ающего с самим собой в присутствии другого – это ли не награда в мире, где откры- тость и откровенность невоз- можно получить ни за деньги, ни под пыткой.
В моей последней записной книжке несколько тысяч теле- фонов и адресов близких для меня людей. Две предыдущие записные книжки, к сожале- нию, потеряны. Раньше я вёл сверхактивную переписку со многими вошедшими в мою жизнь людьми, отправлял и получал в день до полутора- двух десятков писем, чаще всего переливая информа- цию из пустого в порожнее, либо кривляясь перед адре- сатом, особенно, если это была девушка. Я не помню, как именно ушла, исчезла на- всегда страсть напоминать о себе, а на её месте возникла привычка обратного свойства
– хранить людей внутри себя. Многие обижались и обижа- ются до сих пор: «Почему не пишешь? Ну, хотя бы позво-
нил…» А зачем? Эти люди всегда со мной, и встретив- шись через 20-30 лет разлуки, мы продолжим беседу, слов- но прервали её пять минут назад. А с особо близкими и глубокими я могу продолжить после многолетней паузы и совместное молчание. Всех своих ношу с собой и наивно надеюсь на нечто ответное.
Но люди всё-таки больше любят напоминать о себе и подчиняются моим прави- лам лишь в моём внутреннем мире. Когда эти правила вы- ходят за пределы моего «Я», они, как ни крути, образуют инструмент насилия для «при- выкших к привычкам», уж простите за тавтологию. При- вычка, конечно, нужна, чтобы действовать быстро и точно, не задумываясь. Но если ты хочешь действовать иначе
– измени привычку. Именно действовать, как действует вол, везущий телегу, а не про- бовать, как пробует дамочка новый сорт винограда.
Люди внутри меня прекрас- ны, каждый из них – делатель себя самого! Сами по себе они
– как буквы в алфавите; со- единяясь же, отдельные имена превращаются в праздник для филолога, в сообщества цифр и знаков, описывающих силу и бесконечность вселенной. Люди внутри меня идеальны,
и поэтому я точно знаю, на- сколько плох сам. Жена О., человек очень чуткий к погрешностям души, однаж- ды за чаем спросила: «Скажи, а у тебя есть вот такие друзья, близкие-близкие, без которых ты бы не прожил? Ну, такие, в традиционном понимании дружбы? Чтобы ты тосковал без них, что ли…» Потом она отстраненно, словно впервые увидев, осмотрела меня и неожиданно добавила: «Мне кажется, у тебя вообще нет друзей и быть не может». И тут же сама испугалась: «Ой, извини, пожалуйста. Что я та- кое говорю?! Прости. Но ведь как-то с людьми ты сходишь- ся, по какому-то признаку ты же их подбираешь, не всем подряд протягиваешь руку. Или я не права?»
Я мысленно осмотрел свою жизнь, пространство вокруг себя и не нашел подходящих приоритетов для ответа в том тоне, в каком требовал этот вопрос. Оказывается, я при- вык жить скорее ожиданием дружбы, чем самой дружбой. Предчувствие давало пищи больше, чем само чувство. Я сказал об этом. Она удовлет- воренно кивнула: «Ну вот, я так и знала». Лукавая улыбка сделала её лицо ещё более привлекательным. Мы пос- меялись. Супруга, привык- шая разглядывать невидимую
суть вещей, интересовалась немаловажным: каково небо над ландшафтом моего внут- реннего мира и из чего оно состоит? Это были вопросы профессионала-творца: не как дышат друзья, а как и чем ды- шит само явление дружбы. Я привычно начал играть поня- тиями и словами.
Дескать, небо, распростёртое над живущими, первостепен- но и незаменимо для них. С точки зрения неба наличие или отсутствие человечес- кой жизни не изменит ни его самого, ни его настроения. Обычная дружба – это, чаще всего, свадьба между двумя полубеспомощностями, кото- рые ищут в объединении же- ланной цельности бытия. Но, чаще всего, дружба нуждается в неоригинальном посредни- ке. В роли сводни, связующего звена, цемента, скрепляющего взаимодействие, выступают то бутылка, то икона, то кон- цлагерь, то специально при- думанные удовольствия или трудности, наподобие казино или альпийского восхожде- ния. И – в противовес: друж- ба с населением внутреннего мира абсолютно прямая, она полностью исключает пос- редников, вместе с тем, даёт независимость от всего пере- численного, – дружбу с самим собой.
Эгоист поймет эти слова по-
своему и, скорее всего, приве- дет их в укор сказавшему. Че- ловек, достаточно одинокий для счастья (или достаточно счастливый для одиночества), просто кивнет мне в знак со- гласия. Однако О. продолжала допытываться: «А по какому признаку, в конце концов, ты вносишь людей в свою запис- ную книжку? Я же знаю, ты записываешь туда только тех, кто становится частью тебя самого, частью твоей жизни. И они тебя записывают так же».
