от, кто управляет лодкой, кидает на её другой борт трупы! Трупы!!! Только они нас всех спасают! Тс-ссс! И всё в порядке. Плывём дальше! Понимаешь, гой, ни одна комедия не подводит сознание к катарсису. Ни одна! А трагедия — даже самая завалящая! — подводит... Ты знаешь, что такое катарсис?
— Я слышал об этом, сэр.
— А-а... Не зря тебя, значит, укатали. Резервист! Не надо было твою вышку откладывать.
Клон-слуга доставил новую порцию выпивки. Батя дозаправился и захрапел пуще прежнего.
Ещё немного, и моя спина переломится пополам...
Никакой бунт в мире, где все сидят на ошейниках, Бате не страшен. Риск деградировал. Вероятно, вместе с тем, механизм внешнего страха переместился внутрь — Батя крамольно мыслил. Плевал на свой ошейник, на своего бриллиантового доносчика: тьфу! Нарывался специально и получал от этого удовольствие. Но Тварь его почему-то не трогала. Батя, насколько я понимаю, уже не первый день по-хамски наращивал в своей башке противозаконный бунт. Он тоже здесь озверел от себя самого. Всемогущему осточертело его всемогущество. Бывает. Дракон решил себя пожрать. Жаль, что не подавится сразу! Замкнутое пространство безопасно только для психики экстравертов. Как у пророков, например. Им весь космос — рабочая площадка, а любой пятачок на нарах — дом родной. А интроверты, — эгоисты, самолюбцы, — получается, страдают от замкнутости куда больше. Батя... страдал! Это открытие меня поддержало.
Хорошо пророкам! Хоть бы хны им, даже перед дырой. Живут себе одним лишь «внутренним процессом», а их сознание «кормится» чем-то неземным и поэтому вырабатывает «неземное». То есть, новизну, которую они и доставляют прямёхонько в нужное место. Ого! Я встрепенулся. Мне бы сейчас к анализатору мыслеграмм, к верному моему слухачу, а я торчу тут перед алкашом... Так! Близко-близко-горячо! Как в детской игре в прятки с завязанными глазами. Близко-близко-горячо! Батя — интуит. И я — интуит. Он прав: не следует пророков брать нахрапом. В тонких делах нельзя торопиться. Так-так... Близко-близко-горячо! Я взял след! Нужно правильно содержать особенных наших «коров», чтобы умело потом «подоить» бедняг... Насилие! Ну, конечно же! При извлечении инфы нового типа не должно быть никакого насилия. Тогда они всё, до последней буковки, отдадут сами. Надо только прикинуться идиотом. Пустым дураком. Благодарным и любящим их. И тогда из порожнего перельётся в пустое! Так, так, так... Получается, даже пульт не нужен?
— Гой! Гой! Гой!
— Я здесь, сэр.
— Гой! Говори мне чётко и внятно: «Я — говно!»
— Я — говно.
— Пошёл вон, урод!
— Слушаюсь, сэр.
(Текст составлен незарегистрированным автоматическим речевым интерпретатором, стилистическая опция фильтра литературной обработки — «диалоги и размышления»).
ЗАГОВОРИВШИЙ БОГ — ЭТО ДЬЯВОЛ!
СУКА удовлетворила запрос на разрешение передвигаться ZK-2152012251200 в ночное время суток в пределах допустимого радиуса.
Я уж и не помню, когда в последний раз удавалось смотреть на ночное небо. Туч в этих краях практически не бывает. Воздух прозрачен.
Огромная чёрная дыра окружала бренное вечным. В эту дыру ушли и не вернулись миллиарды. Век за веком — несметные шеренги людей, их искусство, их тщедушные мыслишки и трусливые чувства. Всё кануло в этой дыре! Всё!
И только звёзды запоздалыми блуждающими фонариками указывали неведомый путь неведомым существам. Куда? Кому? Физическое ощущение собственной ничтожности наполнило меня мстительной радостью: все вокруг такие же козявки перед этой вот, самой крупной дырой! Дыр вообще много! На всех хватит! Одни ведут вниз, другие маячат над головой... Какая разница? Всё равно дыры!
«Звёзды никогда не бывают равнодушными. Они волнуют. Ночь — это время прозрений», — могу поклясться, как на инкарнации, что этот мальчишеский голос исходил со стороны изб и раздавался уменя не в ушах, а где-то в середине лба, прямо под костью.
Даун! Я догадался: это — проделки странного пацана, не имеющего высшей меры, но всё равно помещённого к обречённым пророкам. Я считал, что пацан залетел в заваруху случайно. Но не буду же я высказывать своё мнение вслух! Просто я его в своём деле и в расчёт-то не брал. Что там потрошить? Идиот! По медицине идиот. Заикается так, что говорить не в состоянии. Похож на кузнечика-богомола, только с человеческими глазами. Его замели сюда просто до кучи.
