ещане измеряют жизнь в квадратах жилплощади, поэту - и на Земле тесновато. Ты лично вот мою вертикаль учуял. А зачем? Можно сказать, отравил свою обыкновенную жизнь.
- Обыкновенную?
- Да.
- Это ужасно.
- Да.
- Барон, а куда вы из своей «вертикали» лезете? Вы - лезете?
- Пробовал по молодости.
- Ну и как? Почему, почему вы снова здесь? То есть, нет. То есть, да. Извините... Почему вы вернулись?
- Молодой человек! Мир стянут в одну бесконечную точку. Думайте! Куда бы вы ни бежали, вы должны вернуться к себе.
- Значит, и у вас там - «земля - круглая»?
- Конечно. Я могу предъявить доказательства, - и он снял с головы свою знаменитую шляпу, обнажив бильярдной чистоты череп. - Я, молодой человек, дергал себя за волосы семнадцать миллионов четыреста тридцать одну тысячу двести один раз. И каждый раз возвращался к себе. Заметьте: каждый раз! Это происходит даже тогда, когда дергаешь себя за уши. Или водишь за нос. Взгляните!
Он дернул себя за ухо и на минуту исчез, но тут же появился вновь. Что-то в нем, правда, было не так. Что-то... Что-то. Господи! На нем был другой кафтан!
- Уловили суть? Эй, молодой человек! Эй!
- Полный абзац, - сказал я, потому что не мог поймать всю суть. Ловилка оказалась маловата.
- Вернемся к вопросу о свободе, - сказал Барон, устраиваясь на могилке поудобнее. - Если петь о свободе имеет смысл только в клетке, то имеет ли смысл бороться с клеткой до полной победы? А? Ведь, насколько я знаю, вы превыше всего цените свободу. А может, вы ее неверно понимаете? А? Если сломаете клетку, то будет воля. А на воле надо петь о любви. На воле петь о свободе бессмысленно. Вы, молодой человек, умеете петь о любви?
- Мой друг говорил, что секс - это смакование естества.
- Ваш друг - идиот.
- Нет, он просто грубостью снаружи защищает нежность изнутри...
- Как хотите. Я бы не стал защищать идиота.
- Барон! А как это: петь о любви?
- О! Вам этого не понять... На воле вы, люди, сразу же начинаете петь о... новой клетке. И - непостижимо! - называете это любовью до тех пор, пока не возненавидите и себя, и клетку, и вообще все.
- Кажется, я улавливаю.
- Пусть кажется.
А показалось вот что.
Отец был юристом, и в связи с этим в наш дом иногда проникали специфические рассказы из неведомого уголовного мира, из чужой для нас «плоскости», где, казалось, все ценности были поставлены с ног на голову.
Однажды произошел случай.
Отец сидел в своем казенном кабинете, когда к нему тихо-тихо вошел старичок-моховичок с лицом - куриной жопкой.
- Не узнаете?
- Что-то не припоминаю...
Моховичок просиял.
- Пятнадцать лет назад вы приговорили меня к расстрелу. Припоминаете?
Отец вспомнил.
- Но!.. Вас помиловали? Заменили казнь?
- Да. - Ноги под стариком дрожали. Чудом казалось и то, что он самостоятельно дышит, смотрит и - даже связно говорит. Перед отцом стоял не жилец.
- Что вы хотите?
- Ерунду. Я не хочу освобождаться. Я не хочу на волю. Мой дом - в тюрьме, а здесь, у вас, все чужое. Все! Это вы понимаете?
- Что вы хотите?
- Я хочу, чтобы вы опять меня посадили.
- Абсурд. Мы не можем судить человека, который отбыл наказание и не совершил вновь никакого преступления.
- Понял, - сказал странный старичок и, ухмыльнувшись, скрылся за дерматиновыми вратами.
В оперативной сводке следующего дня было сообщение о безмотивном преступлении: ранее судимый такой-то нанес ножевое ранение гражданке...
Такие дела.
Умер старик на нарах, в следственном изоляторе, так и не дождавшись нового суда. Последние свои дни он был весел и счастлив. Хоть и шиворот-навыворот, а он добился своего: вернулся к себе исходному, к точке, к страшному своему дому - тюрьме.
Ну, это опять так, к слову. К вопросу о клетках.
- Все самые лучшие человеческие качества в личности надо подвергать сомнению в первую очередь! - заявил вдруг Барон.
- Сильнее всего недоверие оскорбляет самого не верящего... - попытался я парировать нападение библейской истиной-щитом.
- А если занять позицию, где глубоко плевать на - оскорбляет или не оскорбляет...
- Брр-р! Вы говорите чудовищные вещи.
- Молодой человек! Дитя! Что вы знаете о чудовищах? Вы думаете, что чудовище - это смерть? Ха-ха! Чудовище - это жизнь!
- Недавно мне сказали: смерть любит, когда ее любят...
С Бароном опять что-то случилось. Он долго молчал. Потом прокашлялся:
- Молодой человек, вы играете краплеными картами.
- Я не играю! Я хочу знать, почему надо сомневаться в лучшем. Да еще в первую очередь.
- Хотите?
- Хочу.
- Пожалуйста: ВЫ НА ФИГ НИКОМУ НЕ НУЖНЫ!
