КНИГА ТРЕТЬЯ
Эпистолярная пропо-исповедь перезревшего моно-гения в стиле умеренного интеллектуального ретро и откровенно духовного порно
Конец III
Разбитое зеркало слов…Не читай, если многочисленные детали тебя утомляют.
— Здравствуй, дочь! Ты уехала. И тебя во мне стало больше. Дома остался лишь твой компьютер. Что ж, буду писать письма. Ты можешь не отвечать на них. Я один раз в неделю хожу в городскую общественную баню. Кайф на два часа! Чисто, бомжей нет, публика, в основном, нищая и печальная — учёная братия из соседних институтов. Ни одного пьяного. В общем, клуб. Очень всё прилично и трогательно. А потом я иду в нашу норку и пью чай. Смотрю на вещи, на портреты и думаю о превратностях судьбы. Или о судьбе превратностей. Умный Лёлик выщипал на себе все перья и с прискорбием убедился: лысые птицы не летают.
— Привет! Хорошее письмо написала, спасибо. Да, земной шар — очень горячее место, но живут на нём не бесы, а просто люди. Они любят «крутиться» в делах. Всевозможная крутящаяся жизнь, вертится-вертится, а человек — резец. Вот мы и греемся — режем! Главное, чтоб не наоборот: мы вертимся, а «бесы» — режут... Не выйдет! Человек — кто он: пограничник, дезертир? О, девочка, человек — царь своей внутренней природы! Царь! Взошедший на трон, наш «внутренний человек» может поведать о предыдущих своих правителях: трусах, самолюбцах, пьяницах…; он может рассказать о сегодняшних своих «ландшафтах пристрастий» и «климате настроений», о путниках веры и непонятных местах, о суете ответов и призрачности вопросов, о полях смыслов и кострах чувств, о печальных окаменевших лесах «вечных истин» и окаменевших мыслях их обитателей... Царь обязательно спросит у подданных мира его: а не пробовали ли они искать солнце с фонарём в руках на земле? Тогда почему они делают это в своём внутреннем мире? Разве у них внутри нет безусловного источника света?! Любви, например. О! Мы все находимся в своей недостроенной и недоосвещённой внутренней реальности и выходим «из себя» на земную ярмарку — в жизнь — лишь затем, чтобы совершить кое-какой обмен или продажу... Знакомое занудство, не правда ли? Улыбайся, дочка! Мамамама утверждала: мы преображаемся где угодно и как угодно «здесь», для того, чтобы вновь жить «там». Поэтому глупо навязывать свободному «рынку образов» единые правила. По отношению к внутренней природе человека, природа цивилизации — всего лишь отвердевший фантом. Каждый абсолютно прав внутри себя самого. Реальна и первопричинна лишь своя собственная жизнь! Так что, при пересечении «границы» вечно хорош будет только краткий кукольный закон вертепа или балагана. История учит именно этому. При взгляде из вечного, суета умильна. Не стоит её осуждать. Спектакль жизни великолепен! Двуногие куколки отчаянно дерзки: они смело и безрассудно «ныряют в землю», потому что только здесь, на «ярмарке образов», можно добыть небывалое для природы ума и сердца, или — просадить последнее... Игра «на жизнь» ведётся именно здесь, в виртуально-реальном нашем «общаке»: в городах, на школьных скамьях, под одеялом любовников, в солдатском строю... Зачем?! Каждому грезится куш, ради которого всё и затевается. Куш исключительно свой — нечто желанное в намерениях и качествах, особая «прибыль»: свет, воля, жестокость, вещественное, мистическое, святость или распущенность, самоспасение или самопогибель. Так, милая, мы избавляемся от границ внутри самих себя, чтобы стать безграничными в дружбе, в любви, в злодействе или в духе. Слов-то сколько наворотил! Я тоже теперь добрый. Как все Лёлики сразу. Да и жизнь — книжка не страшная. Страшно лишь то, что она освещает… Не оглядывайся, не оглядывайся, дочка! Внутри у меня хорошо, я лишь слегка обеспокоен тем, что граница между моей внутренней природой и тем, что снаружи, истончилась и практически не охраняется. Во внутреннюю мою реальность со всех сторон лезут демонические недружелюбные привидения: реклама, к примеру, или некрасивая какая-нибудь видеозараза. Привидения, знаешь ли, получили прямой доступ к моим внутренним реалиям — к персональным моим полям, небесам и лесам! И я, царь себя самого, вынужден объявить им войну. Привидения будут уничтожены: образ за образ! Я нашёл своего неверного! Вендетта: правда за правду, сказка за сказку! Но не бойся, никто не умрёт. Образное зрение не повреждает предмет изучения, в отличие от мысли, которая его всегда препарирует. Ишь, расписался! Извини за сумбур. Ладно, я спать пошёл. Жму. Твой коллега по эксклюзивному пилотажу. М.