«Дьяволу огонь нипочём, но он не выносит света. Итог огня — пепел. Итог света — жизнь. Свет и огонь — одно. Как вдох и выдох. Поэтому жизнь должна быть отделена от огня на дистанцию света. Иначе всё сгорит!» — голос, как долото, долбил моё терпение изнутри.
Пульт я с собой не взял. Специально не взял. Решил на собственной шкуре, идиот, проверить безобидность пророков. Ночь выдалась безлунной. В отдалении висели над островом платформы-осветители. Но иллюминацией эту часть острова хозяин не особенно радовал. Всепоглощающая чёрная дыра ночи владела всем: и небом над головой, и твердью под ногами, и жутковатым холодком на душе. Лишь в отдалении светилось, как опухоль в диагностическом сканере, огневое зарево жизни — город. В нерешительности я стал чесаться. «Чудеса!» — подумал я сам, глядя на бесконечную братскую могилу над головой, украшенную светящимися надгробиями, забавными звёздочками.
«Чудеса — это разновидность лжи. Ложь! Ложь! По наличию чудес она и узнаётся» — дятел подо лбом не унимался. Я отчётливо чувствовал направление, откуда исходило невидимое вмешательство. Ладно! Пришлось перестать чесаться и уверенно двинуться к избе Дауна. В конце концов, пацан такой болезненный и хлипкий, что переломить его можно и без пульта.
Я ещё ни разу не был у Дауна. Избегал тратить время попусту. Остальные соседи по избам говорили о парнишке с придыханием. Думаю, наивно прикрывали его от меня таким образом. Называли часто «сиротой на Земле» или «певцом тишины». Идиоты кругом! А идиоты, утверждающие, что они и не идиоты вовсе, — это самые главные идиоты.
Я знал из досье, что пацан был хиляк, практически безъязыкий урод, безнадёжный заика, седой с детства и имеющий разноцветные глаза.
Да! Один из пророков ещё так про него отозвался: «Не трогай его, Прокуратор, не трать время. Он не здесь. Он видит только тот мир».
Ничего, разберёмся. Для проформы и успокоения амбиций служебного рвения надо потрошить и пустое.
Изба №2.
Даун. Идентификационный номер YY-9697104019266. Натуральнорождённый. Возраст 14 лет. Количество успешно пройденных гражданских инкарнаций — «0». Рождён в условиях острова, в городе, от родителей-клонов, незаконно взломавших у себя блокировку естественного размножения. Подтверждённая невменяемость. Характерные особенности мутанта: вызывает спонтанные слуховые и зрительные галлюцинации при близком контакте. Исследования: физическое состояние мозга соответствует старости. Внимание! Устойчивый феномен: в присутствии фигуранта самопроизвольно перестают работать электронные устройства и приспособления. Ошейник и пульты функционируют условно. Однако фактов неповиновения фигурант не проявлял.
Специальное решение судебной комиссии: ребёнок, физиологический возраст 14 лет, умственное развитие – 7 лет. Деструктивный мутант, общественной ценности не представляет. Рождён и сформирован в условиях заключения, к социальному существованию неадаптивен. Дополниттельный вывод гуманитарно-образоватеьной комиссии экспертов-сенситивов: энерго-информационные возможности индивида исключительно велики, но не структурированы. Предписание: обязательное ношение ошейника строгого подчинения, пожизненное наблюдение, информационная изоляция. Выставление мутанта на продажу или для приобретения кунсткамерами категорически запрещено. Приговор отсутствует.
— Ты здесь, недоносок? — я смело начал игру с темнотой и собственным чувством дискомфорта. Темнота молчала. Хотя я отчётливо улавливал какие-то напряжённые токи и колебания. Ну, словно я был железной опилкой, а где-то неподалёку водили сильным магнитом. Корячило.
«Пророки видят во тьме, потому что не видят самой тьмы!» — фраза, похожая на какую-то математическую формулу, крепко засела в моей голове. Из-за неё, собственно, я и оказался в ведьмачий час не на своей лежанке, а в избе урода.
— Эй, недоносок! — я повторил в пустое чёрное нутро избы свой призыв. Камыш зашуршал. Уже хорошо.
«Ты погребён в земном, Прокуратор! Ты лишён романтики. Поэтому ты прав здесь во всём» — мать твою! Камыш зашуршал словами у меня прямо внутри черепушки.
Я испугался. Вообще-то, те, кто носит ошейник моего уровня строгости, уже ничего не боятся. Особенно смерти. Но я испугался... Чего? Это был вопрос! Я не мог ответить внятно: отчего именно затряслись поджилки? Какая-то невидимая пакость прижала мою психику. Мне стало как-то очень уж нехорошо. Как будто я снова в своём сопливом возрасте спёр у родителей сладости, припасённые для праздника, а мама долго и ласково всё говорила о какой-то совести. Я не понял. Но кратковременное гадкое чувство недовольства самим собой запомнил. Хотелось исчезнуть, сгореть, провалиться куда-нибудь. Это было отвратительно! Впоследствии сбой равновесия в психик-