оказухе, показуха пришла к власти в конце ложного Дао. Гранотомёт и Уголовный кодекс помогут излечить мир от этой болезни.
— Зачем ты меня фотографируешь?
— На память. Запечатлеваю миг. Чтобы показать детям детей.
— Не покажешь. У них будет другой миг. Наши подробности им не понадобятся.
— Людовик Первый получился от Людовика Нулевого!
— А Нулевой, дочь, как получился?
— Не знаю… Из себя самого!
— Мы видим смысл с закрытыми глазами, и голос правды чуем в тишине, и знаем: смерть — ещё не наказанье, а только на траву упавший снег…
— Можно, я это нарисую? Без холста, конечно, зачем же краску-то изводить. Мысленно. При помощи пива и дивана. Я сберегу твою правду, о пророк, в умолкшем горле и смежённых веках. Все проблемы нашей жизни, как ты сам понимаешь, — это следствие неправильной кредитной политики государства. На тот свет людей загоняют не слова и не цифры — проценты! Займи мне ещё сотенку. Пожалуйста. Для завершения снежной картины. Спасибо. Отдам после смерти. С процентами, разумеется.
— Знаешь, как проектируют военный самолёт? За основу берут нечто невероятное — «произвольный центр тяжести». Чтобы в боевой обстановке можно было вертеться как угодно и не падать при этом, и не терять маневренности и скорости. И что интересно — это возможно не только в теории, но и на практике!
— Кто это тебя так завёл?
— Я был в университете, на кафедре. Заведующий сказал, что мои тексты обладают «произвольным центром тяжести». Так что, теперь в нашем партизанском отряде есть вооружение!
— А я как раз разоружаюсь. Читать перестал. И телевизор больше не смотрю. К тому же, отказавший желудок поститься заставляет… А ты, значит, всё афоризмами балуешься, клипы делаешь для мира, помешавшегося на…, погоди, сейчас без запинки выговорю: на поверхностности. Молодец, выговорил.
— Клипы?!
— Да. Афоризм — это «клип» мысли. Ну, вроде патронов. Ими по мелочи стрелять удобно. Можно одиночными, можно очередью. Вот ты ими свой «самолётик» и нагрузил.
— Я думал, тебе аллегория понравится.
— А мне и нравится. Мне теперь всё нравится. Я к человеколюбию пришёл. Мне теперь на всё наплевать.
— Секрет не в том, чтобы предложить читателю полномасштабное бытописание: от галактического размаха до немытой посуды в раковине. А знаешь, в чём секрет? В интонации! Главное, чёрт возьми, не что сказать, а как сказать! Как! Именно особая найденная интонация повествования приравнивает одно к другому: и звёзды галактик, и тоскливую кухню, и звёзды на козлищевых погонах… Интонация может сделать всех равными: и перед адовой молотилкой, и перед светом Божеским. От интонации говорящего зависит. А у слушающего интонации нет. Поэтому опасно слушать чужого…
— Как тебе удаётся с бабами ладить?
— Должно быть постоянство — не холодно, но и не жарко. Ну, в смысле отношений с ними. Это как снежный ком скатать. Слишком жарко — растает, слишком холодно — не слипнется.
— А-ааа! Туки-туки! Слышала? Все самые сокровенные истины о женщинах звучат из уст мужчин.
— Туки-туки! Ты знаешь, как истину на земле «берут»? Кто сердцем, кто умом, кто уничижением, кто глоткой… Но ведь и «дают» так же!
— Мимо. Я путешествую в мире смыслов, а не в мире целей. Туки-туки!
— Разрешите уточнение насчёт «внутренних органов»? Уточняю. Если представить душу как законченное высшее тело, то мысли органично займут своё положенное место в предоставленных Создателем координатах — именно место, именно внутренних, именно органов.
— И что?
— Очень советую тебе как даос и ламопоклонник со стажем, не выпускать из души кишки. Особенно публично.
— А то что?
— Духовных от умных всегда тошнит.
— Глянь на текст. Вот ещё одно насекомое прилетело на наш огонёк. Пишет интересно, но…
— Врёт, что ли?
— Хуже. Прожил исключительно насыщенную и интересную жизнь — раз. Умеет бесподобно рассказывать об этом у костра или по пьянке — это два. Теперь вот за перо взялся — три. Ерунда в том, что на бумаге у него получается в три раза хуже, чем было на самом деле. Третья производная от первоначального кайфа! Что делать?
— Ха! Застрелить всех. Заодно обязательно прихватишь и того, кто виноват. Проверено многократно.
— Он же обидится.
— Обидится — сам улетит. Кобыле легче. Написать ярче, чем жил, он всё равно не сможет. Да и незачем это делать. Его текст на бумаге — мираж. А вот его личный экшэн — несомненный текст.
— Так ведь автора жалко.
— Тогда похорони его в каком-нибудь журнале с помпой и почестями. За свой счёт. Я заранее выражаю свои искренние соболезнования — читать не буду.
— В школе я ломал голову над темой сочинения: «Кем я стану?» Прошли годы. Теперь я ломаю голову над другой темой: «Кем я не стал?» И что любопытно в балансе: второй список значительно превышает первый!
