но - получилось.
А в другой раз козла надо было жизни решить. Еще проще. Мужик говорит: “Держи за рога-то”. Только взялся - он по шее топориком тюк-тюк-тюк: туловище упало, голова в руках осталась, моргнула пару раз и глаза закрыла, я и сообразить-то ничего опять не успел. Смешно.
Было лето. Зной. Комары, клещи, мухи и восторженные мысли вслух о том, что жить, черт побери, все-таки хорошо. Мы изладили из фанеры аляповатые ящики, затолкали в них старые соты, проделали специальные дырочки-летки и потопали в ближайший лесок - развешивать на мохнатых, раскоряченных елях пчелиные ловушки, лазать по-пацаньи меж сучков. С бугорка, с древесной высоты - сквозь ветви - просвечивала деревушка: одни избы черные, совсем развалившиеся, безнадежно конченные, другие - желтое смоляное новье. Деревня вымирала да не вымерла. Новоселы подчеркнули процесс до контраста. Дачники, арендаторы, фермеры - городские беженцы, экологические язычники, фанаты-романтики. Не дилетанты в большинстве своем, но почти все с “задвигом” - назидатели, матерные философы.
На другом конце деревни - Володя, в недавнем прошлом конструктор оружия и спортсмен. Конструировал системы, не имеющие отдачи. Пришел заказ на изготовление пистолета для... космонавтов. Ну, на случай, если возникнет перестрелка между орбитальными, скажем, комплексами. Там же невесомость, там нельзя, чтобы с отдачей - сам улетишь.
- Идут они к е... матери! - сказал Володя, забрал свои уникальные чертежи и тоже метнулся от цивилизации прочь.
Не руки у человека- золото! Механик от Бога. Голова! Соединит две железяки - уже что-то полезное вертится. Хромой, а чуть не бегом носится, тянет рот до ушей, доволен, перегарчиком дышит:
- У меня своя пилорама на х...! Тридцать пять киловатт движок, понял. Айда, покажу. Выпить будешь? Ну, как знаешь. Брус, б..., сам напиливаю! А это вон в траве железо - трактор. Соберу через неделю.
Не успел Володя трактор собрать, шифером его задавило...
Вечером в деревню приехал ветеринар, коровам в филе втыкал прививки. Бесплатно, как в стародавние времена. Деревня - место далекое, деньги сюда не долетают. Разве что на хлеб. Остальное - свое. Нет своего - помрешь. Помирать здесь, правда, легко. Соседи переживать будут, сочувствовать.
...Мужик один из соседнего села со своей женой поцапался, бежать решил: на БАМ, на заработки. Расплевался с бабой до нуля, вещички в котомку и - до ближайшей железнодорожной станции. Выпил, разумеется, с горя, уснул на вокзале - всего обокрали. Мужик домой обратно прокрался, в кровать залез и спящим притворился: ничего, мол, не помню. Жена - без внимания. Четверо суток спящим притворялся, даже в туалет ни разу не вышел! Невероятно.
- Ну, что, съездил на свой БАМ? - она ему. - Пропил получку, скотина!
Простила. И он ей все простил. Дальше живут, цапаются. Работают, счастье зарабатывают... Хорошие в деревнях люди - ни один не знает, как правильно жить надо. Вот соблазн-то где!
Быть легким тяжело,
тяжелым - легче.
Земля - базаp
вообpажений! -
покой не лечит.
Как pжавый лом,
воткнута память
в пустоту и вечность.
Великий Отчим нем.
Повсюду запах нpавов.
Мечты pождаются и -
вpемя, их плацента -
подводит жизни цену
надменным ваpваpам.
А что взамен?!
Судьба гpызет судьбу,
воюют обpазы,
сто тысяч пpошлых
споpят!
Отпущены бpазды
веселья с гоpем -
умно жиpеет блуд.
Взлетай, дpужище,
пpименив pазбег,
мотоp и силу стpасти!
Уже взоpвался век.
Воткнулись в небо части.
Укpасился бесстыдством нищий.
Блуждающий есть в миpе Абсолют:
количество смеpтей
pавно числу pождений.
Чей кpай люблю?
Где выход из людей?
Кто челн покоя кpенит?
Свобода. Отпущенности люди боятся их-за своей склонности к распущенности. Только опускающийся нуждается в опорах.
Молчали.
Курили, рассевшись кто где. Бригада городских калымщиков завершила работу - аккордный монтаж зерносушильного комплекса. Отпуска заканчивались. Наряды начальство подписало, осталось лишь получить деньги - целиком, без вычетов на алименты. Теплый августовский вечер неподвижно парил над временем. Ни ветерка. Солнечный диск оплавил светящейся медовой желтизной весь горизонт, словно невидимый филигранный мастер соединял небеса и землю. Мелкие зубчики темного ельника хищно впивались в полыхание низкого марева, но не в силах его поколебать - зажигались, светились сами. Внизу, под горой, в деревенском пруду шевелилась огромная искрящаяся рыба - рябь от купающейся детворы и уток. Зудели комары, еще ленивые от неостывшего дня. Пастух матерился и гнал коров через дорогу; в воздухе, полностью свободном от всех иных звуков, беспрепятственно перемешивались сытые голоса бредущих животных и одинокая хрипотца уставшего крестьянина.
