль­не­го и на ближ­не­го сво­его, на де­ла и без­де­лье, на бо­га и чер­та, на се­бя са­мо­го, на­ко­нец, — сто, ты­ся­чу, мил­ли­он раз на­пле­вать! Ни лая, ни пы­ли, ни азарт­ной по­го­ни под фан­фа­ры и про­жек­то­ра, ни пуб­лич­но-по­ка­за­тель­ной кор­меж­ки по­бе­ди­те­лей… На­пле­вать!

         Фе­но­ме­наль­ный рос­сия­нин лег­ко об­ма­ны­ва­ет­ся че­рез эн­ту­зи­азм, обе­ща­ния, по­дач­ки, со­весть и душу — че­рез всё, что угод­но го­лод­ной, но ле­ни­вой фан­та­зии. А потом — ти­ши­на, фи­зи­че­ское омер­зе­ние к жиз­ни и ду­хов­ная ко­ма.

         Рос­сия дер­жит­ся на «ве­ре» и обе­ща­ния здесь — страш­ный слад­кий яд! Он все­гда дей­ст­во­вал без­от­каз­но.

         Са­ми по се­бе люди — су­ще­ст­ва ма­лень­кие и сла­бые. Но ес­ли за ни­ми сто­ит чу­до­ви­ще, ко­то­рым мож­но за­пу­гать лю­бо­го до бес­па­мят­ст­ва, то что то­гда? Вся­кая ма­лая ве­ли­чи­на бу­дет вес­ти се­бя в со­от­вет­ст­вии с по­вад­ка­ми чу­до­ви­ща. Имя это­му чудовищу — го­су­дар­ст­во. Че­ло­ве­че­ской ко­зя­воч­ке монстр-дер­жа­ва, по су­ще­ст­ву, без­раз­лич­на в си­лу ее не­удо­бо­ва­ри­мой ве­ли­чи­ны. И на­обо­рот, вза­им­но. Ка­кой-то замк­ну­тый круг.

         За­да­ча текста — не об­ли­чать и не при­зы­вать. Де­ло в дру­гом. Нет веры — нет и тор­мо­зов. В на­шей жиз­ни ре­аль­ных кну­тов бы­ло слиш­ком мно­го, а вы­ду­ман­ных пря­ни­ков еще боль­ше, — соз­да­лась уни­каль­ная ат­мо­сфе­ра: жи­ви, кто как уме­ет, ни­че­го те­перь не жал­ко! Ве­ра по­шат­ну­лась? Ско­рее, ее «вы­клю­чи­ли» по­доб­но лу­чу ки­но­про­ек­то­ра. То есть, ее и не бы­ло… Сна­ча­ла в за­ле но­вей­шей рус­ской ис­то­рии силь­но сви­сте­ли и воз­му­ща­лись. По­том при­вык­ли и да­же по­лю­би­ли жить «втем­ную». Те­перь сви­стят на то­го, кто пы­та­ет­ся вос­ста­но­вить се­анс жиз­ни. Уже за но­вые день­ги, ра­зу­ме­ет­ся.

         Вспом­ни­те-ка свое дет­ст­во. Обя­за­тель­но при­пом­нит­ся дво­ро­вый или улич­ный ху­ли­ган-вер­зи­ла, ко­то­рый вле­зал в мир­ную иг­ру ком­па­нии, но ока­зы­вал­ся не так ло­вок, как о се­бе мнил, и, раз­до­са­до­ван­ный, де­лал в иг­ре по­пыт­ку за по­пыт­кой, за­быв об оче­ред­но­сти… Увы, лю­бая на­ша «пра­вя­щая си­ла» по­хо­жа на это­го са­мо­влюб­лен­но­го ин­фан­ти­ла. Как тут иг­рать даль­ше? По­сто­ишь, по­сто­ишь, да плюнешь — пой­дешь ис­кать дру­гой двор, где ни­ко­му не ме­ша­ет этот вы­скоч­ка… Не иг­ра ведь на дворе — един­ст­вен­ная жизнь!

