рок. Вождь мирового пролетариата при этом снисходительно щурился.
Выходили в Иртыш. Катер тяжко шлепался гладким своим днищем на каждый бугор крутой волны. Плоскость жизни трясло от ветра, бессонницы, от бестолковости дней и ночей, от мелких и крупных столкновений судеб и судьбишек... Каждый из нас был, собственно, участником все того же «электронного супа», варева Вселенной. И орал, орал, орал, если что-то не так. Можно, конечно, еще и терпеть. Но это, по сути, тоже орать. Только молча. Эх, Фигаро...
Чувак знал, что та часть Козы, которая «окорок», принадлежит ему. Лысый претендовал на другое. Коза раздваивалась. Умение раздваиваться было на порядок выше свинства, то есть означало скотство. Очень опасный вариант когда желудок, «окорок» и интеллект составляют коалицию.
Коза страдала.
- Ты знаешь... Я все время боюсь соврать!
Чувак щупал. Лысый слушал.
- ?..
- Кому соврать? Да никому! Просто я живу с чувством страха, что вот-вот совру. Сегодня, сейчас, сию минуту кажется: честно живу, а оглянешься - вранье одно.
- Не п-понял, - сказал Лысый.
- Ну, как тебе объяснить?! Музыкант вот играет по нотам. У него ноты есть. Там все четко расписано. А он играет... И все время боится соврать. Должен, обязан бояться, иначе - это не музыкант! И не артист, и не певец, и не рабочий, и не президент... Все боятся сфальшивить!
- Ноты, однако. Сама же говоришь...
- Да в том-то и дело, что в жизни по нотам не получается! Кто по чужим играет - пусть! А как быть тем, кто и своего написать не может, и чужое - поперек горла?! Страшно! Репетиций не бывает; что ни день - сразу набело. А?
- Кыса! - позвал Чувак, но сейчас его не услышали.
- Ну, не совсем же так-то. Вон сколько живут себе и живут. И не сомневаются, - утешительно констатировал Лысый, глядя на Чувака.
- Вот! Не сомневаются! А мой бог - сомнение. Я хочу быть ищущей, хочу сомневаться. Чтобы знать: не вранье ли все? Господи! Я боюсь, я ненавижу людей, которым никогда не бывает страшно, которые ничего не боятся. Они хоть душу, хоть страну запросто вытопчут. Ты вот боишься? - спросила она меня неожиданно.
- Я боюсь, что перестану когда-нибудь бояться... - ответил я в ее ключе.
Коза похлюпала носом, погладила Чувака по татуированной руке.
- Я атомной бомбы боюсь не так, как саму себя.
- Дрюкаться надо, - сказал Чувак. - И вся система! Дом-работа, работа-дом, дом-работа... Тьфу. Призвание называется.
- Не переделаешь! - Лысый с чувством пожал его татуированную длань.
- Не переделаешь... - согласился Чувак.
Коза слушала их приговор, и видно было, как умирает в ней ее последняя надежда - Его Величество Сомнение. Короче, Коза больше не сомневалась, что надо «дрюкаться».
Пан или пропал. Все или ничего. Тут или там. Хочешь? Как хочешь!.. И так далее.
Все в мире орет: «Я! Я! Я!» Человек вроде додумался до «МЫ», но тут же заорал: «Это я придумал!» Как в сказке, в Лягушке-путешественнице» - «Это я придумала»... Чем кончилось - все знают. Хряпнулась она после своего заявления. Потому что «якать» на высоте не рекомендуется, высота этого не прощает. Якать-квакать можно без опасности для жизни только в болоте.
Поляк, писатель Ян Парандовский заметил как-то, что вот все его упрекают за слишком частое яканье. «Господи! - сказал он, да что же у меня еще есть, кроме моего тщедушненького «я»?! Тут тоже: пан или пропал. Парандовский не боялся «пропасть» и поэтому его шансы на «пан» - выигрывали. Шутка природы. Природа ведь тоже - «Я». Только очень большое. То есть, можно договориться.
От первого вопля новорожденного до скорбно-молчаливого, но полного житейской мудрости взгляда, прощающе брошенного с недосягаемой высоты смертного одра, мы, в силу преходящих умений и способностей, мощью духа, кулаков, болезненного ли, тупого ли равнодушия, возвышением или падением своим неизменно заявляем одно, самое наипервейшее - О СЕБЕ.
Зачем, спрашивается?
В первом приближении: для удовлетворения простого потребительского примитива. Это многим кажется «паном».
Далее: во имя высших целей не избежать самоотречения. Это уж точно - «пропал».
Пан или пропал! Весь фокус - в диалектике.
Я - в мире, и мир - во мне. Высоцкий, например, был - Мир. Большой внутренний мир. Но он вытолкал его наружу. Он вернулся