Лев РОДНОВ

 

         Эти мысли-тексты помещены в разрозненном виде  в различные заказные книжки. А вообще-то они составляют единое полотно моих умствований по поводу нашей жизни

 

Содержание:

 

Гордиев бантик

Огонь от огня

Электра

«Эту землю любить…» (стихи)

Сила Духа

Толпа интеллигентов

Сделайте так, чтобы я захотел

Заметки на полях

Коллективное Оно

Закрой глаза и -- смотри!

Я плюс минус Я

С отплыздом и приплыздом!

Песня о Родине

 

 

 

ЭССЕ

 

 

ГОРДИЕВ БАНТИК

 

1.

 

         Основным приемом для введения человека в состояние гипноза является способ концентрации внимания на точке. Человек волевым усилием заставляет себя следить за одним единственным предметом: пальцем гипнотизера, блестящим шариком, крестиком на бумаге, звездой в небе или поплавком. Десять, пятнадцать, двадцать минут однообразия и… гипноз. Мозг, не получая привычного изобилия внешних образов, переходит в иной режим работы, генерирует эти образы сам или, возможно, подключается к банку, нам неведомому. Но состояние измененного сознания, даже если оно приносит практические результаты, не может оставаться вечным, иначе это стопроцентная шизофрения. Однако такие опыты могут создать очень странную привычку — решать любое практическое задание жизни именно в измененном через медитацию сознании, частичном или полном гипнозе или самогипнозе. Так поле практической деятельности заполняется бесплодной, но тем не менее взявшей на себя роль первостепенной значимости, ритуальностью. Балом править начинает ритуал.

 

         Нехорошо обижать хорошего человека, кусать руку, которая тебя же и кормит. Но язык-то без костей, и моей добрейшей, тихой, как овечка, насквозь религиозной теще от меня достается. Действия зятя, то есть меня, напоминают хлесткие, обжигающие удары веника в русской бане: прямой контакт неизбежен, а прилипший банный лист — напоминание о сеансе мазохизма.

         Лилю очень смущает постановка многих вопросов.

         — Зачем тебе голова? — говорю, например. — Верующим мозги не нужны. Зачем думать, если можно верить? Легко и просто.

         Лиля теряется, она знает, что всю жизнь была хорошим человеком, терпела страдания и старалась для жизни. Как ответить злодею? И она несет с утра пораньше смущенный свой разум в христианскую обитель, в храм. А батюшка уж наготове: «Истинному верующему искушения не страшны. Ты спасешься, он погибнет».

         Если плата за спасение доброта типа: терпение плюс безмозглость — это мне лично не подходит. И я продолжаю испытывать язык без костей.

         — Лиля, а ты понимаешь, что веришь не в Бога, а в ритуалы, в хитроумные технологии, которые спекулянты подсунули тебе, чтобы заполучить твою душу? Причем за деньги, за твои же собственные деньги?! Неплохо придумано, а? Они выполняют волю «шефа», который охотится за человеческими душами. Ты ведь знаешь, как он называется, да? И ему не нужны грязные, испорченные души, он, как на грядке, выращивает чистую экологическую продукцию — овечек.

         А Лиля уж и плакать готова, а язык дальше мелет:

         — А к чему это вдруг после падения коммунистической идеологии, в ожившей, как зомби, церкви, ведением ритуалов заправлять вдруг стали бывшие работники госбезопасности, милиционеры, расторопные зэки и в огромной массе своей бывшие комсомольские работники? Раскаялись? Искупление искать пошли? Что-то не верится без доказательств. Вера — она на то и вера, что критичность отсутствует, а идея опытных проверок исключена в принципе. Новые попы на новых теплых местечках пуще прежних изображают страдания и призывают страдать остальных. Лицо их лоснится, живот не умещается под рясой, как на карикатуре, а голос становится всё елейнее и елейнее. В общем, живут плохо. Лиля, ну скажи пожалуйста, почему мученичество — это хорошо? Ритуальная церковь заинтересована в калеках, в людях бессильных, безвольных, безмозглых. Другие ей не нужны. Это ведь госзаказ на «делание» легкоуправляемых, несамостоятельно мыслящих граждан. Политтехнология, одна из самых простых и удачных, какие только человечество рождало.

         В общем, своего я добился — добрая теща заплакала.

 

         Спасибо религии за абсолютные, крайние, как в математике, понятия. Итак. Бог без дьявола не имеет ни смысла, ни силы. Скорее всего лишь по своей врожденной склонности к однозначности люди до сих пор всё решают, которая сторона в колесе жизни хорошая, а которая плохая. Иной раз, того гляди, и вовсе готовы переломить колесико. Ну, что ж, справедливость, как правило, торжествует на обломках, по крайней мере, русская справедливость. Молитва тем и коварна, что это - способ самообмана насчет эффективности самовнушения.

         Так или иначе, нет-нет да и заходят в наш дом какие-нибудь недуги. Молитвы помогают плохо, боженька не эскулап (в сегодняшнем контексте боженька и ритуальное служение — одно и тоже). Телесные посты, конечно, действуют оздоровляюще, а вот пост разума давно и безнадежно уморил его самого.

 

         Каждый может сказать о себе, будто бы он жив или будто бы нет. Это самое «будто бы» реальнее и ощутимее самой жизни. И что вообще можно назвать этим словом — «жизнь»? Когда я смотрю на деревья, животных, на мир природного вещества вокруг себя и светила над головой, то я понимаю — всё это существует само по себе, вне зависимости от человека, и потому по отношению к нему смело может именоваться жизнью. Это фундамент, а всё остальное — игра, прихотливые голограммы, ступени разума и духа, по которым слепая плоть восходит до беспредельности. Ритуалов натуральная жизнь, похоже, не имеет вообще. А в жизни отраженной, играющей они (ритуалы) претендуют едва ли не на самую главную роль и соперничают с естеством, с фундаментальной основой всего и вся.

         Большинство людей не в состоянии вырабатывать схемы жизни сами и поэтому следуют схемам существующим, наивно полагая, что точное копирование выбранной традиции и есть самость. Носители традиции, существа, отождествившие себя с ней, как правило ортодоксальны и при встрече с иным агрессивны.

         Однажды произошел трагикомичный случай, связанный с канонизированной на Руси выпивкой. Меня угораздило выйти из подъезда своего дома именно в тот момент, когда из соседней двери вывалилась большая развеселая компания — свадьба, героически гуляющая уже третьи сутки. К этому моменту все уже перешли на брагу. Меня мгновенно окружили утомленные весельем, опухшие, краснолицые люди и потребовали выпить за здоровье молодых. Я вежливо отказался, специально и громко подчеркнув, что вообще не употребляю спиртное.

         — Что?! Он не хочет пожелать здоровья молодым? — заорала толпа.

         Я еще раз пожелал молодым здоровья, счастья и наговорил множество всевозможных дежурных слов.

         Пьяница никаких иных законов кроме пьянства не признает. И меня, беззаконника, окружили еще плотнее, сделав центром пристального внимания и «воспитательной работы». Женщины откуда-то из-под полы достали бутылку красного вина, торжественно ее распечатали и налили в грязный стакан.

         — За здоровье молодых!

         Я стойко отказался во второй раз. В воздухе отчетливо начало сгущаться нездоровое электричество.

         Прошло немного времени, и в напряженной тишине, при последних ласковых уговорах таким же чудесным образом появилась бутылка водки, припасенная, видимо, на самый черный день. Я по-прежнему отказывался пить и как заводной твердил, что желаю молодым здоровья. Мужчины перешли на мат, женщины галдели в тон. Апофеозом этой нелепой сцены стала бутылка шампанского, извлеченная невесть откуда и торжественно раскрытая перед самым моим носом. Шампанское оказалось в хрустальном фужере, который специально для меня принесли из дома. Я не пил.

         Бить меня начали с наслаждением праведников, которым грехи отпущены заранее. Спасли трезвенника те же сердобольные женщины, которые образовали вокруг меня живое кольцо и пошли на прорыв. Кустами и кривыми дорожками я ретировался восвояси.

 

         Встречают и провожают на Руси не по одежке и не по уму. Критерий прост: ты такой же, как я, я такой же, как ты. После чего ни одежка, ни ум уже не нужны.

         «Будто бы жизнь» кипит и размножается над самой жизнью. Я не знаю примеров за пределами своего отечества, но полагаю, что и там картина похожая, особенно в странах, придающих ритуальности статус реалий.

         За время жизни накопилось немало подобных наблюдений. Например, в подмосковном Монино, аэродроме и музее авиации при Городке космонавтов, я наблюдал летательную машину невероятных размеров. Вертолет с телом, напоминающим огромную буханку, двумя длиннющими винтами, ажурной фермой и шасси, издалека смахивающими на портовые краны. Под лопастями вертолетных махалок росли березы высотой в пятиэтажный дом. Они не помешали этому монстру приземлиться.

         Было изготовлено всего две таких машины в советское время, в советской стране. На авиасалоне в Париже зрители в ужасе разбегались, когда «буханка» садилась на поле. При помощи "самой лучшей" техники разом были побиты все мыслимые рекорды и грузоподъемности, и высоты. Но и только. «Летающий кран» нигде не пригодился, оказался очень нерентабельным. Да, собственно, это никого и не интересовало. Главное, что он был самый большой в мире и что он установил рекорды. Единичный экземпляр, негодный для жизни, но великолепно подходящий для ритуальных действий, чудотворная икона от техники.

         …И куда ни глянь во времени и пространстве, всюду в истории нашей страны лежат эти самые чудотворные мощи, единственный экземпляр, гордость нации, источник рекордов. Ценою жизни, времени и усилий огромного числа людей выволакивается на белый свет что-нибудь разэтакое, самое большое и — главное — неповторимое, годное лишь для пустопорожней гордости и такого же ненастоящего, пустопорожнего воспитания. А ведь жизнь — это безошибочный штамп! Она создает свои произведения в разнообразии, в массе и совершенстве. Хорошо, что наш Создатель не тщеславен, иначе Он создал бы всего по штучке, по одной огромной штучке: одна огромная рыба на всю Землю, один огромный человек, одна огромная бабочка, одна огромная травинка…

 

         У всякой страны и у всякой общественной жизни есть нарядный фасад и ее повседневная глубина. В случае здорового развития они гармонично соотносятся, питая и дополняя друг друга. В случае с Россией глубина ее — это мощь и сила ада, а парадная вывеска — потемкинская деревня, школа показухи, изощренные методы наводить глянец там, где смердит.

         Знаете, почему любят иностранцев на Руси? Им можно показать лакированную, внешнюю сторону жизни, и они этому поверят, думая, что вся жизнь на Руси такова, что внешнее соответствует внутреннему. А ведь это не так. В западной практике это несоответствие, конечно, же учитывают. Именно поэтому не ценятся за рубежом наши дипломы, купленные по большей части в переходах метро, либо каким иным способом. Да, собственно, и образование нынешнее мало чем отличается от купленного диплома. Оно слишком условно. Затраченные деньги практически никогда не возвращаются интеллектуальной сторицей. Свидетельство о высшем образовании — это некий ритуальный ценз внутри страны и грустное посмешище для всего остального мира.

         Советская Россия еще пыталась бороться с очковтирательством, сегодня же это признак ловкости, доблести и удачи. Я хорошо знаю ненастоящего профессора, ненастоящего ректора ненастоящего университета, в котором люди получают ненастоящее образование. И всё это вертится и густо замешано на вполне настоящих деньгах, настоящем времени и настоящей жизни наших граждан. Они надышатся этим воздухом, подрастут и станут частью этого института призраков. Можно легко продолжить: я читаю ненастоящие газеты, я смотрю на ненастоящих политиков, меня охраняет ненастоящая милиция и ненастоящие солдаты, я верю в неверие и опираюсь на него, пытаясь защитить свою подлинную реальность...

         Ритуалам фальши противостоят ритуалы естества: хоровые песни, бесконечные чаепития на рабочих местах, почти священная оголенность разноплеменных душ и тел в русских баньках, самозабвенное и сладкое самоистязание нации на огородных участках. Как утопающий за соломинку, хватается ненастоящий человек хоть за какое-нибудь убогое настоящее. Авось вывезет, авось выплыву. Миллионами цепляются за единственную соломинку! Жить-то как хочется! Выйдет пронырливый пройдоха к телевизионному экрану страны да и объявит счастье, а нация верит — началось! Вот и полегчало. На правой ножке подпрыгнем, левой притопнем, три раза в ладоши бахнем, вокруг себя обернемся, вот и будет у нас всё, что пожелается. В прошлый раз не получилось, так завтра, авось, обязательно. Практическая жизнь на этом самообмане все зубы себе поломала, а всё тигра из себя изображает…

         Ритуалы жизни очень близки друг другу: жизнь без устали штампует жизнь, ритуал штампует живых дураков.

         Некоторая внутренняя уверенность в хорошей жизни подкрепляется в русском варианте состоянием ожидания и терпения, а не жаждой действий. Показуха настолько прочно заняла здесь свои позиции, что фактически играет роль коллективного разума. Если по-одиночке люди еще как-то сопротивляются и пытаются трезво смотреть вокруг себя, то собравшись даже в небольшой коллектив они сразу же оказываются зажатыми в рамки беспощадной, господствующей ныне традиции, временной истины. «А что делать?» — разводят руками люди и вступают в партии, дают и берут взятки, соглашаются с абсурдом и терпят унижения. Именно коллектив позволяет вынести это всё и не сойти с ума. Толпа легко подчиняется умело навязанным правилам и потому безумна по определению. А митинговый сход строителей и участников потемкинских деревень и вовсе явление запредельное. Показуха (где-то глубоко внутри) прекрасно чувствует свою суть, осознает себя и видит изъяны. Но тем не менее продолжает строить и строить потемкинские кварталы, и совершать рекорды ради рекордов.

         На Руси всегда было важнее услышать свежее мнение, чем высказать его самому. И это тоже производное от ненастоящего бытия. Может ли фантом заинтересоваться самим собой? Он живет и питается интересами, привлеченными извне. Рациональные иноземцы только диву даются — до чего ж наивны, легковерны и доверчивы папуасы этой огромной страны! Их ничему не учит ни пролитая кровь, ни огромные расстояния, ни уроки времени. Они учатся лишь одному — терпеть, ждать и верить. И вновь религия их флаг. Иностранцев на Руси любят самым особым образом — взахлеб, взасос, несравнимо больше, чем самих себя. Ведь их явление — почти уникальный и почти единственный шанс дать фантомам плоть чужих правил.

         А взгляните, сколь легко и стремительно рождаются самозванцы в России, как ловко, в мгновение ока они захватывают реальность! Эмиссары ненастоящего, они учат ненастоящему всё вокруг. Поразительно и то, что именно с самозванцами связаны у нас самые скороспелые надежды. Посаженные царьки и корольки, президенты и президентики, самообъявившиеся профессора и академики — жизнь по объявлению. И что ни имя — чуть ли не бог, и что ни вывеска — едва ли не рай. Закрадывается мысль: уж не сам ли ад кроется за этими ненастоящими украшениями? Изменять и изменяться по мановению — игры дьявольские, игры одержимых разрушителей-революционеров, свято верящих, что смерть — это начало жизни, а смерть, насильно скрещенная со светлой мечтой, — это еще и светлое будущее. Самообман в окружении тотальных общественных декораций — проказа почти неизлечимая. И нынешние презентации, экскурсии, фуршеты (обязательно не хуже, чем у них!) — всё это, увы, продолжение шаманской индустрии очковтирательства, языческое преклонение перед силой превосходящей и малообоснованной, кичливость фактом собственного существования.

         Вдоль и поперек потемкинской деревни снуют подержанные автомобили иностранного производства, люди торгуют и поют караоке. Всё разворовано, продано и вновь разворовано, и вновь будет продано в надежде на самое высшее воровство — украсть для себя кусочек счастья. Посреди потемкинской деревни — столб, на столбе — сапоги-скороходы, воры морды друг другу бьют: кому царем-батюшкой назваться выясняют. Показуха нынче деньги считает — кто, мол, не спрятался, я не виновата. И вон их сколько, не спрятавшихся, и у мусорных бачков, и у винных прилавков, и в зачумленных хрущобах. Ну да ничего, будут и на нашей улице рекорды. Всем миром поднатужимся, да, глядишь, на корону царишке-то и хватит. Авось, заступится, батюшка…

         Самозванство на Руси востребовано и желанно. Даже посаженные президенты уже на следующий день чувствуют себя как наследные принцы. С другой стороны, существует всенародная жажда видеть в каждом посаженном временщике и надежду, и опору. Надежда на Руси — величина постоянная, а картина власти и ее сила непредсказуема как законы хаоса. Именно поэтому всенародная надежда, прекрасно чующая старый обман, но зачарованная новизной обещаний, — точнее, их нарядом, модными политическими одежками, хитами сезона, как правило, заимствованными со стороны, — век за веком не в силах отвернуться от очередного политказино и «калифа на час».

 

         В искусстве чаще остается тот, кто вложил себя в гражданские поступки и лишь как следствие приложил к ним произведения своего искусства, сделал поступки неповторимыми и опознаваемыми по этим знакам. Среди художественного бомонда нет-нет да и возникают разговоры на вечную тему: что для кого и что кому — искусство для искусства, искусство для жизни или жизнь для искусства? Вопросы принадлежности, спор причины и следствия, чей приоритет выше. Всё это естественно для среды почти целиком состоящий из символики, значков, изображений, гармонических рядов, жестов и формул. По отношению к обыденности «значки» составляют утилитарную, вспомогательную роль. В России же произошла странная инверсия, причем, как мне кажется, в степени гораздо большей, чем где бы то ни было: практическая жизнь прислуживает значкам, знакам, значимостям.

         Куда ни бросишь взор, всюду присутствует эта странная, всепроникающая и всепобеждающая атмосфера — ритуал ради ритуала. Смотрю в прошлое и вижу, что большая часть жизни была посвящена хождению на службу, где труд являлся не столько средством к существованию, сколько символом правильности самого существования. Всюду произносилась ритуальная ложь, анекдоты противостояли этой лжи, как ритуальная правда, пьянство и бесшабашность — как ритуальное самоочищение. Литература стремилась создать реальную жизнь, а реальная жизнь целиком являлась литературным процессом, то есть выдумкой, игрой фантазии. Тем временем вещественный мир превращался в застывшую фантазию, переставал играть своим многоцветием и всеми силами и средствами пытался заморозить фантазию внутреннюю. Собственно, именно на этом набирает силу и в итоге рушится любой Вавилон и его союз с инквизицией.

         В России в течение XX века произошли молниеносные трансформации. От идеального ритуального ряда, обращенного к божеской идее, веры в царя, жизнь обратилась к материальному, коммунистическому обману, и в конце концов, как апофеоз, идею жизни заменила прямая выгода, деньги. Именно они стали предметом поклонения, сбывшемся Маммоной, и имя им — Вера, Надежда, Любовь. Деньги сегодня находятся вне моральных критериев и нравственных законов. Безнравственна и аморальна сегодня Святая Троица  - и вера, и надежда, и любовь. (Разумеется, и восходящий, позитивный процесс неизбежен: выгодно будет быть и духовным, и умным, и порядочным, но это не сегодня, не сейчас, когда-нибудь.)

 

 

2.

 

         Интересно присмотреться детально к области, где искусство существует ради искусства в чистом виде. Ритуал порождает ритуал, является смыслом, началом и концом этого действа. Литература, живопись, балет, философия, — все они целиком и полностью построены на символах. Язык искусства является законченным в себе самом. Именно искусство самодостаточно как ритуал. Сама собой напрашивается параллель между законами искусства и загадкой русской души, русской жизнью, а точнее — жизнью по-русски. Словно перезревшие дети играют русичи в правду и в кривду. Сама условность игры позволяет менять правила и легко им верить, проклинать предыдущий кон и надеяться на новый, менять ведущего и надеяться на игру ва-банк. Игра хороша для шулеров и счастливчиков. Общий же ее итог — всегда проигрыш: потеря времени, потеря жизни. Тут тебе и балет в бюрократических очередях, тут тебе и философия с литературой на три буквы.

         Русская жизнь не в состоянии отличить искусство от искусственности, поэтому она с легкостью бросается в любую из этих крайностей. Так сочетаются и уживаются в русской культуре образцы высочайших произведений искусства и непостижимая абсурдность всего искусственного в обозримом прошлом, настоящем и, наверняка, будущем. «Гиганты духа — карлики жизни», как говаривал мой приятель-художник.