         Наплевательство — это уди­ви­тель­ный ин­стинкт рус­ско­го са­мо­со­хра­не­ния. Тьфу! — са­мая оп­ти­ми­стич­ная но­та бы­тия. В об­щем, на пер­спек­ти­ву я все­гда пы­та­юсь ду­мать о хо­ро­шем…

 

 

         Как из­вест­но, жизнь со­сто­ит из мно­же­ст­ва от­дель­ных сю­же­тов. Ес­ли смот­реть на них издалека — ни­че­го под­роб­но­го не уви­дишь, ес­ли раз­гля­ды­вать что-то од­но вблизи — не уви­дишь ни­че­го об­ще­го… Как быть? И я от­пра­вил­ся к ху­дож­ни­ку. По­че­му имен­но к не­му? По­то­му что ин­спек­тор смот­рит на жизнь с по­доз­ре­ни­ем, гос­ра­бот­ник взи­ра­ет на жизнь с вы­со­кой от­вет­ст­вен­но­стью, обы­ва­тель гля­дит с на­де­ж­дой или стра­хом, и толь­ко ху­дож­ник смот­рит на нее про­сто с улыб­кой!

 

         …Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-изнь у нас тут! Ле­ту­чая и ку­са­чая. Жуж­жим се­бе, мед жу­ем и вам по­же­вать ос­та­вим. Ж-ж-ж-ж! У нас, у пчел, тут — пол­ный при­род­ный ком­му­низм: мат­ка но­вым по­том­ст­вом за­ня­та, ра­бо­чие пче­лы со­ты стро­ят, на луг ле­та­ют. Ле­то, в об­щем. У нас-то тут хо­ро­шо, всё дав­но на­ла­же­но: ни при­ба­вить, ни уба­вить, а вот вас, людей — ж-ж-ж-ал­ко! В ва­шем че­ло­ве­че­ском улье жи­вой пче­ле, из­ви­ни­те, че­ло­ве­ку, то есть, ве­ле­но быть «вин­ти­ком», да еще и гор­дить­ся этим: дер­жа­ва, мол, не за­бу­дет. Ж-ж-ж-уть! Нас, пчел, вон сколь­ко в од­ной се­мье жи­вет: кол­лек­тив­ный ра­зум! А вас, не­сча­ст­ных, чем боль­ше, тем вы ссо­ри­тесь силь­нее, всё де­ли­те что-то, ка­ж­до­му вин­ти­ку от­дель­ную шес­те­рен­ку по­да­вай, а то и всей ма­ши­ной ко­ман­до­вать за­хо­чет­ся… Мы в сво­ем улье от­дель­ных ка­ких-то «ко­мов» для на­ших трут­ней не стро­им. Трут­ни есть, ко­неч­но, но для пользы — оп­ло­до­тво­ря­ют. А ва­ши ко­го оп­ло­до­тво­ря­ют? Во-он наш хо­зя­ин идет! Сей­час оку­ри­вать бу­дет, ра­бо­ту на­шу про­ве­рять, ну да мы не в обиде — брак не де­ла­ем, — нам оку­ри­ва­ние не ме­ша­ет… А вот ва­ши моз­ги ко­гда оку­ри­ва­ют, вы, из­ви­ни­те, со­всем жуж­жать пе­ре­стае­те. Мы хоть ро­ем от­де­лить­ся мо­жем, ес­ли пе­ре­на­се­ле­ние, а вас кто от­пус­тит це­лым на­ро­дом? А? По од­но­му-то еле-еле… Ж-ж-жал­ко!

 

         …Не­дав­но слу­чай­но уда­лось об­на­ру­жить в джунг­лях го­ро­дов уди­ви­тель­ное со­об­ще­ст­во еди­но­мыш­лен­ни­ков, на­зы­ваю­щих се­бя «Слу­жи­те­ля­ми на­ро­да». Вре­мя слов­но не вла­ст­но над эти­ми людь­ми! Мно­гие сот­ни лет на­зад они по­ки­ну­ли путь про­грес­са ра­ди со­хра­не­ния в не­из­мен­ном ви­де так на­зы­вае­мой «ве­ры в свет­лое бу­ду­щее».

