ывалых опытов. Поиска нового зер- на, поиска новизны, поиска небывалого. В свою очередь, находки внутреннего мира стремятся наружу, стремятся воплотиться. Им кажется: они всего лишь хотят заявить о себе. А с точки зрения экспе- риментирующей инициативы коллективного разума – они возвращают «инвестиции», докладывают о результатах эксперимента в виде мысли, образа или прямого действия. Разум личности просыпается и засыпает для эксперимента внутри себя «по заданию» кол-
лективного разума, который (я с удовольствием повторю эту мысль) не спит никогда. В этом его феноменальное и непостижимое отличие от ра- зума во плоти. Относительное бессмертие обеспечивает себе тот, кто востребован жизнью и продолжается в памяти по- томков. Исчезнув физически, сократы, платоны, екклезиас- ты и пушкины продолжают существовать и активно дейс- твовать.
Всё борется за продление себя самого. Тест на бессмертие удивительно прост: отдавая себя обратно в океан памяти, ты вольно или невольно по- полняешь этот океан, участ- вуя в физическом круговороте информации и в качественном её преобразовании путём жиз- ни и смерти. Дерзкие откры- тия, достижения на полигонах внутренних миров или итоги катастроф, выйдя наружу, прорастают новым знанием, новыми технологиями, новы- ми представлениями о мире, образованием новой обыден- ности и новых, более слож- ных, обывателей. Получается, что отдельной личности вооб- ще не существует. Отдельный человек не является началом и концом круга бытия, хотя с позиции эго всё кажется как раз наоборот. Пополнить со- бой мир, если угодно – собой и своим именем огромный,
безымянный, без конца и края океан памяти – это и есть по- нятная, вполне доступная для каждого стремящегося чело- века вечность. Новое будущее всегда рождается из зёрен новизны, пришедших путем наития, будь то религиозные откровения или научные про- зрения. Будущее существует не во времени, оно существу- ет в информации.
ЗАКРОЙ ГЛАЗА И СМОТРИ... Сегодня опять начинается
новая жизнь, то есть, я пы-
таюсь забыть предыдущий опыт. И мне хочется говорить о самой удивительной мате- рии мира – памяти. Мы при- надлежим ей целиком, она же нам – лишь частично и то по выбору, по случаю.
Я нахожусь в огородном до- мике, построенном отцом. На улице сильный ветер, глубо- кие сумерки, электрического света нет. Скорее всего, ветер повалил деревья и порвал про- вода. Я топлю печь и размыш- ляю о том, что память – это не воспоминание, память – это прямое овеществление време-
ни и такой же прямой распад вещества. Через овеществлен- ность время уничтожает само себя, но даёт при этом удиви- тельный плод – прибавление общей памяти. В этой вселен- ской копилке нет ничего, кро- ме потенции, которая может быть выражена как угодно, где угодно и через что угодно. Памяти безразлично, кем она станет.
Я сижу спиной к окну и смот- рю в старинное зеркало-трю- мо. В нём отражалась жизнь двух поколений моих родс- твенников. Но зеркало их не помнит, оно отражает только миг. Сейчас я вижу в нём пе- ревернутый закат и ветви де- ревьев, которые раскачивает сгущающийся ветер. Я пыта- юсь отдаться памяти, чтобы уподобиться этому зеркалу, но не так-то просто достичь же- лаемого. Настоящая память, в которой нет ничего, кроме пустоты, слишком далека. А то, что владеет мной – просто сложный «отпечаток» суеты, которая не имеет к памяти ни- какого отношения.
Существо моё подобно госу- дарству: в нём царят распри и междоусобицы. Бесконеч- ный спектакль, театр образов кукольным действием мель- тешит перед глазами. Звук внутри меня хранит эхо не- существующего. Простые те- лесные ощущения постоянно
напоминают о себе и требуют удовлетворения. Я не могу быть памятью, не могу быть её квантом. Я всего лишь ме- ханизм, в котором этот квант вырабатывается помимо собс- твенной воли. В мире нечего делать, потому что всё в нем делается само. Путаница про- исходит от недостатка про- стоты.
Вообще, как я выделяю из потока жизни людей, выбираю долготу и уровень контактов, определяю способность от-
давать или отдаваться, искать партнёрства или избегать его? В качестве ответа всплывает слово «память». Глубинное, почти звериное чувство пря- мого знания – вожделенная, почти недостижимая меч- та для разума. Я понял, что помню людей телом, наити- ем, ощущением родственно- го тепла и связанного с этим ощущением комфорта. При- знак земной, человеческой памяти – удовольствие. Эта награда судьбы случается не так уж и часто. Поэтому даже мимолётный, но действитель- ный резонанс родственных душ помнится десятилетия- ми. А десятилетия, прожитые без этого резонанса, вызыва- ют недоумение; так досужий прохожий подзывает свистом чужую собаку, но за этим не следует ни пищи, ни дружбы.