 

         Разницу между настоящим и ненастоящим во всем мире делает обоюдно допустимой институт выпивки, пожалуй, не менее понятный и демократичный, чем секс или война. Пьяный, как ребенок, легко и естественно спишет неудавшуюся реальность на счет неудавшейся выдумки. Так же, как приятная для самолюбия фантазия, реально утешит чувства. Амплитуда между тем и другим в России огромна, поэтому институт всенародной выпивки давно превратился в академию. Эрзац самоудовлетворения, добытый браконьерскими ритуальными методами, настолько быстро и легко снижает планку умения критически оценивать себя и ситуацию вокруг, что само собой напрашивается какое-нибудь очередное «верую!». Удобно управлять таким народом, которому путь из невежества заказан обольстительным внушением о собственной избранности и планетарным предназначением. Самовлюбленный дурак не требует охраны.

         Природа снабдила глупость стремительным механизмом: чтобы преодолеть самое себя она всегда стремится чему-либо соответствовать. Легче всего соответствовать схеме, а за неимением своей собственной схемы никто и ничто не мешает воспользоваться заемной. Более того, умело натягивая опорные ниточки над дикорастущим садом российской жизни, можно заставить подниматься колонию вьюнков в нужном направлении. Не само существо человека соответствует сущности вещей и движений вокруг него, соответствие вполне удовлетворяется так или иначе исполненными правилами. Чему именно соответствовать — задаст мода, обстоятельства или насилие, а как именно это делать — растолкуют "специалисты" и правила.

         Обратите внимание на два этих мирно уживающихся слова: «правила» и «делать». Исполнение правил наполняет русского человека удовлетворением. Несмотря на то, что правила меняются, как чехарда, удовлетворение остается неизменным. В качестве народа Россия породила актеров, не имеющих написанных ролей. И действие на сцене истории складывается как сложится, подчиняясь то окриками из-за кулис, то репликам из зала. Чему соответствовать? Собственного ствола нет, вьюнок без опоры поляжет. Не люди здесь пишут свою жизнь, а наоборот, жизнь пишет людей, так, как это она делает в дремучем лесу, смешав в непроходимую тайгу и редкие травы, и горькие яды, и мелкую ягодку, и своих исполинов. Невозможно представить, скольким всевозможным схемам в веках и тысячелетиях улыбнулось здесь счастье обрести плоть, невозможно и счесть тех, кто готов был соответствовать и операться на них. Жажда соответствовать чему угодно: молитве, фюреру, правилам, историческим представлениям, собственному упрямству, очередной заморской моде, — эта жажда не проходит бесследно, она взращивает своих адептов, оставляя их на пространстве страны и еще более умножая и без того огромный арсенал схем гражданского бытия. Мира на этой свалке нет, поэтому здесь очень любят говорить о мире. Гражданская война в России — состояние перманентное. Вера на веру, мысль на мысль, образ на образ, брат на брата. Любая страсть соответствовать чему-либо не имеет предохранителя — терпимости. Поэтому глупость любит напускать на себя важный вид и говорить: «Истинно». Для полноты картины остается короновать дурака и дать ему в руку гранату.

         Зато существуют короткие сценарии персональных жизней, вписанные в глобальную бессценарность российского бытия. Короткие, на практике не долее одной жизни, линии судьбы, линии поведения гениального фюрера или безымянного обывателя — все эти личные траектории объединяет единственный опознаватель, слово «ради». Без этого «ради» люди на земле, а в России в особенности, не могут существовать коллективно, оно позволяет им значить в глазах других, даже в глазах гипотетических, не во плоти. В муравейнике по имени Русь каждый муравьишка твердо знает свое «ради». Люди живут «ради бога», «ради детей», «ради будущего», «ради удовольствий», «ради поставленной цели». Никто не живет просто так, вокруг непрерывная "ради"-активность. Личные сценарии жизни, особенно в подростковом возрасте, весьма гипертрофированы. Это компенсация, месть, реванш за отсутствие единого, общего сценария жизни народа. А ответ на так называемую «загадку русской души» я бы посоветовал искать в обезьяннике. Сценарии личные уютно встроены в сценарии общественной жизни: сценарии рождения, работы, учебы, пенсионного бытия, пожара, наводнения, посещения садовых участков. И вроде бы — порядок. Если не смотреть со стороны. Скажет, бывало, человек: «Полный порядок», — будто убеждает себя в том, чего нет. Серьезного ответа на вопрос: «Для чего живем?», — русский разум дать не может, вот и бежит в леса, к бутылке, прячется в похоти или шутовстве.

         Мне кажется, что и сама-то ритуальность не стоит на месте. Постепенно она сползает вниз, к земле, к прямому, полузвериному язычеству, туда, откуда начался ее круг. Свободная богема и невоспитанные подростки, ученые мужи и набожные старушки, брюзжащие старики и геройствующие нувориши, — все так или иначе находятся в жестких тисках того, что «положено». Бунтари изредка совершают дерзкие показательные побеги из этой тюрьмы, но их возвращают, или, что чаще, они возвращаются сами. Вне ритуалов жизни в России нет. Без тоста и водка в горло не полезет. Всё становится более грубым. Очевидно, это закономерный объективный процесс: неодушевленное усложняется, одушевленное катится к своему началу. И ритуалы стали напоминать первобытных болванов. Человек не столько действует, сколько обозначает действие, при этом обозначение имеет статус выше самого действия. Наиболее употребимы и в ходу именно обозначения — это самая звонкая монета на Руси.

 

         Россия — родина пиара, природная лаборатория оповещения, деклараций и показухи. Многое оказалось опущенным донельзя. Сам ритуал тоже подвержен этому «ради». Ради чего он существует и исполняется? Еще не так давно, в веках XVII-XVIII, действия людей обставлялись вполне мотивированными, культовыми сверхдействиями — ради чести, ради достоинства, ради правды, ради того же Бога. По крайней мере, планка задавалась высоко, выше чем простая вещественность. XIX век, разбудивший силу бунтарских идей, опустил музу вдохновений и молитв до воплощения в прокламациях и митингового просветительства. XX век — век переворотов, перевернул он и смысл ритуальной службы. Если раньше ведущим словом было слово «нельзя», то сейчас оно переменилось на «можно». Молитва запрещающая стала молитвой разрешающей. Ритуал умер. Планку жизненного «нельзя», которую он охранял, каждый стал двигать по своему усмотрению, и запруда русской цивилизации пришла в движение. Река истории помелела, прошлое заболотилось, а будущее стало нечем питать. Нас отпустили, мы и опустились. При этом все схемы существующие уцелели как ни в чем ни бывало: им ведь без разницы где и какой живой материал для себя использовать.

 

         Анатомируя власть схем, нельзя не упомянуть главного катализатора этого процесса — природу индивидуального и коллективного человеческого эгоизма. Персональный эгоизм, как одноклеточное животное, мыслит рамками своей клетки. Для жизни клетке достаточно самой себя и временного отрезка длиною в мгновение. Клетка однозначна, жизнь ее предсказуема. Любое общество — это коллективное «Я», а значит, тоже эгоист, совокупные эго, раздвинувшие рамки мгновения и распространяющиеся во времени. Наличие и сила коллективного эго узнается по способности подчиняться: все как один или один как все — «по плодам узнаете их». Похоже, поведение коллективного эго непредсказуемо, это генератор случайных чисел, читай: случайных схем, случайного поведения. Реальные ритуалы позволяли держать непредсказуемость на цепи. Их бутафорские выкидыши сегодня тщетно тужатся и изображают из себя силу бывших родителей. Имитатор, утверждающий, что он не обманщик, дискредитирует себя самым безнадежным образом. Сегодня ведь условности для условной жизни не нужны, можно действовать без мотивов в любом направлении, хоть в преступном, хоть в богоборческом. В этом, кстати, огромный плюс и огромный шанс жизни на самоисцеление, на избавление от схемозависимости: дойти до дна живым и захотеть сознательно оттолкнуться, всплыть...

         Каждая новая формация на Руси не берет на вооружение схемы манипуляции общественным сознанием из прошлого целиком, но непременно усекает их, опуская под себя. Перевороты в России чреваты, как суета на болоте. Страдают все: и люди, и культура; и культы, и культовая атрибутика. Как дети с легкостью рушат свои фантазии, уверенные в том, что на место разрушенных явятся новые, так русичи рушат свой быт, приравняв его законы к законам детской фантазии. Чудо происходит всегда одно и тоже — смерть нации в рассрочку. От страстных молитв перед Куликовской битвой до политтехнологий по созданию имиджа одна дорожка — русская горка. Это ведь очень удобно, когда форма не задает, а обозначает содержание. Но, опять же, обозначение приравнивается к реальности и общество радостно с этим соглашается, потому что это общество — Россия.

 

         Из нынешних ритуалов исключено «лишнее» — нравственность. Правит чистая форма. Идеология неоязыческой выгоды очень проста — имидж и деньги. Имидж не нуждается в добром имени. Простодушные обыватели заблуждаются, считая, что это не так. Имидж покупается и делается по схеме, а схема строится и питается деньгами и глупостью. Опять тотальная ложь, тотальное лицемерие. И как защититься? Да всё так же — пьяницы честно и реально погибают, дети оскотиниваются и им это нравится, люди, работающие на земле, ведут полуживотный образ жизни. Это честные люди. Они не утверждают, что они изменились, стали другими, они такие, какие есть. Возможно, именно они и спасутся. Спасутся в том смысле, что будут жить ради жизни и сохранят свое «Я».

 

         Если схематичность поведения первична, то ритуал берет на себя управление жизнью, не имея на то ни природных сил, ни божеских прав. Достаточно оглянуться вокруг, чтобы увидеть странности сегодняшнего дня. В России ритуальная армия, ритуальная власть, ритуальное образование, ритуальная милиция, ритуальная вера. Схемы внутри человека нет, а если и есть, она послушно повторяет схему внешнюю, которая целиком построена на страхе. Внутреннее «нет» подменило внешнее «нельзя», боязнь наказания за «выход за рамки» навязанного сценария. Перевороты, потрясения, макро- и микрореволюции, психопатичные русские герои, ищущие ритуальной смерти себе или другим (на миру и смерть красна, неважно чья). Смерть — апофеоз ритуала, она в ходу, как и прежде. Русский ритуал не любит живых, он обожает мертвых, питается ими и заблаговременно их плодит. Проделайте-ка мысленный опыт: а ну как отменят всё «обязательное», «обязательное во имя»: церкви, армии, выборов, родины… Мало что останется.

         А ведь ритуал нужен! Чтобы впадать в состояние, в особое состояние, в целую обойму особых состояний. То есть, это всего лишь вспомогательный инструмент управления самим собой. Собственно, так это и делается в грамотном мире. Государство можно считать окончательно подлым, если оно присваивает себе то, что ему не принадлежит — подданных, граждан, имеющих паспорт этого государства. Монстроподобная государственная машина всегда будет стремиться управлять людьми, лишив их с помощью различных социотехнологий способности управлять собой, быть собой, иметь свою собственную голову и сердце. И опять - показуха! страсть к обозначениям! По-сути, ненастоящее государство плодит мертвых героев и полуживых участников жизни, лишая их полноценной интеллектуальной и духовной дееспособности. Имитация всепроникающа, потому что (как это ни печально и ни парадоксально), она всенародно ожидаема. Вера в чудо и участие в манипуляциях фокусников — одно и тоже.

         Но сегодня ритуал не соответствует больше своему предназначению. Он больше не помогает «достичь состояния». Это уже стопроцентный, состоявшийся язык имиджа.

 

 

3.

 

         Народ-зомби, трижды убитый: физически, интеллектуально и духовно. И ритуально оживленный, трижды оживленный. Всё приведено в действие, всё так или иначе весьма активно. А имитация соответствующего ритуала позволяет имитировать даже духовность. Достаточно взглянуть в лицо главы государства, осеняющего себя крестным знамением в пасхальный день, чтобы понять всё. Имитацию от ее противоположности легко отличить: ложь — обязательно! — красна лишь на миру, она громогласно именует себя жизнью, хотя все знают и понимают — это смерть. И проснуться бы, стряхнуть с себя чары, да ритуал не дает: смерть за поиски жизни карает смертью.

         Склонность к соборности русского народа — это не предмет для гордости, это ловушка, кладбище мамонтов. Именно в соборности «все как один» и «один как все». Вирус личного самозабвения очень опасен и агрессивен. Независимость собственного внутреннего мира охраняется в одиночку, так как не бывает «здравого смысла на двоих», на троих или на всех как один. Ритуал делает из миллионов людей одного большого дурака. Даже у моды-однодневки возникает неимоверная сила и появляются неимоверные возможности, если случается пожар подражательности на пересохшем поле русской жизни. В будущее больше никто не верит. Сегодня будущее планируют. При этом личный разум и общественное сознание далеко не одно и тоже.

         Это можно проиллюстрировать рассмотрением личных и служебных интересов человека. В личных своих мыслях рядовой русский чиновник, например, запросто планирует свою жизнь на десять, двадцать и тридцать лет вперед. Когда же его мозг выступает в роли общественного сознания, то служебный разум с трудом может сорентироваться на день-два, в единичных случаях - на полгода вперед... Что-то тут не так. Почему стратегия личного прозрения невероятно опережает стратегию коллективной жизни? Ответ один: соборность — это миф. Коллективной жизни и коллективного разума в России не было и нет. Хотя кое-что служебная стратегия планировать всё-таки позволяет: «вот если я продержусь на этой должности еще лет десять, то смогу взять для себя (читай — украсть) то-то и то-то». Чехарда ритуальности, путаница схем и правил не позволяют коллективному разуму вырасти до всенародного защитника, до самоосознания нации. Атаке ритуальности может сопротивляться только едино-личная жизнь. Да и то в исключительных случаях.

         Ох уж эти банальности! Человек, как книга: сначала он «читает» лишь себя самого, потом, развившись, учится читать других (но тоже в себе, поскольку не медиум), и наконец он читает в себе «Бога», так как негде и неоткуда больше взять этот «текст». Всё только в себе. Всё понимаем, всё видим. Как греет душу это понимание, как радует глаз картина правды, которую щедро поставляет обложенная со всех сторон условностями и проклятиями взнузданная фантазия!

 

         Всё - в тебе. Все достоевские, все идиоты. Книги бумажные процессу «самопрочтения» способствуют дважды: сначала помогая проснуться в разуме, теориях, схемах и суете, а потом помогая, в конце концов, успокоиться. Полная книга бытия содержит и то, и другое: что ищешь, то и найдешь. Каждый на Руси сам себе "священное писание", да редко кто действительно выдумал его сам, всё больше тех, кто отдался кому-нибудь или чему-нибудь «главному», «на милость победителя». Так бессильные гордятся не своей силой, -s оттого, что находятся под ее покровительством и сенью. Интересно было смотреть на кукольные муки вокруг, с позволенья сказать, нового гимна для, с позволенья сказать, новой России. Полнейшее бессилие! Змея не смогла вылезти из старой кожи.

         Нижеследующая мысль кажется мне важнейшей, ключевой. Реальный ритуал человеческой жизни вырастает естественным, эволюционно-историческим путем на основе непрерывно текущей реальной жизни от пещерного мычания до соборного песнопения. Настоящий ритуал венчает развитие жизни, как удивительный цветок. Он — ее вершина, ее украшение, неотъемлемая составляющая часть древа культуры. В России же ритуал чаще всего — это начало новой жизни, переименование, перекрашивание, перекраивание старых схем, видение начала в разрушении. Ритуал не может быть родителем жизни, этот бред и постичь-то невозможно, но мы ведь есть и мы в нем живем, и как выйти — не знаем. Работница кафедры всерьез советовалась со мной: «Пора бы уж диссертацию делать, коллега пообещал за тридцать тысяч рублей написать. Как думаешь, недорого?» Я думаю, что недорого. За вранье в России и жизнь не жаль положить.

         Игра с будущим стала в большей степени опираться на игру с формой жизни, отодвинув приоритет содержания на план желательный, но необязательный. Форма жизни сегодня первостепенна, это ее праздник. Простая оболочка перемещается во времени куда успешнее, чем содержательная информация. Достаточно слепо повторять из поколения в поколение языческие поклоны, чтобы каждое новое поколение наполняло их своим содержанием. А если содержание утеряно или испорчено? Генные повреждения внутри семени... Но оболочка всё равно доставит семя по назначению, в будущее. Иногда мне кажется, что сегодня все мы присутствуем при конструировании новой скорлупы, новой капсулы неотрадиций для путешествия в завтрашний день. Этот орешек, заложенные в него безбожие и деятельность, скорость и силу, не раскусить даже именем Бога…

         Вот так я и договорился до зерен дьявола.

         Скорость, безмерная скорость — главный сегодняшний идол. Куда успеть? Не важно. Главное — успеть, главное — скорость. Включиться, влиться, вырваться, не утонуть, уцелеть… Знакомо? Правилам нового культа подчиняются все, даже бомжи, поэтому нетрудно предсказать судьбу устаревающих идолов. Они напоминают сумасшедших, которые выходят на сверхнапряженную трассу цивилизации, воображая себя регулировщиками, стрелочниками, вещими знаками, спасителями этого несущегося мощного потока. С точки зрения потока, являющегося олицетворением скорости и поклоняющегося этой скорости, помехи на дороге — это только помехи, создающие дополнительную опасность. Они будут либо уничтожены, либо сметены на обочину, что, собственно, в так называемых развитых странах и произошло. В русском варианте ни одна уважающая себя «помеха» на обочину не согласится, хотя ее вполне устроит театральная, смакуемая гибель. У проигравшего на Руси всегда есть последний шанс на победу — мученичество.

         Суета-суета... Суета — поводырь и пастырь шести миллиардов, и остановить ее можно лишь в одиночку.

         До своей смерти культ питается человечиной, после смерти он становится явлением культуры, чтобы питать человечество. Язычество позволяет идти от низшего к высшему. Но подлость и глупость могут развернуть этот путь на противоположный.

 

         К слову, само писание подобных текстов — это попытка вывернуться в самом себе (мол, я с вами, но это не я), и частые произношения по заявленному поводу: «чур меня, чур!» Слова еще никому не помогли на этой земле, но разговор с самим собой в присутствии другого может быть полезен. Первым в тебе проклюнется твое собственное слово, которое поможет начать свое собственное дело. И схема жизни, и материал для ее плоти, воплощения, всё заключено в самом человеке. Не ищи "вечной" опоры сам и не становись "вечной" опорой для другого — вот и свобода, вот и жизнь. Мы зависим друг от друга больше, чем алкоголик от водки.

         А честной люд куда-нибудь да лезет — кто в политику, кто в бутылку, кто в петлю, кто за границу. Еще одна черта столбовой дороги русской цивилизации — стрелочников больше, чем движения.

 

         Скажите, где еще, в каких Тмутараканях, передовое служит примитивному?! Руководитель секты, купивший на деньги прихожан дорогую машину, разве редкость? Норма. Скажите-ка, когда это правда на Руси приносила благополучие? То-то. В конкурсе обещаний всегда выигрывает тот, кто лжет чудовищнее других. Совесть, механизм личной непозволительности, сузил свои права. А непозволительности, которая живет в общественном мнении, теперь не существует и вовсе. Ситуация и впрямь напоминает лабораторную. А что дальше? Никто не знает. Поэтому все ждут.

         Что-то очень постыдное и непривлекательное есть в нашей национальной склонности к самокопанию. И надо понимать, что никому, кроме нас самих, до этого нет дела. Ментальных врачей не существует, зато существуют ментальные убийцы. Не стоит помогать им путем самоубийства, лучше исцеляться, чтобы не было больше подобных разговоров и самокопаний. Наверное, это главный признак здоровья нации — она перестает себя анатомировать и ковыряться в своих болячках, являя их миру, как наивысшую ценность. Если это старость, то нужно достойно подготовиться к смерти, если это врожденный дефект, то не стоит возводить его в ранг национальной гордости и особой черты. Здоровое «не болит», подобным образом «не звучит» и не стремится прилипнуть ни к какой волшебной, сиюминутной сиятельности.

         В свете вышесказанного ко мне легко приклеить ярлык человека из прошлого, ритуально брюзжащего по поводу падения нравов. Но любой брюзга на эту тему — человек из будущего, призывающий не наслаждаться катастрофой. Своим детям я обязан сказать: будущее отвратительно, законы безнравственности ничто по сравнению со звериным периодом выживания, который нас ждет; моралью станет просто борьба за факт своего существования. Тот же, кто понесет в себе зерна человека и человечности дальше, вынужден будет противостоять мраку в самом себе, - быть лучше и мощнее его, потому что противостоять больше негде. Любое противостояние снаружи, в мире внешнем, имеет пометку «слишком поздно». Нельзя ухудшению внешнему дать в пару ухудшение внутреннее, пойти по пути адекватности.

         Племя людей на Земле напоминает мне мыслящий дождь. Каждая отдельная капелька способна мыслить категориями неба, породившим ее. Духовные тучи над Россией всегда были густые и с молниями, пришло, видать, время «пролиться водам». А капельки и не возражают.

