ори! Я не могу, и не буду угрожать тебе всяческими детишкиными наказаниями, потому что этот метод плох, он свидетельствует о беспомощности взрослого. Не ори! Я всё равно заткнул уши мокрой ватой. На кого мы в этой жизни надеемся? Правильно: только на себя! Вот и хорошо. Чувствуешь, как в тишине приятно жить? Держи свой кефир!
— Требую, чтобы каждая проведённая здесь ночь засчитывалась мне, как год, нет, как сто лет героической каторги. Пупсик, а ты знаешь сколько прошло напрасного времени? Три тысячи пелёнок тому назад я тоже был начинающим человеком! Рано или поздно, всем начинающим приходится заканчивать… Кода жизни! Симфония! Мощно звучит, не правда ли? Вру, впрочем… К сожалению, продолжительность моего времени не превратилась в глубину моей же мудрости. Я ведь просто выдумал свою вечность, малышка. Чтобы казаться большим хотя бы в своих собственных глазах. Прости. Эй, оставь моё ухо в покое! Больно, озорница! И ничего смешного. Я, между прочим, с детьми разговариваю точно так же, как и со взрослыми. Без скидок. Воспитанность, в отличие от образованности, независима от возраста. Потому что нет отдельного «детского мира» — есть лишь один на всех балаган, с расписанием персонального выхода и лотерейным набором ролей… Хочешь, я тебе водочки слегка плесну? Для крепости сна, например. Не хочешь? Тоже правильно. О здоровье никто, кроме тебя самой, не позаботится. Лёлик бы одобрил: учить нужно не запретом, а доступностью искушений. К тому же, у нас, у даосов, так мало желаний! У тебя — ещё мало, у меня — уже… Мы счастливые люди, мой друг!
— За-мол-чи!!! Я, в общем-то, смогу, наверное, не убить тебя за ночной концерт, но Мама меня сама убьёт, если твой пупок вылезет в грыжу. Тебе это надо? И мне не надо. Вот умница, слушай сказку. Это сказка-усыплялка: бу-бу-бу, бя-бя-бя, бе-бе-бе. Тут и сказочке конец, а кто слушал, молодец. Понял, теперь твоя очередь. Ну и голосочек! У-тю-тю! Смотри, сейчас лампочка лопнет. Говорят, гены через поколение передаются. Знаешь, голосистая, в роду у Генерала явно были оперные дивы. Да, да, и ты оттуда же. Начали: до-ре-ми-фа-соль-ля-я-я!!! Кто это нам по батарее стучит? Какой успех! Слышишь? Пора билеты продавать на концерт.
— Я расскажу тебе, маленький мой дружок, о большом мире. В нём накопилось так много всевозможных вещей, что им стало тесно. Ты меня слушаешь? Хорошо. Слушающие унаследуют царствие. Но не все. Те, кто мир «слушает брюхом», — пихают в себя всевозможную ерунду: жратву какую-нибудь, таблетки, припарки, наркоту треклятущую… Это — примитивные. А мы с тобой, дочка-девочка, слушаем ветер бытия так, как положено: ухом. С одной стороны, хорошо, замечательно, особенно, если закрыть глаза и уметь ни о чём не думать. С другой стороны, человек, способный искренне слушать другого, автоматически превращается в очень удобную «помойку» для чужих тайн и исповедей. Ты меня слушаешь, сирена? Спишь? Ладно, продолжим наше обучение во сне. Вмещай, дитя!
— Кис-кис-кис! Иди ко мне, вот твоя килька, ешь, сколько влезет. Бедненькая, он всегда называл тебя просто Кошка. Сейчас мы эту несправедливость исправим. Ну, умяла свою кильку? Мяу-мяу! Тихо ты, чудище в детской кроватке разбудишь. Мяу! Тоже, видать, на три буквы живёшь. Идея для тебя есть! Не трепыхайся, замри и смотри мне в глаза. Та-а-ак. Слушай громовой мой шёпот и трепещи: «Дух Лёлика, вызываю тебя! Дух Лёлика, я приготовил для тебя одежду. Входи и живи!» Брысь! Ты зачем, гадина, меня царапаешь? Отныне твоё тело — одежда плоти для духа Лёлика. Ну-ка, Лёлик, проверим: кис-кис-кис! Шипишь? Так ты и при жизни шипел, как шланг. Извини, Лёлик, что тело подвернулось кошачье и женского рода. Не было под рукой другого. А без тебя, даос, мне — скучно. Эй, Лёлик! Кис-кис-кис!
— Скоро у меня отрастёт грудь и начнётся процесс лактации. Лёлик, я и тебе нацежу в блюдечко. А вот и колокола зазвонили, значит, утро пришло. Скоро Мамамама явится. Просоответствуем! Прыгай, Лёлик, ко мне на диван, по телевизору опять нечеловеческие сиськи показывают, тебе ведь это нравилось когда-то. Садись, садись на колени, блохастый. Эх, к этим бы сиськам да ещё бы младенчиков соответствующих размеров прислонить! Голиафы бы выросли! Брысь! Брысь! Давай телевизор выключим поскорее. Телевизор — любимец народа. А, значит, — враг личности! Я, извини, погорячился, Лёлик, насчет телесисек. Насмотришься, кота вдруг запросишь. Ещё одного приплода я не вынесу. Брысь! Хочешь валерианки? Я где-то в шкафчике видел. Сейчас капну. Тебе на кильку, или с молочным коктейлем? С молочным? Хорошо. Ух ты, пошло-то как! Вижу: почерка наш мастер не утратил. И я соточку залью, пожалуй, с твоего разрешения. Ну, за нашу реинкарнацию!
