Лев РОДНОВ

 

 

 

БИСЕР-84

 

(«Тексты-II»)

 

ТЕТРАДЬ № 10

 

*************************

 

 

         Желч­ный пья­ни­ца до­ни­мал йо­га:

         — А вот ска­жи, ес­ли ты та­кой свя­той, по­че­му это твоя ау­ра на ме­ня ни­как не дей­ст­ву­ет?

         Йог про­из­нес:

         — Мерт­вые не ощу­ща­ют.

 

         Лич­ность и вре­мя не­со­вмес­ти­мы.

 

         Ес­ли мышь по­лю­бит сло­на, ее обыч­ная жизнь вряд ли от это­го из­ме­нит­ся. Ес­ли же слон по­лю­бит мышь — он об­ре­чет се­бя на страх хо­тя бы по­ше­ве­лить­ся… Всё ве­ли­кое в ми­ре ско­вы­ва­ет­ся ма­лой без­за­щит­но­стью.

 

         В ма­га­зи­не го­то­вой оде­ж­ды жен­щи­на вы­бра­ла из тол­пы не­зна­ко­мо­го муж­чи­ну и об­ра­ти­лась к не­му с прось­бой:

         — Ра­ди бо­га, из­ви­ни­те, вы не по­мо­же­те с при­мер­кой? Вот, кос­тюм для му­жа при­смот­ре­ла… Вы по ком­плек­ции с ним очень по­хо­жи!

         Жен­щи­на ока­за­лась сим­па­тич­ной и при­вет­ли­вой. Муж­чи­на охот­но вы­пол­нил ее прось­бу и, в свою оче­редь, спро­сил:

         — У ме­ня пол­но сво­бод­но­го вре­ме­ни. Вас про­во­дить?

         — Ой! Вы со­всем как мой муж, он то­же лю­бит про­во­жать.

         — Что ж вы се­го­дня од­на?

         — Его сей­час нет, он прие­дет че­рез пол­ме­ся­ца.

         — А-а!..

         У подъ­ез­да сво­его до­ма жен­щи­на, по­ко­ле­бав­шись, спро­си­ла:

         — Мо­жет, ко­фе?

         — Раз­ве что за ком­па­нию. А так, я пью хо­лод­ную воду — это по­лез­но.

         — На­до же! У вас с мо­им му­жем сов­па­да­ют да­же при­выч­ки!

         Ночь они про­ве­ли вме­сте. Ут­ром муж­чи­на был пру­жи­ни­сто-бодр. Женщина — ме­лан­хо­лич­на.

         — Ты что? — спро­сил он ее неж­но и уча­ст­ли­во.

         Жен­щи­на вздох­ну­ла:

         — Ни­че­го… Ни­че­го! Ты та­кой же, как он…

         — Ка­кой та­кой же?

         — Хо­ро­ший!

         И она, не сдер­жав­шись, по­пла­ка­ла от­че­го-то.

 

         Крат­чай­шее рас­стоя­ние ме­ж­ду яв­ным и не­яв­ным на­зы­ва­ет­ся вре­ме­нем.

 

 

         — Я боль­ше не имею соб­ст­вен­ных мыс­лей! — он по­смот­рел на ме­ня так, как смот­рят не­по­бе­ди­мые.

         Бо­жья Матерь — этим име­нем в шут­ку мы про­зва­ли пар­ня, тас­кав­ше­го в ре­дак­цию не­кие не­бес­ные от­кро­ве­ния. Это был очень веж­ли­вый при­ят­ный в об­ще­нии мо­ло­дой че­ло­век, но ма­те­риа­лы его ни­ку­да не годились — сплош­ное од­но­об­ра­зие, по­ток за­пу­ги­ва­ний и на­зи­да­ний.

         — Нет, не го­дит­ся опять, — я ус­тал уже объ­яс­нять по­се­ти­те­лю, что ра­бо­та со сло­вом тре­бу­ет осо­бо­го та­лан­та, что сло­во, взя­тое с не­бес­ной вы­со­ты, до­не­сти до зем­ли, до обы­ден­но­го по­ни­ма­ния чрез­вы­чай­но труд­но: не вся­кие ус­та го­дят­ся в та­кие по­сред­ни­ки…

         — Но ведь я же ни­че­го сво­его не до­бав­ляю! Это са­ма Бо­жья Ма­терь пе­ре­да­ла лю­дям! На­до толь­ко на­пе­ча­тать.

         Я оз­ве­рел.

         — Ты от Божь­е­го Ис­точ­ни­ка пил?

         — Пил…

         — Кайф по­лу­чил?

         — Ну…

         — Те­бе хо­чет­ся, что­бы все его по­лу­чи­ли?

         — Да.

         — Там ты ис­пил, на­сы­тил­ся, а сю­да что при­нес? Что-то ма­ло это по­хо­же на бо­жью ро­су!

         Юно­ша по­нял. Ушел. Воз­мож­но, у не­го поя­ви­лись кой-ка­кие соб­ст­вен­ные мыс­ли. Хо­тя, вряд ли; вся­кий, по­хо­ро­нив­ший се­бя в Учи­те­ле, не­по­бе­дим.

 

         Ко­гда я смот­рю на ны­неш­них са­мо­до­воль­ных биз­нес­ме­нов-ло­точ­ни­ков, над­мен­ных уз­ко­ло­бых маль­чи­ков в ко­жа­ных курт­ках, не­воль­но зву­чит в го­ло­ве что-то из Че­хо­ва: «В че­ло­ве­ке всё долж­но быть пре­крас­ным: и свя­зи, и шмот­ки, и баш­ли…»

 

         Не умею­щим лгать при­хо­дит­ся быть хит­ры­ми.

 

         Пред­ставь­те се­бе не­бо­скреб, верх­ние эта­жи ко­то­ро­го па­рят над об­ла­ка­ми. Лю­бовь так же да­ле­ка от сек­са, как верх­ние эта­жи это­го не­бо­скре­ба от фун­да­мен­та.

 

 

         Лю­бовь ско­вы­ва­ет и то­гда, ко­гда го­во­рит: «Ты — мой», и то­гда, ко­гда жерт­ву­ет: «Я — твоя!» Воз­мож­но, на­стоя­щую лю­бовь во­об­ще нель­зя обнаружить — это един­ст­вен­ный ее при­знак.

 

         Хит­рит ум. Жи­вое чув­ст­ву­ет. Бог не уме­ет ни то­го, ни дру­го­го.

 

         Од­на­ж­ды Ле­ноч­ка по­доб­ра­ла на ули­це без­дом­но­го ко­тен­ка и при­нес­ла к се­бе в дом. Ле­ноч­ка жи­ла с сы­ном и боль­ше все­го на све­те лю­би­ла по­ря­док. Ко­тик уде­лал квар­ти­ру в тот же день. Не­де­лю Ле­ноч­ка ста­но­ви­лась гру­ст­нее день ото дня. По­ря­док и ко­тик не со­вме­ща­лись. Как толь­ко не ру­га­ла се­бя Ле­ноч­ка за свое ми­нут­ное бла­го­род­ст­во! По­доб­рать ско­тин­ку си­лы хва­ти­ло, а вот вы­бро­сить обратно — нет. Сла­ва бо­гу, на­шел­ся дру­гой че­ло­век, из­ба­вил, за­брал ко­та.

         — Пред­став­ля­ешь, с та­ким эн­ту­зи­аз­мом по­ря­док в до­ме я еще ни­ко­гда не на­во­ди­ла!

         Сча­стье Ле­ноч­ки сде­ла­лось боль­ше преж­не­го.

 

         Се­ме­на куль­ту­ры в изо­би­лии ссы­па­ны всю­ду, од­на­ко, бро­шен­ные на про­из­вол судь­бы, они обыч­но да­ют лишь ди­кие всхо­ды, мел­кие пло­ды. По­это­му хо­ро­шо из­вест­но: куль­ту­ру сле­ду­ет при­ви­вать. Как? Это зна­ет да­же ма­ло­опыт­ный са­дов­ник: от ис­ход­но­го нуж­но ос­та­вить лишь ко­ре­шок, ос­таль­ное от­ре­зать и вы­бро­сить: к све­же­му при­кор­не­во­му сре­зу ме­ха­ни­че­ски при­сое­ди­нить тре­буе­мое куль­тур­ное рас­те­ние. И у лю­дей так же: при­кла­ды­вай к ди­ко­му не ди­кое. При­жи­вет­ся. Ра­но спи­сы­вать со сче­тов эту «ме­ха­ни­ку».

 

         Неделимость — при­знак при­чи­ны. Де­ли­мы толь­ко след­ст­вия. При­чи­на по­доб­на се­ме­ни: раз­ре­зан­ная на­силь­но, она те­ря­ет смысл сво­ей сущ­но­сти.

 

         Ге­рои вос­ста­нав­ли­ва­ют об­щее со­стоя­ние по­коя за счет сво­ей внут­рен­ней не­зыб­ле­мо­сти, дру­гие га­сят внут­рен­нюю «тря­ску» за счет внеш­не­го омерт­ве­ния. По­след­нее лег­ко на­блю­дать. Кто не ви­дел, как рас­стро­ен­ная жен­щи­на «ле­жит пла­стом вся без сил»?

 

         Люд­ские ка­че­ст­ва, — на­де­ж­да, страх, ожи­да­ние, гор­дость и т. д. — это жи­вые су­ще­ст­ва, кров­но за­ин­те­ре­со­ван­ные в уве­ли­че­нии сво­его «жиз­нен­но­го про­стран­ст­ва», к то­му же, фа­таль­но при­вя­зан­ные к имею­щей­ся «кор­мо­вой ба­зе» — лич­но­сти.

 

         Иду­щий го­во­рит «тя­же­ло», ос­та­но­вив­ший­ся го­во­рит «труд­но», и толь­ко мерт­вый говорит — «ус­тал».

 

         Ка­ж­дый хо­тел бы стать не­по­вто­ри­мым, то есть, са­мим со­бой. И в то же вре­мя: «быть, как все», «быть не ху­же, чем дру­гие», — то есть по­ста­вить на не­по­вто­ри­мо­сти крест. За­дач­ка! От­кло­нив­шись от об­щей нор­мы, по не­пи­са­ным за­ко­нам жи­вет по­до­нок и его бо­ят­ся, его не­на­ви­дят; по не­пи­са­ным за­ко­нам жи­вет и свя­той; ка­ж­дый из этих дво­их брать­ев стал со­бой, отой­дя от об­ще­го, ка­ж­дый из них — смер­тель­ный враг по­коя и по­ряд­ка.

 

         Очень удоб­но но­сить всё свое про­шлое с со­бой: а) нет ну­ж­ды де­лить бы­тие на по­кой­ни­ков и жи­вых; б) нет ну­ж­ды воз­вра­щать­ся к про­шло­му; в) нет ну­ж­ды из­бав­лять­ся от про­шло­го. И во­об­ще: бу­ду­щее па­су­ет пе­ред на­стоя­щим, в ко­то­ром по­се­ли­лось про­шлое.

 

         По­ня­тие «вы­го­да» по­нят­но как сред­ст­во для дос­ти­же­ния це­ли, но оно прин­ци­пи­аль­но от­чу­ж­де­но от по­ня­тия «смысл».

 

         Ис­ти­на не­под­виж­на, ей не­ку­да и не­за­чем дви­гать­ся, ибо она уже есть. Свои по­пыт­ки из­ба­вить­ся от стра­ха пе­ред не­из­вест­но­стью ра­зум име­ну­ет по­ис­ком ис­ти­ны. Так не луч­ше ли в тач­ке пе­ре­во­зить пе­сок из од­но­го мес­та в дру­гое?

