абка часто плакала, молилась на темно-коричневую неясную икону в своем углу, доставала из-под матраца замызганный узелок и совала-таки спящему ироду в карман то трешку, а то и больше. Мать брату денег не давала никогда. Мне даже казалось, что в целях перевоспитания она его запросто бы даже расстреляла.
Проспавшись, дядя Боря изрекал иногда вещи странные и таинственные.
Например:
- Секрет долголетия - в отношении к смерти...
К смерти он никак не относился. Когда одного нашего близкого родственника зарезало трамваем, дядя Боря нес его отдельные, сочащиеся кровью ноги, под мышками. Был случайно трезв. Но вопящие, причитающие женщины все равно боялись: вдруг поскользнется и выронит ноги...
Или:
- Нельзя из грязи - в князи! Нельзя из князей - в грязи! Почему нельзя? Можно! Только когда в восемнадцатом веке лезли в князи - получались Ломоносовы, а когда в том же веке лезли из князей в грязи - получались защитники народа.
Нет, ты нынче посмотри! Когда лезут из грязей в князи - получаются суки, штрейкбрехеры... Калашный ряд, а рыла все свиные... Папочка - начальник, деточка - скотина. Подонки получаются, а не защитники народного Ломоносова...
В минуты таких разглагольствований мне казалось, что душа дяди Бори замыкала на «фазу». Замыкала и светилась.
Неожиданно он мог продекламировать частушки неизвестного авторства:
Висит Гитлер на березе,
а береза - гнется,
погляди, товарищ Сталин,
как он навернется!
- Дядя Боря, а ты воевал?
- Ага. В Африке. Там немцы русских с тылу обходили. Рожи сажей мазали. Под негров маскировались...
Иногда он рассказывал, как топили подводную лодку и получили потом все по важной награде. Какой? Не важно. В следующем своем военном рассказе дядя Боря уже летал на штурмовиках и его трясущиеся руки вдохновенно нажимали на воображаемую гашетку.
- Не свисти, - вмешивался отец, действительно получивший когда-то перелом позвоночника от падения с неба в железной коробке с заглохшим мотором.
- Кто свистит?! Я свистю?!
К сожалению, свист был натуральный. На войне дядя Боря не присутствовал.
Однажды мы всем семейством ужинали на кухне. Вдруг крышка подполья, деревянный люк с квадратной прорезью для кошки зашевелился и стал приподниматься. Мать вскрикнула и схватила меня в охапку. Бабка шипела какие-то молитвы и скоростным образом крестилась. Отец резко дернул крышку за металлическое колечко. Внизу, в темноте, весь в паутине и пыли, мутно вытаращив на нас глаза, стоял дядя Боря. В руках у него была совсем новая книжка, невесть как попавшая в эту нелепую ситуацию.
- Антихрист! Наливку вылакал! - орала бабка, себя не помня.
- Это тебе.
Я взял. Книжка называлась «Приключения барона Мюнхгаузена».
В Тюмени я умер. Не весь, конечно. Просто я отчетливо ощущал, как какая-то важная часть меня перестала существовать. Может, это было тщеславие, может, упрямство, может, самолюбие... Не важно. От такого-то сякого-то, с такой-то фамилией и с таким-то имечком, отваливалась подростковая шелуха - идиллические иллюзии насчет человечества. Ни больше ни меньше. Произошел парадокс: столкнувшись с реальной тяжестью жизни (что я на фиг никому в этом мире не нужен), я вдруг словно «полегчал» - со мной разговаривали на равных НА ФИГ НИКОМУ НЕ НУЖНЫЕ. Именно от этого, видимо, происходила общая наша нужность. А это уже кое-что.
Башка, тем не менее, болела нестерпимо. Огненный шарик над переносицей раскалился, как «белый карлик», и капал внутри черепа мучительными искрами. Я оказался один, в чужом городе, с дурацкого вида сизым чемоданчиком, на дне которого покоился родительский аккредитив с моей подписью. Зачем? - стучало в башке с частотой пульса. Зачем? Зачем? Зачем!!! Путешествие в плоскости полным ходом шло ко дну, то есть к начальной точке, то есть к попытке нейтрализовать жуткое «зачем» нейтральным, а потому надежным в своей неподвижности «незачем». Короче, я мучался на ночной вокзальной скамейке от неуюта и сквозняка.
И тут я дернул себя за волосы! Почти впервые! Почти сознательно! Чуть-чуть приподнялся над плоскостью, но тут же шлепнулся вниз, правда, в другом уже месте... Успел лишь заметить чрезвычайную надпись на стене общественного туалета: «ЖИЗНЬ ОБЫКНОВЕННАЯ. ЦЕНА - ОДНО ВРЕМЯ». Этот товар мне был по карману. Времени - хоть отбавля-