-туки! На диване опять лежишь? Лучше бы верстать научился.
— К гнусным занятиям пристрастия не имею. Мама! Моцарт чегой-то сегодня неактивен. В невозбуждённом состоянии он опасен для себя самого. Мама, я проявляю заботу и волнение по отношению к единственному другу. Пожарь нам картошечки, а? Моцарт, ты знаешь, что такое «экология»?
— Что?
— Это когда пожрать хочется.
— Алё, ма? Слушай, Моцарт опять принёс «начинку». Читать? Читаю.
Чувство единства бессловесно, — это ничем не заменимая атмосфера, в которой успешно растёт и крепнет общая наша жизнь. Дух…
— Туки-туки-туки-туки!!! Мама, прекрати читать этот срам! У меня от такого засоса в начальничий зад поджелудочная сразу же разболелась. А ведь талантливый человек! Мама, передай своему Моцарту, что он — тоже козлище после этого...
— Ма, извини, мой через стенку разбушевался. Пьяный, наверное. Нет, ничего, терплю, конечно.
— Туки-туки! Моцарт — козёл! Козёл! Козлище вонючий! Скажи ему, что счастье внушённым не бывает! Оно бывает только самовнушённым, в лучшем случае. Мама! Я знаю истину. Истина — это когда мой желудок полон, а голова пуста. Мама, скажи Моцарту, чтобы он не лапал мою голову своими мыслями. У меня от них внепапочная беременность то и дело случается. А я уже староват для подобных экспериментов. Мозг истощён раздумиями о вечном. Мне на заслуженный климакс пора переходить! Всё. Заткнулся.
— Честно?
— Честно.
— Алё, ма? Я дальше читаю. Тут много. Хорошо, слушай.
Что есть постоянного в этом мире? Он имеет возможность расти и изменяться, как ни странно, лишь благодаря чему-то неизменному. Тому, на что может опереться стебель новизны. Позади нас не может быть пустоты. Как не может её быть и перед нами. Мир — загадка. А внутренний мир человека — загадка еще большая. На что же опирается наша душа, когда приходит время обновлений? Что никогда не меняется ни от перестановки жизненных слагаемых, ни от их деления? Люди зовут эту силу словом Любовь! К другому человеку, к труду, к феномену бытия вообще. Это — самый древний и самый сильный командир жизни. Приказы его неслышимы, а плоды удивительны.
— Эй, курицы! Пусть и меня кто-нибудь пошло спросит: хочу ли я повторить свою жизнь с начала? Да, да! Я хочу вернуться в детство и умереть там! Там!!! Там, а не здесь! Чтобы мне было хорошо, чтобы мама и папа меня любили и жалели.
Тому, кто опирается на небо, многое будет дано на земле. Тому, кто опирается на землю, многое откроется в небесах. Но не будет дано и ничего не откроется лишь тем, кто мёртвою хваткой держится за что-то одно.
— Ез, мои маленькие друзья! Патетика жизни, как это ни кощунственно, вообще не нуждается в прошлом… Господа мои! Все ищут покоя. Но почему-то не вечного, то есть, не настоящего какого-то... Большинство соотечественников, замечу, мечтая о покое, на самом деле пожизненно репетируют суицид в рассрочку: на работе, дома, в тюрьме или в Верхненй палате неуважаемого мною правительства… Мама, ты меня слышишь? Туки-туки!
— Он опять, опять меня перебивает! Ну, хорошо, терплю, даже слушаю.
— Туки-туки! Мама, передай Мамемаме, что больше всего местные патриоты говорят о правде и любви, именно потому что всё вокруг построено на обмане и ненависти. В одном Моцарт прав: они же все тут такие бедные! Бе-е-едненькие! У них же ничего, кроме показухи, не получается, а если и получается, то с одной лишь целью — для показухи! Мама! У них даже мысли цвета хаки! К тому же, их нет физически. Нет и всё! Они просто выдумали свой треклятый балаган, а кто не согласен с выдумкой — приказ: расстрелять, мерзавца, без права реинкарнации! Мама! Утрата реальности — это и есть бедность. По сравнению с ними я сказочно богат самим собой! Мама, стольничек не займешь для меня, а? Бензин опять кончился…
Жизнь — это непрерывный эволюционный переход из одного состояния в другое. Поэтому никто не сможет «дать» человеку новое. Сначала обновляется он сам, его сознание, масштаб и дерзость его созидательного взгляда. Трудные дела опираются на силу человека, а не наоборот. Человек — фундамент своих достижений. Он вынужден быть крепким. Чтобы выдерживать груз происходящих перемен.
— Из ада в ад мечтатели сновали, как подружейные собачки, челноком. Палили ангелы. И в ночь на сеновале отец нагим на наготу упал ничком. Мама, ты слышишь! Это я сам сочинил во время утренней эрекции! Ты помнишь тот сеновал, Мама? Правда, отцом я так и не стал. К счастью.
Слабые объединяются, чтобы спрятаться от своей слабости. Сильные объединяются, чтобы ничего не бояться.