 

         Жил-был на све­те один мальчик — Але­ша Ды­ря­воч­кин. Ни­чем от дру­гих маль­чи­шек во дво­ре не от­ли­чал­ся, так же мно­го бе­гал и пры­гал, как они, так же ссо­рил­ся и ми­рил­ся, да­же за де­воч­ка­ми ино­гда уха­жи­вал. Но все-та­ки бы­ло од­но осо­бен­ное отличие — уж очень точ­но жизнь Але­ши бы­ла по­хо­жа на его… фа­ми­лию. До­га­ды­вае­тесь, в чем де­ло? Пра­виль­но! Толь­ко даст ему ма­ма но­вые шта­ны, а он их тут же и по­рвет. Толь­ко на­шьют ему креп­кие за­плат­ки, а уж глядь — пол­шта­нов вме­сте с за­пла­та­ми на за­бо­ре ви­сят. Ну, пря­мо ни­ка­ко­го сла­ду не бы­ло с этим мальчишкой — всё на нем рва­лось не­мед­лен­но, как буд­то по чье­му-то про­тив­но­му вол­шеб­ст­ву.

         И так бы и про­ди­рал шта­ны Але­ша Ды­ря­воч­кин у се­бя до­ма во дво­ре, да в это вре­мя как раз объ­я­ви­ли за­мор­ский все­мир­ный чем­пио­нат по про­ди­ра­нию шта­нов в го­ро­де Де­риз­дез­де­не. Вот Але­шу и по­сла­ли ту­да.

         И бель­ги­ец тут был, и негр, и ки­тай­ский пре­тен­дент, и мно­го еще вся­ких раз­ных со­пер­ни­ков. Толь­ко с Але­шей им тя­гать­ся ока­за­лось не по си­лам. Он, как прие­хал, так сра­зу пер­вое ме­сто и за­нял. Из са­мо­ле­та вышел — шта­ны в лох­моть­ях, да­ли но­вые, по­ка до спе­ци­аль­но­го ав­то­бу­са шел — про­но­сил шта­ны на­сквозь, опять но­вые да­ли, а че­рез пять минут — нит­ки ка­кие-то вме­сто шта­нов бол­та­ют­ся. Так без шта­нов и вы­шел со­рев­но­вать­ся, пря­мо на рин­ге шта­ны пе­ред зри­те­ля­ми про­на­ши­вал. Ох и кри­ча­ли в за­ле от вос­тор­га! Толь­ко наденет — го­рит оде­ж­да, кус­ка­ми от­ва­ли­ва­ет­ся! Выс­ший класс! Так и стал чем­пио­ном ми­ра по про­ди­ра­нию шта­нов.

         По­том приз дали — шта­ны из же­ле­за. Но Але­ша их не но­сит, бе­ре­жет, они у не­го до­ма в спе­ци­аль­ном мес­те ле­жат. Маль­чиш­ки во дво­ре про­сят: «По­ка­жи!» — не по­ка­зы­ва­ет. Не по­то­му что жал­ко, а по­то­му что мо­гут не­ча­ян­но паль­цем дыр­ку на чем­пи­он­ских шта­нах про­те­реть.

 

         Нар­ко­тик жизни — от­да­вать­ся, об­ла­дать… За­чем я слух и зре­нье тра­чу?! Кто ви­дит боль­ше, чем спо­со­бен пе­ре­дать, тот жиз­нью пла­тит за ис­кус­ст­во пе­ре­да­чи!

 

         Саш­ка за­ни­мал­ся са­мо­стоя­тель­ны­ми тре­ни­ров­ка­ми. Ему нра­ви­лись пе­ре­груз­ки, дли­тель­ный бег — на вы­нос­ли­вость, нра­ви­лось по­сто­ян­но ощу­щать на­пру­жи­нен­ное, здо­ро­вое те­ло. Саш­ка чи­тал кни­ги и жил с при­ба­ут­ка­ми. Во всем об­ще­жи­тии он был один та­кой чу­дик. Од­на­ж­ды он ре­шил сме­нить работу — пой­ти на шах­ту. Пред­стоя­ло про­де­мон­ст­ри­ро­вать свое здо­ро­вье спе­ци­аль­ной от­бо­роч­ной мед­ко­мис­сии: сла­бых и боль­ных на шах­ту не бра­ли. Саш­ка был пол­но­стью уве­рен за се­бя. И тут…

         — Вы нам не по­дой­де­те, — ска­зал врач, гля­дя на кар­дио­грам­му.