— Туки-туки! Женщина! Твоя приверженность к косметике лишний раз подтверждает тезу: эстетическая красота — категория целиком внешняя. Ибо внутренней красоты не бывает. Ибо! Ты меня слышишь? Туки-туки! Нечего там, изнутри, раскрашивать! Внутри — только устройство, а это уже не эстетика, а инженерный гений! Слышишь? Внутренний наш мир Бог делал, будучи инженером. А внешний — будучи бомжом и распи… Я хотел сказать, художником. Туки-туки! Эй! Настоящий Бог никогда не красится перламутровой помадой и не наклеивает накладные ресницы! Я это точно знаю, наблюдал лично! Эй, твой Бог, красотка, поддельный, крашеный! Срам Божий! А ещё, между прочим, «эстеты» к нему любят привязывать чего потяжелее. Золото, например. Или слова какие-нибудь тоскливые. Чтоб не улетел куда, негодник, без спросу. Ибо!!!
— Горюшко ты моё! Сколько в себя опять заправил?
— Полёт тренировочный. Не более литра.
— Я тут котят с кошкой в подъезде подобрал. Всю квартиру гумусом уделали. А в остальном — милейшие существа! Возьми котёночка. Можно двух сразу.
— На кой ляд ты притащил их к себе?
— Жалко стало. Все проходят мимо, а я — не прошёл. Не смог. Они мне в глаза смотрели.
— Ноу коммент-с!
— А что?! Ничего плохого. Я совершил сердечный поступок.
— Сердечный поступок одного отягощает сердца многих!
— Это только здесь, у них, на земле. Собственно, я и пришёл-то сюда лишь за этим — отяготить кого-нибудь. Возьмешь котика, а? У животных нет представления о том, как их следует любить. Поэтому им заранее нравится всё то, что ты умеешь делать в любви и ласке... Возьмёшь котика?
— Нет.
— А я бы взял.
— Ты знаешь, что ухо — это самое интимное отверстие у человека? Глубина человеческой личности так и измеряется: в ухо дорогое словечко обронишь, а через полсотни лет оно драгоценной жемчужиной с языка вдруг слетит — обратно к людям пожить вернётся. А, бывает, вовсе не возвращается. Навсегда уходит за пределы внутренней галактики глубокого человека. Ухом мы «видим» суть! Поэтому текст — это волшебная «кисточка», которой можно рисовать даже в полной темноте. Береги свои ушки, моя девочка! Никогда не подставляй их насильникам, проходимцам и тем, кто говорит, что «знает истину». Поняла?
— Да. Не волнуйся. Когда по телевизору будут показывать тебя или бабушку, я заткну себе оба уха!
— Человек с ограниченными возможностями часто повторяет: «Не могу. Не умею. Не моё. Не знаю. Не хочу». Инвалидов в небе и в разуме, дочь, куда больше, чем на земле!
— Я всё-всё-все хочу хотеть, мочь, уметь и знать! Честное слово!
— Хехе! Не свались на другую сторону, малышка. Быть всеобъемлющим — это не значит быть всеядным.
— Ты намекаешь на меня?
— Никак нет! Просто я знаю одного поэта… Его возможности безграничны! Он видит жизнь так же, как видят её архангелы. Он знает жизнь так же, как знают её демоны. И ему всё всёравно на земле — он женат в четырнадцатый раз, у него нет дома, он спит в кучах мусора, у него невыносимый характер… Он — богатырь! Сбывшийся ТАМ и призрачный ЗДЕСЬ.
— Ты ему завидуешь?
— Наверное… Я завидую тому, что он способен не завидовать вообще.
— Тебя взбуярить?
— Попробуй.
— Вот деньги. Бумажный эквивалент пива. Можешь обменять. Ну, взбуярился?
— Сходи за пивком, а? Сегодня я лёжа взбуярюсь!
— Козлища опять копают историю! Сколько раз им повторять: всё, всё, в чём присутствует время, искусством не является и крыльев не имеет! Земная информация ползёт по земле. Памятники не летают, чёрт побери! Рождённое в информации, духом не воспаряет. Имена, списки, памятные знаки — всё это для Бога не более, чем животное мычание. Кришне стыдно! Скотство! Козлища! Будда закрывает лицо руками. Шуму-то сколько! Всё без толку. Самовлюблённые сраму не имут. И только искусство — крылато! А птичек Бог милует.
— Да уж, обвинять жизнь мы умеем лучше, чем её поддерживать. Каяться и искать недостатки намного проще, чем стремиться к совершенству и восхищаться путём достоинств.
— За такие слова я дам тебе партийный билет и приму в почётные агнцы. А козлища пропоют тебе славу. Посмернтно, разумеется.
— Спасибо. Я внимательно обдумаю это предложение. Послушай-ка, не критикуя, ещё раз: «Об-ви-нять жизнь мы умеем лучше, чем её под-дер-жи-вать». С возрастом я возвращаюсь к этому наблюдению всё чаще. Вероятно, некоторые мысли не претерпевают изменений никогда. Это удивительно.
— Поздравляю! Открывать закрытые банальности не всем дано.
— Песнь неожиданно насахасрарилась!
— Валяй!
— Песнь об уже, который воображал себя мудрым змием.
— Уже интересно.
— Уж притворялся змием. Ом-ммм! Шипел, как все. Ом-ммм! Пришла пора кусаться. Ом-ммм! Какой позор — нет