 

         Раз­ве мож­но го­нять­ся за день­га­ми? Пусть-ка они за мной по­бе­га­ют, ес­ли до­го­нят, ко­неч­но!

 

         Кан­ни­ба­лизм ни­ко­гда не кон­чит­ся. Де­сять ты­сяч лет на­зад лю­ди по­еда­ли друг дру­га; се­го­дня всем опять хо­чет­ся человечности — то есть, всё той же «че­ло­ве­чин­ки». В об­ще­нии. В ду­ше. Кто ближ­ний, тот и до­бы­ча.

 

         Не поль­зуй­ся умом! Ино­гда луч­ше ви­деть, чем вы­чис­лять.

 

         Лич­ная жизнь — все­го лишь «на­гляд­ное по­со­бие» на об­щем уро­ке жиз­ни.

 

         Сверх­за­про­сы де­тей урав­но­ве­ши­ва­ет кон­сер­ва­тив­ность ста­рос­ти; те­ле­ге жиз­ни од­ни го­во­рят «нн-но-о!», дру­гие «тпр-р-ру!» Взрос­лым ос­та­ет­ся толь­ко ра­бо­тать, в их су­ще­ст­во­ва­нии нет идеи.

 

         Вес­на, осень… В по­кое при­хо­дят и ухо­дят се­зо­ны при­род­ной люб­ви. По­че­му мы не уме­ем так?

 

         Люб­лю всех. Жи­ву с тем, ко­му боль­ше ну­жен. Мо­раль ме­ня не­на­ви­дит.

 

         Нужда — это со­юз даю­ще­го и вме­щаю­ще­го, а не кон­тракт ме­ж­ду имею­щим и поль­зую­щим­ся.

 

         Однообразие — это путь, за­блу­див­ший­ся в кру­ге. Возраст — это ле­ни­вое те­ло. Старость — это ле­ни­вое во­об­ра­же­ние. Лень — это лю­бовь к од­но­об­ра­зию.

 

         И тьмы, и твер­ди, и гре­ха, и света — не бо­юсь: до смер­ти пал — до веч­но­сти про­бьюсь!

 

         Зем­ная сла­ва ви­дит­ся по­зо­ром, ко­гда слу­чит­ся зрень­ем не­зем­ным, сты­дясь, объ­ять бес­смыс­лен­ные спо­ры глу­хих языч­ни­ков над ра­зу­мом иным. При­го­во­рен, взал­кав­ший, к по­ста­мен­там: на дне не­бес сто­ять, ока­ме­нев. Всё пе­ре­вер­ну­то: дым — тра­ур­ные лен­ты! — го­лод­ных до­мен хар­каю­щий зев. Не от гре­ха от­мыть­ся б, от со­блаз­нов! Боль­на тол­па, раз­вра­тен и ку­мир. Меч­ты бе­зум­ные, страш­ней, чем ме­та­ста­зы, в жи­вом ми­ру пре­об­ра­жа­ют мир. По­бе­ды нет. Но по­бе­ди­те­ли вид­ны: зем­ная слава — кры­лья са­та­ны.

 

         Ну по­че­му долж­но быть так: че­ло святых — все­гда пе­чаль? Вон пьет ви­но свя­той чу­дак и лю­бит баб бла­жен­ный враль! И ве­сел взгляд, и бодр мо­тив. Что зна­чит «быть»? — Хо­теть сей­час! Зем­ным доб­ром не­бес­ный лифт гру­зить, сме­ясь, — вы­со­кий класс!

         Свя­той не тот, кто пла­кать рад, а тот, кто сжег из­бы­ток сил: то­му был кум, то­му был брат, то­му хре­бет пе­ре­ло­мил! По­кой икон — дур­ной по­кой. Мо­лит­ва там, где речь как речь, где буд­то в храм — твой путь до­мой: в кар­ма­не рубль, в бо­тин­ке течь… Как хо­ро­шо, ко­гда твой спрос до­то­ле мал, что сыт ни­чем. Ах, ско­мо­рох, сме­шон во­прос: за­чем сей дух не из­ре­чен? Свя­той по­эт, свя­той куз­нец, свя­той хан­жа и ум­ник свят, и ка­ж­дый сам се­бе ис­тец: все — хо­ро­ши! Пе­ча­ли спят. От­ве­та нет: за­чем жи­вем? Кто сам во­прос, тот сам — от­вет! Сда­ет ду­ша в свя­той на­ем сле­пую плоть, ве­се­лый свет.

         И ты ус­тал, и я ус­тал. Ус­та сомк­ну­лись. Бог за­хо­хо­тал.

 

         Ах, про­сто­та! В од­ном спо­соб­на: она тер­пе­ние хра­нит. Она, как лам­поч­ка, удоб­на: пришел — за­жглась, ушел — тем­нит. Бес­пре­ко­слов­на на же­ла­нья, по­лу­без­ро­пот­на во всем, и дня гря­ду­ще­го нет в пла­не; всё хо­ро­шо, ко­гда вдво­ем. Итак, всё от­да­но без пла­ты, ее лю­бовь как са­мо­суд! Па­лач с пыт­ли­во­стью юн­на­та цве­ток ду­ши сры­ва­ет тут.

 

         Лю­ди церкви — это со­ба­ки бо­га. Ка­кое тер­пе­ние! Ка­кая пре­дан­ность!

 

         Человек — это «за­вих­ре­ние» ме­ж­ду скеп­ти­циз­мом и лю­бо­пыт­ст­вом.

 

         Жизнь од­на­ж­ды по­шу­ти­ла, ско­ва­ла од­ной це­пью три же­луд­ка. Ста­ли же­луд­ки спо­рить, ко­му быть глав­ным. А, на­до ска­зать, один же­лу­док пи­тал­ся чув­ст­ва­ми, дру­гой мыс­ля­ми, третий — хле­бом. По­бе­дил сна­ча­ла тре­тий. И по­смея­лась жизнь над об­жо­рой. По­том по­бе­дил дру­гой. Но по­смея­лась жизнь и над уче­ным. «Я вы­ше всех!» — крик­нул тот, что пи­тал­ся чув­ст­ва­ми. Но тут ра­зо­рва­ла жизнь свою цепь, и не­ко­му ста­ло спо­рить.

 

         В ма­га­зи­не уце­нен­ных то­ва­ров я ку­пил за 1 ко­пей­ку очень за­бав­ную вещицу — кар­ман­ный пуль­ве­ри­за­тор. Кон­ст­рук­ция боль­ше сма­хи­вал на ми­ниа­тюр­ную жес­тя­ную мас­лен­ку. За­прав­лен­ный ду­ха­ми, пуль­ве­ри­за­тор брыз­гал при на­дав­ли­ва­нии тон­чай­шей струй­кой мет­ра на два.

         Я при­лов­чил­ся шу­тить: за­пра­вил внутрь ду­хи по­креп­че и оп­ры­скал всех сво­их же­на­тых дру­зей… Бить не би­ли, но с ме­сяц, на­вер­ное, во­ди­ли по раз­ным до­мам «гро­мо­от­во­дом»: объ­яс­нять­ся и де­мон­ст­ри­ро­вать «си­кал­ку» не­до­вер­чи­вым же­нам. В об­щем, скуч­но жи­ли мои же­на­тые дру­зья, без шу­ток, муж с же­ной друг дру­гу из-за ка­ко­го-то ду­рац­ко­го за­па­ха до­ве­рять пе­ре­ста­ва­ли. Да раз­ве ж так мож­но?!

         У ме­ня то­гда са­мый рас­цвет сча­ст­ли­во­го дет­ст­ва был — 22 го­ди­ка… Год до соб­ст­вен­ной свадь­бы ос­та­вал­ся.

 

         Ро­ди­те­ли по­че­му-то не до­пус­ка­ют мыс­ли о смер­ти де­тей. Этим не­мед­лен­но го­то­во вос­поль­зо­вать­ся вы­ро­ж­де­ние.

 

         Мно­гие из мо­их дру­зей слу­жи­ли в ар­мии за ру­бе­жом, а по воз­вра­ще­нию на ро­ди­ну обя­за­тель­но при­во­зи­ли ди­ко­вин­ку: ав­то­руч­ку в ви­де го­лой жен­щи­ны, про­зрач­ную за­жи­гал­ку, ино­стран­ный маг­ни­то­фон. Знакомый А. Б. при­вез до­мой… ис­то­рию. В ГДР де­ло про­ис­хо­ди­ло.

         У прапорщика — о чем речь! — ха­рак­тер дол­жен иметь­ся наи­пре­по­га­ней­ший. Так оно и бы­ло. Вся ро­та сто­на­ла. Од­на­ж­ды по­ру­чи­ли пра­пор­щи­ку унич­то­жить не­сколь­ко ста­рых то­ло­вых ша­шек. На по­ли­гон ехать — ки­ло­мет­ров пять­де­сят. Но на то и сол­дат, что­бы со­об­ра­жать. Нем­цы, ме­ж­ду про­чим, стро­ят всё очень ка­пи­таль­но, из бе­то­на. В том чис­ле и туа­лет. Не туа­лет в час­ти был, а став­ка глав­но­ко­ман­дую­ще­го: взрыв атом­ной бом­бы мог за­про­сто вы­дер­жать. Пра­пор­щик до­ж­дал­ся, ко­гда ро­та уш­ла на плац, свя­зал па­ке­ты, при­де­лал де­то­на­тор, за­па­лил и бро­сил вниз. Ждал-ждал — нет взры­ва. За­гля­нул в дырку — тут и рва­ну­ло! Пол­го­да заи­кал­ся.

         Дол­го в час­ти при встре­че с пра­по­ром счи­та­лось хо­ро­шим тоном — нос во­ро­тить в сто­ро­ну. Од­на­ко ха­рак­тер у «ра­цио­на­ли­за­то­ра» не по­ме­нял­ся. Яс­ное де­ло: сти­хи­ей сти­хию не пе­ре­ши­бешь.

 

         Сон — это крат­чай­ший путь к до­му.

 

         — Толь­ко не го­во­ри, что ты жить без ме­ня не мо­жешь…

         — Я жить без те­бя не мо­гу! Я люб­лю те­бя!

         — Это не лю­бовь, это — шан­таж!

 

         «Прин­цип суб­бот­ни­ка» (дос­роч­но сде­лал и — гу­ляй) — в рус­ском ха­рак­те­ре. За ра­бо­ту бе­рут­ся не по­сте­пен­но, не от про­сто­го к слож­но­му, а не­пре­мен­но сра­зу хва­та­ют­ся за са­мое труд­ное, что­бы по­том, в слу­чае уда­чи, га­ран­ти­ро­ван­но бить бак­лу­ши. «Ррр-раз и — го­то­во!» — сколь­ко по­ко­ле­ний на­дор­ва­ли судь­бы на этом вол­шеб­ном ва­ри­ан­те для бо­га­ты­рей.

         И толь­ко рус­ский Ху­дож­ник мо­жет на­чать с не­по­силь­но­го за­ма­ха: «Веч­ное я уже сотворил — те­перь и за­ра­бот­ком мож­но за­нять­ся…»

 

         Явленное — очень не­боль­шая, ви­ди­мая часть от все­го во­об­ра­жен­но­го.

 

         И от го­ря не стыл, и от сме­ха не та­ял, сам се­бя об­ря­жал на­пе­ред: то стра­дал, что жи­вет, не стра­дая, то стра­дал, что стра­дая жи­вет.