Ну да, всё именно так. Хоте- лось бы, чтобы так. И всё же
– по какому признаку? Турис- ты, бизнесмены, попутчики в купе, москвичи и петербурж- цы, парижане и сибиряки, верующие и неверующие, образованные и не очень, пре- дававшие меня и помогавшие мне, совсем юные и те, кто уже мёртв… Я воспринимаю их как единое целое, как лас- точка своё гнездо, слепленное по крошке. В этой книжке нет бывшего и будущего. Ве- роятно, в ней есть только я, фрагментарно состоящий из материала жизненных встреч. Но всё же, всё же, всё же… По какому признаку мы вмес- те в моём внутреннем мире? Именно внутреннем. Вряд ли стоит обольщаться насчёт единства здесь, на грешной земле...
Именно в тот вечер, в заумной болтовне, объяснясь и оправ- дываясь перед женщиной, я нащупал искомый параметр. Он был банален и непости- жим, как всё банальное – это оказалось время; и, опять же, не просто время, как таковое, а скорость времени, скорость его течения. Я вдруг отчетли- во почувствовал, что время течёт по-разному в небесах и на земле, внутри меня и сна- ружи, в деревьях и камнях. У каждого – своя собственная скорость этой трудно пони- маемой и трудно объяснимой силы.
Дружбу я никогда не назы- вал этим словом, я всегда го- ворил «обмен жизнями», «об- мен жизнью». Теперь стало
понятно, почему. Наши жизни
– детище движений. И, под- накопив кое-что внутри себя и нуждаясь в новых накопле- ниях, дружеских обменах и связях, невозможно осущес- твить это, если не соотнести скорость своего внутреннего времени со скоростью време- ни друга. Именно совпадение скоростей и векторов движе- ния делает чудо. На мину- ту, на час двое, трое, армия людей становятся «все, как один». И это незабываемо. Ради этого люди идут на вой- ну, на смерть, жгут фимиам, становятся любовниками или
посвящают себя отшельничес- тву. Я не смог бы обменяться жизнью с временем встреч- ным, либо текущим поперёк траектории моей жизни, либо находящемся в ином слое или горизонте бытия. Но даже ус- тремлённые в одну сторону, сделанные из одного и того же теста, говорящие на одном языке, мы далеко не всегда можем вместить мир ближ- него в свой собственный или ответить тем же даром. Как если бы пешеход попытал- ся обменяться папироской с пассажиром реактивного лай- нера, летящего над головой в том же направлении. Абсурд? Конечно же, абсурд. Но имен- но разница в скорости наших времён делает жизнь само- го человека и жизнь вокруг него почти всегда абсурдной. Не тело, не руки, не ноги, не прихоти разума и не крылатая душа, а время, текущее небо внутри нас ликует, если встре- чает попутчика. Всё осталь- ное лишь присоединяется к этому ликованию. Небо тогда населяют ангелы, разум ста- новится светильником, а тело подтверждает идею здоровья и здравости. Равенство теку- щих времён даёт нам ощуще- ние покоя даже в коллективе. Вероятно, вся внешняя приро- да, лишённая мятежности, до- стигла этого состояния равно- душия, равной души снаружи
и изнутри, удачно соотнеся скорости течений времен. Равенство временных тече- ний уничтожает механизм страданий, исключает его, делает невозможным в при- нципе. Совпадение скорости времени внутреннего и вне- шнего – редкость, небывалая редкость для мира людей. Обычно в юности время внут- ри человека течёт настолько стремительно, что кажется: его нет, оно сливается, как спицы быстро крутящегося колеса. А на закате жизни на- оборот, сливающимися воеди- но спицами уже кажется суета вокруг, а внутри наступает по- кой заводи. В течении жизни, конечно, случаются моменты покоя и благодати, той самой благодати, когда всё всему равно. Эти мгновения пом- нятся как мгновения счастья и составляют внутреннюю человеческую вечность. Богоборчество мыслящего бунтаря на планете – это игра пловца с течением реки вре- мени, глубина которой неиз- вестна, направление неведо- мо, а подчинение её влечению безусловно. Я – краткосроч- ная, обособленная капля в безмерности всего текущего, но я смею течь внутри себя самого иначе. Большое и ма- лое – нас объединяет игра с течением. Тысячи капель в моей записной книжке, слива-
ясь воедино, образуют внутри меня реку времени, идеально подходящую для моих пред- ставлений об этом предмете. Личное время – внутри меня, взаимовыраженное друг че- рез друга, большое и малое. Я не сопротивляюсь, могу бес- конечно долго плыть в этом течении либо сидеть на бе- регу, в полной мере испыты- вая то чувство, которое люди называют словом «дружба». Когда я умру, река снаружи и река внутри меня сольются. Постороннему наблюдателю относительность подаст лож- ный вывод: время останови- лось. Это не так! Совпадая во всём и вся, многая дружба восходит к единой любви.
С ОТПЛЫ- ЗДОМ И ПРИПЛЫ- ЗДО-