верхность, забывая о глубине. Каждая человеческая жизнь – это и ответ, это и вопрос. Как они слажены между собой, что перетягивает? Если вопрос остаётся без ответа – жизнь невыносима для тебя самого, если ты сам похож на ответ, не знающий вопросов, – твоя жизнь станет невыносимой для других...
Время рождает мгновения. Мгновения рождают время. Повторяя историю мира, мы, каждый из нас, обогащаем его на величину собственного развития; с каждым разом мир становится на одну «песчинку» богаче. Это трудная работа, она называется очень просто: жизнь. Есть в ней свои браконьеры и лентяи, бессребреники и рабочие лошадки, упрямцы и любимчики судьбы. У каждого – своя история. Почему же так часто бывают грустны участники историй: и личных, и всеобщих? Уж не потому ли, что не обучены угадывать в «капле», «песчинке», «пылинке» краткого своего бытия великий восторг и вечную мощь всего Океана жизни?! Не здесь ли кроется причина одиночества, когда даже лёгкий ветерок времени или событий переполняет чашу жизни через край? Не слишком ли мелка чаша, если даже случайное оскорбление прохожего способно её опустошить?
Вопросы, вопросы, вопросы... Ответы, ответы, ответы... Истории, истории, истории... Каждая человеческая жизнь – есть полная мера всего, что известно тебе. О себе или о других – это по сути одно и тоже. В мире нет ничего отдельного, всё существует благодаря друг другу. Поэтому так мучительны мысли о себе, о своих бедах, о своей персоне, – потому что ты сам отделил себя от мира. Так могла бы поступить какая-нибудь клетка твоего организма, заявив, что она «отделяется». И что? Как Господь Бог, почешешь ты прыщик, да и дело с концом. Так и природа отнесётся к тебе, если ты – всего лишь прыщ на её теле. Не отделяйся! Колокол всегда звонит по тебе.
При фальшивой государственной идее прошлого тоже, разумеется, существовала работа с человеческим «материалом». Но какой она была! Относительно своей профессиональной деятельности – журналистской – могу с уверенностью констатировать одно: широко была распространена практика поиска показательно-правильных, положительных людских судеб; от стереотипного тиражирования их на бумаге якобы становились светлее и ярче наши дни.
Достаточно оказалось просто приуменьшить общий фон социальной фальши, как необходимость «искать судьбы» отпала; судьбы потянулись к печатным средствам, как к лобному месту, где и смерть на миру красна, – самотёком.
Единственно подлинно-личное сокровище жизни – это твой личный опыт, твой «багаж» прошлого и твои мечты о будущем. Стоит ли упрекать тех, кого жизнь наградила такими «сокровищами», что только плюнуть, порой, остаётся, да рукой на всё махнуть. «Так жить нельзя». – «Я так жить не хочу». Тупик получается? Да, тупик. Возрождаться надо подобно чудесной птице Феникс – из пепла вчерашнего оптимизма. К тому же, мёртвый, пересохший лес вчерашнего терпения – пища для огня сегодняшней ненависти. К чему ненависти? Уж не к судьбе ли? Именно!
И вот они – эти судьбы, торопящиеся, с огромными измученными глазами
самовопрошающих судей: «Зачем всё?» За каждой такой говорящей судьбой – свой опыт, своё неповторимое «сокровище», своя история болезни, точнее, история больной жизни. Что тут ценить? Но, может, не стоит торопиться, а вдруг именно неприятности окажутся лучшими учителями в жизни?! Жизнь – это вечный урок, на котором что успел – то и выучил.
Истории, истории, истории.
Есть счастливые моменты. Редчайший человек может искренне сказать о том, что всегда его время – счастье. Мы, люди, подобны неумелым канатоходцам, которым удаётся уловить равновесное движение лишь иногда, во всех остальных случаях сваливаемся то в утопический романтизм, то в сладкую тьму пессимизма. Как известно, труднее всего даётся естественность, поэтому мечтать или жалеть себя – слаще.
Возможно, высота и искусство жизни во многом обязаны даже не подлости обидчика, имеющего разные личины, а мудрой и одинаковой необидчивости потерпевшего. Впрочем, я не собираюсь пропагандировать идею о непротивлении злу насилия. Просто, самый простой способ превозмочь невзгоды – перетерпеть их, не обидевшись. Терпение научит внутренней силе, а это уже кое-что. Месть или самосожаление, на мой взгляд, самые опасные из «вирусов» зла, разрушающих и духовную, и физическую структуру личности. Бояться надо не тех жестоких испытаний, которые подкидывает нам ежедневно и в изобилии внешний мир, а, скорее, тех резонансов, которые эти испытания вызывают в мире внутреннем. Повторю банальность: благополучие и счастье – далеко не близнецы.
Миром каждый владеет ровно настолько, насколько он научился владеть самим собой. И ещё: хочешь, чтобы вокруг тебя было тепло – излучай тепло сам. Не грей у чужого сердца свою жалобу – не согреешься. Настоящее сердце чувствует боль на расстоянии, без слов.