 

         Де­ти чис­ты и оп­рят­ны, они близ­ки к ду­ху, но по­сте­пен­но на взрос­лею­щие ли­ца ло­жат­ся пе­ча­ти по­ро­ков. Это — нор­маль­но в сво­ей ес­те­ст­вен­ной по­сле­до­ва­тель­но­сти. Не­ве­ро­ят­но дру­гое, ко­гда на из­на­чаль­но по­роч­ное ли­цо ло­жит­ся пе­чать ду­хов­но­сти! Это дья­во­лы, сго­рая, под­ни­ма­ют­ся на не­бо…

 

         Цивилизация — лю­би­мая кор­муш­ка дья­во­ла.

 

         Ска­жи­те, раз­ве не мо­жет быть те­п­лых вос­по­ми­на­ний об умер­шем чув­ст­ве? Раз­ве не хра­нит бла­го­дар­ная па­мять те­п­ло встреч и ра­дость ми­нув­ше­го по­ни­ма­ния? Лю­би­мая! Ты бы­ла пре­крас­ной мир­ной стра­ной, че­рез ко­то­рую я про­хо­дил. Ты встре­ти­ла гос­тя у од­ной гра­ни­цы сво­их вла­де­ний и про­во­ди­ла до дру­гой. Ты бы­ла с ним ря­дом день и ночь, ты де­ли­ла с ним соб­ст­вен­ную жизнь, и по­это­му он про­ща­ет­ся с то­бой особо — на­все­гда, на­все­гда… Что­бы не тра­ви­ла и не тер­за­ла мысль о не­по­вто­ри­мо­сти бы­тия: за­будь вос­хи­ще­ние в про­шлом! Не­воз­мож­но ус­петь на­сла­дить­ся. Оби­ды ос­ты­нут и ста­нут про­зрач­ны, как не­бо. Неж­ная, пре­крас­ная хо­зяй­ка про­сто­ров и вре­ме­ни жить! В тво­их вла­де­ни­ях по-преж­не­му мно­го же­ла­ний, за­бо­ты и креп­ких дру­зей. Ты не ос­та­нешь­ся оди­но­ка. Но со мной ты дош­ла до по­след­ней границы — до гра­ни­цы се­бя са­мое. Спа­си­бо. Боль­ше­го ты не ищи. Ни­кто, кро­ме стран­ни­ка, не уме­ет по­ки­нуть стра­ну сво­их грез. Про­щай. Ты ста­ла вы­со­ким вос­по­ми­на­ни­ем для ищу­ще­го вы­сот. Нель­зя пы­тать­ся быть ря­дом два­ж­ды; не сбы­ва­ет­ся два­ж­ды ро­дить­ся. Иди оди­но­ко: за мной или обратно — это ре­шит твое му­же­ст­во. Не ос­та­нав­ли­вай, я — не ог­ля­нусь. Слы­шу, но не слу­ша­юсь умер­ших. Раз­ве мож­но уве­сти за со­бой чу­жую тень?! Лю­би­мая! Ты — все­гда лишь дру­гая жен­щи­на. Та, ко­то­рая ста­нет иною стра­ной. Вновь и не вновь. Стран­ст­вие по­вто­ря­ет­ся. Но­вое при­вет­ст­вие уже ткет нить про­ща­ния. Лю­би­мая, про­жи­ви и за­будь этот сон! Па­мять нуж­на лишь то­му, кто ухо­дит. Лю­би­мая! Мы — не луч­шее из то­го, что уже бы­ло. И мы — не луч­шее из то­го, что бу­дет. По­то­му что луч­шим мо­жет быть толь­ко одно — без­молв­ная друж­ба на­ших раз­лук.

 

         18 мар­та 1992-го го­да я уку­сил за нос соб­ст­вен­ную со­ба­ку. В от­вет она ме­ня то­же тяп­ну­ла. Я был очень до­во­лен, по­то­му что про­во­дил экс­пе­ри­мент и по­лу­чил точ­ный от­вет на во­прос: мо­жет ли со­ба­ка уку­сить сво­его хо­зяи­на?

 

         Мы с при­яте­лем вме­сте и по­врозь ха­жи­ва­ли как-то по де­лу в од­ну кон­то­ру. Ре­бя­та там вер­те­лись креп­кие. Всё у них бы­ло: и день­ги, и по­ме­ще­ния, и за­ка­зы, и хо­ро­шее обо­ру­до­ва­ние, и мо­гу­чие пер­спек­ти­вы. Толь­ко вся­кий раз, по­ки­нув кон­то­ру, при­ятель и я ощу­ща­ли на се­бе ка­кую-то не­при­ят­ность, не­по­нят­ную при­ду­шен­ность, что ли, поч­ти не­до­мо­га­ние, от­вра­ти­тель­ность ка­кую-то. Ни­как не мог­ли по­нять: в чем де­ло? Мо­жет, ка­жет­ся? То­гда по­че­му дво­им сра­зу? Спро­си­ли у дру­гих кли­ен­тов конторы — те же не­по­нят­ные ощу­ще­ния. Ста­ли ду­мать. При­ятель и го­во­рит как-то: «Слу­шай! У нас в до­ме по­кой­ник был не­дав­но. Так же тош­но на ду­ше де­ла­лось… Мерт­ве­чи­ной в их кон­то­ре пах­нет». И точ­но! Ощу­ще­ние, как от мерт­во­го: кон­то­ра про­цве­та­ет, с ка­ж­дым днем всё вы­ше в го­ру ле­зет, де­нег пол­но, а всё рав­но бе­жать от них хо­чет­ся.

 

         У мо­ло­дой ма­ма­ши умер не­дель­ный ре­бе­нок. На­до хо­ро­нить по всем пра­ви­лам. Но сви­де­тель­ст­во о смер­ти ни­как не по­лу­чишь, по­ка не пред­ста­вишь сви­де­тель­ст­во о ро­ж­де­нии. При­шлось ма­ма­ше прой­ти этот из­де­ва­тель­ский круг — по­лу­чить бу­ма­гу о ро­ж­де­нии на… мерт­во­го уже сы­на.

 

         «Я нау­чу вас ло­вить в се­ти ду­ши че­ло­ве­че­ские…» — обе­щал апо­сто­лам Хри­стос. Ус­та­ре­ло! Ны­неш­ние ду­ши от­лич­но идут на блес­ну!

 

         Ору­щие де­ти ме­ша­ют то­му, кто вни­ма­ет го­ло­су мыс­лей и чувств. Точ­но так же слу­шаю­ще­му ти­ши­ну ме­ша­ют ору­щие ото­всю­ду мыс­ли и чув­ст­ва.

 

         То с пус­то­той со­пер­ни­ча­ет сло­во, то в мо­ре слов вос­ста­нет ти­ши­на. Звук не го­тов, но в ми­ре всё го­то­во для про­бу­ж­де­ния лю­бо­го сна!

 

         Не пре­одо­леть не­из­ре­чен­но­сти че­рез спе­циа­ли­за­цию.

 

         Вся­кая но­вая си­ла и вся­кая но­вая сво­бо­да ис­поль­зу­ют­ся людь­ми для преж­них удо­воль­ст­вий. По­это­му так ред­ки но­вая си­ла и но­вая сво­бо­да.

 

         От­кры­лось зна­ние и при­ве­ло к бес­си­лию: про­ви­деть в лю­дях про­пасть, мрак, же­лез­ный ход, сталь­ные кры­лья, в коль­цо замк­ну­тый Зо­ди­ак… Не­у­жто с этим скар­бом мож­но пред­по­ла­гать рас­чет иной, чем тва­рью жад­ной и без­бож­ной вер­нуть­ся в ха­ос свой зем­ной?!

         Бе­жать, бе­жать от на­ко­п­ле­нья! Без мыс­лей, при­зра­ков, ве­щей, — от стран­ст­вий, снов, от по­се­ле­нья, от лю­бо­ст­ра­стья пло­ща­дей! Во всем уз­рев­ший лишь про­ща­нье, за­кро­ешь счет, от­крыв­ши суть. Дру­зья скры­ва­ют под пла­ща­ми: пол-лит­ру, ску­ку, воз­глас: «Будь!» Всё хо­ро­шо. По­ра б на­пить­ся. Ис­ка­же­ны ве­сель­ем ли­ца.

 

         На­стоя­щая на­гра­да Учителю — ко­гда ка­ж­дое его сло­во уче­ник вос­при­ни­ма­ет с не­до­ве­ри­ем.

         Сле­пая па­ст­ва умер­щв­ля­ет уче­ни­ка в са­мом Учи­те­ле.

 

         Она ска­за­ла: «Как ты мо­жешь иметь сча­ст­ли­вый вид, ко­гда мне так пло­хо!» Не­на­висть жен­щин час­то но­сит оде­ж­ды спра­вед­ли­во­сти.

 

         Люди — это по­зи­ции. Их со­вме­ст­ная жизнь — со­вме­ще­ние по­зи­ций. Сколь­ко все­го? По­ве­де­ние ма­те­ма­ти­че­ских функ­ций ис­сле­ду­ют на край­них пре­де­лах и при ну­ле. У людей — то же.

         1. Я — твой.                                    1. Я — твоя.

         2. Ты — моя.                                   2. Ты — мой.

         3. Я сам по се­бе.                             3. Я са­ма по се­бе.

         Все­го шесть по­зи­ций. Взаи­мо­от­но­ше­ния муж­чин и жен­щин не так слож­ны и раз­но­об­раз­ны, как при­ня­то счи­тать. Не на­до се­бе льстить: об­щее ко­ли­че­ст­во сочетаний — все­го лишь из «шес­ти по два».

         На­при­мер:

         «Я — твой» + «Я — твоя» = «ле­бе­ди­ная вер­ность»;

         «Ты — моя» + «Ты — мой» = «кош­ка с со­ба­кой»;

         «Я — твой» + «Ты — мой» = «под­каб­луч­ник и ге­не­рал в юб­ке»…

         И т. д.

 

         Ху­дож­ник ска­зал: «Жен­щи­на! Ты так щед­ро тра­тишь днем на ра­бо­те за­пас сво­его ко­кет­ст­ва, обая­ния, ума, кра­со­ты и со­блаз­на, что нет слов! Зна­ко­мые, кол­ле­ги, уха­же­ры, дру­зья по дос­то­ин­ст­ву оце­нят твою щед­рость и за­пла­тят за нее вос­хи­ще­ни­ем, вни­ма­ни­ем, ком­пли­мен­та­ми. Как бел­ка в ко­ле­се! Но вот воз­вра­ща­ешь­ся ты до­мой… Где зо­ло­той за­пас тво­их ка­честв? Из­рас­хо­до­ван. Ты ус­та­ла, как про­сти­тут­ка».

 

         В ней про­сто безд­на оба­я­нья! И там, и тут она до­б­ра: ша­лу­нья, друг, ко­кет­ка, ня­ня, любому — вер­ная се­ст­ра. За это бо­жье от­да­ва­нье не ис­ся­ка­ет слав­ный ряд: то ком­пли­мент, то рук лоб­за­нье, то жест га­ст­роль­но­го ца­ря… Дро­жат в за­бот­ли­во­сти су­тки. Лишь, воз­вра­ща­ясь в дом, она гля­дит с тос­кою про­сти­тут­ки на му­жа, кух­ню, па­ца­на.

 

         У нее бы­ло мно­го книг, ко­то­рые она ус­пе­ва­ла чи­тать. По­сле раз­во­да с пер­вым мужем — ли­ши­лась биб­лио­те­ки. При вто­ром му­же она слов­но мстит бы­лой несправедливости — кни­ги в до­ме уже не­ку­да скла­ды­вать. Их ни­кто не чи­та­ет.

