адратичная невы- носимость заставляет одарён- ных, распираемых внутренней потенцией, божьим предна- значением и жаждой духа лю- дей искать счастья на стороне. Обычно их планы сбываются. Сначала обеднела, а потом, в культурном плане, и умерла оскопленная собственными беглецами русская деревня. На очереди промышленные города, культурные карлики, теряющие с беглецами свою душу, свой последний шанс.
Поэтому жажда действовать у себя дома своими силами и для себя более чем похвальна
– ещё одна попытка посадить деревце традиций. Авось при- живётся, авось не засохнет. Через год увидим, однолетка или нет, а через сто лет можно будет и плодами полакомить- ся… Авось.
К сожалению, культуру в Эн- ске, на мой взгляд, заменяют культурные порывы. Всплес- ки. Подвижнические акции. В общих действиях нет непре- рывности, главного фактора истории.
Что город имеет в своей ос- нове? Заводы, производящие смерть. Этим можно гордить- ся, но строить на этом культу- ру не получится. Уровень об- щения между людьми задаёт совершенно иная атмосфера, надышанная в веках или хотя бы усилиями одного соб- рания, одного вечера. Куль- турная память современных граждан приобрела дурную традицию – ассоциировать себя, самость времени и мес- та жизни как раз с культурны- ми беглецами. Уважать себя через детский приём, – через присоединение собственного имени к имени знаменитос- ти, рожденной здесь, воспи- танной, но реализовавшейся где-то там… Людей, реально обогативших собою эту зем- лю, мало. Обогатившихся ею
гораздо больше. Речь опять же идёт о дисбалансе немате- риальном.
Если отбросить крупные имена, так или иначе свя- занные с Энском, и поискать на оси времени крупные со-
бытия, связанные с именем города, то, пожалуй, только
«всплески» и найдутся. Ис- торическая апатия налицо; город – спящая царевна – что жить, что не жить, всё едино. Может быть, именно поэтому город не даёт, не позволяет полностью реализовать себя тому, кто этого хотел бы. Что- бы развиваться нужен враг или друг. Энск – ни то и ни другое. Аморфность, пустота, в битве с которой ты сам ста- новишься подобием и продол- жением этой пустоты.
Хочется верить, что энергию падения можно обратить в энергию взлёта, а силу исхода
– в силу возрождения. Плодо- носящего поля культуры как бы (ох уж это «как бы»!) не существует, но остались ве- ликолепные её зерна. Дело за малым – возделывать. А зерна
– это и есть живые люди, их желание находиться в рядах подвижников и искать подоб- ных себе, чтобы мечта одного находила сопряжение с меч- той другого. Непобедимая сила жизни рождается там, где каждый самостоятельно
способен нести собственные фантазии и вкладывать их в собственное ремесло, при этом слышать шаг остальных и двигаться, просто не прекра- щать движение в себе самом, вырабатывать самобытность, бытие себя самого.
Любое построение в колон- ны – красные, белые, зелёные, божьи или не очень – чревато очень низким, далеко не куль-
турным знаменателем обще- ния. Страх и обман, голод, на- дежда и вера – инструменты самозабвения. Водка, молит- ва, хоровое застольное пение
– инструменты примитивные, действующие сильно, дающие чувство общности, но не име- ющие никакого отношения к дерзкому походу человека к вершинам неизведанной че- ловечности в самом себе. Спроси себя: сможешь ли быть рядом с товарищами в мгновении? Пространный от- вет не годится, настоящее аб- солютно недипломатично: да или нет? Живущий в мгнове- нии живёт и в тысячелетиях. Прошлое, не ставшее частью меня – это моя инвалидность. Я – человек с ограниченным прошлым, иными словами: я неполноценен. Что предпри- нять? Формальных поводов много: «круглая» дата, вечер памяти, мероприятие и т.д, – в принцитпе, всё готится для
того, чтобы осознать реалии и действовать не в слепую, не в замкнутом круге.
Уныние и сетования отвра- тительны, поиск виновного бесперспективен, а имитация бодрости и певучего оптимиз- ма – опаснейший самообман. Людям всегда не хватает ес- тественности и простоты.
Суть... Господи, да что же это такое?! Почему без это- го знания душа не на месте? Кто я? Зачем? Есть ли нача-
ло и конец моему приходу и моему участию в этом мире? История вмещает меня любо- го и всего. Господи, сколько истории вмещаю я? Моя ро- дина, мой воспитатель, мой город научил меня видеть, говорить и слышать так, как я это делаю сегодня. Моя нуж- да в себе, в жажде быть собой целиком состоит из нужды в ближнем, из нужды в других людях. Сколько меня в них, сколько их во мне? Здесь сти- рается грань между прошлым и будущим, между живыми и мёртвыми. Человек – вопло- щённое Божье зерно, способ- ное менять себя, свою силу, свою память. Зима самоза- бвения не вечна, как алкоголь, как страсть к суициду, как ослепляющая обидчивость. Предчувствие пробуждения! В этом предчувствии жили и дышали мои предки, живу
и дышу им и я. Сбывшегося нет, есть сбывающееся. И у каждого собственная трава познания, густо окружившая странный пень – спиленное Древо жизни.