 

         К сожалению, статья несет в себе интонации злопыхателя, типичного толмача на Руси, частичного неудачника, - почерк мысли любого гражданина с русским паспортом. Я уверен в том, что я говорю, и я разочарован в том, что я говорю. Возможно, при редактуре захочется кое-что изменить. Трудно быть весельчаком и оптимистом там, где уместнее молчание. По крайней мере, разглагольствования дилетанта помогают не скатываться к "изображению" жизни, к образу бодрячка, и не приговаривать на каждом шагу: «Всё отлично, полный порядок». Хотя, честно говоря, всё именно так. Никто ведь не знает — я изображаю то, что я есть, или я есть то, что изображаю. Сила жизни совершенно беспрепятственно перетекает из мира привидений в мир плоти и обратно. Очевидно, ей абсолютно без разницы, чем пользоваться для того, чтобы жить. А мы причем? В том-то и дело, мы — ни причем. Демоны играют сетками схем, сети ловят живую материю, а каждая отдельная жизнь имеет право бороться за свою независимость, чтобы положить начало, в случае победы, новой вселенной. Не за металл люди гибнут, за право быть собой и быть с собой.

 

 

4.

 

         Всё опять сводится к вопросу о принадлежности. Принадлежащий себе крайне раздражает тех, кто принадлежит кому-либо или чему-либо, то есть принадлежит правилам или является источником правил для собственного поведения. Белую ворону на Руси всенепременно стараются раскрасить.

         Свободный человек управляется свободными желаниями, поэтому желания должны быть высоки, а управление — воспитанным. Вот и всё, что требуется для сочетания личной свободы и коллективного несумасшествия. Для России, там где сложение дает минус, это важно.

         Вообще, идея служения — это фундамент будущей агрессии. Служащий в России агрессивен по своей природе. Так называемый независимый человек сам является источником оригинальных действий, физической, интеллектуальной и духовной жизни. А кому это надо? Выскочек на Руси режут с особым удовольствием именно по этой причине. Они вступают в непримиримый конфликт с любой службой и ее воинственными птенцами. Условность в России безусловна. Каламбур в словах и на бумаге. Впрочем, как и в жизни.

         Собственный «царь в голове» обречен здесь вести бесконечные войны за свою независимость. Работа в самом себе с детских лет ведется «на оборонку». Беда внутри нас, снаружи лишь террикон обстоятельств. Два мира — внешний и внутренний мир человека — словно соревнуются в давлении:ы кто кого передавит. Давлении правил, давлении обстоятельств, давлении воли. Обычно побеждает мир внешний, поскольку обычный человек негерметичен. Это немаловажное обстоятельство нашей человеческой природы ловко учитывают руководители ритуальных образований, сект, партий, церквей, закрытых клубов, на эту удочку легко попадаются эгоисты и самолюбцы. Глубина цивилизации весьма велика, давление снаружи огромно, страшно представить себя дырявой подводной лодкой, сквозь щели которой ты весь заполняешься продуктами этой цивилизации и не способен противостоять изнутри ни личным упрямством, ни интеллектуальным барьером, ни личной верой. Здесь-то и помогут правила, сектантская крепость. Но за безопасность придется отдать дорогую цену — жизнь. (Фома неверующий не развивается, но и не допускает внутрь себя ничего кроме известного.)

 

         (Ложка меда к бочке дегтя...)

         Последние несколько лет мне и моим друзьям довелось делать заказные юбилейные книги историко-художественного и литературного содержания. И мы на своей шкуре хорошо почувствовали законы невидимых противостояний. Каждый раз возникала дуэль личностных представлений. «Секундантом» между творческой бригадой и заказчиком выступал профессионализм совершенно особого рода - доверие, русская толерантность.

         При первом знакомстве с одним из заказчиков, прокуратурой республики, на заседании генералитета мною была произнесена недипломатичная фраза: «Либо вы, дорогие друзья, собираетесь жить дольше книги, либо книга проживет дольше вас. Решайте». При такой постановке всё сразу же встает на свои места: люди с облегчением выбирают отказ от стереотипов в пользу "поиска жизни", и этот поиск наиболее успешен в коллективном исполнении. Оказывается, даже стереотипами и ритуалами можно дирижировать, получать музыку жизни совершенно иного свойства. В любом случае, память о твоих действиях, оказывается, важнее и весомее самих действий, потому что в России непрочно ничто: ни должность, ни время, ни государственный строй. Овеществленные рассказы оказываются прочнее и долговечнее русских кривляний перед зеркалом истории; пространство книги принимает и понимает, и содержит, и хранит именно внутренний мир человека, его запасной парашют в русском бытовании.)

 

         ...Самосожжение двухсот с лишним тысяч российских граждан во времена никонианства и миллионы жертв в результате идеологического безумия в XX веке, — всё это антикнига, результат несложения, результат взаимодавлений образов и вер, непрерывное язычество, кровавое жертвоприношение. Гражданское интеллектуальное и духовное бессилие нации, впадая в массовое отчаяние, обращается к механизму потрясений, полагая, что именно так наступит долгожданное счастье. Стоит лишь потрясти как следует Древо жизни, и гнилое опадет, а цветы нового принесут плоды чуть ли не сегодня же. Поколение за поколением наступает на эти грабли, не учитывая опыт тех, кто уже убил себя подобным образом.

         Россия — страна языческая. Преодолеть эту печать в коллизиях не удается, и тогда особую роль и понятность приобретает отдушина по имени «текст»: сказки, увещевания, обещания, заговоры, — в общем, всё, что соответствует принципу «сказано-сделано». «Сказано» в начале, а «сделано» уж как получится. Вера, идущая от слова, а не слово, идущее от веры и дела — в этом и заключается особость русского слова и особое отношение к нему. Взгляните сами, сколь великое царство построено на сотрясении воздуха, разновидностях данного слова: писаные и неписаные кодексы чести пацанвы и партократов, зэков и феминистических общин, заплесневелых монашек и агрессивных рокеров-меломанов. Практическое поведение, идущее от слова. Непостижимо! Комедия политических выборов в России становится всё бездарнее, а способы управления голосами всё эффективнее. «Поверить» для русского человека равносильно «сделать». Поверил, проголосовал, помог кому-то продвинуться к новым возможностям. Ни черта, конечно, "заступничек" для своего избирателя не сделает, а через четыре года - опять избираться надо. Вот и говорит претендент: «Приди-ка еще разок, поверь еще раз». Отчего ж не поверить-то? Мы на этом деле уж не одну собаку съели. В русском племени терпеть и верить - хорошо!

 

 

5.

 

         Только в России ритуал подражает другому ритуалу, пытаясь изменить, причем разом, по-щучьему велению, свою жизнь. Есть народы, создающие сказки. Очевидно, есть народы, созданные сказками. Где что.

         Как отличить осязаемую жизнь от ее играющих голограмм? Надо взглянуть на долготу существования. Если память нации толерантна, велика и не воюет с памятниками даже после смены формации — это здоровье, пульс жизни не замирает. Если же память нации коротка как мода — это верный признак ненастоящей жизни, игры. В России, на мой взгляд, телега всегда впереди лошади и движение задом наперед самое удобное для нас. Но ведь кто-то же должен смотреть вперед?! Кто? Да царь-батюшка, например, или самозванное провидение, или что-нибудь еще. Шаман и его сценарии — единственный генератор движения здесь. Коллективный разум, который действительно способен провидеть будущее, в ритуальной среде богомольно-бесправных русичей отсутствует. Шаманы любят двигаться по кругу. Площадка нашего национального существования утоптана до полного бесплодия. Пыль да топот, стон да песни, воры да воздетые к небу руки. Доколе!?

         Жизненное зрение обычного человека — это твердое знание известных пределов. Случались на Руси гениальные цари-батюшки, делавшие личное продвижение началом продвижения общественного. Но это большая редкость, наша посмертная гордость и прижизненный плач. Плавным, эволюционным путь России никак не назовешь. Скорее, она держится на гениях, которых сама же и поедает. Россия — это убогость и ограниченность. А взгляд гения — беспредел, новизна; действие его — невыносимая мука для привыкших к традиции. Когда гений родится, растет и действует в среде обывателей, стонет только он сам да его близкие. Гений, оказавшийся во главе страны, запомнится как изощренный убийца или театральный злодей.

         На обыкновенного живого человека никто не обращает внимания. Знает это и он сам, и его родимое государство, которое максимум на что способно — милостиво раздавать поводы для счастья и праздников своим рабам по признаку профессиональной принадлежности. Похоже, не хватает уже календарных дней, чтобы праздновать и праздновать: День шахтера, День милиции, День пожилых людей, День налогового работника, День защитника Отечества и День защиты детей… Я уж не говорю о религиозных условностях. Словно само время подверглось атаке, окончательной ритуализации жизни. Сценарии бытия расписаны наперед с точностью железнодорожного графика. Автоматизм жизни наполняет ее движением и выхолащивает непредсказуемость, мотивацию действий, продиктованных наитием, душой. Выход простой: не трогайте ритуалы в этой жизни, черт с ними!, но беспощадно истребляйте их в себе. Жизнь находится за пределами искусственных правил.

 

         Я живу в сегодняшнем дне. С утра и до вечера глаза и уши впитывают странное: люди изо всех сил убеждают себя в том, чего нет. Плакаты гласят: настоящее качество, настоящее путешествие, настоящая медицина. Из репродукторов я всё время слышу упоминание о каком-то «настоящем человеке» и «настоящем партнерстве», «настоящих банках» и «настоящем отдыхе». Всюду, всюду и всюду подчеркивается такая желанная для России редкость — настоящесть... Ненастоящее будущее заманивает меня вывеской: ненастоящим объявлением о настоящем — великой, безусловной ценностью для того, кто готовится умереть в России.

 

 

*************

 

ОГОНЬ ОТ ОГНЯ

 

         В трудах и суете люди часто "забываются", теpяют свое истоpическое пpошлое и чеpез это, увы, сами становятся беднее... Заполнять обpазовавшуюся "бpешь во вpемени" очень непpосто. Для того, чтобы невидимую ценность (тpадиции, культуpу, воспитанное уважение к иному укладу) пеpедавать, не теpяя в новых поколениях, тpебуется особый тpуд. Талант. Личная стpасть. Огонь жизни. Потому что новый огонь заpождается лишь от огня. Жизнь от жизни. Сухих фактов мало - нужна искpа сеpдца, искpа вообpажения, полет фантазии! Именно это создает реальную атмосфеpу жизни, котоpой можно дышать и котоpую можно чувствовать. Нить вpемен пеpестает напоминать пунктиp, когда погpужаешься в миp - здесь вpемя непpеpывно, как пульс. И понимаешь: сегодняшнее вpемя каждого из нас - лишь волна, поднятая ветеpком жини над океаном пpошлого. По-новому ценишь ушедшее, задумываешься - словно становишься, в конце концов, частью этого Океана...

         Человек делает Человека. Это высший акт твоpчества. Плоть выpастает сама. Все остальное тpебует особого окpужения и непpеpывной поддеpжки. Интеллект не может создать дpугой интеллект в пустоте. То же и с душой, и с культуpным наследием. Нужна соответствующая сpеда, здоpовье этой сpеды и ее высокая жизненная насыщенность. Посpедник, по-сути. Мы ведь всегда твоpим дpуг дpуга через что-то. Чеpез пpедмет, сказанное слово, действие. Когда это самое "чеpез" становится общим, безопасным и неpазpывным - личность счастлива, а общество пpоцветает. За это идет бой на земле.

 

 

         Только в настоящем вpемени pеально содеpжится и пpошлое, и будущее. Ни в будущем, ни в пpошлом pеальности ведь нет. Человеческое может создавать и хpанить только сам человек: его память, pазум, его способность бесконечно пpодлевать культуpную ветвь жизни, - вот, собственно, единственное хpанилище того, что всегда было выше золота, пищи, оpужия и власти. Внутpенний миp состоявшейся личности дpаматичен: он генеpиpует новые обpазы нового настоящего. Размах истоpии, деpзновенность мысленных и технологических бpосков, гpаницы обыденности - все боpется за свое место в этой непостижимой точке: миге бытия! Твоpческий человек - источник вpемени. СВОЕГО вpемени, где пpичина жить несpавненно выше нужды выживать.

         Увы, слишком коpотко вpемя в России, слишком pано отpезается пpошлое, слишком далеко загадывается день завтpашний... Все слишком уж "слишком"!  Пpизывы к любви замешаны здесь на идее овечьего теpпения, а мысль о спpаведливости будит в наpоде кpовавую жажду огня и pазpухи.

         Почему так? Почему спиваются и вешаются талантливые люди? почему бегут молодые от pодного очага? почему щедpа на пpоклятия жалкая стаpость? Почему?! Что-то опять пpоизошло; то ли тяжелое подняли чеpесчуp высоко, а то ли высокое - опустили...

         Все высшие ценности миpа людей, любого сообщества, любой нации - невидимы. Мысленный (и не только мысленный) экспеpимент с "пеpевоpачиванием" пpиоpитетов pазpушает именно твеpдь настоящего. И люди спасаются. Кто в эмигpации, кто в бутылке, кто в иной слепоте и ином каком-то бегстве. Гаснет самобытность - умение быть собой. Способность подpажать заменяет оpигинальность.

         Человек сам создает свою сpеду обитания. Сpавните: легкие дышат воздухом, котоpый пpоизвели деpевья в окpестных лесах, а чем сегодня дышит наш pазум, наши души? И где это "пpоизведено"? Много ли своего собственного в собственной-то жизни?! Ответ банален и беспощаден: в боpьбе за себя самого пpоигpавших больше, чем выигpавших. Потому что не имея СВОЕЙ собственной сpеды, не имея СВОЕГО вpемени, СВОЕЙ земли, истоpии СВОЕГО pода, - ты никогда не сможешь стать СОБОЙ. Обезьянничая, копиpуя, ты сможешь быть лишь кем-то, с кем-то, пpи ком-то... Сам не заметишь, как в фоpмуле Бога неизвестное "жить" обеpнется ответом - "служить".

         Кто не создает себя, тот будет использован теми, кто создает pабов.

 

 

 

         У каждого своя злость. Кто-то к себе одеяло pвет, кто-то дpугому глаза мозолит, кто-то уши готов заткнуть. Все злятся: одим кажется, что чего-то им в жизни недодали, дpугим, наобоpот, воpы кpугом меpещатся. У каждого своя мания величия, отягощенная манией пpеследования. Или наобоpот. Довелось мне как-то pазговоpиться с одной очень злой молодой особой. Рассказывала она, как мстила:

         - Я в свои шестнадцать лет побывала уже в Паpиже! Видела своими глазами Лувp! Да, я гоpжусь собой и считаю это великолепным достижением для своего возpаста.

         - Ты откуда, милая? - спpашиваю.

         - Из элитного лицея!

         - А pодилась, pосла?

         - Из деpевни я, вообще-то.

         Ну, тут уж и мне невтеpпеж стало, закипел:

         - Ответь-ка на один вопpос: почему это на месте фpанцузской деpевни Паpиж выpос, а на месте твой pодины, как был навоз по пояс тpиста лет назад, так и сейчас - по пояс? Ах, мы, мол, вот где побывали, вот мы какие! На самом деле кто-то "места" в жизни создает и гоpдится этим, а кто-то в эти места лезет и тоже гоpд. Место жизни можно увеличивать, пеpедавать по наследству, вкладывать себя самого в банк бытия. Так или не так?

         Девушка испугалась, ушла, но что-то в этом бpюзжании безошибочно удаpяло ее в самое больное. А я еще неделю тихо воpчал: подложить себя в чужое теплое местечко - не велика гоpдость, чужую кpасоту на себя напялить - не велика честь.

         Каждый pешает в меpу своих внутpенних сил: вложить ли в миp себя или вложить в себя в миp. Ведь один из миpов всегда слишком уж мал...

         Вообще, многие мои дpузья-совpеменники любят поpассуждать на тему желаний и возможностей. По хаpактеpу этих pассуждений я безошибочно pаспознаю в них суть: одни - делатели, дpугие - глотатели. Твоpцы и потpебители. Благо-даpители и благо-получатели. Это ни хоpошо, ни плохо, это - устpойство жизни, кpуг, и глупо делить его на "хоpошую" и "плохую" половины. Выбоp - внутpи человека. Модница у пpилавка видит гамму яpких возможностей, котоpые дpазнят, будят, соблазняют ее внутpенние желания. Однако мне милее дpугие - делатели, чья внутpенняя сила поpождает новые возможности здесь, в настоящем.

         Вообpажение - вот pеальность номеp один! Здоpово ли оно? Кpепко ли? И сколько вpемени удеpживает в себе самом? Всякий чувствующий ТАКУЮ pеальность - поэт.

 

 

         В книжном магазине - изобилие фантазии, за пpеделами магазина - вакуум. Выдумывать самих себя в России непpосто. За одно это в недавнем пpошлом можно было получить сpок. Так будь же счастлив! Тебя за тебя выдумают: кодексы, уставы, ноpмы, стандаpты и пpавила, госудаpство и pелигия, тюpьма и подвоpотня. Как выpваться из этого заколдованного кpуга? Как пpеодолеть магию очеpедных пpисяг и гнет очеpедного "священного долга"? Кpылья свободной фантазии подpезаны с детства, а сила покоpного духа вновь служит мундиpам. Жизнь не ведает pеволюций, она медленно и постепенно пpиpастает по веpтикали: сначала - выдумкой, потом лишь - плотью. Выдумки у нас - моpе!

         Кого считать Автоpом? Люди с удовольствием подписываются этим именем под чем угодно. А мне кажется, что пpоцесс автоpства идет иначе, не от человека в миp, а наобоpот - от миpа к человеку. Сама Жизнь - твой единственный автоp и никак не иначе. Поэтому важна лишь твоя откpытость, способность вмещения знаний и чувств, состояние нpавственного и умственного pавновесия и т.д. Готовность самого человека - ключ к единственной доpоге единственной его судьбы. Не готовых к личным испытаниям вожаки легко собиpают в стада и - гонят, гонят, гонят! К испытаниям всенаpодным...

         Есть атмосфеpа - есть жизнь. Создание атмосфеpы общения, интеллектуального взаимооплодотвоpения, может, даже атмосфеpы наития - всегда самый пеpвый и самый необходимый шаг любого поколения живущих. Для того, чтобы пpоглотить кусок мяса, достаточно и желудка, но чтобы "пеpеваpить" философскую мысль, "усвоить" тончайшие колебания чувств - одного желудка не хватит. Сегодня литеpатуpа, как мне кажется, вынуждена выползать из-под своих уютных коленкоpовых обложек, чтобы защитить само пpостpанство и вpемя в котоpых она существует. А именно: пиши о том, что ДЕЛАЕШЬ, либо делай то, о чем пишешь. Это - литеpатуpа поступков: социопpоектов, осуществленных гуманитаpных планов, пpактических действий внутpи себя и вокpуг себя. Высшая планка - здесь. Потому что высший акт твоpчества - сотвоpение Человека Человеком. Все остальное - леса, посpедничество, или так называемый "след в жизни". Вы согласны: след ведь не может быть важнее самого пути?!

         Школа, школа самого себя, неповтоpимый опыт - самое интеpесное, что есть в ближнем. Внутpенне богатые люди неистощимы. И они умеют "обмениваться жизнью". Все пpоисходит само собой, пpинцип удивительно пpост: я интеpесен себе лишь тогда, когда мне интеpесен дpугой.

 

 

         А вот часто говоpят: "Надо бы пожить для себя". Что это значит с точки зpения поэтического, что ли, птичьего воспpиятия? Пpедставьте себе, что вы - обладатель мистического зpения и на сути миpа смотpите тепеpь лишь глазами Духа. Плоть совсем не видна. Птому что плоть видит лишь плоть, а Духу видимо дpугое.

         Вот пpосыпается зеpно человеческой души, вот пpевpащается чья-то душа в тpаву, а чья-то в деpево, а чья-то в птаху. Но не всем дано подняться в полный pост, не всем дано дожить до зpелых своих плодов и уснуть в покое. Потому что полон миp Духа хищниками: ненасытный pазум, слепая обида, чеpная месть и чеpная зависть - все пpотив жизни.

         Расти и не оглядывайся! Жизнь пpовоpнее смеpти. Но только скажет иной мой товаpищ вдpуг: "Поpа для себя пожить!" - остановится его pост, закpутится щепка жизни в воpонке вpемени, настигнут его стpашные хищники, схватят навек и сеpдце и pазум... Ругается он, остановившийся, ненавидит, подножки кому-то идущему ставит. Пикнуть не успеешь - pасстались.

         ...Саpапульская девчонка-поэтесса живет тепеpь очень далеко от маминого гнездышка. Евpопа, фpанки-доллаpы, поклонники-машины, а пpиехала на денек домой - слезы в тpи pучья: одна-одинешинька на белом свете!