 

         Рос­сий­ские сло­вес­ни­ки в уст­ных сво­их ба­та­ли­ях раз­ви­ли столь­ко школ и на­прав­ле­ний, что срав­нить их изо­щрен­ное раз­но­об­ра­зие мож­но раз­ве что с бу­ке­том вос­точ­ных еди­но­борств: та же хит­рость, та же от­ре­шен­ность, то же под­ра­жа­ние при­ме­рам при­ро­ды.

 

         Вось­ми­де­ся­ти­лет­ний ста­рик вспо­ми­нал жизнь:

         — Знае­те, в дет­ст­ве я был пти­це­ло­вом. Од­на­ж­ды мне по­пал­ся не­обык­но­вен­ный ще­гол. Он был зна­чи­тель­но мень­ше сво­их со­брать­ев по раз­ме­рам, но пел изу­ми­тель­но. Стои­ло вы­не­сти клет­ку с ним на ули­цу, как це­лые стаи щег­лов сле­та­лись и са­ди­лись ря­дом. Это был, на­вер­ное, ка­кой-то щег­ли­ный ко­роль! А по­то­му у ме­ня его ук­ра­ли… Да… О чем это я? Да! Еще че­чет­ка по­па­лась как-то ненормальная — до­чи­ста ощи­па­ла в клет­ке трех сво­их со­брать­ев. Я их го­лень­ких вы­нес на мо­роз… Сей­час бы я, ко­неч­но, так уж не по­сту­пил. По­лу­ча­ет­ся, что жи­вых убил… Да… О чем я го­во­рил-то? А, ну да! У нас в уни­вер­си­те­те в три­дца­тые го­ды лек­тор был по мар­кси­ст­ской истории — вы­ли­тый Маркс внеш­не! И при­чес­ка, и чер­ты ли­ца, и стиль мыш­ле­ния. Мы его на лек­ци­ях не слушали — мы на не­го смот­реть хо­ди­ли, как на ар­ти­ста ка­ко­го. А по­том он вдруг ис­чез. Го­во­рят, за это са­мое и арестовали — за то, что клас­си­ка ко­пи­ро­вал. Да уж… Пом­ню еще ме­бель мне го­су­дар­ст­вен­ную пред­ла­га­ли, из двор­цов ко­гда-то кон­фи­ско­ван­ную. Не взял, дес­кать, бур­жуй­ско­го не на­до. Не поверите — крас­ное де­ре­во! Хе-хе! Зря, на­вер­ное, не взял: сей­час бы продал — раз­бо­га­тел…

         Он ко­гда-то был круп­ным но­менк­ла­тур­ным ра­бот­ни­ком, вое­вал, два­ж­ды го­рел в тан­ке, вос­пи­тал де­тей. Знал и мог мно­гое. В кон­це кон­цов па­мять ста­ри­ка ос­ла­бе­ла. Те­перь он вспо­ми­нал толь­ко са­мое важ­ное, са­мое яр­кое в жиз­ни.

 

         Мать у Паш­ки очень стро­гая.

         — Дай по­есть! — го­во­рит Паш­ка. — Од­ну кор­ку за день ел толь­ко.

         — На сколь­ко за­ра­бо­тал, на столь­ко и по­лу­чил, — го­во­рит мать.

         Паш­ке во­семь лет. Он под­кра­ды­ва­ет­ся и пы­та­ет­ся ста­щить из-за ма­те­ри­ной спи­ны хлеб на сто­ле. Мать бьет ему лок­тем под дых. Па­рень за­ги­ба­ет­ся.

         — Мо­жет, не на­до так-то уж, — вме­ши­ва­юсь.

         Ре­ак­ция са­мо­го Паш­ки не­ожи­дан­на. Он вос­ста­нав­ли­ва­ет ды­ха­ние, об­ни­ма­ет мать за пле­чи и, гля­дя на ме­ня в упор, го­во­рит при­ми­ри­тель­но:

         — Мне не боль­но. Я при­вык.

 

         По­след­ней из под­по­лья вы­шла ка­та­комб­ная хри­сти­ан­ская цер­ковь. Один из по­сле­до­ва­те­лей уче­ния, па­рень лед два­дца­ти пя­ти, ин­тел­ли­гент­но­го об­ли­ка, с яс­ны­ми пря­мо смот­ря­щи­ми ус­по­ко­ен­ны­ми гла­за­ми, при­нес в ре­дак­цию «чу­дес­ные» тексты — от­кро­ве­ния Божь­ей Ма­те­ри, про­дик­то­ван­ные ему спе­ци­аль­но для Рос­сии год на­зад. Смысл тек­ста: уг­ро­зы, за­пу­ги­ва­ния, пе­ре­чень кар, кон­ста­та­ция раз­но­об­раз­но­го ви­да ка­так­лиз­мов, мас­со­вых бед­ст­вий и ужас­ных смертей — от на­ча­ла до кон­ца страх один. При­чем, в ви­де хо­лод­но­го де­ло­во­го со­об­ще­ния, без эмо­ций.

         — Это не Бо­жья Мать, это — эс­сэ­сов­ка ка­кая-то! — го­во­рю с со­мне­ни­ем.

         Па­рень тут же упал в об­мо­рок. Ви­дать, и впрямь ве­рую­щий…

 

         На век иль миг же­ной зо­ву лю­бую! Раз­дав­ший серд­це, серд­це не раз­бил. Слу­чай­но­стей, мой друг, не су­ще­ст­ву­ет, кто по­нял это — слу­чай по­лю­бил.

 

         — При­вет! — ска­зал че­ло­век.

         — При­вет, — от­ве­тил Он. — Толь­ко у нас так не здо­ро­ва­ют­ся.

         — А как?

         — У нас при­ня­то со­еди­нять­ся при встре­че.

         — Как это «со­еди­нять­ся»? Об­ни­мать­ся, что ли?

         — Нет. Двое, ес­ли же­ла­ют по­при­вет­ст­во­вать друг дру­га, обыч­но сли­ва­ют­ся в еди­ное су­ще­ст­во. Фи­зи­че­ски.

         — То есть? А лич­ность? Чья лич­ность гла­вен­ст­ву­ет в но­вой?.. — че­ло­век, по­хо­же, ис­пу­гал­ся пра­вил ино­го ми­ра.

         — Со­хра­ня­ет­ся та лич­ность, ко­то­рая мощ­нее.

         — А дру­гой?!

         — Дру­гой сти­ра­ет­ся.

         — На­сов­сем?!

         — Да. Ан­ни­ги­ли­ру­ет­ся на всех уров­нях.

         — Ужас!

         — Ни­че­го по­доб­но­го. Ка­ж­дый из при­вет­ст­вую­щих ис­пы­ты­ва­ет боль­шую ра­дость от ощу­ще­ния эво­лю­ци­он­но­го про­дви­же­ния.

         — Это не­воз­мож­но! — вос­клик­нул че­ло­век, слов­но за­щи­ща­ясь.

         — Хо­чешь, по­про­бу­ем! По­дой­ди… Нуж­но толь­ко быть го­то­вым при­нять ме­ня це­ли­ком или вру­чить се­бя так же. Пре­ду­га­дать, чья лич­ность сохранится — труд­но. Слия­ни­ем ру­ко­во­дит са­ма эво­лю­ция! По­про­буй!

         — Я — че­ло­век! — гор­до ска­зал че­ло­век и шаг­нул впе­ред.

         Ни­че­го не слу­чи­лось. Че­ло­век в не­до­уме­нии ос­мот­рел­ся во­круг. По­бли­зо­сти ни­ко­го не бы­ло. Толь­ко гор­дость ве­се­ли­лась и ли­ко­ва­ла.

 

         Ум — про­из­ве­де­ние чер­та, душа — пес­ня бо­га, тело — ве­нец при­ро­ды. Ах, труд­но лю­бить всю «трои­цу»!

 

         Пе­ред со­труд­ни­ка­ми ла­бо­ра­то­рии по­ста­ви­ли за­да­чу: сде­лать так, что­бы на­воз­ные сто­ки на фер­ме не име­ли за­па­ха. Ка­кие толь­ко ухищ­ре­ния не про­бо­ва­ли при­ме­нять уче­ные му­жи! И за­кры­тые ем­ко­сти, и хи­ми­че­ские ней­тра­ли­за­то­ры, и бак­те­рии, и за­мо­ра­жи­ва­ние… Всё не то: или очень до­ро­го, или не­эф­фек­тив­но. От­кры­тие при­шло с со­вер­шен­но не­ожи­дан­ной сто­ро­ны. Тру­бу, по ко­то­рой по­да­вал­ся на­воз­ный сток, под­ве­ли в от­стой­ник нетрадиционно — со дна. Ока­за­лось, что ста­рый на­воз, под­сох­ший свер­ху, в точ­ном со­от­вет­ст­вии с на­род­ной муд­ро­стью «не тронь — во­нять не бу­дет», дей­ст­ви­тель­но, не пах­нет.

 

         Де­ло бы­ло в Венг­рии. В хол­ле на­цио­наль­ной ака­де­мии стоя­ли гости — на­ши земляки — и пы­та­лись тор­го­вать кое-ка­ким то­ва­ром, при­ве­зен­ным из Уд­мур­тии. Про­дав­щи­ца дер­жа­ла в ру­ках про­зрач­ный по­ли­эти­ле­но­вый па­кет, на­би­тый фо­рин­та­ми. Дес­кать, вот уже на сколь­ко на­тор­го­ва­ли, дес­кать, по­ку­пай­те по­бы­ст­рее, ажио­таж, так ска­зать. Что­бы на­бить ме­шок до тре­буе­мой при­вле­ка­тель­ной ве­ли­чи­ны, по­тре­бо­ва­лось на вре­мя со­брать с груп­пы всю об­мен­ную ва­лю­ту.

 

         Де­ло, ви­но и бабы — вот три «ки­та». Че­рез от­но­ше­ние к ним оп­ре­де­ля­ет­ся про­фес­сио­нал. По при­зна­ку пер­во­оче­ред­но­сти. На­при­мер. Ху­дож­ни­ки: дело — вино — ба­бы. Вра­чи: бабы — дело — ви­но. Бо­га­чи: вино — бабы — де­ло. Трак­тов­ка, ра­зу­ме­ет­ся, субъ­ек­тив­ная. Но принцип — уни­вер­са­лен.

 

 

         Зна­ко­мый жур­на­лист по­хло­пал по не­ук­лю­же­му ме­тал­ли­че­ско­му бо­ку свою вер­ную ста­руш­ку, пе­чат­ную ма­шин­ку «Мо­ск­ва»:

         — Она се­бя сто раз уже оп­рав­да­ла!

         Пи­шу­щая ма­шин­ка, ру­жье, хо­ло­диль­ник, мо­то­цикл… — всё это под­вер­га­ет­ся в Рос­сии срав­ни­тель­ной при­кид­ке, до­мо­ро­щен­но­му ана­ли­зу: оку­пят ли се­бя за­тра­чен­ные сред­ст­ва. В этой стра­не да­же ве­щи долж­ны «оп­рав­ды­вать­ся».

 

         Один из эк­за­ме­нов по кан­ди­дат­ско­му минимуму — док­лад по те­ме на ино­стран­ном язы­ке. Тех­нарь Ан­д­рю­ша был пре­вос­ход­ный, а вот лин­гвис­ти­че­ские способности — ни­же сред­них. Вы­ход один: дру­зья пе­ре­ве­ли текст доклада — он его вы­учил наи­зусть. За­щи­тил­ся на «от­лич­но».