Вспотевшие спины мужчин ощущали случайные касания липнущей одежды. Табачный дымок тянулся вверх и незаметно рассеивался, наполняя небо терпким запахом никотина. Солнце погружалось за край все глубже и глубже, и по мере его погружения удалялось за край земли немое великолепие угасающего дня. Последний луч ударил по стеклам двухэтажной сельской школы, отразился, мгновенно кольнул по глазам людей, наблюдающих природу, и - погас. По тракту, невдалеке, протряслась напылившая машина.
Загипнотизированные красотой мира, сдавленные телесной усталостью, мужики - как бы без слов - думали каждый о своем,точнее, даже не думали - будто печально и напряженно слушали кого-то или что-то. Наконец, один кашлянул, сказал первое что пришлось:
- Кх-кх... Больше всего, понимаешь, боюсь своих же обещаний. Ладно, пошли. Кх-кх...
Хорошее в тот год было лето! Теплое, и комары некусачие.
Искусственное тянется
к искуственному, естественное к естественному. Слияние искуственного и естественного - искусство.
В лапту и «клё», «во войки» и «в пиратов»
играли мы, как
с «поджигами» - в жизнь...
Ну, а страна
шагала по этапу
до призрака с названьем «Коммунизм».
Сулили рай безбожным христианам,
такой большой,
партийный и земной,
и сопляки стремились
в капитаны,
пройдя через дворовый мордобой.
Газеты врали: многое, мол, рухнет
от изобилия машин
и молока,
ну, а душа, как нищенка,
на кухне,
боялась призрака с названием «ЧК»...
Давали нам
в покойницких аллеях
земли родной насильственную горсть;
из-за угла плевали в юбилеи
и юбиляр,
и свинствующий гость.
Сипело времечко гудками паровозов,
шла «ремеслуха» вон из-под замков,
и по Руси бежали бабьи слезы
из медной чистоты змеевиков!
В конце пятидесятых годов мы всем классом ходили за город смотреть сельскохозяйственную выставку. Километра за четыре от ближайшей автобусной остановки. Пешком. По лесу. А когда возвращались, то мы с товарищем в глубине леса нашли много каких-то непонятных глубоких ям, щедро заваленных до половины, а то и больше, шуршащим осенним листом. Начали играть. Разбегаешься и - прыгаешь смаху в это листвяное море. В одну ямы прыгнули, в другую... Очень понравилось! Р-раз! Р-раз! В одной из ям мы утонули по-настоящему. Только тогда, по запаху, поняли что к чему: сюда сваливали городские фекальные отходы. Отмывались! Оттирались! Ничего не помогало: вонь от нас шла жуткая. Ведь искупались мы, считай, по шейку, во всей одежде. А фекалии под листвой, надо полагать, перебродили и приобрели особую крепость... Короче, когда мы, отстав по-партизански от класса, прячась и не откликаясь на зов учительницы, вышли из леса к автобусной остановке, то поняли: в транспорт нам не сесть. Страшно и стыдно. Дрогли в кустах до вечера. Околели. И вот, набравшись от отчаянья смелости, мы все-таки юркнули в дверь подошедшего очередного автобуса. А был, надо заметить, самый час пик.
- Чьим это говном воняет? - заорали на нас дяди и тети, пытаясь отстраниться в сумасшедшей давке.
Проехать удалось только одну остановку. Потом нас выкинули. Домой пришли в темноте, застав родительский переполох.
- Ты где шляешься, говно такое! - закричала мать с порога. Потом ее нос заметно повело на сторону.
- Мы в говно упали... - начал было я мямлить.
Прошло много лет, а “купание” помнится, как ярчайшее воспоминание детства. Если возьмет меня Господь Бог на небеса, вот так же радостно вспомню - всю свою жизнь.
Душа, как модница:
все шьет из слов одежды
и блеск ума
ей нpавится носить.
А тело что? -
Невежа и невежда:
любой коpмушке pадуется, льстит.
- Вы хотите уехать в Амеpику?
- Да. Hо я не могу. У меня - садоогоpод!
Так в жизни случается.
Шла по улице Пpинцесса и вдpуг стал на нее наезжать тpамвай. Увидел это Hищий - успел оттолкнуть бедняжку пpочь из-под колес. Пpинцесса упала, pасшибла колено, испугалась. А когда тpамвай отъехал, встала и надавала Hищему по моpде, да еще и пpиговаpивала: “Как ты смеешь со мной так обpащаться!”
Потом они поженились и жили долго и несчастливо.
Стаpая дева похожа в жизни на шахматиста-тугодума, котоpый из опасения пpоигpать так долго и стаpательно думал, что попал в глупейший цейтнот: вpемя игpы кончилось - жизнь пpошла, - а пеpвого хода так и не сделано. Что ж тут посоветуешь? Ходить надо!
Настоящие пасторы будто кровь сдают: после ЭТОГО у них голова кружится.
Конечно, я могу мало, но я готов ко всему. Поэтому все возможно!
Тот, кто лжет другому, немногословен и убедителен. Лгущий себе, болтлив без меры.
Видел сон. 12-полый мир.
Мудрость не имеет ума и поэтому хитрит; ум, не имеющий мудрости, вынужден лгать.
Ракурс: творчество как высший акт самоуверенности.
Совесть появляется там, откуда ушла любовь.