< 4 >

охоже, что именно одинаковость состояний общающихся людей позволяет максимально сблизиться: понять другого, как себя самого.
Есть многочисленные литературные примеры, когда бранное слово, умело помещённое в сложнейшую оправу литературной скани, живёт и играет, как драгоценный бриллиант. По праву. Бриллиант! Прочнейшее соединение, простейшая вещь, ценимая редкость. Сложно удержаться от ремарки по поводу сегодняшних текстов, в которых инвективная лексика доведена до позорной девальвации; нетерпеливое стремление авторов жонглировать знаковыми тяжестями привело к неумеренности в употреблении «сильного» слова на бумаге и со сцены. Ценность мата пала. Без мощной литературной «оправы» он вообще мало годится для письменного рассказа, поскольку страдает школа подразумевания. Мат, несомненно, требует обращения с собой интеллектуального и бережного. Подобная лексика живёт в мире не год и не два. Срок её эволюции и возмужания насчитывает тысячелетия. И не мудрено, что такой отточенный лингво-лексический инструмент очень глубоко и точно сам тестирует любого, кто к нему прикоснулся. Тестирует и на человекоразмерность, и на естественность, и на здравость вообще. Удивительным образом именно брань математически точно испытывает человека на массу соразмерностей. По тому, где и как человек применяет слова, обозначающие прямое знание, можно легко читать качество самого человека: насколько он умён, воспитан или пошл. Есть люди, которые в повседневной жизни никогда не применяют «сильных» слов, но это не значит, что они их совсем не слышат или не понимают – среда для всех одна. Поэтому существенной разницы между говорящим матом и слушающим мат в этой области нет.
Существует немало анекдотов по поводу того, что десятком слов и их спряжениями можно точно выразить и техническую, и политическую, и бытовую, и любую другую проблему. Более того – решить её! Такой универсальности ещё поискать!. Разве что Бог начинал подобно, воспользовавшись в начале одним-единственным словом. И это слово – тишина. Искренний мат очень близок к молчанию. Часто используемый для взрывания тишины, он более всего выражает ее саму.
Стиль бранящегося народа красноречиво свидетельствует о бездарности и беспомощности государства. Подростки оставляют на стенах несмываемый отпечаток бесталанности. Мат! Он – путеводный луч в тёмном царстве чиновников. Мат! Он – лебединая песня бессильных крикунов. Густые заросли нецензурщины окружают оплоты безволия и страха. Посмотрите внимательно: как человек позволяет себе крепкое, и вы сразу поймете: в чём его обделила судьба или чем наградила? Присмотритесь внимательно, как он слушает это: и вы поймете ничуть не меньше.
Можно проделать мысленный ироничный эксперимент: исключить гениальную краткость, эту краткую притчу во языцех из нашего обихода. И всё зашатается. Упадет экономика и производительность труда, дрогнут узы дружбы и любви, катастрофическими темпами начнёт снижаться товарооборот и покачнутся вожди. Возможно, страну перестанут обновлять потрясения. А, значит, не будет мутной воды, в которой только и возможна хаотичная свобода. Реки неизрасходованного адреналина затопят всех и вся. Начнётся невиданный морок, а уж следом за ним – и мор. Потому незачем огульно истреблять языковое национальное достояние, а следует людей учить правильному пользованию им. Бранящаяся нация явила миру практически невербальный способ общения, почти телепатию! Не какой-нибудь сленг, рождённый молодёжной модой на пяток лет, а зрелый языковой продукт, прошедший обкатку и успешное испытание в веках. К сожалению, мат опустили и он стал языком опущенных. Стоит ли его вновь поднимать? Это личностный труд и это – литературный процесс. Роковая встреча мата с недостойными пользователями пагубно отразилась на его репутации.
Что унаследуют «нищие» слова? То же, что и богачи – круг жизни: от простого к сложному, от сложного к простому. На роль языкового фундамента герой этого провокационного эссе конечно же не годится. Там царят религиозные и сказочные архетипы. Но здание жизни не состоит из одного лишь фундамента. Впрочем, фундамент может оказаться не самым уместным и удачным сравнением здесь… Бульон! Жизнь – непрерывно варящийся супчик! И никто не согласится ведь хлебать его «пустым»; у хорошего «повара» всегда к месту и солёное словцо, и крепкое выраженьице. Речевые специи, употреблённые точно и в меру, делают словесное варево жизни неповторимым. И очень вкусным. Но стоит переборщить и можно всё выбрасывать на помойку.
Мат – это наука, в которой дилетантствующих практиков несравнимо больше, чем практикующих теоретиков. Языковое явление, самоочевидное и безусловное, как воздух. И, между прочим, «бульончик» устной речи был всегда намного крепче и круче своего бумажного отражения. Особое восклицание! Оно одинаково хорошо годится и для горя, и для радости, и ещё сей приём напоминает авангардность в искусстве, к которой слабые приходят от поспешности и недостаточности таланта, а сильные гасят в ней свою искушённость. Мат – древнейшее явление культуры. И оно непрерывно испытывает нас, современников, на способность плыть в потоках матерящегося времени. Если мы не вмещаем брани, то она это делает с лёгкостью – вмещая нас.
Сам по себе этот текст – провокация. Всего лишь предлог к размышлению. Предлог улыбнуться. В этой шутке обязательно найдётся местечко и для глупости... Русский язык не окончателен, до конца ясно выразить в нём чувства и логику не так-то просто. За одним известным исключением. Так и живём: от матери до матери. Облегчая воздушный шарик летучей русской души всем, что в изобилии вылетает вон из корзины жизни – валятся с неба чугунного веса эпитеты, сравнения и глаголы! Это – магия, языческий способ искать облегчение, восстанавливать пошатнувшееся психическое равновесие. Подобно тому, как русская баня выполняет роль семейной часовни, обнажая живущих и примиряя их, а мат прекрасно справляется с ролью персонального доктора и священника. Он всегда с тобой. Как Бог. Как русская вера. Многие чудеса в нашей стране были совершены под этот магический клич. Воистину волшебные слова! Которые открывают любые двери и любые тайны. Честно говоря, в знак благодарности и уважения к этой великой силе и покровителю земель следовало бы начертать кое-какие слова на знамени и гербе страны, бережно внести их в исполняемый по утрам гимн. Народ бы поднимался охотнее и с песней, и давно бы закончились все наши кризисы и бестолковщина.