         — За­пом­нил, как пес­ню!

         И в до­ка­за­тель­ст­во ли­хо на­чал шпа­рить на ино­стран­ном.

         — Ни сло­ва сам не по­ни­маю! — раз­вел ру­ка­ми.

         Вот и ду­маю: уж ес­ли кан­ди­дат­ский ми­ни­мум та­ков, то ка­ким дол­жен быть мак­си­мум?! Свою «пес­ню» Ан­д­рю­ша без за­пин­ки на­пел мне че­рез де­вять лет по­сле эк­за­ме­на.

 

         — Ко­му нуж­на «трой­ка», под­хо­ди­те с за­чет­ка­ми, — не­ожи­дан­но зая­вил на эк­за­ме­не пре­по­да­ва­тель-дра­кон.

         — Мне!!! — бы­ст­ро, един­ст­вен­ный из груп­пы, со­об­ра­зил Ан­д­рю­ша.

         Пре­по­да­ва­тель за­пол­нил гра­фу, рас­пи­сал­ся. По­том спо­кой­но про­из­нес сле­дую­щую фра­зу:

         — Ко­му нуж­на «чет­вер­ка», под­хо­ди­те…

 

         От­ку­да брать день­ги? Все нын­че оза­бо­че­ны этим не­про­стым во­про­сом. Ди­рек­тор од­но­го не­боль­шо­го ижев­ско­го ин­сти­ту­та на­шел ори­ги­наль­ный вы­ход из труд­но­го по­ло­же­ния. Ди­рек­тор вы­яс­нил, что прак­ти­че­ски все со­труд­ни­ки уч­ре­ж­де­ния име­ют до­маш­ние те­ле­фо­ны.

         — Ра­бо­тать бу­де­те на до­му, — объ­я­вил ру­ко­во­ди­тель. — Про­ве­рю лич­но: три звон­ка в день. Не застану — пе­няй­те на се­бя!

         Ос­во­бо­див­шие­ся ин­сти­тут­ские по­ме­ще­ния сда­ли в арен­ду по хо­ро­шей цене — 3000 руб­лей за квад­рат­ный метр.

 

         Иду­ще­му все­гда труд­но; по­это­му его мо­раль не от­ри­ца­ет удобств, об­лег­чаю­щих про­дви­же­ние.

 

         Знае­те, как от­ра­ви­ли боб­ров и не­ис­чис­ли­мых ра­ков на реч­ке Люк? Ка­кой-то дея­тель вы­сы­пал ря­дом с ре­кой, на скло­не це­лую ку­чу хи­ми­че­ских удоб­ре­ний, а вес­ной, ко­неч­но, всё смы­ло к чер­ту. Вся­кий зна­ет: ра­ки жи­вут толь­ко в очень чис­той во­де, от по­сто­рон­ней молекулы — дох­нут.

         Толь­ко до­ве­лось не­дав­но уви­деть и ис­клю­че­ние из при­род­но­го пра­ви­ла. На Иже, — на том са­мом, что вы­те­ка­ет по­сле го­ро­да ра­дуж­но-па­ху­чей мас­ля­ни­стой стру­ей, — объ­я­ви­лись эти са­мые, с клеш­ня­ми. И мно­го! Му­тан­ты. Круп­ные, по­ро­ди­стые, про­вор­ные. Гля­жу я на этих тва­рей и радуюсь — это бу­ду­щее, нам, греш­ным, на­деж­ную вес­точ­ку по­сы­ла­ет…

 

         «Знать, не ду­мая» — вот уни­вер­саль­ная фор­му­ла всей жи­ву­щей при­ро­ды. И толь­ко че­ло­век про­тив: ду­ма­ет, не зная.

 

         Жен­щи­на от­ра­бо­та­ла пе­ред льгот­ной пен­си­ей де­сять лет го­ря­че­го ста­жа. Хватились — не дос­та­ет по до­ку­мен­там двух «го­ря­чих» лет. Сле­зы, ис­те­ри­ка. Как до­ка­жешь? По­лез­ли в це­хо­вой ар­хив. На­шли! Как раз по тем са­мым спор­ным го­дам факт: «Та­кой-то и та­кой-то объ­я­вить вы­го­вор за про­гу­лы и пьян­ст­во…» И под­пи­са­но: мас­тер го­ря­че­го це­ха. Так и до­ка­за­ли.

 

         Сча­стье детей — по­лу­чать, сча­стье стариков — от­да­вать. Он и она за­клю­чи­ли брак по старости — во спа­се­ние от оди­но­че­ст­ва. У ка­ж­до­го за спи­ной ос­та­лась преж­няя жизнь, по­взрос­лев­шие, опе­рив­шие­ся де­ти. Про­хлад­ное ды­ха­ние веч­но­сти, уча­стив­шие­ся бо­лез­ни яс­но на­пом­ни­ли ста­ри­кам: по­ра рас­по­ря­дить­ся на­след­ст­вом. А дети — раз­ные, не род­ные… И со­шли ста­рые с ума: он своим — пы­ле­сос, она своим — те­ле­ви­зор и кни­ги, он — ди­ван, она — стен­ку, ка­ст­рю­ли, ко­вер. Та­кое со­рев­но­ва­ние уст­рои­ли! Кто впе­ред! Са­мим уже ни спать, ни сесть, ни суп ва­рить не в чем. Ка­ж­дый бо­ит­ся: вдруг ум­рет пер­вым, и то­гда уж ни­че­го не возь­мешь для сво­их. На­до ус­петь, чтоб спо­кой­но в кон­це бы­ло.

 

         Мой друг — ци­ник, к жен­ско­му по­лу он при­ме­ня­ет лишь две оце­ноч­ные ка­те­го­рии: «уже мож­но» или «еще мож­но».

 

         Не поль­зуй­тесь ве­ща­ми, от­рав­лен­ны­ми за­ви­стью.

 

         Сле­пы уче­ни­ки, ве­ря­щие в то, что Учи­тель зряч.

 

         Вера — свет. Не ос­леп­ни, уви­дев!

 

         От за­яд­ло­го ту­ри­ста, объ­ез­див­ше­го, про­плыв­ше­го и ис­хо­див­ше­го Урал, Даль­ний Вос­ток, Кам­чат­ку, тун­д­ру, пус­ты­ню, Сая­ны и Па­мир при­шло пись­мо:

         «При­вет, ста­рик! Я пе­ре­брал­ся в США. Хо­дить здесь не­где: све­жих мар­шру­тов нет во­все, всю­ду на­до пла­тить, да­же за дро­ва в ле­су. А ес­ли за­хо­чет­ся уд­рать в са­мую глушь — они на­зы­ва­ют эти мес­та за­по­вед­ни­ком и де­рут за вы­езд ту­да втри­до­ро­га. Всё по рас­пи­са­нию. В Рос­сии ме­ж­ду мной и при­ро­дой ни­ка­ких до­пол­ни­тель­ных пра­вил не бы­ло: толь­ко я и она… Где хо­чешь жги, что хо­чешь де­лай, ку­да по­же­ла­ешь иди. А здесь да­же на пус­ты­ню как на хо­зяй­ский двор смот­рят. Го­ре мне».

 

         В чу­дес­ном ищи обык­но­вен­ное, в обык­но­вен­ном чу­дес­ное.

 

         Над аб­со­лют­ным боль­шин­ст­вом жи­ву­щих лю­дей, как Да­мок­лов меч, ви­сит фра­за: «По­езд ушел». А ес­ли еще не ушел, то страш­но опо­здать… Или все мес­та уже за­ня­ты… Это — гон­ка судь­бы, гон­ка пле­бе­ев, ме­шоч­ни­ков, не имею­щих ро­до­вых гнезд и не ощу­щаю­щих за пле­ча­ми гру­за тра­ди­ций. Пле­беи бо­ят­ся ос­тать­ся сна­ру­жи. У всех — страх. А сча­ст­лив­чи­ки, что ро­ди­лись в по­ез­де, бо­ят­ся еще боль­ше: не ока­зать­ся бы за бор­том. И та, и дру­гая сто­ро­на на­зы­ва­ют свой страх «смыс­лом жиз­ни».

 

         У ме­ня был один гос­те­при­им­ный при­ятель, па­та­ло­гоа­на­том. Ве­че­ра­ми в его до­ме час­то со­би­ра­лись. Здесь ни­ко­гда не го­во­ри­ли: «Чай за­ва­рен». Все­гда го­во­ри­ли: «Ча­ек на­гно­ил­ся».

         … При­ятель дав­но уе­хал в Си­бирь, чай сде­ла­ли по та­ло­нам, а шут­ка в на­ших кру­гах до сих пор жи­вет. Удач­ной ока­за­лась.

 

         Из­вест­но, что круп­ные твор­че­ские лич­но­сти за вре­мя од­ной фи­зи­че­ской сво­ей жиз­ни умуд­ря­ют­ся про­жи­вать не­сколь­ко ду­хов­ных «ре­ин­кар­на­ций». Клас­си­че­ский пример — Пи­кас­со: го­лу­бой пе­ри­од, ро­зо­вый… Что-то слов­но под­тал­ки­ва­ет твор­цов то­ро­пить­ся. Про­зре­ния? Фи­ло­соф­ские оше­лом­ле­ния? Но­вые жен­щи­ны? Осоз­нан­ные пре­гре­ше­ния? Мож­но толь­ко га­дать.

         Ку­да про­ще уда­лось ор­га­ни­зо­вать по­во­рот­ные да­ты в сво­ей судь­бе ху­дож­ни­ку-аван­гар­ди­сту из про­вин­ци­аль­но­го Ижев­ска: три со­тря­се­ния мозга — три но­вых пе­рио­да в твор­че­ст­ве.

 

         Что­бы на­вер­ня­ка знать, что та­кое «грех», а что им не яв­ля­ет­ся, луч­ше все­го об­ра­тить­ся к по­ня­тию ес­те­ст­вен­но­сти. На­при­мер, в на­ча­ле вес­ны со­вер­шен­но ес­те­ст­вен­но ви­деть ста­до сам­цов, де­ру­щих­ся из-за од­ной сам­ки. Од­на­ко в кон­це вес­ны кар­ти­на иная: во­круг един­ст­вен­но­го сам­ца па­сет­ся це­лый га­рем. И это то­же нор­маль­но и не вы­зы­ва­ет не­до­уме­ния. У ка­ж­до­го вре­ме­ни, по­лу­ча­ет­ся, своя соб­ст­вен­ная ес­те­ст­вен­ность.

         Вы­хо­дит, по­ня­тие «гре­ха» оп­ре­де­ля­ешь ты сам. Вре­мя и грех — это кон­ст­рук­ция, на­по­ми­наю­щая ка­че­ли, в них лю­ди рас­ка­чи­ва­ют лю­би­мую свою куколку — «смысл».

 

         Обид­чи­вый не мо­жет быть сча­ст­лив в прин­ци­пе.

 

         Про­пис­ная ис­ти­на: быть здо­ро­вым в на­шей стране — не вы­год­но. В то вре­мя, как не­пью­щий, не­ку­ря­щий бод­ря­чок вка­лы­ва­ет, боль­ной бал­де­ет на до­му поч­ти за те же день­ги. Да­ле­ко ведь не все бо­ле­ют так, что­бы пла­стом. Свою бо­лезнь це­нят, ее бе­ре­гут, как кор­ми­ли­цу. А кто здо­ров, как бык, то­му при­хо­дит­ся ис­кать бо­лезнь по бла­ту или об­хо­дить­ся свои­ми соб­ст­вен­ны­ми си­ла­ми.

