Пять этажей! Секс! Весь мир веками пристально смотрел в эту непостижимую точку, откуда начинается каждая новая человечья жизнь; многие боготворили секс, строили на этом культуру и философию. Древняя Япония, Китай, Египет, Париж век назад — все есть в этом музее, что расположен в знаменитом на весь мир квартале красных фонарей. Я был в музее! Я с видом знатока, поправив очки на носу, разглядывал нечеловеческих размеров фаллосы из черного дерева и слоновой кости, нечто женское всех мастей и видов… Совершенная показала любимую свою скульптурку. Это Япония. Дерево и золото. Мужчина и женщина.
Всего несколько тысяч экспонатов. Апофеоз языческого поклонения.
Жарим на огне телячьи ребра и омаров, заедаем арбузом, запиваем водой. Последняя ночь. Последние диалоги.
— Моя маленькая слава приносит мне мою маленькую, но достаточную для меня зарплату, и я не хочу шагать выше.
— Большая слава — большая зарплата.
— Это риск «вертикальный», можно вообще сорваться.
— Удовлетворена достигнутым?
— Да.
Впервые мы с Жизнью не понимаем друг друга.
Эмигранты из России говорят о ней со злобой. Это плохо, это их унижает.
Блеет будильник, прощаюсь со спящей Совершенной, как видение.
— Я тебя очень люблю. Спасибо.
— Я тебя тоже.
Дорога. Рассвет. Полупустой самолет. Сижу у окошечка.
Пора просыпаться. С добрым утром!
Все, теперь можно писать концовку и предисловие. С чего начать? Начну с концовки.
Многие сюжеты случившейся жизни не имеют литературной последовательности. И не могут иметь, потому что все было правильно: события прирастали друг к другу так же, как образуется ствол дерева, его веточки, его листья — от пробуждения зерна. Придут еще зимы и лета, отбушуют ветры сезонов, недосчитается мое парижское древо многих ветвей, сменятся на нем листья — литература бытия, прихотливо складывающаяся из клеточек судеб, молекул дней, песчинок слов; литература бытия никогда не закончится, потому что она не имеет завершенного сюжета. Так живет любое зерно: разбуженное, оно забывает свой прежний сон. (Высота написания текста — 9 000 метров над уровнем Франции).
Теперь предисловие.
Действующие лица:
земляки — земляки;
французы — французы;
в эпизодах — эпизоды;
от автора — автор.
Постскриптум
Россия! Только что отъехали с Казанского. В купе поезда дальнего следования с объяснениями зашел проводник.
— У нас установлен биотуалет, пользоваться можно и на остановках. В унитаз, пожалуйста, ничего не бросайте.
Надо же! В вагоне прохладно и свежо — исправно работает агрегат искусственного климата. Пошел и я осмотреть новшество в конце вагона. Действительно: белехонький унитаз, педаль нажимаешь — шпалы в дырку не видны, как обычно, темно, внизу биоконтейнер, по ободку откидного стульчака перемещается гигиенический полиэтиленовый рукав. Все работает! А рядом, а рядом… Ведро! Здоровенное помятое ведро, какие обычно выставляют в деревенских сортирах щепетильные хозяева. Надпись над ведром: «Бумагу бросайте сюда!» А из ведра, как нежное пенное бизе, поднимается навстречу невольному взгляду ворох использованных бумажек. И стоят два объекта — загранунитаз и русское ведро рядышком, как братья, и каждый при деле!
Я хохотал до икоты. Купе выслушало мои сбивчивые комментарии. И сосед, латыш, произнес вдруг очень серьезно, безо всякой иронии:
— Наконец-то европейская культура начала встречаться с русской.
И посвящение «после»:
Не женам моим, а друзьям, Наталье и Веронике, посвящаю.
Теперь все. Точка.