— Мамамама, а кто по сортности выше: мужчина, или женщина? Канонические тексты всегда называли человеком, насколько мне известно, только мужчину. Ох, много мужчин утекло с той поры… И вот — результат: женщина тоже захотела стать, э-эээ… человеком, и у неё это получилось. А главенствующая вакансия, к сожалению, по-прежнему только одна. Как быть? Нам, благородным мужчинам, пришлось уступить. Мамамама, вы, случайно, не знаете, кто мы после этого?
— Что, Лёлик, заскучал по женскому обществу? Ну, ложись в кроватку. Дама, кажется, не против. Мур-мур-мур… О чём ты ей рассказываешь? О гранотомёте, наверное. Хотя, нет. Жизнь кошки — это наслаждение во сне. Дао без гранотомёта. Лёлик, ты ангел, работающий на кильке. Лёлик, а ты ей, несомненно, нравишься. Особенно хвост. Лёлик, хвост значительно лучше и выразительнее языка. Ты должен быть доволен на этот раз. При помощи такой волосатой колбасы можно передавать эмоции на расстоянии. Как в роте ангельской спецсвязи. Лёлик, у тебя отличная мимика хвоста! Мур-мур-мур. А-аааа!!! Дитя, я могу орать так же громко, как и ты. Лёлик, зачем ты убежал и спрятался под диваном? Угрозы жизни нет, по крайней мере, твоей. Ой, не могу, — ультразвук! В загадочном Бермудском треугольнике раздаётся крик грудных младенцев инопланетян, от которого падают самолёты и дохнут матросы. Лёлик, вернись! Вот гад! Если я не сниму отдельную жилплощадь и не съеду отсюда немедленно, то сойду с ума. Нет, не возьму на руки! Не возьму, не возьму, не возьму! Угодники пожинают неблагодарность. Сейчас мы сменим твою упаковку и насладимся консервами. Где салфетки, чёрт бы их побрал! Ага, вот. А прикорм? И прикорм на месте. Я не виноват, что тебя, подруга, вызвали в этот мир насильно. И ты не виновата. А про козлищ умолчим. Даже пожалеть можем. Они, в общем-то, тоже не виноваты, что и их в своё время вызвали куда не следует в добровольно-принудительном порядке. Сечёшь масть? То-то! Расти большая и ни в ком не нуждайся. Баю-баюшки-баю. Давай, ползи, вставай на четвереньки. Сейчас мы будем смотреть цветные репродукции картин старых мастеров. И музыку поставим. Классическую какую-нибудь. Развивайся. Только не ори. Крик человеческого детёныша невыносим. Это самый невыносимый звук из всех звуков, существующих на земле. Даже дикие звери его не переносят. Лёлик, вылезай из-под дивана, я картины передвижников приготовил к обозрению.
— Лёлик, послушай, я расскажу тебе странные вещи. Пока никого нет и пока тихо. Мама утащилась в город, в детскую поликлинику и куда-то там ещё. Можно расслабиться. Лёлик, должен тебе признаться, что с этой девочкой без имени я стал так близок, как не получалось сблизиться со своими родными детьми… Сентиментальность, говоришь? Возраст? Лёлик, твоя дочь заполнила пусто... Твоя, не спорь! Твоя! И не смей шипеть! Пустоту! Она заполнила пустоту после меня, пустоту до меня и пустоту во мне. Ты же сам знаешь, перезревшие даосы в этой стране ничего не читают и ничего уже не пишут. Они — хандрят, потому что совершенству некуда развиваться дальше. Остаётся одно — разрушаться. Что-то разрушилось во мне, Лёлик. Она разрушила. То, что закрывало от глаз самое простое. Я вдруг увидел своё собственное начало: родителей, теплую грудь матери, могучее присутствие отца, приятные тембры окружающих, слова, которые я полностью понимал, хотя сам ещё не говорил… Хочешь валерианки, Лёлик? Держи: кап-кап-кап-кап. Хватит, пожалуй, а то превратишься в наркомана и это плохо скажется на успехе твоей следующей реинкарнации. Я за тебя теперь отвечаю. Ну, подпевай: «Мя-а-ау!» Лёлик, ты помнишь грудь своей матери?
— Алё, Мамамама? Докладываю: она-таки назвала её. Нет, ничего не объяснила, ни единым словом не обмолвилась. В «Свидетельстве о рождении» зафиксировано отчество от Лёлика, как, собственно, и планировалось. Хорошо, Мамамама, если позвонит Генерал, я прикинусь виртуальным мужем вашей виртуальной дочери. Идёт? Мне всё равно. Раньше я думал, что наш мир представляет из себя театр теней, но всё больше убеждаюсь, что это не так: мы все здесь просто привидения, а привидения не отбрасывают тени, — ни прошлые, ни настоящие, ни будущие. Поэтому им безразлично: свет или тьма. Правда, изящный взгляд? Он помогает мне бдительно охранять границу между моим внутренним «Я» и внешним «Мы». Мамамама, я всё ещё охраняю, границу эту чёртову! Может, зря. Не зря? Вы так считаете? Это меня поддержит. Я уже привык, что ребёнок — ничей. Безымянный. Теперь придётся отдельно привыкать к ещё одному рождению — к рождению имени. Порепетируем, бабушка… Чувствую, вам нравится. А я ещё ничего не чувствую… Вся природа вокруг живёт не поименованной. И ничего. А «привидениям» нужен «знак»,