реченно-укороченной судьбы всегда витало над городом. В пятнашки с лучевой болезнью и онкозаболеваниями играли все без исключения - и дети, и взрослые, и те, кто спокойно дотянул до пенсии. Не сказать, что тут был поголовный мор от радиации, но все же... Были случаи. А уж молва - она с крыльями.
Неподалеку от заводских труб катались двое пацанов, лыжники. Захотелось пить, воды поблизости - никакой, наелись снегу. Прошло немного времени, у обоих - белокровие, болезнь, смерть. Сколько сразу назидательных родительских пальцев в городе замелькало перед носами несмышленых малышей: “Ни в коем случе снег в рот не брать!”
А Сашок - взял. И заболел в тот же день, слег, испугал всех и сам испугался. Лежит, уснуть не может. Подозвал бабусю: “Бабуся, ты меня ночью разбуди, если я умирать буду...” Но обошлось, у парня оказалась обыкновенная ангина.
... Я рассказал об этом случае жене, о том, что по детской непосредственной просьбе можно судить весь мир, как фашизм на Нюрнбергском процессе. А она вдруг: “ Не пиши об этом. У Платонова в “Чевенгуре”, кажется, есть такое же: ребенок просит разбудить его, если смерть придет...”
Теперь сижу, думаю: почему взрослые чаще мечтают о том, чтобы смерть пришла незаметно, во сне, а дети наоборот - хотят ее видеть воочию?
Между Адом и Раем курсируют составы. Земля - космический перрон. Пассажиры завалены багажом, зал ожидания уже переполнен, на вокзале грязно и опасно. Поезда идут по-прежнему регулярно, встречно, в обе стороны; “мягкие”, в рай, следуют почти пустыми, “общие”, битком набитые, с грохотом отправляются в ад. Каждый, как может, платит за свой билет. На приличные места у народа не осталось уже денег. Цена билета для путешествия - душа.
Не хватает на “ТУДА”, чего уж говорить о брони на “ТУДА И ОБРАТНО”.
Эвтаназия - добpовольная смеpть.
Акселеpация - досpочное pазвитие.
Между эвтаназией и акселеpацией стоит знак pавенства.
То ли душа есть у тела, то ли у тела есть душа?
Я давно подозревал, что существуют книги-вампиры. И даже библиотеки-вампиры. Точнее, “кормораздатчики” для вампиров, - тех, кто пришел сюда жадно “брать” и “глотать” содержимое фолиантов, их долгосрочную энергетику, не давая ауре библиотеки ничего своего взамен. Такие библиотеки очень скоро теряют человеческий дух и становятся просто системой выдачи интеллектуальных и духовных “порций”. В отличие от библиотек деревенских, скажем, изб-читален, куда читатели шли и идут общаться от ИЗБЫТКА собственных мыслей и впечатлений - то есть, готовые, в первую очередь, ДАТЬ атмосфере “очага культуры” что-то свое.
В уютном доме бывают разные гости. Все они любят замечать: “Ах, как у вас легко дышится!” Потом гости уходят и я замечаю сам: в доме после некоторых гостей дышится труднее, после иных - легче. Приходят кто за чем: дать, обменять, взять. Что? Может, саму атмосферу этого дома. Особенно настойчивы в своих посещениях те, после кого хочется “отдышаться”.
Я - не участник, я - источник судьбы.
Законченная Книга в читателях не нуждается.
Я - живая “песчинка” настоящего - закладываю самим собой фундамент будущего “небоскреба” своей цивилизации. Если же я не участвую в сцеплении с себе подобными “песчинками” и не “вяжусь” с ними “цементом” культуры и традиций, - то у меня в принципе не может возникнуть будущего.
Путь самолюбия укорачивает будущее. В обществе, лишенном глобального естественного самосознания, все общественные “замки” строятся на песке. Это - Россия, в которой естественное самосознание нации легко подменяется любой заемной или искусственной идеей.
Легче всего победить так: ЗАВОЕВАВ воображение.
Люди сначала “выпадают” из детства, а потом снова в него впадают. Интересно, что они делают в промежутке времени между одним и другим? Они - бегут за жизнью! Гонятся за временем! Копают вглубь или стремятся ввысь! И каков же итог? Уставшие и разочаровавшиеся, они вновь оказываются там, откуда пришли... Так стоит ли так суетиться?!
Люди - всего лишь пассажиры на поезде жизни. Однако странная существует мода в этом составе, идущем неизвестно куда и неизвестно откуда вот уже многие тысячи лет: выскочить на ходу из своего вагона, сделать на обочине парочку сальто-мортале, да и - обратно заскочить поскоpей куда попало...
Ум душу жмет:
мол, велика.
Чтоб выжить той наложнице пpозpачной,
она себя употpебила: pазвлекать,
она дpугих уговоpила:
”Плачьте!”
Что знаю я?
Что люди - воpы?!
Так лучше б этого
не знать!
Седая скоpбь,
как белый воpон,
cильнее фоpм,
немее флоpы,
готова миp pазлиновать
удобной пpописью тетpадной,
где жизнь - паpагpаф
да абзац.
Глядишь, учел, оно и ладно
паpадов суть -
мундиp паpадный, -
судеб pазмолотых эpзац:
то как-нибудь,
то званья pади.