- Без пузыря не разобраться! - сказал дядя Боря и принял бабкин удар веником прямо на грудь.
- Да когда же ты околеешь-то? - голосила бабуся. - Прости меня, грешную... - оглядывалась она на икону.
- Человек есть свинья, - изрек дядя.
- Свинья и есть. Погляди на себя, погляди!
Дядя Боря подошел к трюмо, протер воспаленные водянисто-красные глазки и окончательно подтвердил:
- Свинья.
Дальнейшая беседа была обращена ко мне.
- Ум у человека - от обезьяны, а сердце - от свиньи. Медицинский факт! Ик. Поэтому нельзя верить ни уму, ни сердцу. Потому что, знаешь, что они делают всю дорогу? А я знаю: при-тво-ря-ют-ся!
- То есть?
- Вот тебе и то есть! Вся дальнейшая свистопляска в жизни зависит от устройства желудка. Какой желудок - такая и свистопляска. Поясняю от первоисточника. - Дядя Боря наморщил лоб, вспоминая, видимо, первоисточное объяснение поточнее. - Ну да. У меня есть хороший кореш. Конюх, но - еврей. Умный человек, между прочим! Так вот. Он рассказал: психов лечат с помощью макаки, а таблетки проверяют на свинье. Потому что желудок у свиньи точь-в-точь как у нас.
- Свинья водку не жрет. У нее желудок не луженый. Скотина! - приговаривала бабка уже мирно.
- Правильно. Не жрет. Потому что у нее нет сочетания желудка с мозгами. А у нас есть. Я вот что думаю: если оставить один на один желудок и мозги, а все остальное выбросить, получится потрясающая тварь!
- Супер?
- Что-то в этом духе. Сожрать, чтобы познать. Познать - значит, сожрать...
На этом месте дядя Боря захрапел. Бабка накинула на него какую-то домотканую рогожку, глаза ее увлажнились, голос дрогнул.
- Нажрался... - Бабка любила своего непутевого сына до ненависти.
- Убедился? - Барон, похоже, был настроен ехидничать.
- Что дядя Боря на фиг никому не нужен?
- Хе-хе... Не угадали, батенька. Что ему - на фиг никто не нужен. Зато он всегда такой, какой есть на самом деле. От этого и жил долго, не по научному. Ты, простите, вы никогда не думали о хороших людях плохо? И...
- О плохих - хорошо?
- Умница. Знаете, меня во все века забавлял тот факт, что обаяние, благородство, ум, воспитание и т.д. могли служить превосходным оружием, ширмой для прикрытия внутренней мерзости. Самое ужасное, что сами «благородные» считали: никакой мерзости нет...
- Знаете, Барон, если бы я был вашей матерью - уж извините за неудачное сравнение...
- Ничего, ничего...
- ...Я бы закрывал вам глаза ладошкой.
- Ага. Чтобы я поменьше видел и поменьше болтал. Но ведь я - врун, самый известный врун! Не верьте!
- Я не могу не верить.
- Почему?
- БЫТЬ. МОЖЕТ ВСЁ.
Барон сразу насупился, промокнул лысину кружевным платочком образца не нашего века и уставился взглядом себе под ноги.
- Ну что ж, - сказал он. Он был очень печален. - Мне нечего вам сказать.
«У-у-у!» - кричал с реки теплоход; рычанием винтов отвечало ему, осваиваемое техникой, небо. Где-то посередине, в своем последнем доме, лежали декабристы - чистые, светлые души, мечтатели. Мудрецы, унесшие с собой чистоту своих душ, прекрасную чистоту идеи о всеобщем счастье, равенстве и братстве.
Счастья, равенства и братства пока что не получилось. Потому что осталась на земле мерзость. Но надо верить, что все будет хорошо. Потому что: БЫТЬ МОЖЕТ ВСЁ.
Интересно, устает или нет Вселенная? Расширяется-сужается, это понятно. А вот устает ли она варить свой «электронный суп»? Так я думал, потому что голова теперь постоянно «варила» от переизбытка встреч, впечатлений и всего остального. И от этого уставала. Я где-то слышал: мозг - Вселенная в миниатюре. Потому и сравнил. Ну, моя-то «варила», конечно, не «электронный суп», а что-то попроще. Но все равно - мне уже мало было собеседников и собутыльников, мало было даже тех игрушек, что подбрасывало воображение. Короче, голова-патефон начала разговаривать. Увлекательное дело! Хуже телевизора. А почему бы не попробовать? И я смеху ради завел блокнотик-дневничок.
Итак.
Итак.
Итак.
ДНЕВНИК ОТДЕЛЬНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ
Известно, что нельзя заставлять дурака богу молиться. Лоб разобьет И себе. И ближнему. Хорошо, если этот дурак - только сверхзаботливая жена. А если этот дурак - целый народ?
Из разговора с Батором: мужчина оплодотворяет тело женщины, женщина оплодотворяет душу мужчины. Женщина рождает в муках нового человека. Мужчина рождает в муках новую душу.
Я видел капитана танкера, колющего себе в вены какую-то дрянь, видел «полосатиков» - расконвоированых заключенных, которые работали уже не под дулами автоматов, потому что приходил конец их гигантским срокам; я видел в салехардском порту прост-