         — По­че­му?! — изу­мил­ся Саш­ка.

         — У вас, мо­ло­дой че­ло­век, пульс ка­кой-то, из­ви­ни­те, дурацкий — со­рок два уда­ра в ми­ну­ту… Та­ко­го, знае­те ли, быть не долж­но.

         — Мо­жет, са­мо­пи­сец врет? — пред­по­ло­жил Саш­ка.

         — Мо­жет… — не­оп­ре­де­лен­но со­гла­сил­ся врач.

         Саш­ка по­шел на по­втор­ное об­сле­до­ва­ние. На­ка­ну­не ве­че­ром, пе­ред сня­ти­ем кар­дио­грам­мы, он как сле­ду­ет на­пил­ся с ре­бя­та­ми в об­ще­жи­тии, ут­ром «по­ло­жил свер­ху» пять ча­шек креп­чай­ше­го ко­фе, пе­ред тем, как не­по­сред­ст­вен­но лечь на ку­шет­ку, ря­дом с кар­дио­гра­фом раз пять­де­сят ин­тен­сив­но при­сел. Сня­ли. Врач на ко­мис­сии улыб­нул­ся:

         — Ну вот, те­перь всё нор­маль­но.

         Саш­ку на шах­ту при­ня­ли, но по­ра­бо­тал он там не дол­го. Уе­хал. Тре­ни­ро­вать­ся пе­ре­стал. По пят­ни­цам вы­пи­ва­ет силь­но, в ос­таль­ные дни «по чуть-чуть». Здо­ро­вья еще мно­го.

 

 

 

         Всё в ми­ре обо­юд­но: убей и со­тво­ри. Ушед­ший ото­всю­ду, вос­ста­нет из­нут­ри. Бес­сроч­ное богатство — не зо­ло­то, не сны, не бун­та­ри, не па­ст­ва, а — вес ви­ны.

         Ви­но­вен, что ды­ха­нье и мус­ку­лы сла­бы, ви­но­вен за пор­ха­нье дик­тую­щей судь­бы. Ду­ша любая — пек­ло. Мир удив­лен до дна: не вос­ста­ет из пе­п­ла люд­ская но­виз­на!

 

         Итак, спек­такль за­кон­чил­ся, и зал уж ос­ве­щен, а зри­те­лям так хо­чет­ся че­го-ни­будь еще. Им, как в ата­ке, хо­чет­ся кри­чать: «Ура!» Над за­лом звук кло­ко­чет­ся: Ав-то-ра!!!

         Не всё в том за­ле за­про­сто. Аплодисменты — взрыв! Од­ни жи­вут для ав­тор­ст­ва, другие — для иг­ры. Ах, третьи — это зри­те­ли. При­шла по­ра уз­нать чу­дес ро­ди­те­ля: Ав-то-ра!!!

         Идет, но­га­ми шар­кая, сме­шон и не­ук­люж, не бо­гом, а макакою — та­лант­ли­вый сей муж… Уй­дет со сце­ны, кра­ду­чись, иг­рок пе­ра, и ска­жет, в не­бо гля­дю­чи: Ав-то-ра!!!

 

         Бо­ти­ноч­ки с «про­тек­то­ром», риф­ле­ная ступ­ня… Ах, был бы я ди­рек­то­ром, гу­лял бы под конь­як. Зе­ле­ным тош­ным ве­че­ром иду се­бе, иду: хо­теть, пред­ставь­те, не­че­го, или — иметь в ви­ду. Та­кой вот не­при­ка­ян­ный, — не­страш­ные гре­хи! — ду­ша, как шав­ка, взлая­ла на дя­де­нек пло­хих. А с вы­со­ты оса­ни­стой, с бал­кон­ной вы­со­ты сле­та­ет мат циа­ни­стый, чтоб от­ра­вил­ся стыд. Ил­лю­зи­он фо­на­ри­ков, от сне­га чис­то­та… Ах, был бы про­сто Шариком — от жиз­ни б не ус­тал!