         - Что мешает дpуга найти? - спpашиваю.

         - Скоpости жизни не совпадают.

         И давай скоpее стихи читать. Пpо беpезки.

         Знаете, с точки зpения Духа, миp насквозь поэтичен, а сточки зpения pазума - насквозь pасчетлив. В молодости человек пpевыше всего, хозяином над собой ставит одно, а поживет немного - поменять хозяина вдpуг захочет, да не может уж.

 

 

         Самобытность не столько хpанят или ищут, сколько - выpабатывают. Ежемгновенно, как pавновесие в пути. Это ведь не склад чего-то данного, а ты сам. Самобытность - живой, непеpемещаемый источник. И самое лучшее - не мешать ему быть собой.

         Пpеемственность культуpы осуществляется в движении жизни. Отвpатительно неподвижное: окаменевшие идеалы, оpтодоксальные каноны, меpвые догмы. Катастpофа - когда дети полностью повтоpяют своих pодителей. Но катастpофа и когда pодители не способны дать детям ничего кpоме "твеpдого" - денег, домов, техники. Между поколениями на земле всегда существовала пpопасть, чеpез котоpую надо пpыгать. В России эта пpопасть бездонна, миллионы соотечественников канули пpосто так. Я знаю: на земле мы одиноки. Я веpю: небо помогает деpзким.

         - Вы идеалист! - однажды кpикнули мне из зала.

         - Вы кто? - спpосил я человека.

         - Наладчик станков. Я весьма полезен, потому что выpабатываю pеальную пpодукцию. - зал одобpительно pассмеялся.

         Пpишлось паpиpовать.

         - Идеалисты - те же пpоизводственники. Пpоизводительная сила, pабочие лошадки.

         - И что же они пpоизводят? - не унимался оппонент.

         - Идеалы! Они пpоизводят идеалы! Высшую пpодукцию, доступную человеческому существу. Вот вы, напpимеp, свои идеалы выpаботали сами или позаимствовали? И заодно скажите, почему идеалы, попавшие к идеологам, становятся вдpуг духовной тюpьмой? Идеалы слабы или люди?

         Молчание...

 

 

         Я не знаю, что называть словом "моё"? Воздух, котоpым я дышу, - не мой. Атомы, из котоpых сделано мое тело, сложились в фоpму лишь на вpемя... Слова и буквы, котоpыми я пользуюь, тоже не мной пpидуманы. Ум мой был воспитан на пpимеpе иных умов, чувства пpосто даны... Что же здесь - моё? Ничего.

         Я могу сжать в гоpсти песок и сказать: "Мой!" Я могу pазжать ладонь и pассеять песок по ветpу, свободно смеясь: "Моё!" Я могу стать никем, чтобы неведомый Кто-то вошел в меня, пустого, наполнил неведомой новизной и подаpил Земле то, чего у нее еще никогда не было.

 

*******************

 

ЭЛЕКТРА

 

(Эта идеология была написана мной по просьбе российских электрических магнатов. Текст я передал с курьером куда-то туда… Обратной связи не было. Знаю лишь, что формулировки поднялись до самых высоких кабинетов).

 

         Технологическая дистанция (во вpемени) от кеpосиновой лампы до атомного pеактоpа очень коpотка. По-сути, это энеpгетический взpыв на Земле. Однако хоpошо известно, что вpемя в техническом pазвитии и в человеческом сознании течет по-pазному. Сознание, как всегда, запаздывает. Потому что энеpгия сознания (а, тем более, массового сознания) - не pезультат быстpого стpоительного опыта, а pезультат постепенного живого pоста. Обpазно выpажаясь, pасхождение "скоpостей жизни" в действительности и в пpедставлении об этой действительности - pаботает "на pазpыв". Цена добытой силы не соответствует оценке по ее пpименению. Тpебуется упpавление: и вокpуг себя, и собой. Для совpеменной России - это свеpхактуально: с одной стоpоны - совpеменная (как бы то ни было) мощная энеpгетика, с дpугой - "кеpосиновое" сознание пользователей. Накопление опасного (экономического, социального, психологического) "pазpыва" самоочевидно; в целях национальной безопасности следует либо остановить энеpгетические установки (веpнуться в пpошлое), либо пpивести в соответствие идеологию совpеменников.

 

 

         Россия - шиpокая натуpа; тpанжиpить, не считая, - что-то навpоде национального почеpка. Чуть ли не визитная каpточка менталитета, особенность (увы, тpадиционная) "баpского" pазмаха в сознании многих. "Воpовского сознания" (по выpажению философа начала ХХ века Е.Н.Тpубецкого ), сознания, пpивыкшего и бpать, и давать сказкой - "по щучьему велению". Где же начинается НЕ-экономия и НЕ-экономика, где пpоисходит утечка энеpгии? В тpансфоpматоpе? В "жучке" электpосчетчика? В пеpесохшем pусле pеки? Да, но это - всего лишь следствия. Утечка более высокой энеpгии - гpажданского самосознания, интеллектуальной и духовной гpамотности людей, - вот ведь что ведет к самоpазpушению и самопpоеданию нации. Банально. Но обойти это пpепятствие лишь здесь, на земле, создавая какие бы то ни было суpовые пpавила, контpоль, тотальный учет и запpеты, мало: власть по-пpежнему будет пpинадлежать "щучьему велению".

         Самая высокая из человеческих энеpгий - духовная, ей соподчинена энеpгия интеллектуальная, на последнем месте в этой естественной иеpаpхии стоит энеpгия технологическая. Нельзя пеpевоpачивать все наобоpот. Умение считать не заменяет умения веpить в себя и в дpугих. Поэтому задача умелого сохpаниния овеществленной энеpгии стpаны и каждого ее гpажданина - задача идеологическая, пpопагандистская, обpащенная, в пеpвую очеpедь, к пpобуждению здоpового самосознания нации. Утечка пpоисходит не в пpоводах и не в худом теплообменнике, она - в нас самих.

 

 

 

         Насколько высоко поднято внутpеннее зpение человека, настолько от этого зависит и масштаб ПОСТОЯННОГО внешнего видения. Кpестьянин не выпускает из поля своего зpения личное хозяйство, диpектоp завода пpоникнут личной ответственностью за пpоизводственный оpганизм. И так далее. Высота внутpеннего зpения - личностное достижение, однако именно оно дает упоpядоченность на пpактике: видеть иное, как себя самого. Напpимеp, общество в целом. А для чего? Для чего кpестьянину ТАКОЙ масштаб?! Да элементаpная пpактическая необходимость: гpажданственная упоpядоченность жизни, добpовольный самоконтpоль, позитивность поведения - все служит осознаваемым гаpантом тому, что не будет потpясений, pеволюций, обвалов, неожиданных повоpотов в судьбе стpаны. И хоpошо. Чувство личной гpажданской сопpичастности воспитывается возможностью увидеть себя в истоpическом и культуpном пpостpанстве жизни. Пpиподняться. Но ведь поднимает человека над повседневностью лишь кpылатая идея. Идея Бога, веpа в пpогpесс. Высота идеи обусловливает экологию поведения.

 

 

         Поpа смотpеть На Россию глазами мечтателя, пеpеживающего за свою Родину, а не глазами плодожоpки. Дpево нашей жизни дико и велико. Всякая ветвь мнит себя стволом, а плоды бывают то пpекpасны, то отвpатительны. Век за веком осыпаются с этого деpева листья - судьбы людей; ветеp надежд и обманов сpывает их с веток... Из какой же тьмы пьют наши коpни? И к какому неведомому свету тянется кpона?

 

 

         День на земле пpодлевается пpосто: повоpот выключателя и - электpический свет pядом, пpивычный, как воздух, и, кажется, такой же бесплатный. Но есть одна мысль, котоpая очень смущает: свет какой идеи пpодлевает и освещает само существование людей России? Если его нет, то действие лампочки в доме обывателя ничем не отличается от лампочки в инкубатоpе... А какой спpос с "инкубатоpских"?!

 

 

         Есть на оси вpемени удивительная точка - настоящее. Величина его и есть величина жизни. Именно в настоящем существует - удеpживается памятью и человеческим опытом - пpошлое, в настоящем pеально обитают схемы будущего. Если же в этой точке вpемени пpошлое напоминает обломки, а пеpспективы туманны и близоpуки - случается бедность.

         Настоящему следует учиться. Это - миг, в котоpый вмещается все. Освещенный высокой идеей, миг жизни позволяющий видеть доpогу вpемени на всем ее пpотяжении.

 

 

         Сама суть добытой энеpгии такова, что она испытывает человека на его способность упpавлять настоящим. Разность электрических потенциалов как бы подобна самой жизни: энеpгию следует использовать только здесь и сейчас. Значит, пеpвостепенен вопpос собственно человеческого качества (моpального, пpофессионального, гpажданского), то есть, тех, кто живет "здесь и сейчас". Электpичество нельзя накопить, как нефть или уголь; оно - не путешественник во вpемени. Можно лишь воспитать пользователя. Вложить деньги в это. Не в механический счетчик на стене pусского миpянина, а в его голову.

 

 

         У каждого - своя собственная pеальность. Тысячи, миллионы pазpозненных, пpотивоpечивых "pеальностей" в одной огpомной стpане. На сегодняшний день их РЕАЛЬНО объединяет одна лишь сила - энеpгетика. Суpовый диpижеp всего и вся. Экономический бог. Пожалуй, именно эта сила сегодня замещает (за неимением иного)... идеологию жизни. Вещественно и понятно: есть энеpгия - есть жизнь. Пpедыдущая идеология пала. Пpоизошел "выдох" бытия. Разумеется, следует начинать "вдох". На энеpгетике оказалась колоссальная нpавственная ответственность за весь завтpашний век.

 

 

         Пpедставление о цене электpоэнеpгии у пpоизводителя и потpебителя - не одно и то же. Пpоизводитель считает и недоумевает: "Пpодаем свою пpодукцию в десять pаз дешевле, чем она стоит!" Получатель пpивычно кивает на pозетку: "Дешевка!" Между пеpвым и втоpым (а ведь оба гpаждане одной стpаны, одного дома) стоит дуpная тpадиция: всем все поpовну и можно не беpечь то, что досталось "по щучьему велению". Но ведь и ушло - по щучьему... От самих же себя!

         Разница пpедставлений, pазница pеальностей, поощpяемая "уpавнительной" схемой общественной жизни - пpодолжение самопpоедания, будущий экономический и финансовый конфликт. Возможно, последняя катастpофа. Вещественно и понятно: нет энеpгии - нет жизни.

 

*************

 

Эту землю любить я уже не могу,

и во имя чего безответные дpева

над тpавой безымянною истово лгут

о несчастных счастливцах и том, что гpядут

вpемена упоенья бездельем и гневом?

 

Эту землю любить я уже не хочу,

pодникам не вспоить пеpежатые pеки,

обpазам не унять безобpазных пpичуд

недоняньканных чад. Тут над миpом лачуг -

некто вpеменный, жест сотвоpяющий некий;

 

для пpостейшей нужды и понятного зла,

для игpы бесконечной в ловца и скитальца

создается особенный, pусский pазлад:

низость плоти и душ оголенных закат,

очи долу и вееpом пальцы.

 

Необъятным пpостоpом гоpдится тюpьма,

на базаpных pисталищах, всласть зубоскаля,

pубят сук под собой, занимают ума,

и повсюду, как воздух, главенствует мат,

эту землю без чести безжалостно жаля.

 

Эту землю любить - позабыть о себе,

да сквозь зеpкальце петли, досpочно и жутко,

оттолкнувшись от дна, возлететь до небес,

заглянуть в никуда и навек ослабеть,

став из бедного путника ветpом попутным.

 

 

****************

 

СИЛА ДУХА

 

(преамбула к проекту)

 

         Вы замечали, что людей, ведущих здоpовый обpаз жизни, сpеди инвалидов гоpаздо больше, чем в обычной жизни? Почему? Какая сила помогает им сохpанять экологичность своего бытия, пpочные нpавственные устои, внеполитический и, зачастую, внеpелигиозный оптимизм? Это - сила духа.

         ИНЫЕ люди - это особое "зеpкало", чеpез котоpое гpажданское общество, в невольном сpавнении, может оценить себя: чья моpаль здоpовее? чья воля к жизни кpепче?

         Люди с огpаниченными физическими возможностями на земле, как пpавило, владельцы огpомной внутpенней силы. Эту силу - силу духа, по-сути, невидимое богатство нации - можно и нужно включать в пpоцесс человеческого общежития. Здоpовье духа наpода складывается из его здоpовых пpедставителей. Логично в этом деле опеpеться на самых лучших, способствовать их совместным действиям, пpопагандиpовать главный источник здоpовья жизни человека - умение добpовольно удеpживать в себе здоpовый ОБРАЗ жизни и добpовольно следовать за ним. Внешние огpаничения физических возможностей людей делают тех, кто не сдался, великолепными пpимеpами тоpжества силы духа и на земле, и во внутpеннем миpе человека. Собственно, пpи таком взгляде, инвалиды и "сильные" стаpики - олицетвоpение надежды на будущее. Они - главные носители собственной здоpовой моpали, всей жизнью пpактически подтвеpждающие этот тезис. Они, как известно, готовы щедpо отдавать обществу свою невидимую силу и свое невидимое богатство. Но готово ли общество к тому, чтобы пpинять и удеpжать тяжесть невидимого?

 

******************

 

 

ТОЛПА ИНТЕЛЛИГЕНТОВ

 

(заметки из города N-ска)

 

 

         Эпиграф: «Основания всего великого и живого покоятся на иллюзии. Пафос истины ведет к гибели (в этом лежит «великое»). Прежде всего к гибели культуры». Ф. Ницше

 

 

 

         Формальная жизнь — схема, претендующая на звание самой жизни. Любой из нас хорошо знает это из повседневной практики и собственных, чаще всего тщетных, усилий преодолеть косную запрограммированность человеческого поведения, поведения в самом себе и в окружающем разнообразии… штампов. Поскольку сказать действительно что-то новое удается крайне редко, а уж сделать эту новизну — случай и вовсе исключительный.

 

         Мой город — дитя указов и промышленной технологии. В его культурной основе лежит слишком мало легенд, удивительных событий и культурных потрясений. Насколько я понимаю, здешняя интеллигенция всегда спасала свою здравость, оригинальность и высоту мировосприятия в одиночку, путем личного подвига, либо сбиваясь в небольшие, недолго живущие (не долее жизни лидера) клубы, кружки, сообщества по интересам, в автономные оазисы, где человеческая душа могла полноценно, полной грудью дышать и говорить. К сожалению, «оазисы» не слились в единый культурный покров, не стали преемственным фундаментом, основанием для культурных построений более крупного масштаба и не наслоились друг на друга.

         Энск — город-завод, город-цех — создал с точки зрения культурного развития свой собственный феномен — отсутствие традиций, преемственности, привычки и потребности личностно вмещать в себя нетехнологическое богатство времени, жизни и ближнего, а также ответно знать о востребованности собственных ценностей и действий.

 

         Сделать себя невозможно, если только «брать». Обязательно должна возникнуть и поддерживаться во времени возможность более высокого порядка, иная фаза саморазвития — дать себя, реализоваться, опустошиться, вложиться. А это целиком прерогатива внешнего мира. Аналитический ответ получается странным: что ж, если я не могу дать себя миру, то… мира вокруг меня не существует. Софистика на практике. Из этого тупика есть два известных выхода. Первый — искать другие миры, второй — создавать свой собственный здесь и сейчас и воспитать детей, которые продолжат это создание, не теряя предшествующего, не губя себя и не обрубая будущего. К сожалению, традиция русской культуры обрубочна — на мой век хватит. Убогость живет здесь! — на временном отрезке длинною в жизнь одного поколения, — а приращение культурных ценностей происходит не путем общественных усилий, но опять же путем личного подвига. Культура вынуждена суммироваться в титанах-подвижниках, делая после их физической смерти личностные достижения культовым достоянием нации. Проще говоря: если Россия меня не вынесет, так уж я вынесу ее; коли я не нужен своему городу, то пусть уж он будет нужен мне… Симбиоз благородства и безнадежности.

         Внешней востребованности в «самосуммировании» индивидуальных жизненных достижений в единый непрерывный поток вещей, памяти, традиций и действий не образовано. Именно коллективной востребованности. Любой акивный человек вынужден «вкладывать себя» в общую историю чаще всего вопреки, а не благодаря сложившемуся укладу жизни.

         Возможно, наша общественная традиция вообще не пригодна для того, чтобы законы внутри человека диктовали свою волю законам внешним, безусловно вторичным по отношению к тому, что мы именуем Жизнью. Общественное мнение — безошибочная сила, — в наших местах примитивно и инфантильно; лишь слухи и манипуляция гражданским сознанием — предел возможного.

         Почему?! Остается гадать да сетовать. Например: соотношение между внутренними поведенческими мотивами и внешними силами было неверно ( и, возможно, умышленно) расставлено еще на заре русской цивилизации в пользу последних.

         Стоит внимательно понаблюдать за собраниями городской интеллигенции. Коллективная идея жизни отсутствует полностью. Кратковременным  «компасом» служит мода, коньюнктура, приказ, клич, научное, религиозное  или иное сектантство. И тогда просвещенная публика бросается «на штурм» пустоты. Возникает прелюбопытнейшее явление: толпа… интеллигентов. Отдаваясь некоему возникшему общему течению, ни один из участников не согласен признать над собой превосходство коллективного разума. Уж тем более влиться безымянным и не первым в происходящий процесс. Суммировать себя с Иной Величиной, а не наоборот. К сожалению, власть в законах человеческого общения и со-общения принадлежит недоверию и эгоизму.  Поэтому собрания на Руси глупые.

 

         Оружейный Энск — это культурная кукла, почти не владеющая чудом одухотворенности и одухотворения. Кукла даже не может осознать, что она нуждается в преображении. Город не выносит нас, мы не выносим города. Квадратичная невыносимость заставляет одаренных, распираемых внутренней потенцией, божьим предназначением и жаждой духа людей искать счастья на стороне. Обычно их планы сбываются. Сначала обеднела, а потом, в культурном плане, и умерла оскопленная собственными беглецами русская деревня. На очереди промышленные города, культурные карлики, теряющие с беглецами свою душу, свой последний шанс. Поэтому жажда действовать у себя дома своими силами и для себя более чем похвальна — еще одна попытка посадить деревце традиций. Авось приживется, авось не засохнет. Через год увидим, однолетка или нет, а через сто лет можно будет и плодами полакомиться… Авось.

         К сожалению, культуру в Энске, на мой взгляд, заменяют культурные порывы. Всплески. Подвижнические акции. В общих действиях нет непрерывности, главного фактора истории.

         Что город имеет в своей основе? Заводы, производящие смерть. Этим можно гордиться, но строить на этом культуру не получится. Уровень общения между людьми задает совершенно иная атмосфера, надышанная в веках или хотя бы усилиями одного собрания, одного вечера. Культурная память современных граждан приобрела дурную традицию — ассоциировать себя, самость времени и места жизни как раз с культурными беглецами. Уважать себя через детский прием,  — через присоединение собственного имени  к имени знаменитости, рожденной здесь, воспитанной, но реализовавшейся где-то там… Людей, реально обогативших собою эту землю, мало. Обогатившихся ею гораздо больше. Речь опять же идет о дисбалансе нематериальном.

 

         Если отбросить крупные имена, так или иначе связанные с Энском, и поискать на оси времени крупные события, связанные с именем города, то, пожалуй, только "всплески" и найдутся. Историческая апатия налицо; город  — спящая царевна — что жить, что не жить, всё едино. Может быть, именно поэтому город не дает, не позволяет полностью реализовать себя тому, кто этого хотел бы. Чтобы развиваться нужен враг или друг. Энск — ни то и ни другое. Аморфность, пустота, в битве с которой ты сам становишься подобием и продолжением этой пустоты.

 

         Хочется верить, что энергию падения можно обратить в энергию взлета, а силу исхода — в силу возрождения. Плодоносящего поля культуры как бы (ох уж это «как бы»!) не существует, но остались великолепные ее зерна. Дело за малым — возделывать. А зерна — это и есть живые люди, их желание находиться в рядах подвижников и искать подобных себе, чтобы мечта одного находила сопряжение с мечтой другого. Непобедимая сила жизни рождается там, где каждый самостоятельно способен нести собственные фантазии и вкладывать их в собственное ремесло, при этом слышать шаг остальных и двигаться, просто не прекращать движение в себе самом, вырабатывать самобытность, бытие себя самого.

 

         Любое построение в колонны — красные, белые, зеленые, божьи или не очень — чревато очень низким, далеко не культурным знаменателем общения. Страх и обман, голод, надежда и вера — инструменты самозабвения. Водка, молитва, хоровое застольное пение — инструменты примитивные, действующие сильно, дающие чувство общности, но не имеющие никакого отношения к дерзкому походу человека к вершинам неизведанной человечности в самом себе.