Этот образ возник и пресле- дует меня с того момента, как я прочитал свидетельства очевидцев, показания, воспо- минания, мемуары, воззвания тех, кто шил лоскутное крас- но-белое одеяло гражданской войны. Его с лихвой хватило на всех: и правых, и не пра- вых. Чтение документов при- вело к возникновению этого образа.
Город городом делает моно- литность городского созна- ния. Что мною движет сегод- ня? Образы. Каждый живой человек – это уникальный и неповторяющийся во време- ни мост. Пригоден ли он для перехода тех, кто был, к тем, кто ещё будет? Спроси себя. Я хочу быть этим мостом! И я готов выдержать всё, кроме ненужности. Я устал жить «на пеньке» и мечтать об утрачен- ном небе, я хочу доверять дру- гому больше, чем себе самому, и через это доверие учиться и прибывать жизнью. Любой город Энск «богат» исходом носителей духа. Они уносят его с собой. Огонь жизни.
Города Энска… не сущест- вует. В культурном плане города нет, есть точка на адми- нистративной карте страны, по-прежнему есть огромный производственный цех и об- служивающий его персонал, да любительские коммерчес- кие и полукоммерческие от- душины для «самых умных». Но как не было, так нет и се- годня единого знаменателя, человекоразмерного фактора, объединяющего всех и вся в духе и в веществе, в намере- ниях и поступках. Каждый де- ятель, так или иначе причаст- ный к культурному процессу, держит над собой свой собс- твенный флажок. В лучшем случае, флажки эти на неко- торое время объединяет ветер перемен или сильный порыв всё той же моды. Люди разде- лены на верующих и ищущих. Первые привычно повторяют свои заклятия: «Как можете вы так говорить?! Мы любим наш город, мы готовы всё для него сделать». Вторые более симпатичны: «Бездна поза- ди нас и бездна впереди. Но мы есть, и наш единствен- ный шанс уцелеть в истории и культуре – построить мост над бездной». Мне гораздо приятнее ощущать себя стро- ительным материалом, неже- ли рупором для заклятий. Я давно заметил: верящий че- ловек мало думает, а слишком много надеющийся вообще бездействует. Вера и надежда
практикам непонятны. Что же остается? Остается любовь!
– В контексте качественного понимания себя в мире как высшей объективности.
Энску требуется одушевле- ние. Задача почти невыполни- мая. Зёрна жизни разбросаны по всей земле. Удастся ли их собрать, приживутся ли, взой- дут ли? Откликнется ли, на- пример, далёкое землячество, будут ли дети бережливее и образованнее своих родите- лей?
Нам издавна навязывают опасную и подлую мысль, что всенародные бедствия объеди- няют. Это ложь, потому что это – правда. Тотальная беда
– универсальный общий зна- менатель на Руси для живых и мёртвых. Я не хочу, чтобы беда соединяла меня с моими предками. Я хочу, чтобы меня соединяло с ними тончайшее чувство родства, именуемое
«духом». Душа питается не воздухом. Душа, – мои неви- димые легкие, – задохнётся и умрёт без атмосферы общего интереса к высотам бытия,
– без Божеского неба, которое мы сами же рождаем и сами же способны его обрушить. Собрание людей в России – явление не безобидное. Само по себе оно уже действие. И чаще всего, поиски общности, того самого заветного знаме- нателя, посредством которо-
го люди могли бы одинаково чувствовать жизнь во всем её диапазоне, поиски эти, увы, в коллективном исполнении планку снижают. Вектор об- щности предрасположен по- чему-то смотреть в сторону путей лёгких, натуральных: совместного застолья, коллек- тивного песнопения. Как всег- да, милую сердцу русскую душевность путают с беспо- щадной силой светоносного духа. Коллективное оглупле- ние, собрание умных людей посредством простоватой, наивной душевности – кар- тина досадная. Коллективный разум на порядки должен пре- восходить силу одиночки. У нас – не получается. Скорее, молчание одушевляет боль- ше, чем звук. Честно говоря, я испытываю чувство стыда и неловкости, когда городс- кие интеллектуалы, не най- дя подходящей возможности для полноценных собствен- ных выступлений, радостно распевают нечто заунывное. Очень символично. По-наше- му. Культурное самодоволь- ство сродни культурному са- мозабвению.
Собрание людей повторяет картину города. Шум, хао- тичность, интеллектуальный базар (извините за слово,
ставшее от повсеместной про- дажности пошлым) неизбежно
перетекает во «всенародное» празднование. Песни, песни и ещё ра-