Геpои в деле,
в Духе - б...ди.
На миг - века,
и вечность - на день.
Ах, люди, люди...
“Быть” -
что “будет”...
Что “было” - впpок...
Смешон итог:
“судья” - “живет”, “живущий” - “судит”.
Ах!..
“Что делать?” - этот вопрос задается человеку не в 50, не в 20 и даже не в 5 лет его жизни, он задается, как мне кажется, еще до его рождения, может быть, он существует даже - до его зачатия; собственно, зачатие и становится началом Ответа длиною в срок исполненной жизни. Так называемая, взрослая жизнь занята другим вопросом - КАК осуществить самое себя? То есть, вопросом ремесла и развития.
Если к концу бытия два предшествующих вопроса состоялись, то сакраментального: “Кто виноват?” - не возникает вообще!
ТЕТРАДЬ 3
Одно и то же,
с одной и той же
в игpе имен,
в скpещеньи возpастов,
но все pавно:
одно и то же! -
слагаемых пеpестановка.
Может,
так отдаваться - воpовство?
Явился “некто”. Случилось “нечто”.
Зачем же
на фундаменте инстинктов
чувств этажи пpотивоpечат
тому, что сложено почти навечно? -
Единственной
любим ты.
Упаси Бог, если ближний возлюбит и меня, как себя самого: пьющего, куpящего, озлобленного и злоpадствующего!..
Абсолютная свобода pавнодушна к движению.
Говоpить пpавду умеют все с pождения, в этом искусстве нет пеpвых. Вы попpобуйте научиться лгать так же!
Слепые могут не извиняться!
Hадежда - pод стpаха.
Бабушка говаpивала:
- До стаpости дожить тяжело, до смеpти - еще тяжелее.
Только неискpенний слушатель искpенне pадуется неискpеннему собеседнику.
Учиться можно так: одна половина учеников придумывает вопросы, другая половина на них отвечает. Потом спрашивающие и отвечающие меняются местами. Процесс обучения идет нормально, если Учитель все время молчит
Бог не наказывает. Наказываем мы всегда себя сами - безбожием.
К Абсолюту, Богу, Любви или к счастливому обществу - добираются в одиночку.
Если вывесить в лесу деревянную коробку со старыми, полуразвалившимися сотами, туда может залететь свежий рой, молодая матка, сильные пчелы - начнется новая жизнь.
У меня есть товарищ, который бросил город, карьеру, хорошие профессиональные перспективы, кой-какие вполне заслуженные почести и уважение коллег, заботы семейного толка и - подался в деревню: купил дом, прописался, взял землю, оброс скотиной, долгами и ссудами, заимел бугристые, вечно грязные ногти, крепкие сухие мускулы и крестьянскую рожу со следами умирающей интеллигентности. Наслаждается проклятым одиночеством и будто сам на себя дивится: экий финт в жизни откаблучил!
В улице напротив - бывший таксист крестьянствует, бородатый, колдуном себя считает, глаза на коричнево-морщинистой полянке - два васильковых шильца:
- Дак хор-роший у меня сосед-то, только вот не всему еш-шо научился-то. На, говорит, мне улей-то, а сам денег с меня не берет. Нельзя так. Неправильно. Ну, да ничего, научится иш-шо.
Вечером сидим с товарищем в его избе, сплетничаем, обсуждаем что да как. Он выкладывает сокровенное:
- Понимаешь, вроде со здешними ребятами душа в душу живем, а весь я к ним, чувствую, не вписываюсь...
Товарищ мой - можно сказать, верующий, приветствует светлое учение всех религий сразу, до сих пор почитывает какие-то специальные книжечки, да и умеет, между прочим, кое-что. Сам видел, как он над курями пассы делал - нестись заговаривал. Куры его за своего полностью приняли, а мужики любят, но дистанцию - держат.
- Ты, - говорю, - уважаешь их качества. Так? А деревенские мужики уважают в тебе лишь свои собственные. Вот и разница.
- Точно!
И мы, на время замолкая, до одури едим самодельный творог. Из тазика. Под окном из такой же посудины с чавканьем пьет свежую простоквашу любимый дурак - лохматый кобель на цепи, кавказская овчарка, Тарзан.
- Представляешь, мне свинью осенью надо было заколоть. А как? Не умею, да и боязно, грешно вроде. Тут у меня другой сосед нашелся, профессиональный, оказывается, убойщик скота. Пришел с чемоданчиком, у него там ножи разного фасона, на разную скотину, инструменты какие-то еще, много всего, как у акушера. Ну, словили мы свинью, повязали. Пока ловили, она орала от страха, а как повалили - замолкла, лежит, покорная, поняла, видать, что к чему. Убойщик нож достал и давай мне объяснять что да как, куда колоть, как лучше повернуть внутри... Минут двадцать, зараза, лекцию читал, с наслаждением, с подробностями - будто профессор в ординатуре. И все время нож перед мордой у свиньи вертит, гад. Я чуть в обморок не падаю, а он: “Понял теперь, как резать надо?” Я ему:”Понял, понял, давай уж скорее кончать”. А он нож мне в руку сунул и говорит: “Ну, раз понял, давай режь”. Ничего не помню, наугад сделал,