         Россия — это та­кая боль­ша-а-ая зо­на, где на­род­ная сме­кал­ка и изо­бре­та­тель­ность изо­щре­ны в аб­со­лют­ной про­сто­те ре­ше­ний. Как это де­ла­ет­ся? Один зна­ко­мый слу­жа­щий из ИТК рас­ска­зал:

         — Дог­нать тем­пе­ра­ту­ру до три­дца­ти девяти — са­мое пус­тяч­ное де­ло! На­до взять обык­но­вен­ную очи­щен­ную доль­ку чес­но­ка, слег­ка раз­лох­ма­тить ее и за­су­нуть в… зад­ний про­ход. Ли­хо­ра­доч­ный гра­дус обес­пе­чен! А как де­ла­ют яз­ву же­луд­ка, зна­ешь? Бе­решь обер­точ­ную фоль­гу от кон­фет­ки, ска­ты­ва­ешь ша­рик, при­вя­зы­ва­ешь на нит­ку, гло­та­ешь и идешь на рент­ген. Ту­бер­ку­лез лег­ких де­ла­ет­ся еще про­ще: на­ти­ра­ешь пе­ред про­све­чи­ва­ни­ем грудь алю­ми­ние­вой пуд­рой… На снимке — от­лич­ное за­тем­не­ние! О йо­гах слы­шал? Ес­ли осо­бым об­ра­зом по­дог­нуть ру­ки-но­ги, то дав­ле­ние сра­зу ска­чет до ста вось­ми­де­ся­ти. Знать на­до та­кие ве­щи, ина­че в Рос­сии не про­жи­вешь.

 

         На во­прос: «Как здо­ро­вье?», — де­душ­ка за­мет­но ожив­лял­ся: «Пло­хо!»

 

         Вся­кий со­сто­яв­ший­ся «до­нор» не­из­беж­но по­ро­ж­да­ет «вам­пи­ра». За­вет­ная меч­та ка­ж­до­го из них — «быть со­бой».

 

         Что ни по­дай, всё ма­ло! Та­ков люд­ской за­мес: чем бли­же к Идеа­лу, тем шкур­ней ин­те­рес.

 

         «На пир­се ти­хо в час ноч­ной, те­бе из­вест­но лишь од­ной, ко­гда ус­та­лая под­лод­ка из глу­би­ны идет до­мой». — Эта не­за­тей­ли­вая эс­т­рад­ная пе­сен­ка бы­ла на слу­ху в кон­це се­ми­де­ся­тых, ка­жет­ся.

         Ко­гда Во­ва по­сле двух-трех­днев­но­го за­поя по­яв­ля­ет­ся на по­ро­ге род­но­го до­ма, же­на вы­во­дит на­встре­чу ма­ло­лет­не­го сы­на и про­из­но­сит: «Ус­та­лая под­лод­ка из глу­би­ны идет до­мой». Маль­чик, на­вер­ня­ка, за­пом­нит эти не­муд­ря­щие сло­ва на всю жизнь. Ка­кая си­ла все-та­ки в по­эзии!

 

         Греб­цы в лод­ке си­дят за­дом на­пе­ред; пря­мо­ли­ней­ное на­прав­ле­ние по­мо­га­ют дер­жать в боль­шей сте­пе­ни уже прой­ден­ные ори­ен­ти­ры, из про­шло­го. На даль­ней­ший путь греб­цы лишь ог­ля­ды­ва­ют­ся. Ог­ля­ды­ва­ют­ся на бу­ду­щее! На что ог­ля­нешь­ся, ту­да и при­ча­лишь.

 

         Ес­ли кто-то го­во­рит: «Я не в со­стоя­нии вам по­мочь…» — это оз­на­ча­ет лишь од­но: у че­ло­ве­ка про­сто нет со­стоя­ния.

 

         Бог ми­ло­вал: вра­гов по­слал, но не дал оз­лоб­ле­нья.

 

         Люд­ская ложь со­рев­ну­ет­ся в но­виз­не ис­крен­но­сти.

 

         В лиф­те.

         — Вам на ка­кой?

         — На чет­вер­тый, там оде­ж­ду се­го­дня про­да­ют.

         — А на вто­ром чер­но­слив де­ше­вый и рас­са­да…

         1992-й год. Ме­сто действия — рес­пуб­ли­кан­ский Дом пе­ча­ти.

 

         Бог — это та­кая шту­ко­ви­на, ко­то­рая ис­че­за­ет сра­зу же, как толь­ко им на­чи­на­ют ин­те­ре­со­вать­ся.

 

         Кон­флик­ты, обу­слов­лен­ные раз­ли­чия­ми в на­цио­наль­но­сти, ве­ро­ис­по­ве­да­нии, слу­жеб­ным, ма­те­ри­аль­ным или ду­хов­ным не­ра­вен­ст­вом и проч., впол­не и до кон­ца раз­ре­ши­мы: жить сле­ду­ет мол­ча, го­лы­ми и в тем­но­те.

 

         Гармония — это ко­гда ис­пол­ни­тель ду­ши не ча­ет в сво­ем за­каз­чи­ке. На­при­мер, се­мей­ная гар­мо­ния. Встре­ча­ли?

 

         Зер­но Все­лен­ной раз­вер­ну­лось дре­вом звезд.

         Нет вре­ме­ни у Бо­га.

         Нет вре­ме­ни в зер­не.

 

         Знак ка­че­ст­ва: про­ве­ре­но на се­бе!

 

         До три­дца­ти лет ищут луч­шую до­лю, по­сле тридцати — луч­шее ме­сто.

 

         При­хо­дя­щее по­ни­ма­ние все­гда пре­вос­хо­дит то, что ты, по­няв­ший, мо­жешь вы­ра­зить.

 

         И война — на­си­лие, и мир — на­си­лие. Сво­бо­да на­хо­дит­ся ме­ж­ду ни­ми.

 

         Что тре­бу­ет­ся для сча­стья? Ни­че­го не тре­бу­ет­ся. Сча­стье са­мо­дос­та­точ­но. Лю­бой иди­от под­твер­дит это!

 

         Бо­ги лю­бят в долг.

 

         Де­та­лей воз — еще не схе­ма. Муд­ры ша­ман­ст­вом аван­гард­ные пии­ты: бес­смыс­лен­ность скво­зит в по­то­ках смыс­ла, коль за­пя­ты­ми сил нет ов­ла­деть.

 

         Лю­бовь и речь, чем не вра­ги?

 

         Жизнь не в де­ле, а в ра­до­сти; де­ло, при­но­ся­щее ра­дость, — от зем­ли; ра­дость, про­из­во­дя­щая де­ло, — свы­ше.

 

         Сча­стье обывателя — это дол­го­вре­мен­ный мир ме­ж­ду доб­ром и злом. По­это­му, го­во­ря: «Да здрав­ст­ву­ет мир!», на­до це­ли­ком при­нять и: «Да здрав­ст­ву­ет обы­ва­тель!»

 

         При­знак здоровья — это здо­ро­вое чув­ст­во ле­ни. Для че­го жить? Глу­по жить лишь для ве­ще­ст­вен­но­го од­но­об­ра­зия, — это по­ра­бо­ща­ет, как вся­кая спе­циа­ли­за­ция. Го­раз­до сво­бод­нее и уют­нее чув­ст­ву­ешь се­бя в ми­ре, ес­ли жи­вешь не «для», а от че­го-то: от ра­до­сти, на­при­мер. Не дело — ис­точ­ник ра­до­сти, а радость — ис­точ­ник мно­го­чис­лен­ных дел.

 

         Ты сла­бо­му по­мог.

         Ну, что это за доб­лесть?

         Те­бя он вряд ли от­ли­чит от кос­ты­лей.

 

         На­стоя­щее одиночество — это ко­гда не ос­та­лось ни еди­ной мыс­ли о се­бе. Стран­но, по­че­му лю­ди, ду­мая на­обо­рот, жа­лу­ют­ся на то же са­мое чув­ст­во?

 

         Суть люд­скую разрывают — пять­де­сят на пять­де­сят! — «Май­на!» — ан­ге­лы взы­ва­ют, «Ви­ра!» — чер­ти го­ло­сят.

 

         Са­та­на по­бе­дил. Бог оциф­ро­ван.

 

         Религия — ра­дость пла­чу­щих. В рус­скую цер­ковь хо­дят по­пла­кать.

 

         Все ищут: кто чу­жо­го, кто сво­его, кто се­бя са­мо­го. Не­ве­зе­ние то­таль­но. Все находки — вре­мен­ные. Иг­рой в зем­ную жизнь за­прав­ля­ет шу­лер.

 

         За­каз­чик на­зы­ва­ет «лю­бо­вью» за­каз.

 

         Час­то ум жен­щи­ны не мо­жет най­ти под­хо­дя­ще­го вы­ра­же­ния в сло­вах, за­то лю­бая из жен­щин мо­жет вы­ра­зить сколь угод­но муд­ро­сти в мол­ча­нии.

 

         Ум­ный человек — банк, он за­ин­те­ре­со­ван во вклад­чи­ках.

 

         Пад­ший ан­гел воз­вра­ща­ет­ся на не­бе­са ок­ре­стив­шим­ся дья­во­лом.

 

         Мно­гие не­вос­тре­бо­ван­ные пи­са­те­ли на­по­ми­на­ют мне пло­хих са­дов­ни­ков: час­то их эн­ту­зи­аз­ма хва­та­ет лишь на щед­рое раз­бра­сы­ва­ние се­мян. Дру­го­го уме­ния, кро­ме щед­ро­сти, нет. Ни всхо­дов. Ни пло­дов.

 

         Еще ни од­на жен­щи­на в ми­ре не ста­ла сча­ст­ли­ва при по­мо­щи пре­тен­зий.

 

         Душа — ры­беш­ка на жрат­ву: на­жив­ку клю­нув, по­те­ря­юсь! По­пут­но ра­до­сти жи­ву, по­пут­но жиз­ни со­тво­ря­юсь.

 

         Люб­лю те­бя! Но на­звать лю­бо­вью то, что ты ждешь от ме­ня, не мо­гу.

 

         Мо­жет ли ме­шок с дерь­мом взле­теть? Мо­жет. Ес­ли при­де­ла­ет к се­бе кры­лья и хо­ро­шень­ко раз­бе­жит­ся.

 

         Те­ла сли­лись. Сли­лись и ду­ши. Мир сжал­ся весь в зер­не люб­ви. Сго­ре­ла ка­ша на пли­те.

 

         Че­ло­век стре­мит­ся к вер­ши­не. По до­ро­ге он слы­шит на­шеп­ты­ва­ния внут­рен­не­го го­ло­са: «Спе­ши! Ты — пер­вый! Твой ум ве­лик, твое серд­це щед­ро, гор­дись со­бой…» А ря­дом тол­ка­ют лок­тем под реб­ро не­веж­ли­вые попутчики — ведь они слы­шат то же са­мое. Но чем вы­ше подъ­ем, тем ре­же жи­вые встре­чи, тем сво­бод­нее про­стран­ст­во, тем мол­ча­ли­вее ста­но­вит­ся го­лос. По­след­нюю фра­зу он про­из­не­сет на вер­ши­не: «Глу­пец». И ты по­спе­шишь вниз, что­бы ска­зать это ос­таль­ным. Но ни один из стре­мя­щих­ся вверх не по­ве­рит то­му, кто на­шел в се­бе си­лы воз­вра­тить­ся. Откровение — обыч­ная при­чи­на са­мо­убий­ст­ва по­этов, прин­цев, ро­ман­ти­че­ских аль­труи­стов и про­чей неж­ной твор­че­ской мош­ка­ры, ле­тя­щей на огонь.