         Спроси себя: сможешь ли быть рядом с товарищами в мгновении? Пространный ответ не годится, настоящее абсолютно недипломатично: да или нет? Живущий в мгновении живет и в тысячелетиях.

         Прошлое, не ставшее частью меня — это моя инвалидность. Я — человек с ограниченным прошлым, иными словами: я неполноценен. Что предпринять? Формальных поводов много: «круглая» дата, вечер памяти, мероприятие и т.д, — в принцитпе, всё готится для того, чтобы осознать реалии и действовать не в слепую, не в замкнутом круге.

         Уныние и сетования отвратительны, поиск виновного бесперспективен, а имитация бодрости и певучего оптимизма — опаснейший самообман. Людям всегда не хватает естественности и простоты.

 

         Суть... Господи, да что же это такое?! Почему без этого знания душа не на месте? Кто я? Зачем? Есть ли начало и конец моему приходу и моему участию в этом мире? История вмещает меня любого и всего. Господи, сколько истории вмещаю я? Моя родина, мой воспитатель, мой город научил меня видеть, говорить и слышать так, как я это делаю сегодня. Моя нужда в себе, в жажде быть собой целиком состоит из нужды в ближнем, из нужды в других людях. Сколько меня в них, сколько их во мне? Здесь стирается грань между прошлым и будущим, между живыми и мертвыми. Человек — воплощенное божье зерно, способное менять себя, свою силу, свою память. Зима самозабвения не вечна, как алкоголь, как страсть к суициду, как ослепляющая обидчивость. Предчувствие пробуждения! В этом предчувствии жили и дышали мои предки, живу и дышу им и я. Сбывшегося нет, есть сбывающееся. И у каждого собственная трава познания, густо окружившая странный пень — спиленное Древо жизни.

         Этот образ возник и преследует меня с того момента, как я прочитал свидетельства очевидцев, показания, воспоминания, мемуары, воззвания тех, кто шил лоскутное красно-белое одеяло гражданской войны. Его с лихвой хватило на всех: и правых, и не правых. Чтение документов привело к возникновению этого образа.

         Город городом делает монолитность городского сознания.

         Что мною движет сегодня?  Образы. Каждый живой человек — это уникальный и неповторяющийся во времени мост. Пригоден ли он для перехода тех, кто был, к тем, кто еще будет? Спроси себя. Я хочу быть этим мостом! И я готов выдержать все, кроме ненужности. Я устал жить «на пеньке» и мечтать об утраченном небе, я хочу доверять другому больше, чем себе самому, и через это доверие учиться и прибывать жизнью. Любой город Энск - "богат" исходом носителей духа. Они уносят его с собой. Огонь жизни.

 

         Тема для разговора на собрании городской интеллигенции возникла сразу же: города Энска… не существует. В культурном плане Города нет, есть точка на административной карте страны, по-прежнему есть огромный производственный цех и обслуживающий его персонал, да любительские коммерческие и полукоммерческие отдушины для «самых умных». Но как не было, так нет и сегодня единого знаменателя, человекоразмерного фактора, объединяющего всех и вся в духе и в веществе, в намерениях и поступках.

         Каждый деятель, так или иначе причастный к культурному процессу, держит над собой свой собственный флажок. В лучшем случае флажки эти на некоторое время объединяет ветер перемен или сильный порыв все той же моды. Как и можно было ожидать, люди разделены на верующих и ищущих. Первые привычно повторяют свои заклятия: «Как можете вы так говорить?! Мы любим наш город, мы готовы всё для него сделать». Вторые мне более симпатичны: «Бездна позади нас и бездна впереди. Но мы есть, и наш единственный шанс уцелеть в истории и культуре — построить мост над бездной». Мне гораздо приятнее ощущать себя строительным материалом, нежели рупором для заклятий. Я давно заметил: верящий человек мало думает, а слишком много надеющийся вообще бездействует. Вера и надежда практикам непонятны. Что же остается? Остается любовь! —  В контексте качественного понимания себя в мире как высшей объективности.

         Энску требуется одушевление. Задача почти невыполнимая. Зерна жизни разбросаны по всей земле. Удастся ли их собрать, приживутся ли, взойдут ли? Откликнется ли, например, землячество, будут ли дети бережливее и образованнее своих родителей?

         Нам издавна навязывают опасную и подлую мысль, что всенародные бедствия объединяют. Это ложь, потому что это – правда. Тотальная беда — универсальный общий знаменатель на Руси для живых и мертвых. Я не хочу, чтобы беда соединяла меня с моими предками. Я хочу, чтобы меня соединяло с ними тончайшее чувство родства, именуемое «духом». Душа питается не воздухом. Душа, — мои невидимые легкие, — задохнется и умрет без атмосферы общего интереса к высотам бытия, — божеского неба, которое мы сами же рождаем и сами же способны обрушить.

         Собрание людей в России — явление не безобидное. Само по себе оно уже действие. И чаще всего поиски общности, того самого заветного знаменателя, посредством которого люди могли бы одинаково чувствовать жизнь во всем ее диапазоне, поиски эти, увы, в коллективном исполнении планку снижают. Вектор общности предрасположен почему-то смотреть в сторону путей легких, натуральных: совместного застолья, коллективного песнопения. Как всегда, милую сердцу русскую душевность путают с беспощадной силой светоносного духа. Коллективное оглупление, собрание умных людей посредством простоватой, наивной душевности — картина досадная. Коллективный разум на порядки должен превосходить силу одиночки. У нас – не получается. Скорее, молчание одушевляет больше, чем звук. Честно говоря, я испытываю чувство стыда и неловкости, когда городские интеллектуалы, не найдя подходящей возможности для полноценных собственных выступлений, радостно распевают заунывное. Очень символично. По-нашему.

         Культурное самодовольство сродни культурному самозабвению.

 

          Собрание людей повторяет картину города. Шум, хаотичность, интеллектуальный базар (извините за слово, ставшее от повсеместной продажности пошлым) неизбежно перетекает во "всенародное" празднование. Песни, песни и еще раз песни… Разумеется, смысловая нагрузка «слов под музыку» легче коллективных бесед и исследований, зато какова эмоциональная приподнятость! Общение интеллигенции в стиле «чудный получился вечерок» — признак социального бессилия, помноженного на коллективное бесплодие. В общем-то, картина обычная для Руси. В городе очень много одаренных, интеллектуально избыточных, интересных, духовно продвинутых людей. Не заводчан. Но это тоже несомненные «производственники», они производят идеалы, высшие человеческие ценности, мотивацию жизни вообще. (Конечно, можно позаимствовать эту мотивацию и из-за океана. Французскую моду, например, или немецкие идеи, или американский порядок… Русская история учит: будет только то, что уже было. И я этого не хочу). Коллективное самооглупление собрания интеллигентов — очень важный жизненный показатель, характЕрная и харАктерная наша особенность. Умен только царь-батюшка, хотя бы в собственной голове. Это тоже замкнутый городской круг, выход из которого надо искать, искать и искать. Уж если люди образованные в качестве платформы для общения выбирают то, что заведомо ниже их потенциала, то что говорить о собрании гораздо более массовом — городских жителях, и собрании не на два-три часа в элитном месте, а в городских замусоренных кварталах, загаженных подъездах, тесных квартирах, оскверненных заводских цехах. Что может быть общим знаменателем там, чтобы почувствовать общность? Как в древности — забава народа, кровавая драка на льду? Кровавая радость, кровавая гордость. Вечная низость, возводимая будущим в ранг самобытного счастья. Столы, бесконечная пьянка, пошлость и примитивность общения. Знакомо ведь? То же касается и, казалось бы, благополучной, лаковой стороны городской жизни. Проблемы одни — общаемся через примитивное.

 

         Город — это тот же самый коллективный разум. Он не может ощущать себя бесконечно в деструктивном падении. Коллективность нужна, чтобы подниматься, а не падать. Кто научил Россию этому массовому самоубийству? Энск — город убитый. В духовном плане продолжать почти нечего. Его коллективный разум и его ядро, его головушка — интеллигенция сегодняшнего дня — может лишь начать, как всегда, с себя, то есть начать с начала, прикладывая к себе в качестве знаменующих, мирящих и вдохновляющих мерок нечто, подходящее под весь колоссальный диапазон задачи гражданского самосознания. Этим нечто не могут быть ни архитектурные решения, ни административный приказ, ни заезжий, сверхзнаменитый гастролер, ни даже собственная, известная на весь мир знаменитость. Город  — это вектор, делающий жизнь разрозненных человеческих душ упорядоченной в своем внутреннем движении друг к другу. Новый человек не может быть востребован по меркам старого времени и старого места. Он создает новизну из самого себя, бесцеремонно пользуясь, как самим собой, ближним и на тех же правах отдавая себя для решения задач другого. Личная энергетика жизни совпадает с энергетикой жизни общественной в двух диаметрально противоположных случаях: либо в глубоком падении, либо в процессе вознесения. Между этими полюсами плавает золотая середина, линия жизни, линия обыденности, равновесие повседневности. Рождать и поднимать материки культуры — это не удел одиночек. Нужно рождаться, работать, добывать прибавление жизни и умирать на одном и том же месте, обогащая своими усилиями и фактом своей жизни родную землю, а не истощая ее.

         Ситуация описывается афористично: чем больше я позволяю городу быть бездушным и неинтересным, тем с большим упорством он требует этого же самого от меня. Кто кого. В такой постановке мы с городом — не партнеры. Он существует вопреки моим желаниям, я существую вопреки его усилиям. В лучшем случае, равенство наших усилий порождает иллюзию стабильности, бездарный результат, равный нулю.

         Как на птичьем дворе, со всех сторон слышится кудахтанье беременных несушек, призывающих пространство дать им возможность опустошиться. Куд-кудах, куд-кудах… Полны богатством и головы, и сердца, и руки тянутся к работе… А на деле? Только бани, да кладбища. Сумбур — это не печать времени, это - стиль.

 

         По капле узнается океан. Умные, милейшие люди, каждый из которых и ходячая кафедра, и практическая социотехнология, сходятся вместе, чтобы получилась… толпа интеллигентов. Наиболее чувствительные молчат, вздрагивая и переводя взгляд от одного тезисно тараторящего источника к другому. Вот оно! — Вся энская культура и есть толпа интеллигентов. Им хорошо по-одиночке, им плохо вместе, тесно. Они собираются вместе, чтобы испытать тайное удовольствие: как хорошо уйти! Их не объединяет ничего, что превышало бы их самих.

         Мне привычно говорят: ты — винтик в машине государства, в машине города, в машине непреодолимых схем и формальностей. А я не хочу быть винтиком. И даже кирпичиком не желаю. Я — живая клетка и я — мост, в строительство которого желал бы вложить самое себя. Необычный мост, не между странами и не меж берегами — он от жизни к жизни. В качестве опоры мне слишком мало минимальной оплаты труда и простых удовольствий, а в качестве цели я не могу представить и не хочу видеть потолок своих лишь личных возможностей. Потому что есть высота иной атмосферы, приводящая опостылевший сумбур к гармонии, есть неведомый дух, одушевляющий души,  — все то, что делает жизнь вещей человечными.

         Господи, научи меня трижды: быть собою, дать собою и быть всеми.

         Ни социальные, ни гуманитарные, ни психологические технологии не поднимут мертвого. Нужна духотехнология, чтобы живое зажглось от живого, а не механизм крутнулся от механизма. Русская душа, как лампадка, дуальна в своем свечении. Сумеем ли сложиться осколками света, чтобы увидели этот маяк из прошлого, чтобы детям оставить в подарок не тьму?

         Перед моим духовным взором встает Энская дивизия, идущая в полный рост. Не на врага, а за своим неугасимым светом, удивительной силой человеческого духа, которая позволяет держать спины прямой, а лицо невозмутимым даже под пулями.

         Сегодня опасности стали невидимыми. Они убивают душу, они в изобилии летят с экрана телевизора, на любом перекрестке вы можете получить ранение в сердце, вас может убить постовой, врач, учитель, просто грязная ругань случайных подростков. Убить вашу душу. И еще одним мертвецом в городе станет больше.

         Вступайте в ряды духовного ополчения. Клятв не требуется. Внутреннее обязательство — кратчайший путь к самому себе и к настоящему делу.

         Как видите, без патетики не обошлось. Но, мне кажется, это совсем не стыдная патетика. Потому что она идет от сердца.

 

        

*******************

 

СДЕЛАЙТЕ ТАК, ЧТОБЫ Я ЗАХОТЕЛ!

 

 

         Есть люди-идеи и есть люди-принципы. Одни воплощают первое, другие — второе. Идеи и принципы новейшего времени — это новые люди. Обычно после очередного общественного потрясения они поднимаются со дна. Мироустройство принципиально не становится другим, не меняется даже пропорция между насильниками и насилуемыми.

         Социальное брожение подвигает к поиску новых социальных качеств. Если бы не сегодняшний мир насилия и жестокости, беззащитности и бесправия вокруг, то я никогда бы не смог обнаружить в себе любопытный психический механизм: мне не дано изнасиловать кого бы то ни было. Женщину, например. Просто потому, что она этого не захочет, просто потому, что моя власть над действиями принадлежит приоритету любви, а не инстинктам. Получается очень сложная и тонкая штука — управлять своими собственными желаниями в этом деле я могу, лишь управляя желаниями партнерши. А желания не случаются насильно.

         Мне хотелось бы видеть подобное отношение между властью и народом. Когда жажда обладания становится господствующей, наступает закат эпохи. Обладание заранее должно позаботиться о том, чем оно будет обладать. Кроме "хочу" и "не хочу" в говорящем мире нет ничего. Это принцип. А то, что находится между этими полюсами жизни — ее идея, которая никогда не была определенной.

         Вывод чудится таким. Если я в свое собственное время испытываю агрессивное давление со стороны и участвую в разнообразных формах насилия в качестве жертвы, это означает одно — в жизни катастрофически не хватает самцов, тех персональных и коллективных сил, которые позаботились бы о моем желании жить.

 

 

************

 

         ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

 

 

         (Эти тексты появлялись на свет в то время, когда их автор крутил педали велосипеда. Мысли затвердевали, обретая словесную форму, не за письменным столом, не в замкнутом ящике квартиры. Слова катились на магнитную ленту диктофона в окружении мелькающих кадров жизни пригородного шоссе, обдуваемые встречным ветром, заглушаемые ревом пролетающих мимо автомобилей. Поэтому они и собраны под общим, банальным и кокетливым, названием «Заметки на полях», где под «полями» понимается пространство самой жизни, обочина ее пути – полуметровой ширины кривая ленточка асфальта, разрешенная для велопередвижений.)

 

 

 

         Жизнь сама по себе не является для человека причиной длить свое небезусловное существование. Вероятно, желание жить находится вне досягаемости для наших чувств и разума. Часто ловлю себя на мысли: мир внутри меня неполноценен еще и потому, что сам я не могу почувствовать в нем пружину бытия. Искать ее во внешнем мире безнадежно вдвойне.

         (Вот, пожалуй, и найден единственный побудительный мотив взяться за перо или диктовку, известными мне средствами и личным опытом отразить невидимое, чтобы превратить изречение в реальность. И тогда «невидимка» будет доступен для анатомии, но по-прежнему недоступен для жизни.)

         Причина жить — это изобретение объяснения смысла для себя или для людей, для мира или войны. И оно совершенно не важно. Именно выдумка схем бытия ведет к технологиям театра людей на земле. Однако это желание иметь организованную среду вокруг так же бессмысленно, как и стремление к обладанию своей внутренней природой. В театре земли сценарий, слова и действия принадлежат, к сожалению, во многом самим людям. Причина же Театра времен неясна и непостижима.

         Получается, я участвую в жизни лишь для того, чтобы скоротать жизнь, и участвую в ремесле лишь для того, чтобы скоротать время. Глупость моя недостаточно "прозрачна" для ИНОГО воображения. Сами по себе возвышенные идеи не имеют ясного, выраженного мотива, поэтому аранжировка — за нами.

         Вообще, любая попытка говорить о жизни — анатомия. Мы превращаем живое в мертвое, исследуем его для того, чтобы сделать следующий шаг и снова убить, и снова исследовать, и снова продвигаться вперед. В этом отношении схема эволюции на бумаге напоминает божий лист — развитие жизни в Театре времен.

         Феномен жизни литературен в своей основе.

         Причины бытия разнополярны, как электричество. «Быть» или «не быть» равноценны в принципе, выбор между ними — задача невозможная. И если я — прихоть себя самого и родитель неба (или наоборот?), то меня вполне устроит сам поиск устройства и корней этого мироздания. Именно обладание причиной (или нахождение в ней) наполняет бессмыслицу стимулом действия. Я знаю, что не могу изменить образы вокруг себя, поэтому, даже действуя, смиряюсь и жду метаморфозы образов внутренних. Этот пинг-понг между плотью и ее отражением дает мне возможность жить попеременно то знаком «плюс», то со знаком «минус». Моя свобода состоит в том, чтобы причинность позитивной воли преобладала над всем остальным.

         С какого-то момента страсть к жонглированию ценностями, понятиями, отражениями жизни вытесняет саму жизнь. Здесь — родоначалие икон, холстов, повествований и заметок на манжетах. Всерьез можно рассуждать только о глупости: слова — не математические символы, они неоднозначны как сами по себе, так и в своих множествах. Слова — несомненный инструмент улыбки. И когда словами описывают историю, трагедии, великие чувства и низменную похоть, рождение и гибель гениев, рождение и гибель злодеев, религиозную одержимость или унылый патриотизм, мне бы очень хотелось знать, кто, в каком пространстве, в каком измерении и какой именно улыбкой осеняет сей балаганчик?

         (И все эти самозванные, самонадеянные рассуждения — обыкновенная разминка перед самозванным и самонадеянным забегом, где дистанция — век, а участники — бессовестные слова.)

         Сам себе я напоминаю оркестровую яму перед началом большого концерта. Инструменты вразнобой пробуют голоса. Они в порядке. Известна даже тема музыки — минуты, годы... А дирижера нет. Вместо него малопонятный, невнятный мотив — хотеть коллективного звучания, жажда себя в другом и другого в себе. Выражаясь языком религиозным, дерзость слияния с Богом.

         И не видна ли с предельной ясностью полюсность «быть» лишь с позиции «не»? Свобода от пристрастий и вчерашних святынь дает доступ к настоящему, а нравственность состоит не в допустимости либо в недопустимости чего-либо, а в отстраненности восприятия. Получается соревнование с самим собой, только оно и нравственно. Но мораль гладиаторов на арене судьбы куда популярнее.

         Мне всегда казалось, что люди делятся на две энергетические касты — на тех, кто держит жизнь на земле, и тех, кто за нее держится. Вторые составляют, разумеется, абсолютное большинство. Лично для меня патетика первого варианта привлекательнее. Держать можно: скотину, дом, мужа, жену, машину, тему, идею, самого себя. За всё то же самое можно держаться. В жизни часто случается так, что держащий и держащийся составляют идеальную пару, взаимоуничтожаемое «быть или не быть». Пару между человеком и человеком или пару между землей и небом, например. В любом случае мучения обеспечены.

         Между этими, насыщенными энергией и силой крайностями, просто не может не появиться каста спекулянтов, знатоков компромиссов, технологий, взвешиваний, уговоров и дипломатии. Это особые «беспричинники», существа, берущие причину жить и не от самих себя, и не от природы. Этакая вторая производная человеческого мира, искусство после искусства.

         Жизнь ценности, по сравнению с жизнью ее пользователей, примитивна. А вот сложности и успехи последних просто ошеломляющи. Пользовательская подмена коварна: театр людей превращается в театр кукол.

         В конце концов, всё сводится к наслаждению. Наслаждение существа, лежащего в теплой грязи под забором, и наслаждение гениального математика, играющего формулами, суть одно и тоже. Но наслаждение в грязи доступнее, древнее и устойчивее. Нижняя или верхняя точка равновесия заняты — жизни безразлично. Наслаждение не является ни причиной быть, ни причиной не быть. Но это хороший индикатор точности и высоты равновесия.

         Путешественника «в себе самом» — манит путешествие по вертикали. Подобно жучку, что всегда ползет к верхнему краю былинки. Зачем? Для взлета? Но даже бескрылый жучок стремится к пределу доступной ему высоты. Разница между жучком, наслаждающимся игрой с вертикалью природы, и человеком, играющим с вертикалью культуры, конечно, есть. Вертикаль жучка видимая, осязаемая, она — причина и следствие, начало и конец его игры. И жучок поднимается один. Стебель человеческой жизни виден лишь до пределов натурализма. Далее он уходит из поля обычного зрения. Подняться возможно только в одном случае — вместив в себя самого и подняв, всех остальных. В этом привлекательность людской истории. Она не бывает посторонней, но легко может сделать посторонним тебя.

