в мир внешний - яростный и больной, с совестью, плачущей от радости за чужие обиды...
Тут тебе сразу и пан и пропал. Многие поэты, почуяв редчайшее схождение, вешались от счастья. То есть смертью своей заявляли: «Я! Я! Я!» Только эти уже не упадут, не сверзятся обратно в болото; эти - из выдернувшихся.
Когда я учился в десятом классе, мама подарила мне маленький томик Есенина, надписав на обложке: «...рубцевать себя по нежной коже». Такой мазохизм.
Я понял, что мне нравилось в людях! Нравилось, когда «рубцевать», чтобы, достигнув «пана» - «пропасть». Такая диалектика. Марксизму не противоречит. Закон отрицания отрицания. Эффект Барона.
Я высказался по этому поводу.
Из носа и из глаз у Козы потекла жидкость. Чувак матерился.
- Базар-вокзал! - сказал он.
- Все плохо! Все дураки! - объявил через динамик на весь салон дядя Боря. - Приехали!
По тобольскому речному порту ходили пьяные. Мест в гостинице не было.
Трое суток я ночевал в небольших катерах, речных трамвайчиках, вновь маялся на деревянных лавках, корчась и извиваясь от холода и сквозняков. Днем мотался где-нибудь по порту или в городе, а ночью непременно маялся. На четвертую ночь из машинного отделения неожиданно вывалился изрядно «датый» Чувак. Может, тот, а может, и не тот. Весь, в общем, колотый.
- Привет! - сказал он. - Чувак-человек! - сказал он.
И сел мне на ноги.
- А-а-а!!! - сказал я.
И я упал в его плоскость. И мы стали в ней путешествовать.
Чувак сказал:
- Я расскажу тебе рассказ.
Его рассказ назывался
СВЁКЛА
Итак.
- Полгода, понимаешь, мотался в отпуске на материке. Надоело - во как! Приезжаю, понимаешь, домой, понимаешь. Захожу, ёк-макарёк, на порог, обнимаю свою бабу. Она радуется, чуть не плачет. Ну, понимаешь, жду слов, каких не слышал. Настроился. А она говорит: «Ой, у меня свекла на кухне кипит...» Ладно. Раздеваюсь. Питаюсь. Чемодан разобрал. Помылся - спать пора. Тут она, конечно, под одеяло и - ко мне. А мне уже не надо. У меня своя «свекла» на кухне кипит! Ладно. Утром пересилил себя, улыбнулся, обнимаю ее в прихожей, понимаешь. А она как заверещит: «Ой, я на работу опаздываю!» Тогда я всю картину целиком увидел. Увидел, понимаешь, и сказал: «Если ты все время свою свеклу варить будешь, то когда сваришь - едоков не останется». Свекла! Так и развелись...
Тобольск - город рассказов. Здесь Ершов родился, который «Конька-Горбунка’ написал. Здесь тюрьма есть. Здесь божий храм на двух хозяев был: с одной стороны - крест на маковке, с другой - звезда. Так как: музей революционной и боевой славы. А в храм на двух хозяев ведет лестница-рентерея. Жуткой длины лестница! Тюрьма, пивнушка и храм - на крутояре, почти летят над Иртышом, а под горой тоже город, здесь во время наводнений диваны по улицам плавали... Всякое рассказывают.
И я рассказал Чуваку про синусит-симулит, постучал себя по лбу пальцем. Чувак понял. Сказал:
- Понял. Пошли. Тебя Санечка вылечит.
Санечка оказался еще одним Чуваком, только очень старым, на мой взгляд. Личико его напоминало сморщенную куриную жопку, в мелких складках которой бегали васильковые глазки. Санечка обретался, в отличие от некоторых, вполне цивилизованно - в портовой гостинице, точнее, в одноэтажном мрачноватом бараке-насыпушке, над которым охрой по жести было намалевано: «Гостиница». В коридоре стоял оцинкованный бак с привязанной на цепь кружкой. Санечка один занимал двухместный номер. Окно смотрело прямо на помойку.
Санечка встретил вошедших словами:
- А-ля-мафо-мадера-фикус-кокен-квакен-хопсен-мопсен-кочерыжка с волосам!
В переводе это означало: «Рад видеть. Зачем приперлись?»
- Шиза косит наши ряды, - сказал Чувак и кивнул на меня, - у парня крыша едет. Четыре сутки в катерах кантуется.
- У меня голова болит, - сказал я. Вообще-то голова в этот момент не болела, но Чувак велел сказать именно так.
Мы лечились всю ночь, истратив на это почти ящик семнадцатиградусного плодово-ягодного лекарства.
Где-то рядом работала большая сибирская река, гугукали сухогрузы, танкеры, кто-то кого-то крыл на всю реку через мегафон-матюгальник; в темноте порта под каждым кустом, казалось, происходило шевеление, напоминавшее о разбойниках и шпане. А в номере гостиницы два непонятных человека непонятно зачем за бесплат-