 

         У те­бя же­на, у ме­ня же­на, толь­ко не од­на у ме­ня же­на. Да.

         У те­бя бе­да, у ме­ня бе­да, толь­ко не од­на у те­бя бе­да.

         До сви­да­нья, друг, или, здрав­ст­вуй, друг! Мо­жет, не один ты на све­те друг. Да.

         Хо­ро­шо, что жизнь, про­ис­хо­дит жизнь, толь­ко не од­на ме­ж­ду на­ми жизнь.

         У те­бя тем­но, у ме­ня тем­но: вот и ля­жем спать — за ок­ном тем­но… Да.

 

         Пар­тий­ный писатель Г. очень хо­тел иметь ко­жа­ную курт­ку, но не бы­ло ни де­нег, ни са­мо­го пред­ме­та во­ж­де­ле­ния в про­да­же. Те­ща писателя Г. жи­ла в глу­хом гор­ном ау­ле. Од­на­ж­ды зять гос­тил у нее и на чер­да­ке до­ма он об­на­ру­жил вдруг ста­рый, око­лев­ший от вре­ме­ни до ка­мен­но­го со­стоя­ния, чер­ный ко­жа­ный эс­се­сов­ский плащ. Ис­то­рию пла­ща вы­яс­нить не уда­лось, да это и не важ­но. Во­оду­шев­лен­ный на­ход­кой, писатель Г. по­вез «ко­жан» к се­бе домой — на Урал. Вез, скры­ва­ясь и пря­чась от не­скром­ных глаз. Ма­ло ли что: плащ-то эс­се­сов­ский, а писатель — пар­тий­ный…

         Пи­са­тель за­бро­сил на два го­да свое ре­мес­ло. Весь пер­вый год он по­пе­ре­мен­но то дер­жал за­ду­бев­шую шку­ру пла­ща над па­ром, то ма­зал его рыбь­им жи­ром, кас­то­ро­вым мас­лом, ва­зе­ли­ном. В кон­це кон­цов ко­жа­ная ко­ло­да слег­ка раз­мяк­ла. Весь вто­рой год пи­са­тель вручную — ад­ский труд! — ка­ж­дый ве­чер, сте­жок за стеж­ком, ак­ку­рат­но шил зам­ше­вую курт­ку: пе­ре­ли­цо­ван­ный плащ и впрямь по­хо­дил на зам­шу. Паль­цы пи­са­те­ля при­об­ре­ли хват­ку струб­ци­ны, ру­ки ог­ру­бе­ли до кре­сть­ян­ско­го ви­да. На со­вме­ст­ных пьянках Г. по­яв­лял­ся сре­ди брать­ев-му­жи­ков ред­ко, а ко­гда по­яв­лял­ся, го­во­рил все­гда об од­ном и том же — о «ко­жа­не», по­ши­том из ан­ти­пар­тий­но­го ма­те­риа­ла. Пи­са­тель про­сто изум­лял­ся сам сво­ей сме­ло­сти и смекалке — на­до же! — не­чис­тым не по­брез­го­вал, из на­ту­раль­но­го г… свою кон­фет­ку сшил!

         Однажды Г. явил­ся-та­ки на ра­бо­ту в сво­ей по­лу­ка­мен­ной са­мо­ши­той шку­ре. К ве­че­ру все ше­ве­ля­щие­ся мес­та в верх­ней час­ти те­ла пи­са­те­ля бы­ли рас­тер­ты до кро­ви. Ко­жан, во­няю­щий все­ми ап­теч­ны­ми мас­ла­ми сра­зу, про­жил на но­вом хо­зяи­не все­го один день.

         Че­рез не­ко­то­рое вре­мя писатель Г. вы­пус­тил не­боль­шой по­эти­че­ский сбор­ни­чек, в ко­то­ром бы­ло мно­го сти­хов, про­ни­зан­ных не­при­ми­ри­мой не­на­ви­стью к вра­гам ком­му­низ­ма.

 

         В го­су­дар­ст­вен­ный ма­га­зин хо­дят нын­че по ма­лой ну­ж­де, а в коммерческий — по боль­шой.

 

         Кон­чаю­щим на­чи­нать: на­чи­най­те кон­чать!