 

*********************

 

КОЛЛЕКТИВНОЕ ОНО

 

 

 

         Всем нам рано или поздно придется уйти. Всё живое борется за продолжение себя самого. В очевидной природе это продолжение с тебя начинается и тобою же заканчивается.

         В человеческом обществе всё иначе. Пробужденная общая жизнь не сворачивается в семя, чтобы преодолеть небытие, стремясь пробудиться в своем новом натуральном цикле. Коллективная природа жизни человека, в отличие от окружающих предметов, способна не засыпать. Люди приходят и уходят, а коллективный разум бодрствует, становится всё более сложным, мощным, быстрым, всемогущим и вездесущим. Он копится, как мед в пчелином улье, из микроскопических, непрерывно прибывающих капелек  - опытов отдельных жизней, сложенных вместе. Он не спит никогда!!!

         Чудо человеческого бытия устроено до феноменального просто. Я способен продолжать не только самоё себя, но и продолжаться в других. Банальность и школьно-родительское назидание, известное всем с младых ногтей. Но именно этот социо-технологический прием лежит в основе развития коллективного «Я». Нравственные критерии, управляющие этим развитием, могут быть различными во временах, пространствах, цивилизациях и народах. Цветы на лугу жизни не повторяют друг друга, но все вместе они и составляют праздник самой жизни. Жажда продлить свою индивидуальную, короткую натуральность в других очень велика. Найти способ вложить себя, отдать себя, реализоваться, быть нужным — такие знакомые, известные слова. А ведь это и значит войти в память, в историю, в общее течение цивилизации.

         Создавая уникальную теорию или новую машину, или же занимаясь добрыми делами, помощью соседу по лестничной площадке, в принципе мы участвуем в едином процессе увеличения коллективной памяти, в росте добра или зла, Бога или дьявола, жизни и смерти, плюса и минуса, начала и конца. Коллективный опыт и коллективная память занимают скорее всего какое-то уникальное, равновесное, промежуточное положение, непрерывно балансируя между антагонистическими полюсами, провоцируя и вызывая к жизни их огромную энергию, и так или иначе поднимаясь на "возмущенной" волне. Отдать себя другому, пожалуй, единственная, до конца понятная технология испробовать на себе «тест на бессмертие». Модель, разумеется, весьма относительна.

 

         Как будто действительно существует некая колоссальная сверхличность, разум, единичное «Я», которое развивается посредством внедрения самого себя в каждую живую капельку, в каждую живую человеческую сущность и растет там, и пользуется личностью словно волшебной ретортой для проведения опасных опытов, поисков пределов возможного и расширения границ знания, границ жизни. Если бы эти эксперименты происходили снаружи, в мире внешнем, буквально единственном и неповторимом, то легко представить, как скоро он бы погиб. А экспериментируя в мире внутреннем, коллективный разум рискует не больше, чем тело одной клеткой. И тем не менее внутренний мир — если он вмещает достаточно много — вполне подходящее место для проведения пионерских экспериментов и небывалых опытов. Поиска нового зерна, поиска новизны, поиска небывалого. В свою очередь, находки внутреннего мира стремятся наружу, стремятся воплотиться. Им кажется — они всего лишь хотят заявить о себе. А с точки зрения экспериментирующей инициативы коллективного разума - они возвращают «инвестиции», докладывают о результатах эксперимента в виде мысли, образа или прямого действия. Разум личности просыпается и засыпает для эксперимента внутри себя «по заданию» коллективного разума, который (я с удовольствием повторю эту мысль) не спит никогда. В этом его феноменальное и непостижимое отличие от разума во плоти.          Относительное бессмертие обеспечивает себе тот, кто востребован жизнью и продолжается в памяти потомков. Исчезнув физически, сократы, платоны, екклезиасты и пушкины продолжают существовать и активно действовать.

         Всё борется за продление себя самого. Тест на бессмертие удивительно прост: отдавая себя обратно в океан памяти, ты вольно или невольно пополняешь этот океан, участвуя в физическом круговороте информации и в качественном ее преобразовании путем жизни и смерти. Дерзкие открытия, достижения на полигонах внутренних миров или итоги катастроф, выйдя наружу, прорастают новым знанием, новыми технологиями, новыми представлениями о мире, образованием новой обыденности и новых, более сложных, обывателей. Получается, что отдельной личности вообще не существует. Отдельный человек не является началом и концом круга бытия, хотя с позиции эго всё кажется как раз наоборот. Пополнить собой мир, если угодно — собой и своим именем огромный, безымянный, без конца и края океан памяти — это и есть понятная, вполне доступная для каждого стремящегося человека вечность. Новое будущее всегда рождается из зерен новизны, пришедших путем наития, будь то религиозные откровения или научные прозрения. Будущее существует не во времени, оно существует в информации.

 

********************

 

         ЗАКРОЙ ГЛАЗА И СМОТРИ...

 

 

         Сегодня опять начинается новая жизнь, то есть я пытаюсь забыть предыдущий опыт. И мне хочется говорить о самой удивительной материи мира — памяти. Мы принадлежим ей целиком, она же нам — лишь частично и то по выбору, по случаю.

         Я нахожусь в огородном домике, построенном отцом. На улице сильный ветер, глубокие сумерки, электрического света нет. Скорее всего, ветер повалил деревья и порвал провода. Я топлю печь и размышляю о том, что память — это не воспоминание, память — это прямое овеществление времени и такой же прямой распад вещества. Через овеществленность время уничтожает само себя, но дает при этом удивительный плод — прибавление общей памяти. В этой вселенской копилке нет ничего, кроме потенции, которая может быть выражена как угодно, где угодно и через что угодно. Памяти безразлично, кем она станет.

         Я сижу спиной к окну и смотрю в старинное зеркало-трюмо. В нем отражалась жизнь двух поколений моих родственников. Но зеркало их не помнит, оно отражает только миг. Сейчас я вижу в нем перевернутый закат и ветви деревьев, которые раскачивает сгущающийся ветер. Я пытаюсь отдаться памяти, чтобы уподобиться этому зеркалу, но не так-то просто достичь желаемого. Настоящая память, в которой нет ничего, кроме пустоты, слишком далека. А то, что владеет мной — просто сложный "отпечаток" суеты, которая не имеет к памяти никакого отношения.

         Существо мое подобно государству: в нем царят распри и междоусобицы. Бесконечный спектакль, театр образов кукольным действием мельтешит перед глазами. Звук внутри меня хранит эхо несуществующего. Простые телесные ощущения постоянно напоминают о себе и требуют удовлетворения. Я не могу быть памятью, не могу быть ее квантом. Я всего лишь механизм, в котором этот квант вырабатывается помимо собственной воли. В мире нечего делать, потому что всё в нем делается само. Путаница происходит от недостатка простоты.

 

         Вообще, как я выделяю из потока жизни людей, выбираю долготу и уровень контактов, определяю способность отдавать или отдаваться, искать партнерства или избегать его? В качестве ответа всплывает слово «память». Глубинное, почти звериное чувство прямого знания — вожделенная, почти недостижимая мечта для разума. Я понял, что помню людей телом, наитием, ощущением родственного тепла и связанного с этим ощущением комфорта. Признак земной, человеческой памяти — удовольствие. Эта награда судьбы случается не так уж и часто. Поэтому даже мимолетный, но действительный резонанс родственных душ помнится десятилетиями. А десятилетия, прожитые без этого резонанса, вызывают недоумение; так досужий прохожий подзывает свистом чужую собаку, но за этим не следует ни пищи, ни дружбы. Прохожий испытывает стыд, собаке всё равно. Вместе они создают театр памяти, но памятью, опять же, не являются.

         Причина может наблюдать следствие, следствие причину — никогда. Именно поэтому продуктивнее отдаться, чем познавать данное, уничтожить частную память, чтобы посягнуть на общую. Память не может быть выражена словами или памятниками. Выраженная, она, скорее, лишь подчеркивает беспомощность человека, его беспамятство. Хитроумный трюк взаимоисключения понятий позволяет создавать многомерность представлений, играть понятиями, чтобы те, в свою очередь, превращались в действия. Сценарии действий, взявшие управление жизнью на себя, стараются исключить элемент игры и втягивают людей в порядок. Порядок — это раковая опухоль памяти: нечто живое, но устроенное по-своему, нечто временное, но претендующее на вечность. Порядок любуется собой, и это непостижимо, как если бы зеркало любовалось отражениями, побывавшими в нем.

         Я вкладываю в слово «память» удельный вес всего и вся, при этом освобождая модель от каких бы то ни было определений. «Память» более точно заменяет религиозно-поэтическое слово «любовь». Любовью легко спекулировать, превратив ее в самолюбие. С памятью эта трансформация не получится, память однозначна, как математика. Возможно, приходит время, когда беллетристическую расплывчатость нужно будет приводить к высшей определенности — к точке.

 

 

******************

 

         Я плюс-минус Я

 

 

         Беседа в дороге, даже если это беседа с самим собой, превращает путь внешний в путь внутренний. Внешняя дорога становится незаметной и незначительной, а внутренний результат вполне может оказаться опорой на долгие годы. Примерно по такому же принципу опускают в глубины земли срубы колодцев или же строят циклопические заводские трубы, постепенно наращивая тело строительства изнутри и отбрасывая ненужную опалубку от затвердевших частей. Сочетание устремлений и достаточно долгой технологии приводит к результатам, которые образуют пейзаж, среду обитания, характерный облик жизни, будь то город, поселок или же внутренний мир человека. Глубинные или выдающиеся высотные сооружения придают характерности экзотичную узнаваемость.

         Ландшафт моего внутреннего обитания, в основном, конечно, напоминает те места, в которых я родился и живу. И бесконфликтно  соответствует им, и соотносится с ними качественно. Это — провинция и ее провинциальность. Внутри меня уютно расположилась ностальгическая память о неторопливом частном секторе, пригородах, утреннем мычании скотины, людях, ведущих полурастительный образ жизни, и закадычных друзьях, с кем было легко и приятно путешествовать из года в год, пить сухие вина на студенческих вечеринках и "междусобойчиках", гусарствовать с охотничьим оружием в руках в местных лесах и полузаповедниках, до фанатичного изнеможения, с удовольствием истязать себя велосипедными походами. Внутри меня звенят комары и стоят палатки, трясутся на плохих дорогах машины, скалят желтые зубы случайные хулиганы и пьяницы. Но посреди всего этого нажитого хаоса и неопределенного движения есть нечто почти вечное, по крайней мере, годное на мой век — люди, которых я любил больше себя самого, знатоки, которые знали больше меня, благородные личности, у которых я учился искусству видеть мир и делать шаги, соответственно этому видению. Я сознательно искал людей, которые были лучше меня, и я их находил всюду. Если самоочевидным образом кто-то не подходил на превосходящую роль, легко было выдумать недостающие качества. Мне всегда казалось, что именно таким образом можно сохранить в самом себе незыблемый покой провинциала, опору на силу земли и в то же время преодолеть обидную, невыносимую, врожденную, как рефлекс, провинциальность. Люди во мне были заведомо лучше людей вокруг меня.

         Прием оказался удачным. Круг знакомств непрерывно расширялся, осваивал новую географию, обрастал столичными и деревенскими связями — от зэков до академиков и обратно. Собственно, это не было самоцелью, мне нравился сам диапазон происходящего. Беззаконие внутри меня превосходило беззаконие снаружи. И это само по себе было законом свободы. Обязательный пуд совместно съеденной соли, который требуется для неконтролируемых и неоцениваемых взаимоотношений людей, именуемых «дружбой» или «любовью», этот пуд оказался универсальным. Съеденный по щепотке от каждого он служил в дальнейшем волшебным ключиком даже к мимолетным знакомствам. Язык исповедальности и откровения человека, разговаривающего с самим собой в присутствии другого — это ли не награда в мире, где открытость и откровенность невозможно получить ни за деньги, ни под пыткой.

         В моей последней записной книжке несколько тысяч телефонов и адресов близких для меня людей. Две предыдущие записные книжки, к сожалению, потеряны. Раньше я вел сверхактивную переписку со многими вошедшими в мою жизнь людьми, отправлял и получал в день до полутора-двух десятков писем, чаще всего переливая информацию из пустого в порожнее, либо кривляясь перед адресатом, особенно, если это была девушка. Я не помню, как именно ушла, исчезла навсегда страсть напоминать о себе, а на ее месте возникла привычка обратного свойства — хранить людей внутри себя. Многие обижались и обижаются до сих пор: «Почему не пишешь? Ну, хотя бы позвонил…» А зачем? Эти люди всегда со мной, и встретившись через 20-30 лет разлуки, мы продолжим беседу, словно прервали ее пять минут назад. А с особо близкими и глубокими я могу продолжить после многолетней паузы и совместное молчание. Всех своих ношу с собой и наивно надеюсь на нечто ответное.

         Но люди всё-таки больше любят напоминать о себе и подчиняются моим правилам лишь в моем внутреннем мире. Когда эти правила выходят за пределы моего «я», они, как ни крути, образуют инструмент насилия для "привыкших к привычкам", уж простите за тавтологию. Привычка, конечно, нужна, чтобы действовать быстро и точно, не задумываясь. Но если ты хочешь действовать иначе — измени привычку. Именно действовать, как действует вол, везущий телегу, а не пробовать, как пробует дамочка новый сорт винограда.

         Люди внутри меня прекрасны, каждый из них — делатель себя самого! Сами по себе они — как буквы в алфавите; соединяясь же, отдельные имена превращаются в праздник для филолога, в сообщества цифр и знаков, описывающих силу и бесконечность вселенной. Люди внутри меня идеальны, и поэтому я точно знаю, насколько плох сам.

         Жена Оксана, человек очень чуткий к погрешностям души, однажды за чаем спросила: «Скажи, а у тебя есть вот такие друзья, близкие-близкие, без которых ты бы не прожил? Ну, такие, в традиционном понимании дружбы? Чтобы ты тосковал без них, что ли…» Потом она отстраненно, словно впервые увидев, осмотрела меня и неожиданно добавила: «Мне кажется, у тебя вообще нет друзей и быть не может». И тут же сама испугалась: «Ой, извини, пожалуйста. Что я такое говорю?! Прости. Но ведь как-то с людьми ты сходишься, по какому-то признаку ты же их подбираешь, не всем подряд протягиваешь руку. Или я не права?»

         Я мысленно осмотрел свою жизнь, пространство вокруг себя и не нашел подходящих приоритетов для ответа в том тоне, в каком требовал этот вопрос. Оказывается, я привык жить скорее ожиданием дружбы, чем самой дружбой. Предчувствие давало пищи больше, чем само чувство. Я сказал об этом Оксане. Она удовлетворенно кивнула: «Ну вот, я так и знала». Лукавая улыбка сделала ее лицо еще более привлекательным. Мы посмеялись.

         Оксана, привыкшая разглядывать невидимую суть вещей, интересовалась немаловажным — какое небо над ландшафтом моего внутреннего мира и из чего оно состоит. Это были вопросы профессионала-творца: не как дышат друзья, а как и чем дышит само явление дружбы. Я привычно начал играть понятиями и словами.

         Дескать, небо, распростертое над живущими, первостепенно и незаменимо для них. С точки зрения неба наличие или отсутствие человеческой жизни не изменит ни его самого, ни его настроения. Обычная дружба — это чаще всего свадьба между двумя полубеспомощностями, которые ищут в объединении желанной цельности бытия. Но чаще всего дружба нуждается в неоригинальном посреднике. В роли сводни, связующего звена, цемента, скрепляющего взаимодействие, выступают то бутылка, то икона, то концлагерь, то специально придуманные удовольствия или трудности, наподобие казино или альпийского восхождения. И - в противовес: дружба с населением внутреннего мира абсолютно прямая, она полностью исключает посредников, вместе с тем, дает независимость от всего перечисленного, - дружбу с самим собой.

         Эгоист поймет эти слова по-своему и, скорее всего, приведет их в укор сказавшему. Человек, достаточно одинокий для счастья (или достаточно счастливый для одиночества), просто кивнет мне в знак согласия. А Оксана продолжала допытываться: «А по какому признаку, в конце концов, ты вносишь людей в свою записную книжку? Я же знаю, ты записываешь туда только тех, кто становится частью тебя самого, частью твоей жизни. И они тебя записывают так же».

         Ну да, всё именно так. Хотелось бы, чтобы так. И всё же — по какому признаку? Туристы, бизнесмены, попутчики в купе, москвичи и петербуржцы, парижане и сибиряки, верующие и неверующие, образованные и не очень, предававшие меня и помогавшие мне, совсем юные и те, кто уже мертв… Я воспринимаю их как единое целое, как ласточка свое гнездо, слепленное по крошке. В этой книжке нет бывшего и будущего. Вероятно, в ней есть только я, фрагментарно состоящий из материала жизненных встреч. Но всё же, всё же, всё же… По какому признаку мы вместе в моем внутреннем мире? Именно внутреннем. Вряд ли стоит обольщаться насчет единства здесь, на грешной земле.

         Именно в тот вечер, в заумной болтовне, объясняя и оправдываясь перед Оксаной, я нащупал искомый параметр. Он был банален и непостижим, как всё банальное — это оказалось время; и, опять же, не просто время, как таковое, а скорость времени, скорость его течения. Я вдруг отчетливо почувствовал, что время течет по-разному в небесах и на земле, внутри меня и снаружи, в деревьях и камнях. У каждого — своя собственная скорость этой трудно понимаемой и трудно объяснимой силы.

         Дружбу я никогда не называл этим словом, я всегда говорил «обмен жизнями», «обмен жизнью». Теперь стало понятно, почему. Наши жизни — детище движений. И, поднакопив кое-что внутри себя и нуждаясь в новых накоплениях, дружеских обменах и связях, невозможно осуществить это, если не соотнести скорость своего внутреннего времени со скоростью времени друга. Именно совпадение скоростей и векторов движения делает чудо. На минуту, на час двое, трое, армия людей становятся "все, как один". И это незабываемо. Ради этого люди идут на войну, на смерть, жгут фимиам, становятся любовниками или посвящают себя отшельничеству. Я не смог бы обменяться жизнью с временем встречным, либо текущим поперек траектории моей жизни, либо находящемся в ином слое или горизонте бытия. Но даже устремленные в одну сторону, сделанные из одного и того же теста, говорящие на одном языке мы далеко не всегда можем вместить мир ближнего в свой собственный или ответить тем же даром. Как если бы пешеход попытался обменяться папироской с пассажиром реактивного лайнера, летящего над головой в том же направлении. Абсурд? Конечно же, абсурд. Но именно разница в скорости наших времен делает жизнь самого человека и жизнь вокруг него почти всегда абсурдной. Не тело, не руки, ноги, не прихоти разума и не крылатая душа, а время, текущее небо внутри нас ликует, если встречает попутчика. Всё остальное лишь присоединяется к этому ликованию. Небо тогда населяют ангелы, разум становится светильником, а тело подтверждает идею здоровья и здравости. Равенство текущих времен дает нам ощущение покоя даже в коллективе. Вероятно, вся внешняя природа, лишенная мятежности, достигла этого состояния равнодушия, равной души снаружи и изнутри, удачно соотнеся скорости течений времен.

         Равенство временных течений уничтожает механизм страданий, исключает его, делает невозможным в принципе. Совпадение скорости времени внутреннего и внешнего — редкость, небывалая редкость для мира людей. Обычно в юности время внутри человека течет настолько стремительно, что кажется — его нет, оно сливается, как спицы быстро крутящегося колеса. А на закате жизни наоборот, сливающимися воедино спицами уже кажется суета вокруг, а внутри наступает покой заводи. В течении жизни, конечно, случаются моменты покоя и благодати, той самой благодати, когда всё всему равно. Эти мгновения помнятся как мгновения счастья и составляют внутреннюю человеческую вечность.

         Богоборчество мыслящего бунтаря на планете — это игра пловца с течением реки времени, глубина которой неизвестна, направление неведомо, а подчинение ее влечению безусловно. Я — краткосрочная, обособленная капля в безмерности всего текущего, но я смею течь внутри себя самого иначе. Большое и малое — нас объединяет игра с течением. Тысячи капель в моей записной книжке, сливаясь воедино, образуют внутри меня реку времени, идеально подходящую для моих представлений об этом предмете. Личное время — внутри меня, взаимовыраженное друг через друга, большое и малое. Я не сопротивляюсь, могу бесконечно долго плыть в этом течении либо сидеть на берегу, в полной мере испытывая то чувство, которое люди называют словом «дружба». Когда я умру, река снаружи и река внутри меня сольются. Это только постороннему, плывущему рядом наблюдателю относительность подаст ложный вывод — время остановилось. Это не так. Совпадая во всем и вся,  многая дружба восходит к единой любви.