Эти мысли, свернутые для краткости в образную форму, в подобие афоризмов, невольно приходят на ум, когда слушаешь уставшего от жизни человека. Как ему помочь? Товарищеского участия – этого вечного «донорства» нашего концентрационного общежития – хватит едва ли надолго. Значит, выход один: надо стать сильнее своей «истории», стать сильнее своего прошлого и даже будущего. Как? Может быть, восхититься неповторимостью настоящего мига?! Это не рецепт, это одна из возможных версий. Просто многие путают любовь к себе с любовью к жизни. Эти две любви – непримиримы! А если ещё испытания жизни и усугубляют их спор?..
Истории, истории, истории.
Мир поёт, вибрирует, дышит великой песней бытия! Нет ничего неживого! Всё звучит само и помогает звучать ближнему. Непостижимая, бесконечная и чарующая симфония жизни! Она восхитительна! Слышишь? Слышишь! И твоя песня жизни – не чужая в том хоре Вселенных.
Вспомни-ка школьный урок: две катушки взаимны в своем напряжении, если есть между ними и близость, и связь. Так и люди – в напряжённой среде могут опыт и знания дать друг для друга. Передача такая сильней многократно, если есть в обучении стержень – сердечник! В физике – это металл. А для мира людей – лишь духовная связь и сердечность. Поколения связаны, если связь их – «индукция» жизни. Опыт ума, опыт истории, опыт семьи и учение новым шагам – многократно успешнее, коли именно сердце связует умы и ремёсла.
Сказал поэт: «Не зарекайся от стихов – они придут!»
Но практик меднолобый славил руки,
Воздетые на крест, на полумесяц, на звезду,
И гимны пел отчаянным творениям науки.
Поэт твердил: «Не зарекайся от стихов – они сильней!»
А мастер построений лишь смеялся,
Крутил маховики, шумел, тонул в вине
И от прожжённого ума в запретности спасался.
Поэт ушёл. Задул свечу, уняв стиха светимость,
Ключ вынул и закрыл дверь в никуда.
Пришли как бы стихи! Их как бы милость
Дана как бы поэтам в как бы городах.
Вот-вот закат. Но в шестернях уверен
Самовлюблённой грубости таран.
О, человек! Одушевлённым зверем
Он роет небо, как кабан.
Если двое действительно любят, то каждый из них чувствует за собой что-то вроде вины. Горе, когда «комплекс вины» в паре имеет кто-то один, тогда другой невольно наполняется «правотой».
Если ты откажешься от суеты жизни и изменишь миропонимание, друг увидит в тебе предателя. Но ведь и ты на него смотришь так, словно поминки в доме уже давно состоялись, а покойник всё еще не закопан.
Если сотрудник вашей конторы нашёл какую-то иную работу и собирается рассчитываться, ни в коем случае не возмущайтесь и не опечаливайтесь; сотрудник никуда не уйдет, если вы тут же начнете непомерно и совершенно искренне радоваться за него, давать дельные советы и откровенничать. Так устроен искатель «лучшей доли», что стоит лишь порадоваться за его поиски больше, чем он сам может это сделать, как привлекательность поиска почему-то меркнет и блекнет. Почему? Может, потому, что искателя, так или иначе, мучают сомнения и неопределенность, а вас не мучает ничего. И бедняжка чувствует себя примерно так же, как тот, кого с наилучшими напутствиями провожают из теплого знакомого дома под холодный проливной дождь. «Счастливого пути!» – говорите вы и распахиваете дверь.
Если есть писатели «живородящие», то есть и такие, что «высиживают яйца» – свои или чужие.
Если тебя жалеют – виноват в этом ты сам.
Если бог любит чудище – появляется человек, если бог любит человека – появляется чудище.
Если говоришь о деле в присутствии бездельника, он может обидеться. Это очень хорошо: обидчивый бездельник – не безнадеёжен.
Если твоя надежда конечна и определённа – это заблуждение: конечна и определенна только цель.
Если!.. Между результатами жизни и желанием результатов стоит это удивительное условие. Условие условий. Возможно, каждая людская жизнь – всего лишь символ, а не факт. Вот несколько коротких примеров.
Девушка-наркоманка сказала: «Ты ничем не поможешь мне. Чтобы помочь, надо либо жить рядом, либо не мешать мне колоться…»
Полусумасшедшая, неоднократно судимая старуха много лет подряд внимала из глубины своей нищеты, как правительство повторяло на разные лады одно и то же: «У населения скопилось слишком много денег». В итоге жизни старуха сама стала зловещательницей: «Много мести накопилось у народа!» – говорила она всюду. Люди пожимали плечами, потому что ничего нового сказано не было.
Старик-татарин всю жизнь страдал от своей любви к работе. Зависть других всегда наказывала его за чрезмерное усердие и удачу. Старик называл себя странно: «Я – наследник демона!» – это связывалось с какими-то религи-