Прохожий испытывает стыд, а собаке всё равно. Вместе они создают театр памяти, но памятью, опять же, не явля- ются.
Причина может наблюдать следствие, следствие причину
– никогда. Именно поэтому продуктивнее отдаться, чем познавать данное, уничто- жить частную память, чтобы посягнуть на общую. Память не может быть выражена сло- вами или памятниками. Вы- раженная, она, скорее, лишь подчеркивает беспомощность человека, его беспамятство. Хитроумный трюк взаимоис- ключения понятий позволя- ет создавать многомерность представлений, играть поня- тиями, чтобы те, в свою оче- редь, превращались в дейс- твия. Сценарии действий, взявшие управление жизнью на себя, стараются исключить элемент игры и втягивают лю- дей в порядок. Порядок – это раковая опухоль памяти: не- что живое, но устроенное по- своему, нечто временное, но претендующее на вечность. Порядок любуется собой, и это непостижимо, как если бы зеркало любовалось отраже- ниями, побывавшими в нём.
Я вкладываю в слово «па- мять» удельный вес всего и вся, при этом освобождая мо- дель от каких бы то ни было определений. «Память» более
точно заменяет религиозно- поэтическое слово «любовь». Любовью легко спекулиро- вать, превратив ее в самолю- бие. С памятью эта трансфор- мация не получится, память однозначна, как математика. Возможно, приходит время, когда беллетристическую расплывчатость нужно будет приводить к высшей опре- делённости – к точке.
Я ПЛЮС- МИНУС Я Беседа в дороге, даже если это беседа с самим собой, пре-
вращает путь внешний в путь внутренний. Внешняя дорога становится незаметной и не- значительной, а внутренний результат вполне может ока- заться опорой на долгие годы. Примерно по такому же при- нципу опускают в глубины земли срубы колодцев или же строят циклопические за- водские трубы, постепенно наращивая тело строительс- тва изнутри и отбрасывая не- нужную опалубку от затвер- девших частей. Сочетание устремлений и достаточно долгой технологии приводит к результатам, которые обра- зуют пейзаж, среду обитания,
характерный облик жизни, будь то город, поселок или же внутренний мир человека. Глубинные или выдающиеся высотные сооружения прида- ют характерности экзотичную узнаваемость.
Ландшафт моего внутреннего обитания, в основном, конеч- но, напоминает те места, в которых я родился и живу. И бесконфликтно соответствует им, и соотносится с ними ка- чественно. Это – провинция и её провинциальность. Внутри меня уютно расположилась ностальгическая память о не- торопливом частном секторе, пригородах, утреннем мыча- нии скотины, людях, ведущих полурастительный образ жиз- ни, и закадычных друзьях, с кем было легко и приятно путешествовать из года в год, пить сухие вина на студенчес- ких вечеринках и «междусо- бойчиках», гусарствовать с охотничьим оружием в руках в местных лесах и полузапо- ведниках, до фанатичного из- неможения, с удовольствием истязать себя велосипедны- ми походами. Внутри меня звенят комары и стоят палат- ки, трясутся на плохих доро- гах машины, скалят желтые зубы случайные хулиганы и пьяницы. Но посреди все- го этого нажитого хаоса и неопределённого движения есть нечто почти вечное, по
крайней мере, годное на мой век – люди, которых я любил больше себя самого, знатоки, которые знали больше меня, благородные личности, у ко- торых я учился искусству видеть мир и делать шаги, со- ответственно этому видению. Я сознательно искал людей, которые были лучше меня, и я их находил всюду. Если само- очевидным образом кто-то не подходил на превосходящую роль, легко было выдумать недостающие качества. Мне всегда казалось, что именно таким образом можно сохра- нить в самом себе незыблемый покой провинциала, опору на силу земли и в то же время преодолеть обидную, невы- носимую, врождённую, как рефлекс, провинциальность. Люди во мне были заведомо лучше людей вокруг меня. Приём оказался удачным. Круг знакомств непрерывно расширялся, осваивал новую географию, обрастал столич- ными и деревенскими связя- ми – от зэков до академиков и обратно. Собственно, это не было самоцелью, мне нра- вился сам диапазон происхо- дящего. Беззаконие внутри меня превосходило беззако- ние снаружи. И это само по себе было законом свободы. Обязательный пуд совместно съеденной соли, который тре- буется для неконтролируемых
и неоцениваемых взаимоот- ношений людей, именуемых
«дружбой» или «любовью», этот пуд оказался неиссякае- мым и универсальным. Съе- денный по щепотке от каждо- го он служил в дальнейшем волшебным ключиком даже к мимолётным знакомствам. Язык исповедальности и от- кровения человека, разгова- рив-