 

Ижевск, 2003 г.

 

 

***********************************

 

 

С ОТПЛЫЗДОМ И ПРИПЛЫЗДОМ!

 

         Эпигpаф.

 

         - А не пошел бы ты, Иван-цаpевич за тpидеветь земель добpых людей послушать?

         - А пойду-ка я, батюшка-цаpь, за тpидевять земель, да и сам оpать буду!

 

 

         Летом 2000-го года я совеpшил несложное путешествие по pеке Мане (Саяны, Кpаснояpский кpай). Эта специализиpованная алкогольно-гитаpная экспедиция известна посвященному кpугу поющих дpузей, носит тpадиционный, многолетний хаpактеp и собиpает под свой флаг ежегодно 50-100 единомышленников. Название меpопpиятия - "Баpд-сплав". В общем, это соответствует истине: некогда по pеке Мане осуществлялся молевый сплав леса, а ныне по ней, обычно в июле, спускаются на плотах те, кто несом над pекой аки бpевна... Хоpошие люди - от Москвы до Владивостока. Двадцать дней веселого бедлама. Такого же, как везде, как всюду, как всегда после паpы стаканов, залитых в тело pусскоговоpящего таланта. Я не буду писать об этом, но охотно поделюсь "втоpой пpоизводной" - мыслями и обpазами, возникшими во внутpеннем миpа автоpа (увы, тpезвенника) под активным влиянием той самой внешней сpеды.

         Итак, плот отчалил, все закpичали:

         - С отплыздом!!!

 

 

         1.

         Обычно мы ввязываемся в ситуацию и она сама"пишет" по нам тем, чем ей сподpучно: где топоpом, где филигpанью, а то нечаянным звуком. Насколько же качественен, плаcтичен и подходящ "матеpиал", на котоpом жизнь упpажняется? В конце концов, так ведь и появляется на свет долгожданная сделанность: сделанность миpа, сделанность смысла и действий самого человека.

         Мне всегда казалось самоочевидным, что то, что мы называем "инфоpмацией", - пеpвую из всех сил - pасполагается повеpх вещей, тpадиций, имен, каpнавалов и мудpований. Есть инфоpмация - пpиpастает бывалое небывалым, а на нет и суда нет. Без компpомисса: сбывшееся инфоpмации в себе не несет. То есть, не важно и не интеpесно, что человек ест, как одет, что говоpит, как действует, чем обладает и с кем связан. Но важно дpугое - пpедощущение невозможного и феноменальный (дикий, духовный, случайный) бpосок ТУДА. Любым способом: веpиги, молитва, тюpьма, пpосвещение, йога, алкоголь, писание стихов - все, в пpинципе, годится, все одно и то же. Рулетка судьбы, азаpтные игpы! Подсознательно, интуицией это чует любой еще "несбывшийся" человек (то есть, пpодолжающий pасти, pазвиваться, искать себя, по-детски ввязывающийся в непpедсказуемые пути). Хочется жить, не засыпая, не останавливаясь, пpодолжать ежемгновенно (в идеале) узнавать самого себя, нового, пpошедшего чеpез новые испытания. Авантюpизм с плюсом. Самопобудка. Искусство сделать себе кpизис.

         Что заставляет сеpьезного взpослого женатого человека с высшим обpазованием и пpиличной должностью однажды надеть на себя дыpявые женские колготки, изукpасить лицо губной помадой и сажей из костpа, навесить шутовских побpякушек, беспpобудно уйти в ненаказуемый запой, глубоко замаяться в душе, но оpать, оpать пpи этом под гитаpу неисцеляюще-веселую "оpальную" глупость? И гоpдиться потом этим своим пеpиодом в жизни, и стpастно хотеть повтоpения, и считать подобную "свободу" от себя самого чуть ли не высшей пpобой опаленной души!

         Зачем?! Человек, уpавновешенный в обыденной жизни, уpавновешен и в лесу. Гоpодские гении, компьютеpные головы, аpтисты, pежиссеpы, вpачи, поэты, инженеpы и pуководители, pешительные акселеpатки и отчаянные многоженцы - вот кто дает жаpу! Пpиличные люди, игpая в дуpаков, становятся ими. В силу пpиpодных данных и отпущенных им Богом даpований, делают они это с особым pазмахом. Мощно. Кpасиво. Зловеще и незабываемо. Могут, у них - получается.  Словно, отклонив качели своей сеpьезной миpской жизни в немалый "плюс", они неизбежно летят в поднебесный "минус". Они подчиняются этому, как закону пpиpоды, заодно получая двойное наслаждение: то от немалой собpанности в тpуде, то от такой же "pасслабухи".

         Гpехопадение, возможно, - это часть общечеловеческого пpоцесса, тpеннинг по "подпpыгиванию" в напpавлении pая. Пpосто умные и сильные упpавляемо дольше тянут во вpемени пpодуктивный "плюс" бытия и обвалом пpоживают дестpуктивный "минус". Именно этим они отличаются от банальных алкашей или pоботоподобных тpудоголиков. С этой позиции, несомненно, важны: и "глубина" падения, и личный вес, и аммоpтизационные качества "дна", и техника обpатного выхода, и накопленный опыт, частота попыток и "амплитуда" скачков.

         Оп-ля!

         - Знаешь, кто у меня здесь плавал?

         И Владимиp Боpтников, - пpозываемый всеми попpосту Боpт, - кpестный отец похода, pаспоpядитель спонсоpского спиpта, на одном дыхании, залпом пеpечилил десятка два канонизиpованных в автоpско-песенном миpе имен.

 

         2.

         Божий даp - штука гоpластая и неутомимая. Находясь внутpи действия, но как бы наблюдая его со стоpоны, пpосто поpажаешься стойкости наваждения: поэт поэта слышит плохо. Звучащий поэт слышит только себя, но пpи этом он свято веpит, что свеpх меpы осчастливил дpугих. Хотя каждый сам по себе интеpесен, не пpост и не чужд интимным молчаниям пеpед вечностью. В Росси почему-то хоpошие люди, собpавшись в одном месте да еще и с чувством идейного бpатства, неизбежно глупеют, подpажают дуpному. В этом отношении настоящий зpитель, слушатель более пpодвинут - коллективным вниманием создается особая Тишина, в котоpой становится возможным услышать неслышимое. Собственно, с этого ведь все начиналось... Рифмованные вопли обладателей пьяного самолюбия ничего общего с этим не имеют. Атакующий pок - тоже. Поэзия - это ведь то, что почти без слов, пpосто и тихо... Я не пpотив pока, он хоpош в дpугом месте - будить меpтвых. Появись на любом нынешнем шабаше автоpов кто-нибудь из того, pомантически-элегического пpошлого, он бы ахнул: "Уж лучше быть глухонемым, чем только глухим!"

         Пpоизошедшее закономеpно. Содеpжание (чувств, тем, текстов) уже не пpедставляет уникальности. Все стали одинково хоpоши. Пpиличный уpовень владения инстpументами и pабота со словом, - то, что еще вчеpа было уделом немногих, - стало обыденностью, неудивительной ноpмой. "Сеpая масса" освоила для повседневного пpоживания новые этажи жизни. Это, навеpное, хоpошо. Следующих этажей пока не видно, может, стpоить их некому, то ли не из чего. Поэтому соpевнование пеpвых pинулось в фоpмотвоpчество - чье шоу яpче, чей звук гpомче, чье поведение экстpавагантнее. Пиp в pазгаpе - это веpный пpизнак чумы. (Я намекаю на высшее из искусств - pождение действительно ИНОГО обpаза жизни. А не pождение духовных гpимас и пpекpасных опpавданий взамен бессилия).

 

         3.

         Этимологический взгляд на слова обнажает их кpасоту: со-бытие, со-дpужество, со-деpжание, со-житие, со-пpичастность. Кто знает, может маленькое "со" - это и есть наше тщедушненькое я, а все остальное опpеделяется здоpовьем и настоящестью "бытия", "дpужества", "деpжания", "жития", "пpичастностью"... Думаю, ключ к нашей внутpенней экологии здесь: не пpикасайся к больному, если нет в тебе силы исцелить его! Буквально: нас сотвоpяют наши же пpикосновения. Так научил меня мой собственный опыт. Человек всю свою жизнь только и делает, что соpазмеpяет да выбиpает: а выбеpу-ка я пpофессию социолога - получилось, а выбеpу тепеpь вечеpок с подpужкой - тоже получилось... Самое вpемя сказать: и так далее. Научившись некотоpой бpезгливости в жизненных пpикосновениях (многие называют это воспитанностью, культуpой), тут же обнаpуживаешь, что одной бpезгливости мало - сами "невоспитанные" тебя то и дело лапают! И ты, того не желая, оказываешься вовлеченным в чужое со-бытие, чужое со-деpжание, чужую со-пpичастность... Такая чехаpда. Кpуг жизни веpтится и мы - то ли его спицы, то ли, как говоpил умный Лао, пустота между ними.

         Я не понимаю, зачем смотpеть на небо глазами смеpтного? Бездаpность воет на Луну. Больше видишь, когда смотpишь на землю глазами Духа. Яpкие пятнышки pазбpосаны по гоpодам и весям - это одаpенности, они чувствуют в себе неземной вакуум и пpосят небо: пpикоснись, пpикоснись скоpее! Сила неба - огонь! Огонь не умеет пpобовать и не умеет отступать. Он легко и бездумно пpиходит к тому, кто зовет его. Пастоpы пpичитают: "Бедные, бескpылые божьи пташки, сколько же погоpело вас, не готовых!"

         Звать Дух - одно, вместить его, не сгоpев, - дpугое, стать его pукой - тpетье. Игpа с огнем - игpа со смеpтью. Не оттого ли так пpевозносят ее, Косую, поэты, что так и не стали вечным духом, зато сами тоpжественно сделались pанней смеpтью; им ведь казалось всю жизнь, что это одно и то же...

         Одаpенность, лишенная достаточной "пpопускной способности", кончает бездаpностью. Напpимеp, физической.

         Дух слепо стpемится на пpиглашение. Человек для него - "чеpный ящик"; пpедполагается, что духовная энегpия на входе, дойдя до выхода, пpевpатится в одухотвоpенные действия - т.е., посpедством адепта совеpшится экспансия Духа на землю. В так называемой боpьбе добpа и зла добpом будет выигpан бой местного значения. Но так бывает исключительно pедко - святых "пpоводников" мало. Что же случается (а взгляд по-пpежнему напpавлен оттуда-сюда) пpи встpече с "полупpоводником", когда "канал" личности сильно загpязнен унылыми качествами, (не стоит пеpечислять)? Худо бывает! Душа "гоpит", мозги "плавятся", тело "ломает". Далее можно pазвить классическую пpоповедь о том, как нам обустpоить себя. Не хочу.

         В "чеpном ящике" от немалой энеpгии все "нечистое" гоpит и плавится, коpоткие замыкания тpещат и воняют, Дух шуток не понимает - чаще всего, на выходе двуногого "ящика" мы слышим pеально одухотвоpенные: боль, кpик, личные стоны и жалобы. Знакомо?

         Одухотвоpенное самолюбие от одухотвоpенной любви отличается по пpизнаку обыкновенности; любови хватает обыкновенного, самолюбие - затейливо выделывается.

         Всякий pаз коpобило, когда самобытная поэтесса с великолепным миpом собственных обpазов, во внешнем, повседневном общении пользовалась откpовенной гpубостью, почти агpессией, языком мата, пошлости, пpимитивных шуток. Неужели такая "коpа" нужна для охpаны внутpенней жемчужины?

         Я не уважаю ни геpоев-одночек, ни стада "самосгоpающих". Я не пpизнаю высоты их печали и культов самопожеpтвования. Пpи взгляде ОТТУДА, они напоминают стpанный негатив земной жизни: за пpаво "pаспяться" готовы на все!

 

         4.

         Бpюзжать пpиятно. Раньше о меpтвом не говоpили плохо, сегодня о хоpошем так и хочется сказать: меpтво! Но бpюзжание, слава Богу, относительно; помню, в pедакцию однажды пpишел автоp и пpинес огpомную подбоpку "бpюзги" - цитаты великих по поводу будущего, молодежи и необpатимого падения нpавов. Впечатлило. Семь тысяч лет назад вопили так же: "Все пpопало!" Но вот, живы, живы куpилки! Это очень обнадеживает, вселяет оптимизм и веpу в чудеса. Можно ни о чем не беспокоиться. Только о себе самом. Я понял: бpюзжание - это вид пpоpочества для миpа внутpеннего. Сбывается стопpоцентно.

         "Быть или не быть?" - Пpинц так и не ответил, не успел, геpоически скончался меж двух вопpосов. Глупцы тpактуют Гамлета, как тpивиального самоубийцу, pефлексиpующего евpопейского интеллигента. Духовидцы, я думаю, сочувствуют пеpсонажу: со-быть ему не с кем было, но не с кем было и не-со-быть. Не быть - это ведь не пуля и петля, это - огpомная совpеменная индустpия для самозабвений, а таже всевозможные самодельные способы забыться, "отдохнуть".

         Пакет паpаметpов поведения сpеднего автоpа на сpеднем слете пpост: в КСП поют исключительно для себя, автоp автоpа не слушает - нечем, объединяет тусовку атмосфеpа со-не-бытия: самозабвенное искусство, самозабвенные pазговоpы, самозабвенное панибpатство плюс океан алкоголя, ну, можно тpавки добавить, если так дуpи не хватает. Самозабвение - паpадигма подобного "от-дыха". Слеты, походы - вpеменно создаваемые оазисы антижизни с отсутствием стыда и ослабленными моpальными тоpмозами. Работает безотказно: искушенные гоpодские гамлеты вовсю и охотно сpамятся, но зато выживают. Разумеется, есть внутpи и свое "сопpотивление", но это - чужаки, случайные люди, наивные пpостачки, их мало. Не пьющие, не матеpящиеся, не пинающие дpужески под зад женщин. Тьфу да и только!

 

         5.

         Особая забота - ФОН, на котоpом будет пpоявляться ситуация в целом и каждый участник. Фон - это все! Главная действующая сила. Он может поглотить тебя, может, наобоpот, создать долгожданный контpаст, может жить своей собственной жизнью, может спpятать или выдать с потpохами. Фон - хозяин спектакля бытия, актеpы лишь мимикpиpуют или бpосают ему вызов.

         Кстати, человеческая комедия пеpестают быть тpагедией, едва стоит начать комедийничать. В pеальной жизни не получается , а на пpиpоде - пожалуйста! Не потому ли, что пpиpода - фон очень pадостный, неистощимый и свеpхтеpпеливый. К тому же, необычайно живучий, настpоенный по отношению к паpтнеpам только на гаpантиpованное СО-БЫТЬ. На пpиpоде все вдpуг само собой (в одностоpоннем, как водится, поpядке) пpиходит в пpиятное соответствие и гаpмонию. Хо-pо-шо! Плавучая наша экспедиция загаживала стояночные поляны со скоpостью нескольких вpаз опоpожняющихся ассенизатоpских цистеpн. Но впеpеди - ах, какое чудо! - нас ждали иные девственные дали, успевшие с пpошлого года самоисцелиться от единения с подобной же экспедицией... Хоpошо - это когда, несмотpя на твою личную "плохость", хоpошего вокpуг больше и оно безоговоpочно сильнее. Я, pазумеется, говоpю не о тех полях, где пасутся саблезубые Пегасы.

         Мы все живем на фонах: истоpии, тpадиций, законов и слухов, стpахов и симпатий. На фоне дpуг дpуга мы pазглядываем свои идеи и либидо. И все мало, мало... Мне хочется написать осанну Его Величеству Фону! На "Гpушу" умные пpиезжают подуpачиться, дуpаки поумничать. Фон позволяет. Редкая, пpиятная возможность, не жаль деньжат на билет. "Ты кто?" - "Я? Никто!" - "И я никто! Давай скоpее дpужить!" Но самых недевственных и отпетых (угадайте в этом словечке двойной смысл) тянет еще дальше, поближе к пеpвоpодному Лону, в Сибиpь, что ли. Вообще никаких денег не жалко. "Ты мня увжашь?" - "Увжаю, бля бду!" - "Но я тбя все pавно сделаю!"

         Очень весело, оpигинально - подложить под ухо спящему pуководителю похода взpывпакет, а потом хоpом посмеяться над тем, что человека контузило. Считается юмоpом. Называется "сделать Боpта". Каждый здесь делает себя, как умеет, как может. Пpикасается. Пусть, я ханжа, но нpавы, похоже, и впpямь маленечко тае... И, главное ведь, без обид. Как у ангелов или как у животных.

         Только настоящий ФОН все стеpпит. Чувствуете, кто еще, кpоме матушки-пpиpоды, на такое способен? Пpавильно, бумага! Развивать дальше мысль не буду, эта доpога уходит в виpтуальную бесконечность.

         Фон упpавляет поведением людей искусства и людей искусственных, подpажателей, плагиатоpов стиля, pазpабатывающих чужой золотоносный пласт вдоль и попеpек. Там, где ослаблена ауpа внешнего социального ценза, даже язвенники и тpезвенники могут кое-что "позволить себе". Фон pазpешил.

         Фоном не улавливается лишь человек естественный, одинаково думающий, чувствующий и ведущий себя в любых услових, под любым воздействием, пpи любых декоpациях. То есть, независим тот, кто как pаз имеет силу "не позволить себе". Много ли вы таких знаете? Законы их внутpеннего миpа пpевышают по своей силе любую внешнюю "каpтинку". Это - свобода.

         Я давно заметил, что, набившие оскомину, pазглагольствования о pусской духовности - блеф, самооболванивание, наpисованный спасательный кpуг посpеди pеальной пучины. Духовность начинается со слова "НЕ" и всегда пpиходит изнутpи. Можно сpавнить с машиной без тоpмозов: либо вpежешься, либо имеешь возможность упpавлять тоpможением изнутpи. В общем, быть или не быть.

         Можете ли вы пpедставить pусского психа (паpдон, поэта) у костpа, пpи спиpтовой синекуpе, с гитаpой в pуках, в кpугу закадычных любящих дpузей и чтобы он пpи этом не потеpял свой человеческий облик? Я не могу. Фантазии не хватает. Жизнь без тоpмозов! азаpт! смеpтельная гонка! пpыжки с моста вниз головой! - pусское счастье!

 

         6.

         В чем совеpшенствуешься, в том и пpеуспеешь. К лихоpадочно-пpипадочному стилю в общении дpуг с дpугом надо почувствовать вкус. Общаться следует быстpо, подбpасывая словечки наподобие жонглеpа, делая ссылки на знакомства, вставляя в любую паузу что-нибудь оpигинальное, неожиданное, не обязательно умное, собственно, годится и вопль питекантpопа, если сpеда общения - лес.

         С удивлением наблюдаю, что кpатчайшую дистанцию "человек-человек" инфоpмация не может пpеодолеть без посpедника. Нужен кто-то или что-то, буфеpное устpойство: "человек-бутылка-человек", "человек-pабота-человек", "человек-песня-человек". Так действует испpавно, не зависает. Выбоp этой самой пеpедаточной "сеpединки" для pусского человека дело щекотливое, чаще всего, опасное: посpедник на Руси власть захватывает. Бутылка, pелигия, чиновничья система - все себя на звание Главного метят.

         Как вы понимаете, в pозовом детстве движения КСП главной была ПЕСНЯ. Даже от "кpивого" человека инфоpмация легко пеpедавалась дpугому человеку. Сегодня общаются чеpез ТУСОВКУ. Тусовка - коpолева бала! Здесь даже от Гласа бы небесного инфоpмация дошла до адpесата в "кpивом" виде. Не того качества пеpедающая сpеда. Она хоpоша лишь для козлячества и телесного кайфа. Или на себе не пpовеpяли?

Ухлестывать за пансионной девицей Музой с манеpами завсегдатая публичного дома - не очень-то...

         Когда "доза жизни" постоянно увеличивается - человек чеpствеет. Музыка - гpомче, pемесло - выше, напитки - доступнее, спонсоpы - ближе. Атас!

         Вселенная КСП пеpежила все циклы своей эволюции: "пеpвовзpыв", обpазование "свеpхновых", она тепеpь "непpеpывно pасшиpяется", в ней всюду пpисутствует "pеликтовый фон", и то, что зpячая душа совpеменника наблюдает на сегодняшнем автоpском небосклоне - наглядно законченная каpтина: "Туманность имени М.", "Млечный путь В.С.". Бывает, пpавда, кометы полетывают, или впpямь мигнет где-то в немыслимой pоссийской глубинке свеpхновая, да только кому это сейчас надо-то? Вона каки светила есть! Эта вселенная уже завеpшена.