 

         Че­ло­век нау­чил­ся на­сла­ж­дать­ся «пло­хим». При этом он ис­крен­не удив­ля­ет­ся: по­че­му это я так пло­хо жи­ву?

 

         Ко­гда жен­щи­на не про­сит ни­че­го, ей хо­чет­ся от­дать всё.

 

         Я нор­ма­лен?! В та­ком слу­чае вам сле­ду­ет при­знать не­нор­маль­ным весь мир!

 

         Ум­ным лю­дям в Рос­сии, у ко­то­рых хо­ро­шо по­шло де­ло, все­гда ка­жет­ся: на­ко­нец-то по­лу­чи­лось! «Про­тив ло­ма» есть прием — ум­ная го­ло­ва. Вот эту са­му го­ло­ву они обыч­но под лом и под­став­ля­ют…

 

         Смех без при­чи­ны? Это ли не скуч­но?! Жи­вем без бу­ду­ще­го, про­шлое ви­ня. Что на­ша жизнь? Иг­ра для по­би­ру­шек: про­сить ог­ня да па­дать в по­лы­мя.

         Со­сед со­се­ду на ухо гла­го­лет: у стен­ки на­до б шле­пать па­цан­ву! Ди­аг­ноз прост: вот — юный ал­ко­го­лик, вот сы­ро­ед, под­сев­ший на «тра­ву».

         Ма­ма­ша паль­цем кру­тит у ви­соч­ка, па­па­ша мат да­ет, как «на го­ра»; сы­нок хо­рош: под­след­ст­вен­ную точ­ку за опыт жиз­ни ста­вят «опе­ра».

 

         Во­круг лю­дей пла­ка­ты да за­ве­ты, ку­да-то об­щий ка­тит­ся ва­гон, по­го­да хму­рит­ся, Гос­подь ушел до вет­ру и боль­ше не вер­нул­ся к лю­дям Он.

 

         Не по­про­сить на­чать пу­ти сна­ча­ла, твое начало — ро­дом из кон­ца. Еще вче­ра лю­бовь лю­бовь встре­ча­ла: «Аз», «бу­ки», «ве­ди»… — «и-жи-ца»!

         Зем­ля взош­ла же­лез­ны­ми цве­та­ми. Да­ешь «Убий!» Авось, и то не зря… От­цы в тос­ке при­ки­ну­лись хри­ста­ми, дер­жась за древ­ко, кор­ня ми­мо зря.

         Ты хо­чешь жить, как ми­ни­мум, дос­той­но. Свобода — враг! Свобода — че­шуя! В пят­на­дцать лет ду­ша твоя — по­кой­ник. По ком зво­нит брен­ча­лоч­ка твоя?

         Те­бя уж нет. Ты — про­сто обо­лоч­ка. Пус­той со­суд для мыс­лей о жрат­ве. Да­ешь бал­деж! Гуляем — гля! — до точ­ки. На­лей, чу­вак! По девочкам — ржа­вей…

         В ка­ком же ра­зе греш­ни­ца свя­тая вновь по­це­лу­ет сто­пы, ок­ры­лив? Эй, что-то да­вит… Да­вит, да­вит! Не то, чтоб жизнь — от­сут­ст­вие люб­ви.

 

         Мечта — до­вер­чи­вая пти­ца: ей по­да­вай по­кой да ти­ши­ну. А мыс­ли? Вы­ле­та­ют из тем­ни­цы, на бе­лый свет убий­ст­вен­но взгля­нув!

 

         От­но­ше­ния из­вест­ны: не посеешь — не пож­нешь. Инь — до ба­бу­шек не­вес­ты, Ян — до гро­ба мо­ло­дежь.

 

         Ме­ж­ду мол­чань­ем двух сортов — от зло­бы тай­ной до свя­тей­шей правды — на­бро­са­но так мно­го слов…

 

         «Боль­ше твор­че­ст­ва!» — лу­ка­вые указ­ки! Чернь есть чернь. А знать есть знать. Го­лые, хо­ро­шень­кие сказ­ки хо­дят под Па­ра­граф уми­рать.

         Рус­ская хо­лоп­ская по­ро­да ва­рит, се­ет, вка­лы­ва­ет в дым! И кри­чат: «Да здрав­ст­ву­ет сво­бо­да!» — уз­ни­ки, це­луя кан­да­лы.

 

         Бо­же! Рус­ские хип­пи, Хри­ста по­ис­кав, ос­тав­ля­ют в серд­цах дом пус­той для не­го… А по­том в этот дом без пись­ма, без звон­ка на­все­гда по­се­ля­ет­ся кто-то дру­гой. На­все­гда…

         Не ро­га­тый ли ан­гел тот дом при­гля­дел, в чьем-то серд­це пус­том хо­ля сы­тое зло? И пи­са­ние слов — как во­дой по во­де… И мечта — ржа­вый гвоздь под ску­ко­жен­ный лоб! На­все­гда…

         Бо­же. Рус­ские хиппи — чу­ма шко­ля­ров: Ве­ра с Прав­дою, сестры — по­врозь на­все­гда. Был бы ра­зум! А серд­це? Все­го лишь — нут­ро… От вой­ны б до вой­ны ми­ру мир на­га­дать. На­все­гда…

         «На­все­гда» — это сло­во по­хо­же на смерть. По­мо­лись у ма­шин от звон­ка до звон­ка! Очи в очи вон­зи­лись но­жа­ми во тьме, — не­бо вспо­ро­то там, где за­ла­тан за­кат.

         Бо­же! Де­ти ис­ча­дий, бе­гу­щие ввысь, не по­ми­луй, судь­ба, вас, но всё же — хра­ни. За спи­ною ды­мят­ся лишь ку­щи, увы, да на­де­ж­да спа­са­ет свой жерт­вен­ный миг.

 

         Черт возь­ми! Не­у­же­ли не яс­но? Я сти­хов не пи­шу, не пою со­ловь­ем, не то­чу на бу­ма­ге со­п­ли­вые ля­сы: го­во­ря­щий с со­бою, — при­го­во­рен…

         Это прав­да. Как лез­вие брит­вы. Ну, хоть в шут­ку, мой са­ван при­мерь! Не ос­та­нет­ся пе­сен. Судь­ба и молитва — это во­все не страх, а про­хо­жий и дверь!

         Там, где прав­да смы­ка­ет­ся с ло­жью, грань ост­ра, пре­вра­щае­ма в Путь еже­днев­но, все­нощ­но. И, бо­же, я про­ща­юсь под ре­п­ли­ку: «Будь!»

 

         Дед вое­вал. Отец для смер­ти то­же был при­гож. А как же: честь, от­ва­га, ро­ди­на, на­гра­да… Ка­ких гра­ниц дос­тиг­нуть мо­жет ложь, коль для об­ма­на поль­зо­вать­ся прав­дой? Два духа — Бу­ду­щее с Прошлым — кон­вой мгно­ве­ния. Тор­же­ст­вен­ный и по­шлый.

 

         Чем боль­ше ла­да­на, тем креп­че пах­нет се­рой: вос­пе­ты меч и сла­ва хлеб­но­го жни­вья… По­доб­но во­дам, цир­ку­ли­рую­щим в сферах — кру­го­вра­ще­ние смыс­ла бы­тия.

 

         Будь я пра­ви­тель, за­пре­тил бы рас­тить то, что ну­ж­да­ет­ся в развитии — нау­ку, ис­кус­ст­во… да­же ве­ру. За­прет ус­ко­ря­ет раз­ви­тие.

 

         Пут­ник ду­ха, да­ле­ко опе­ре­див­ший со­вре­мен­ни­ков, по­до­бен стран­ни­ку в пус­ты­не. «Я на­шел не­бы­ва­лый ис­точ­ник!» — кри­чит он, а его не слы­шат. Он про­клят. Но та­кое одиночество — силь­нее смер­ти, по­то­му что да­ле­кое бу­ду­щее, как и да­ле­кое прошлое — бес­стра­ст­ны. А по­том при­дут лю­ди, возь­мут най­ден­ное, по­ди­вят­ся; и бу­дут ки­чить­ся тем, что путник — из их ро­да. И эта ложь даст си­лу но­во­му пут­ни­ку, пре­одо­лев­ше­му сча­стье жить се­го­дня.

 

         Мно­гие не­вес­ты об­ма­ны­ва­ют­ся, при­ни­мая муж­ское ба­ла­гур­ст­во за на­деж­ность. В уз­ком кру­гу «ду­ша ком­па­нии» — мра­чен. Ра­дость лю­бит про­стор.

         Не мно­гие же­ни­хи спо­соб­ны най­ти ра­дость в за­бо­те. До свадьбы — ил­лю­зии, по­сле свадьбы — об­ман.

         Ба­ла­гур по­сле свадьбы — из­верг бла­го­по­лу­чия: на­блю­де­ние пре­об­ла­да­ет над уча­сти­ем.

 

         Один, как кро­лик, жал­ся, дру­гой ор­лом кру­жил, и вся­кий жить ста­рал­ся, а я так про­сто жил. Ша­гал не по рас­че­ту, ды­шал все­гда не в лад, мол­чал не для по­че­та, орал не для на­град. Гуз­ном не ла­зил в крес­ло, и, ка­юсь, вод­ку пил, но я жил ин­те­рес­но, по­сколь­ку жить лю­бил. Лю­бил судь­бы об­ма­ны… Ах, лю­ди, время — дзынь! — ча­сы, как нар­ко­ма­ны, гло­та­ют на­шу жизнь.

         А, мо­жет, я по­пал­ся, не удер­жал ран­жир? За­чем-то мир ста­рал­ся, чтоб я вот так не жил?!

 

         По­строе­ны в ко­лон­ны, спо­кой­ст­вие хра­ним. Я с дет­ст­ва твер­до пом­ню: мы бо­рем­ся за мир.

         Гля­дят ра­ке­ты-пуш­ки на За­пад, на Вос­ток, и уш­ки на ма­куш­ке, и по­рох не под­мок.

         По кум­по­лу ко­лом бы, аль ма­ков­кой в сор­тир!.. — Чем боль­ше на­ша бом­ба, тем креп­че бу­дет мир!

         Гу­дят за­во­ды на­ши, на­род не­по­бе­дим. А мы жи­вем всё кра­ше: твер­дим, твер­дим, твер­дим…

         Я ве­рю в то упор­но, бри­га­да мне, как мать. И на­до по три нор­мы да­вать, да­вать, да­вать!

 

         Что за комедия — ры­дать сре­ди ве­се­лья? За­чем пу­га­ешь че­лядь, че­ло­век? За­чем один не пьешь ца­ре­во зе­лье, уг­рю­мо в спи­ны гля­дя из-под век?

         — Я нын­че вы­шел за во­ро­та го­ро­ди­ща, — от­ве­тил он, на по­сох на­ва­лясь. — Там бо­га нет. Там, ду­мая о пи­ще, друг дру­га ест не­по­до­баю­щая мразь. Там лю­ди, что боль­ные при­ви­де­ния, ша­та­ют­ся с день­гой по ка­ба­кам, в тюрь­ме си­дит там по­ло­ви­на на­се­ле­нья, дру­гая половина — по уг­лам. Там ка­ж­дый мнит се­бя тре­тей­ским су­ди­ею, там все хол­мы по­хо­жи на по­гост, от­рав­ле­ны там лю­ди по­хваль­бою: мол, у ко­го все­го бе­лее кость… Они гля­дят с тос­кой на эти сте­ны, не ви­дя, толь­ко слы­ша кар­на­вал, им на­пле­вать на ва­ши пе­ре­ме­ны. Кто бе­ден был — бо­га­че не бы­вал!