— Эй! С Мамой не цапайся, мне трудно издалека защищать вас от глупости. И Косого не ругай, не ты с ним жила и не ты его выбирала. Косой — эпизод в судьбе нашей Мамы. А эпизоды, милая, это стрелочники на железной дороге времени. Время — состав! Сами стрелочники поезда судьбы не водят и даже пассажирами бывают редко. Но от них зависит самый главный вопрос: куда жить? Во-первых — жаль, что Косого убили в тюрьме. Во-вторых — хорошо, что Косого убили в тюрьме. Одиночество, душа-девица, это когда вокруг тебя есть только фанаты, дураки, разнаряженные болваны, слепые «иисуслики» (так ты их называла) и все прочие, кто знает «твердую истину»... Это я виноват: тебе слишком рано надоели «односмысленные»!
— Здравствуй! Не знаю, получила ты моё предыдущее письмо, или нет. Фотографии замечательные! Очень хорошо! Как будто ты — рядом. Собственно, так оно и есть. Всеми силами своей души желаю тебе, милая, всего-всего небывалого! Это ведь — твоё, твоё и только твоё. Самое трудное, самое интересное, самое рискованное. Непостижимая жизнь! Неповторимая жизнь! Непредсказуемая жизнь! А ты, друг мой прекрасный, — живая готовность ко всему этому чуду. Восхищаюсь тобой и боюсь за тебя. Твой М.
— И-эээ-эх!!! Все вокруг друг на друге едут, а мы, дочь, друг друга в себе носим. Как жемчужинку. Тренируемся в искусстве простоты. Я пока ничего не сочиняю, не пишу. Очень уж хочется, чтобы своим собственным было сначала событие, а уж благодаря ему — текст. Такой вот «практикующий идеализм». Правда, правда, конструирование среды меня очень привлекает. Это, как инструмент: флейта, орган, виола... Конструкция — любая. А мелодия? А музыкант? А ценитель? Сколько вопросов! Может, я сошёл с ума, но мне кажется, что текст стремится, в конце концов, к деятельной бессловесности. К поступку и обучению через поступок. Текст — «житель» целиком внутренний. Получается, что вышедший в мир, он — демон… Только идея телесной жизни проста и мужественна: превратить путь каторги в путь любви и радости. Я не ханжа. Просто не принимаю любую патриот-культуру, возделанную, как правило, на патетике смерти. Жизни хочется! Красоты в мгновении, а не после него. Думаю, сбудется! Жизнь — это борьба не только за свободные границы, но и за свободные наши мысли и чувства. Радуюсь нашей тихой дружбе. Обнимаю тебя и всех, кто тебе дорог.
— Привет! Что это было? Шаровая молния, разряд марсианского электричества? Зачем ты написала мне на английском? Я прочитал Лёлику. Он страшно ругался. Очевидно, ему не нравится моё произношение. Природа Лёлика непрерывно «гасит» мой ум и правильно делает. Лёлик — язычник, а язычество, в отличие от религий, не бывает поддельным в принципе. Вспомни-ка! Натуральные наши предки жили-спорились исключительно на уровне чувств, а дерева-озера-караси им в этом помогали. Интеллект? Это – не их космос… Он в языческой природе существует, отдыхая: он — не работает. Это моё мнение. Обнимай всех! Слегка подвыпивший Моцарт.
— Сложные чувства возникают у автора этих писем. Не очернитель ли? Даже завидую тебе, иностранка. Ты пишешь о солнечной жизни, о всеобщем подъёме. А я... Я по-прежнему освещаю «путь каторги». Насильно убеждаю себя: всюду много любви и света. Северной нашей любви, северного, короткого света... Но, но... Знаешь, я никому не хочу сегодня говорить правду... Эта мысль вернулась ко мне с новой силой. Правда отвратительна! Я хочу говорить только сказки! Они — самая лучшая правда. В правде принципиально невозможно услышать сказку и очиститься, и шагнуть вдруг дальше себя самого. А в сказке — всё возможно! Надо ещё очень многому учиться. Обнимаю, твой М.
— Довольно много нынче хорошего и умного народа вокруг меня «маются». В нашем местном воздухе опять что-то сгущается. Сначала становится, как всегда, трудно дышать, потом трудно смотреть и слышать, потом — шевелиться. Всюду в мире такое есть. Но так, как здесь, — не всюду. Хорошо, что ты успела уехать... Так и представляю тебя: солнышко далёкое светит, ветерок ласковый. А у нас что? Шкаф твой случайно открыл, а там — волшебная дудочка в футляре. Твоя флейта. Можно даже не играть, а просто на неё смотреть — уже возвышает. Я и смотрю. Всё равно ведь играть не умею. Много болела голова последнее время. Очень обострилась чувствительность. От людей тревожащихся, с чувством собственной правоты, исходят ужасные флюиды — те самые «волны смерти», которых боялся Лёлик. Что нового? Спал две недели по 17-18 часов в сутки. А надо работать... Хе-хе! От тебя, милая девушка, всегда исходили только «волны жизни» и мне их не хватает. Смотрю из окна на линию горизонта или на тучки. Где-то там, далеко-далеко, живут хорошие люди, о которых я всегда помню... Знаешь, помогает. Почти не ноет под черепом. И ещё я заставляю себя каждое утро улыбаться. Принудительно. В этом — моё ополчение: патетика жизни! Здоровый эгоизм вм-