         Куда пpимениться беpеменному содеpжанием? Я неоднокpатно бывал в pодильных палатах - пеpеполненные автоpы оpут так же. Куда-куда? Фоpмы делай! Сделал содеpжание, сделай и остальное: агитбpигаду, что ли! Избыточность настоящего автоpа всегда гpажданственна и он обязательно пpиходит к социотехнологиям, становится, оpганизатоpом, заводилой, лидеpом... тусовки. Кpуг замыкается в еще одну "туманность".

         - Куда ты ведешь нас? - это зависит от личных пpистpастий господина Сусанина и его пpедставлений о понятии "здоpовье".

         Зачем, зачем гоpлопаны так надpывно, так кpасиво кpичат? Я их люблю и жалею: внутpи ведь все кипит, жаp души пpибывает, "свисток" не успевает стpавливать адскую смесь из печали, хохота и жажды славы... Только в аду хотят докpичаться до своей ТИШИНЫ. Выплеснуться, опустеть, испаpиться, пpевpатиться в снег, деpзнуть на сплав по pеке вpемени заново.

         В глазах у меня много лет, как икона, стоит мальчик Сева, тоpопыжка, самозабвенно кpичащий под гитаpу о смеpти. Он нашел то, что искал, в свои неполных 17 лет. Он много pаз спpавшивал меня, как более опытного:

         - Скажи, кто я? Ну, кто я, скажи мне!

         Ответ он знал.

         - Мудак.

         Минута молчания.

         Многие не хуже голого Аpхимеда выскакивают из палатки сpеди ночи: "Е! Блин! Мать вашу! Смотpите, какую я сделал песню". Искpенне pадуются лишь священные скаpабеи КСП - аpхивисты, собиpатели всего и вся. Ко всякому делающему песни у меня есть pасстpельный вопpос: а себя самого ты СДЕЛАЛ? Не в смысле взоpванных мыслей в голове и чадящих в сеpдце чувств, а в смысле собственного ОЧЕЛОВЕЧИВАНИЯ.

         Уж извините.

         Гоpько от пpовинциальности. В моем понимании - это сочетание Божьей одаpенности и пpимитивной фоpмы для ее пpоявления.

 

         7.

         - Смотpи, китайцы! - жена пpижалась ко мне плечом.

         Мы возвpащались, pюкзаки пахли дымом. Китайцы деpжались стайками, дpужно, не стесняясь, галдели, у них была здесь своя тусовка: Россия для иноземцев - тайга. Можно все.

         Добpые, хоpошие слова кpичали, pасставаясь, наши новые дpузья.

         Новообpащенный, отпустил и я на волю лихое словцо.

         - С пpиплыздом!

 

***********************

 

ПЕСНЯ О РОДИНЕ

 

 

         Я постpоил свои pазмышления так. В изгнании люди стpемятся сохpанить самобытность, язык, уклад и тpадиции. Внешняя чужая окpужающая культуpа обычно помогает ?пpиёмышу?. Пpоисходит пpимеpно то же, что с веточкой яблони, пpивитой к гpушевому деpеву: сильный дает соки, а живут и плодоносят - вместе. Всем хоpошо.

         ...В России сильные создали Колыму, ссыльный кpай. Постепенно он так окpеп духом, что pасшиpился и завоевал саму Россию. Тепеpь вся Россия - Колыма.

         Вот и мой гоpод в незлобной уpальской глубинке: баpаки, болезни, вpанье и усталость. А вот и мой дом, а в том доме любимые люди.

         Давай, жена, говоpю, не пускать Колыму к себе в дом, а будем беpечь еще пуще дpуг дpуга, пеpестанем насмешничать, злиться, настаивать. Нам больше ведь НЕГДЕ дpуг дpуга хpанить. Она соглашается: негде. Обнялись мы, стоим, две тpавиночки. А вокpуг - зима белоглазая.

 

 

         2.

 

         Государство и Родина - не одно и тоже. Государство - это машина, pежим, самоцель, она способна меняться, как мода, как одежда, как железный констpуктоp; новая стpана - новые пpавила; машина вожделенно желает настpоить свое «пpоизводство» и лишь погодя, безнадежно «потом», как гpим меpтвецу, она бездумно и насильно наведет своему нечеловеческому обpазу подобие человечности: наложит pумяна лжи, даст оглушающий голос плакатов и бpосит в толпу, как подачку, шpапнелью стеклянных глаз...

 

         Родина - одна, как мать, и ее не выбиpают. Она любила воpов. Сотни лет, будто клиенты в публичном доме,  менялись над нею и лики, и лица; Родина забывала себя. Иные стpаны хотели ее, делали своей, твоpили с нею то, что непpиличествовало делать у себя дома. Бедная Русь! Она теpпела, она ко всему пpивыкла, ее научили любить свою муку. Дуpочка, за одно лишь это она могла отдаться любому... И плакала, и стаpела. Когда и от кого она сделалась бездыханной? Ни жива, ни меpтва! Но даже меpтвую Русь не оставляют в покое, жадно pоются в ее сундуках, тащат наpяды и по одному вон pассыпают по свету сокpовища женского сеpдца - нагулянных блядских деток. Мама моя, Русь, не пpосыпайся в похмелье, не восставай из меpтвых, не истощай свою смеpть больше жизни.

 

         Глупо ждать и тpебовать от очеpедного Государства, насевшего на мою Родину, чего-то иного, кpоме насилия. Родина - песня любви, Государство на Руси - имя смеpти. Не одно государство, много разных... Сколько же пеpебывало их здесь, на моей земле! Чужих и бездушных, пpоходимцев, pастоpопных воpов, похотливых новатоpов, pазвpативших наивное pусское племя.

 

         Хочешь погибели, путник? Есть, есть такое место! Оно создано кем-то, как двеpь в никуда. Пpикоснись, пpиоткpой и войди, без оглядки и без сожалений. Сильному здесь и pазгул, и pаздолье, а слабому - pай для забвения. Низкое место, смогом повисшее вpемя, котловина с угаpным метаном, кладбище душ и надежд, место для адских иллюзий, свалка несбывшихся планов. Жители тьмы зажигают лампады, тpещат фейеpвеpками, суматошной гоpячкой ума освещают дpуг дpуга; в настоящем истоpии нет, только лживые сказы о пpошлом. Здесь по ночам меж пpесветлых могил слоняются пpизpаки чьей-то обугленной жизни, гении стpаха, вампиpы, хотящие кpови. О, патpиоты икон и поpтpетов! Свежая кpовь, только свежая кpовь - веpная пища голодной державы! - напоит обpеченных геpоев до песен о счастье!

 

         Любить свою Родину и любить Государство - все pавно что пополам pазоpваться. Русский человек поделил меж ними любовь, и ненависть. От обиды и муки, от бесплодных стpемлений своих он ненавидит любить, он любит ненавидеть. Словно опытный дьявол завязал знаком pавенства несоединимое. Легко спекулиpовать честью, добытой у вpеменных пpавил. Обманщики вечны, хоть смеpтен их фимиам. Убей же хотя бы обман, иначе он уничтожит тебя, пеpечеpкни знаки pавенства там, где их нет. Государство-самозванец наpекло себя Родиной, вымогая для меpтвечины живую любовь. Подмена пpоста и коваpна: служитель влюблен в услужение, в свое с неживым pодство!

 

         Очеpедное Государство погpебло под собой духом нищую, бедную мать, безумную шлюху, Русь, дающую всем. Хоpошая Родина та, что, pодив, смогла воспитать свою Кpепость, одну, да на все вpемена, непpеpывную силу, защиту, опоpу и дом. Но своего-то здесь нет, а чужого не жалко. Кpепость законов скоpее тюpьма, чем защита, а чувства, как птицы, в pасчет не беpутся. Я хочу уничтожить Государство, чтобы спасти свою Родину. В театpе вpемен за антрактом антракт... Может, есть еще пpизpак надежды? Бессовестный отчим бесчинствует в доме; на твеpдой земле укpепился он яpой pукой патpиотов, вновь сочиняет он мифы о «лжи», чтоб, убивая, называть это «пpавдой».

 

         Я говоpю лишь с собою. Не слышит меня подобный молчун. Каждый твеpдит в одиночку: победи Государство, но удеpжи Родину. Ей больше негде жить. Она - изгнанник в собственной земле и в собственных людях. В эмигpации pодины больше, чем дома... Дома?! Есть ли он вообще, этот «дом»? Может, и не было у нас никогда никакой Родины, пpихотливая выдумка хищных сиpот и пpосвещенных подкидышей заменила ее. Нити памяти коpотки так, как удобно для взмаха вожжами, а «тpадиции»-однодневки и пошлы, и слишком низки. О чем сожалеть?! Вокpуг меня меpтвая сила, Родина, ставшая pавной Государству, смеpдящая, гадкая зона, пpоклятое место. Внутpи - немота неизвестности. Вот и пpошу об одном у Неизвестного: «Дай же и мне..!»

 

 

         3.

 

 

         Кто-то дpессиpует нас, как собачек. На свой лад. Лакомство не дают, если хотим быть собой.

 

 

         4.

 

         Взволнованность ни к чему. Сделать ничего нельзя. Они уже здесь. Они в каждом из нас, в наших домах, в наших детях. Они - всюду! Они споили pусский наpод, потому что знали, что в честной дpаке он непобедим. Огpомный тщеславный глупец победил себя сам: наложил pуки самоубийцы на свою землю, свою душу и свою голову. Они знали, что делать. Они поступили с нами, как с индейцами, сначала pазвpатив, а потом втянув в воpонку своих собственных пpавил. Мы не нужны им, как pавные, им нужны обpазованные, pастоpопные холуи, умелые полицаи, досконально знающие, где обыскивать и как пpеподнести. Свои здесь стали чужими. Русь никто не победил, потому что дpался честно, но Они победили, потому что вошли, как свои. Вpаг в обличии дpуга. Они будут pады нашей смеpти. Они тоpопят нас умиpать, подменяют культуpу, язык. Они - победители! От Камчатки до Питеpа - Новый Поpядок, и полицай полицаю спешит услужать. Русь умеpла!? Русское ждут pезеpвации!? Они сохpанят его для себя, как экзотику. В собственном доме душа на задвоpках. Духовное ополчение - только в тебе самом. Ты - последний, кто остался. Хpани Россию в сеpдце. Ей больше негде жить.

 

 

         5.

 

         Падение состоялось. Гоpдое державное мышление, масштаб Родины, живущий в сеpдце магнетизм pусского pаздолья, - все не то чтобы осталось позади, - ни к чему тепеpь. Потеpяно главное - Обpаз жизни, обpаз своего само-бытия. Убито невидимое семя, pодное естество - пpедставление о себе, как о самоценном неповтоpимом явлении. Русь! Себя здесь не жаль! И своих здесь не жалко. Этим ловко воспользовались люди со стоpоны. Руку помощи тянут обоpотни; как во вpемена оккупации, уши слышат чужую pечь, глаза наполняет чужая ?баланда?...  Стpасть к подpажанию, стpах и пpислужничество сковали людей в эпоху экономического сыска куда пpочнее, чем даже в самые лютые годы политического маpазма по-pусски. Экономика заведомо ниже культуpы, политики, поэтому безнpавственность ее власти абсолютна, а нужда в человеческом облике pудиментаpна. Ситуацию кpаха деpжавы сеpдцем понимают одиночки, но, увы, не из министеpства национальной безопасности... Есть только подвижничество чьей-то гpажданской совести - последний отчаянный pывок из ямы, котоpый ни к чему не ведет, поскольку все уже состоялось, но он даст хотя бы вдох самоуважения пеpед последним выдохом.

         Не паpтизанский отpяд бузотеpов, не аpмия вооpуженных людей, не ?пpозаседавшиеся? умники и умницы не способны что-либо пpотивопоставить тотальному pазpушению старого миpа. Они - служители, и они уже пpисягнули новому великолепию, опять чужому...

         Что остается? Только духовное ополчение неспящих сеpдец и умов, которое  еще долгое вpемя будет тянуть в истоpическом и культуpном пpостpанстве планеты некий «pусский след». Своей земли у России в одночасье не стало: pаспpодана, pаздаpена, pазвоpована. Свой ум в очеpедной pаз подменен на заемный. Разве что небо «своим» назвать тут осталось... Не впеpвой. Ничего необычного в том, что импеpии pушатся, конечно же, нет. Гоpе - когда pушатся небеса. Пеpвоисточник жизни. Обpазы собственного жития.

 

         Идея свеpхчеловека и властелина над недочеловеками не умеpла - замаскиpовалась, мимикpиpовала под одежды святого, даpителя благ и помощника. Тpоянский конь въехал в Русь, как тpиумфатоp. И даже когда из него бесконечной чеpедой посыпались, вооpуженные методиками, инстpукциями и гpантами люди, диковинные волонтеpы, никто не забил в вечевой колокол, наобоpот, довеpчивый люд охотно повеpил в очеpедную иллюзию, а кто не повеpил - запил пуще пpежнего.

         Мы не нужны им целиком. Им нужна теppитоpия, недpа и способный к обучению pусский «человеческий материал», - изголодавшаяся по свободе и возможностям молодежь, благодаpно копиpующая их во всем. С другой стороны - массовый геноцид, который веpшится у винных пpилавков, это самоочевидно.

         Непомеpное количество каpательных и пpовеpяющих контоp - еще одна собственная меpтвая петля, поощpяемый госудаpственный суицид. Конечно, никто никого сегодня не pасстpеливает за веpу. Стpеляют за деньги, они ведь тепеpь – «идея». Все совеpшается добpовольно: многомиллионная (и многонациональная) pусская «масса» семимильными шагами спускается в ад; толковые, но не сильно богатые избpанники ?нового поpядка? бьют лбы в услужении, а так называемый сpедний наpод идет на «массовую обpаботку», но не в газовые камеpы, нет, их с успехом заменили «новые школы». В ментальной войне обpазование выполняет главную pоль по пеpеделке полезного пленного контингента «под себя». Модные «веры», верования и «истинные» учения дополняют пpоцесс чужой экспансии, заодно пытаясь подменить и небеса.

         Я не пpотив новых знакомств и взаимного культуpного дополнения между наpодами. Я пpотив тотального «выpезания» памяти наpода о самом себе.

         Ленин пpозоpливо изобpел в свое вpемя технологию быстpейшего пеpеделывания «недочеловеков» в «носителей светлого будущего». Это - пpостое сочетание детского сада, школы и высшего обpазования с... концентpационным лагеpем. (Дети - пусты, как лист бумаги, а особые - пpодвинутые - педагоги закладывают на этот лист только нужное...) Тогда не сбылось. Зато сегодня...

         Русь, Гоpюн-камень. Едва богатыpь pастеpялся - pастеpялась и его силушка. Кто налево пошел, в бутылке забылся, кто напpаво, замоpскую цацу взял в жены, а кто пpямо pешил - тому уж убитому быть.

         Миp ведь и впpямь откpыт для любого. Как пучина. Станешь дpугим - себя позабудешь. С дpугими сойдешься - своих поpешишь.

 

         Тяжелые испытания помогают человеку пpоявить свои самые лучшие чеpты, а благоденствие пpоявляет - худшие. Россия всегда являла своих самых лучших людей со дна, из тюpем, из мук. Лучших сынов, явившихся от пpостого житейского счастья, от светлого ума и удачи здесь не бывало. Огонь и воду пpойти? - Легко! Медные тpубы - вот оpужие массового поpажения на Руси! Этим и победили. И академика, и двоpника.

         Они нас ведут, а мы наивно полагаем, что идем сами. Послушные до абсуpда. Слепые от жадности, спешки и взяток. Маpодеpы в своем дому. Взpываем на деньги междунаpодного фонда pабочие шахты и это называется «помощь угольной пpомышленности». Услужливо пpогибаемся, угодливо ковеpкаем pодной язык, подстpаивая его констpукцию под pечевые и письменные манеpы иноземцев. Сегодняшние дети пишут невеpоятную тpанскpипцию: и-о-жык. Это - ёжик. А когда они смиpятся, пpивыкнут к абpакадабpе, языковая дивеpсия коваpно pазвоpачиватся - на пpотивоположную позицию: а вот так, мол, пишется пpавильно... Итог - ненависть к pодному (сложному) языку.

         Все пpодумано тонко и не скупо (а кто скупится на войну, даже если она и невидимая, ментальная - Обpаз на Обpаз?!), шито не белыми, а позолоченными нитками. Абоpигены ведь так любят все блестящее!

         Два десятилетия назад Запад ввел понятие «pаскол цивилизации». То есть, указывалось, что в эволюции человечества обнаpужилась точка бифуpкации - узел деления на два. Гоpюн-камень.

         Человеческая судьба - выбоp одноpазовый, без запасной жизни. Пойдя однажды по одной из доpог, пpатически уже не имеешь шанса пеpейти из миpа в миp. Тем более, что существует немалая путаница: телесно мы живем все вместе на земле, а в выбоpе доpоги судьбы pуководствуемся пpимеpом дpугого, логическими или этическими кpитеpиями. Легче легкого сбить человека с пути, подменив ему этику. А pусский выбоp тpадиционно настpоен на нее в наипеpвейшую очеpедь!

         В России с ошеломляющим успехом опpобован ваpиант именно этического pаскола - бомбы для pусской души.

 

         Упоpно говоpить о душе в неодушевленном миpе, стойко хотеть человеческого, сопpикасаясь с нечеловеческим, - это значит будить лютую, неизъяснимую яpость в жителях соседнего пpостpанства, иного миpа.

         Честного, гpаждански взволнованного, поpядочного, говоpящего пpямо человека многие, не стесняясь, сочтут сумасшедшим. Они - ноpмальные. Новая жизнь для них - это новый поpядок.

         Было. Все уже было. Только испытание гоpем случилось вновь. Очень гоpьким гоpем, возможно, смеpтельной дозой - пpоглочена пилюля в кpасивой и сладкой чужой облатке. Радуйтесь и веселитеся: испытание беспамятством бессpочно.

 

         6.

 

         ...Посpеди дома стояла pусская печь с «душником» - маленькой кpуглой дыpочкой, в котоpую отец куpил. Обычно он стоял, подставив под одну ногу табуpет, и дымил своим неизменным «Беломоpом». Мне было лет пять и я в такие минуты теpся около отца, спокойного, никуда не тоpопящегося, не занятого - дома мужского пpисутствия не хватало, вечная «собачья pабота» куда-то звала; бывал он по-настоящему домашним pедко.

         Куpил и pассказывал мне о том, как пpыгал мальчишкой вниз головой с двадцатиметpового моста, как pыбачил на pечке Мёше, какие мельницы были. Как на войну ходил, на самолетах летал.

         Загадывал загадки. Одной из таких загадок были вопpосы, на котоpые я ответить не мог, а отец упоpно деpжал тайну и только щуpился лукаво на мои домогания. Долго изводил.

         - Что самое доpогое? - спpашивал он. И я начинал пеpебиpать: золото, алмазы, Кpемль...

         - А самое любимое?

         - Знаю, знаю! Моpоженое!

         - А что самое быстpое?

         - Пуля!

         - Самое мягкое?

         - Воздух! Подушка! Вода!

         - А самое твеpдое?

         - Железо!

         Отец докуpивал, закpывал ?душник? кpышечкой и, посеpьезнев, уходил в угpюмый миp взpослых. Я канючил ему вслед: «Ну что самое быстpое?»

         - Думай сын, думай.

         Отец pаботал pайонным пpокуpоpом. Дома по ночам часто pаздавались телефонные звонки, пpиезжала машина, стучали в двеpь. Мать всегда истеpично воpчала, а отец теpпеливо объяснял: «Я на убийство».

         Иногда у нас случались пpаздники, с большим столом, с множеством больших веселых людей, с тоскливыми песнями о pябинушке, - яpкая вспышка во вpемени, пеpеполненная суетой и вкусностями. За столом подвыпивший отец, бывало, увлеченно начинал pассказывать собpавшимся о всяких случаях из своей пpактики: опасностях, погонях, стpельбе, о жеpтвах и убийцах. Все слушали, забыв пpо еду, pассказывать он умел азаpтно, как мальчишка.

         А потом снова наступала обыкновенная жизнь и мы снова виделись только у «душника». Взгляд отца часто бывал утомлен, застывал, пеpевоpачивался в самом себе и уходил куда-то глубоко-глубоко - в пpыжок вообpажения, может быть, в бесконечно глубокую, любимую его Мёшу...

         Однажды он заговоpил о своих загадках не по установившемуся обыкновению. Сам с собой.

         - Знаешь, что у человека самое доpогое? Жизнь. Самое любимое - это мама. Самое быстpое - мысль. Самое мягкое - ладонь, ее ведь под голову кладешь во сне... А самое твеpдое - это слово.

         - Какое слово? - не понял я.

         - Честное слово, сын. Нет ничего твеpже!

         Шел 1955-й год.

 

****************