— Ха! Он эту мысль твердит и вдоль и поперёк. Ха! И Моцарт считает это литературой? Болван, болван самовлюблённый! Но, так и быть, разрешаю: литература — это соблазн, искусство духовного обнажения и читательской эротики. За деньги или по иному согласию. Эй, Мама, вирши Моцарта не смогут возбудить козлищ. А ведь ему хочется, чтобы и они за-хо-те-ли. Мама, передай Мамемаме, что они не захотят. Нечем! Этими филологическими мастурбациями наш идиллический редактор возбуждает лишь самого себя, а козлищам требуются кровь и секс. Духовное эротично лишь в духе. Далековато для козлищевых умений будет… Поэтому совместный полёт с успехом заменяет им совместное падение. Аминь!
Принципы, «оживляющие» технику, используют законы природы. А какие принципы оживляют нас, людей? Почему одни способны собираться в сложнейшую корпоративную «схему», а другие нет? Высшие технологии, предельные меры, и в технике, и в общении, предъявляют бескомпромиссные требования к каждому. Плохая деталь невозможна. Плохой человек невозможен. Закон разрушения — хаос, закон восхождения — соответствие.
— Слушай глас мой, чернь и холопство неразумное! От того, что я стал ближе к вам, вы не становитесь ближе ко мне. Мама! Слышь, мне сон надысь был: гэ опять снилось, честное благородное слово, много гэ очень много, море фекалий! А правда, что это к деньгам?
Каким быть человеку означает: где и с кем ему быть. Мастерство профессии в мире тончайших технологий и научных дерзаний сочетается, как правило, с «мастерством характера».
— Туки-туки-туки! Бред. Единственный стимул жизни — смерть! Только она, как многие успевают справедливо заметить, реальна и идеальна. Овеществлённое ничто, идеал, перед которым все равны. Высший знаменатель толерантности. Боги и партии умирают, ещё не родившись. А смерть живее всех живых! Это — последний архетип на земле! Она славненько помирит и времена, и племена. Не обессудьте, курочки: аминь акбар и воистину харе на вас на всех! Эй, Мама, бяка Моцарт тоже, между прочим, гэ, потому что его тексты меня иногда волнуют… Музы потеряли правильную ориентацию и служат ему, а он служит… Можно, я буду с этого места выражаться нецензурно? Спасибо. Моцарт — самая опасная разновидность гэ, это — гэ с крыльями! Представила? То-то! Мама, мне вредно думать, мне доктор запретил.
Линейка ценностей бытия — инструмент очень спорный. От какого «ноля» вести счёт в двух мирах сразу: внутреннем и внешнем? Ноль с нолем не совпадают! Уши слышат: «Вот дорогое самое!» А внутренний голос шепчет: «Не-е-ет…» Меняются гимны, персоны и флаги. Меняются вера и вещи в руках. А вопрос — остается.
— Правильно. Моцарту мерещатся оазисы в пустыне бытия. Мама, ты знаешь, что такое оазис в пустыне? Это иллюзия, привязанная к условиям своего ограниченного существования в океане свободной и бесконечной смерти. Тебе нравится формулировка? Она вошла в мою сахасрару прямо сейчас…
— Заткнись!
— Как невежливо.
— Ма, он меня всё время перебивает. Хорошо, не буду обращать внимания. Постараюсь, хотя мне уже надоело не сказать как. Извини, ма. Я научусь терпению, чтобы тоже, как ты, считать безропотность мудростью. Нет, не язвлю. Просто он меня уже достал! Хорошо, хорошо.
Кто ведёт нас? Куда? Каждый хочет: найти бы себя самого! Нет древнее пути, нет труднее дороги. Разве может чужой, посторонний, знать эту неясную цель? Но когда есть друзья, путь единый становится шире, и — находишь себя ты в других.
— Особенно в царстве измены!
Земля во Вселенной и квартира в родном городке — все годится на звание Родины. Будь внимателен, трезв и критичен: громче всех этим словом гремят бедняки. Те, в ком нет бесконечной Вселенной.
— Развилка смерти — вещь простая, решай, что будешь продолжать: идеи в воздухе витают, а черепа в земле лежат. Чтоб землю полнить, хватит плоти, чтоб воздух полнить, надо быть; не компас — зеркало в походе иным заменит… Мама! Эй, сластолюбивая к словам, какая тут рифма подойдёт? Сыть? Прыть? Жить? Хорошо бы указать на психиатрический диагноз — на болезнь типа нищелюбие.
Коллективная гордость — это крылья, которые людям нужны, чтобы перелететь через пропасть уныния, через мрак слепоты и неверия, чтобы вручить и себя, точно малое пёрышко, этой силе. Настоящая гордость растёт на делах, к зеркалам не стремится и даже споткнувшихся ввысь поднимает. И не раз пригодится она и потомкам, и потомкам потомков.
— О, времена! Печатать можно всё! Всё, абсолютно всё. Всё-всё-всё! Всё…, кроме Литературы. Мама, рыбка моя сердобольная, слово давно девальвировало, особенно — честное слово. Туки-туки! Как даос-засланец тебе говорю! Мама, тебе кто-нибудь за всю твою жизнь давал, хотя бы раз, слово дворянина? И мне не давал… А ведь какое хорошее было слово! Удобное для поддержания нравственного здоровья в обществе. При случае, оно само наводило пистолет на хозяина и нажимал-