         Схва­ти­ла стран­ни­ка под­вы­пив­шая стра­жа. Ца­ре­во зелье — в рот ему сил­ком! В постель — не­вес­ту! Вот­чи­ну! По­кла­жу! И — мать твою! — по тро­ну ку­ла­ком.

         На­род уте­шат и ути­шат слу­хи злые: царю — ца­ре­во, прочее — мол­чок, ворам — с каф­та­на бля­хи зо­ло­тые… Сме­ясь, по­ве­сил­ся сча­ст­ли­вый ду­ра­чок.

 

         — Па­ца­ны, с на­ми хор пя­ти­ле­ток! Па­цан­ва, Пер­во­май на ду­ше! — А они, точ­но пти­цы из кле­ток… А они — точ­но блядь в ша­ла­ше.

         Но и им пу­ля серд­це за­ще­мит, и у них на из­ви­ли­нах тля; фимиам — это для вос­хи­ще­ний, а для буд­ней сой­дет ко­но­п­ля…

         Кто нор­ма­лен, а кто ма­ла­холь­ный? Ру­ки нерв­но лас­ка­ют це­вьё… — ве­те­ра­ны под звон ко­ло­коль­ный ис­це­ля­ют вой­ной па­ца­нье!

         В ге­рои­че­ских смерт­ных рас­ка­тах ве­ра ре­ет, как аэ­ро­стат… И кон­вей­ер рай­во­ен­ко­ма­та за Хри­стом по­стри­га­ет Хри­ста…

         — Па­ца­ны, с на­ми хор пя­ти­ле­ток! Па­цан­ва, Пер­во­май на ду­ше! — А они на­гло­та­лись таб­ле­ток и на­шли ком­му­низм в ана­ше…

 

         Осо­бый век: нев­ро­ти­ки, ка­та­ры. Хи­ре­ем. Де­фи­цит на му­жи­ка.   Кар­ти­на: двое дю­жих са­ни­та­ров в па­ла­те буй­ных учат ста­ри­ка.

         Ста­рик один… Два дю­жих са­ни­та­ра… Вдох­ну­ли ра­зом ра­зум под бо­ка! А за ок­ном: фо­на­ри­ки, гитары — сплош­ная во­ля, пес­ни и тос­ка.

 

         Я вы­сту­паю, вы­пав­ши из сти­ля, все­гда в ан­тракт иду из-за ку­лис, как раз то­гда, ко­гда по­го­во­ри­ли, но до то­го, как все пе­ре­дра­лись.

 

         «Кто пер­вым под­нял­ся, тот вы­шел в рас­ход. Вой­на для героя — ха­ля­ва!» — Не­бри­тая смерть про­гу­ля­лась меж рот, раз­дав ма­тер­щи­ну и сла­ву.

         По­стой, зна­ме­но­сец, упь­ем­ся стрель­бой! У жизни — ко­рот­кие но­ты. У смер­ти в лю­бим­чи­ках хо­дит ге­рой, в бес­смерт­ные ве­ря во­ро­та.

         Ту­ма­нит­ся па­мять, жжет лег­кие дым: минувшее — по­ле сра­же­нья… Вой­ну, как не­вес­ту, су­лит мо­ло­дым дав­но по­лы­сев­шее вре­мя.

 

         Я не люб­лю яр­ких все­на­род­ных празд­ни­ков, они обо­ст­ря­ют оди­но­че­ст­во, они по­хо­жи на мас­со­вое опь­я­не­ние. Мно­гие горь­кие пья­ни­цы на­зи­да­тель­но трез­ве­ют в эти дни.

 

         Будь­те серь­ез­ны. Я шу­чу очень тон­ко!

 

         С тех пор, как от­ме­ни­ли бо­га, об­ра­зо­ва­лась ва­кан­сия, ку­да уст­ре­ми­лись смерт­ные.

 

         В без­вы­ход­ной си­туа­ции мож­но про­сто за­крыть гла­за. В аб­со­лют­но без­вы­ход­ной си­туа­ции все выходы — твои.

 

         Вот за­ра­бо­тать бы все де­неж­ки. И — сжечь. Или объ­е­хать бе­лый свет. И — по­ме­реть. Ужас­но хо­чет­ся по­лез­ным в зем­лю лечь, что­бы по­том вос­стать и рай уз­реть.

         Ужас­но хо­чет­ся по­про­бо­вать на вкус в со­сед­них ку­щах бы­тия за­прет­ный плод. Жизнь — ал­фа­вит от «А» до «Я». И наи­зусть его дик­ту­ешь ты из го­да в год.

         Ужас­но хо­чет­ся ис­про­бо­вать сво­бод, но вот бе­да: им не жи­вет­ся без оков. На па­ру ум­ни­ков при­шлось не­впро­во­рот учи­те­лей и школ для ду­ра­ков.

         Ко­гда мне ска­жут: «Спя­тил па­рень. Псих!» Я го­во­ря­щим улыб­нусь, мол, знаю сам. Счи­таю руб­ли­ки. Жи­ву от «сих» до «сих». Ду­ша за­кры­та, как оби­жен­ный Се­зам.

 

         Я за­ни­ма­юсь тем, что го­тов­лю кон­сер­вы из соб­ст­вен­ной жиз­ни. А так­же из ва­ших не­ча­ян­ных буд­ней, на этой пес­чин­ке Вселенной — Зем­ле. Кон­сер­вы во­як на­зы­ва­ют­ся па­мять. Кон­сер­вы уче­ных уто­п­ле­ны в циф­рах и схе­мах. А я в нос­таль­гии кру­чу ус­та­рев­шие плен­ки; и нерв­ные «Бит­лы» — кон­сер­вы мо­их два­дца­ти.

 

         Сна­ча­ла че­ло­век удив­ля­ет­ся. По­том че­ло­век удив­ля­ет. По­том удив­ля­ет­ся, что удивления — нет. И на­хо­дит его. Но по­тре­бу­ет­ся под­виг, что­бы дать это удив­ле­ние ми­ру.

 

         Стран­ное де­ло: под­ле­цы сре­ди шу­тов не встре­ча­ют­ся.

 

         До­пус­тим, ваш ре­бе­нок уми­ра­ет. Сколь­ко силь­ней­ших пе­ре­жи­ва­ний при­не­сет это го­ре! А ес­ли это про­изой­дет еще раз, и еще раз, и еще?.. Вы­ра­бо­та­ет­ся опыт — за­щит­ная «блок-эмо­ция» — ре­ак­ция на оп­ре­де­лен­ный, по­вто­ряю­щий­ся раз­дра­жи­тель. От го­ря ту­пе­ют. На вой­не к смер­ти от­но­сят­ся рав­но­душ­но. Но это всё край­но­сти, экс­тре­маль­ные си­туа­ции. (От од­ной и той же ра­до­сти, кста­ти, то­же глу­пе­ют и ту­пе­ют.) А в жиз­ни? Ны­неш­няя жизнь пол­на ис­пы­та­ний и фи­зи­че­ских, и ду­хов­ных, при­чем, их по­вто­ряе­мость воз­рас­та­ет со всё боль­шей час­то­той. Как удер­жать­ся в этом рит­ме? Не вы­дер­жав­ших, сдав­ших­ся, прой­дох и су­ма­сшед­ших ста­ло боль­ше. А со­вре­мен­ни­ков об­ви­ня­ют в чер­ст­во­сти. Нет. Од­на­ж­ды пе­ре­жив ка­кое-ли­бо эмо­цио­наль­ное чув­ст­во, че­ло­век ис­поль­зу­ет его в даль­ней­шем, как ин­ст­ру­мент, как функ­цию. Как го­то­вый, од­на­ж­ды уже соз­дан­ный блок. Эмо­ции ни в ра­бо­те, ни в оцен­ке не уча­ст­ву­ют. Пло­хо? Ни­чуть! Про­сто энер­гия эмо­цио­наль­но­го вос­при­ятия ос­во­бо­ж­да­ет­ся для дру­гих дел. Се­го­дняш­ние потрясения — все­го лишь аз­бу­ка дня зав­траш­не­го.

 

         Во все вре­ме­на мысль муд­ре­цов кол­лап­си­ро­ва­ла: взы­вая к бес­ко­неч­но­сти, она не­из­беж­но ухо­ди­ла в се­бя, за­хло­пы­ва­лась, за­мы­ка­лась. Слов­но с оп­ре­де­лен­ной, кри­ти­че­ской точ­ки ми­ро­ощу­ще­ния мозг че­ло­ве­ка спо­со­бен пи­тать­ся со­бой. Впи­ты­вая Все­лен­ную, мозг взры­ва­ет­ся, как сверх­но­вая… Итог проблематичен — свет внут­ри «пе­ре­све­чи­ва­ет» всё ос­таль­ное!

 

         Про­силь­ни­ки! Не со­вер­шай­те про­си­лия над ближ­ним!

 

         На по­кой­ни­ке рас­тут во­ло­сы, ног­ти… Страш­но и бе­зыс­ход­но! По­доб­но то­му в за­бро­шен­ных де­рев­нях еще ро­ж­да­ют­ся де­ти…

 

         МИР — ЭТО ПА­МЯТЬ.

 

         В ду­ше ху­дож­ни­ка два жи­те­ля: вре­мен­ный и веч­ный. Ни од­но­му нель­зя дать во­лю. Вре­мен­но­го по­гу­бит ко­рысть и ме­лоч­ность. Веч­ный со­жжет ра­зум хо­зяи­на. В ду­ше ху­дож­ни­ка два жи­те­ля… Чем силь­нее они ссорятся — тем прон­зи­тель­нее ис­кус­ст­во.

 

         Нет пер­во­от­кры­ва­те­лей, есть — про­све­ти­те­ли.

 

         Человек — мо­дель об­ще­ст­ва. Общество — мо­дель ис­то­рии. Банк зем­ных знаний — мо­дель По­ля. Фи­зи­че­ская ма­ши­на со­жрет твердь. Экс­пан­сия духа — тот же за­вое­ва­тель. Ни то, ни другое — не лю­бовь.

 

         От­но­си­тель­но без­оши­боч­но ру­ко­во­дство на­стоя­щим мо­жет осу­ще­ст­в­лять­ся толь­ко те­ми, кто ви­дит бу­ду­щее… У ру­ля же ока­зы­ва­ют­ся те, чье зрение — про­шлое.

 

         Сти­хи по­хо­жи на ма­те­ма­ти­ку: язы­ком сим­во­лов стро­ит­ся мо­дель ми­ро­зда­ния. Модель — ору­дие для пред­ска­за­ния. Сло­же­ние, де­ле­ние, вы­чи­та­ние, ум­но­же­ние… — ариф­ме­ти­ку поэзии — пой­мут боль­шин­ст­во. Про­стран­ст­вен­ную гео­мет­рию, ря­ды, диф­фе­рен­циа­лы, интегралы — пой­мут спе­ци­аль­но обу­чен­ные или обу­чив­шие­ся. Далее — при­клад­ные раз­де­лы, по­нят­ные лишь спе­циа­ли­стам… Ма­те­ма­ти­ки пред­ска­за­ли дья­воль­скую тех­ни­ку. Мо­жет, по­эты пред­ска­жут бо­же­ст­вен­ную суть?