Расчёта не было.
Лишь в этом был расчёт –
На верный случай,
на размах удачи:
Искали люди рай.
А старый чёрт
Телегу вёз
и матерился смачно.
Рога отпали,
голос стал медов…
Куда пришли?
И не пойти ль обратно?
Рассчитана до запятой
Его любовь:
Мышь в мышеловке,
сыр отныне – платно.

Кто-то «отмывает» деньги.
Я отмываю банальности.
Во что люди «верят»? Они верят в то, во что засунули свою глупую голову.

Писатель нынче – «штучный». И читатель такой же: тоже – «штучный». Заповедано в конце времён им беречь друг друга,
как последний патрон.
Для себя.

На то, что даль всегда недостижима,
Что горизонт лишь вспугнут высотой...
Под Древом жмых, да кости одержимых, –
Свобода в равенстве с последней простотой.

Хорошо быть иностранцем в открытом пространстве! Конкуренции – никакой; открытые настежь не любят себя, а потому они обожают чужое. Катализатор самолюбию можно найти везде, но в такой безмерности – только в местном безмерном радушии. Ах, аборигены! Они обожают всё блестящее, они доверчивы и по-детски наивны, им не дано отличить стеклярус от жемчуга, блестящую образованность от светского лоска. Непреодолимо-соблазнительным блеском отмечено в глазах дикаря всё иностранное и сами иностранцы. Не каждый доверчивый абориген отличит насыщенную речь именитого иноземного профессора от бойкой трепотни заурядного залётного хлыща. Незнаек чарует сама инородность.
Ах, если бы «Я» был иностранцем! Этот возглас сродни другому: «Ах, если б мне дали свободу!» Никто бы не спрашивал пропуск и удостоверение личности на каждом шагу и у каждого турникета. Словам бы верили, не испытывая хищного инстинкта: проверить, чтобы опровергнуть! «Я» не тратил бы время жизни на доказательство банальностей. Успешность и благополучие не раскрашивались бы завистью соседа в пожары разноцветного флага. Ах, родина! Трёх-четырёх фраз на чужом языке достаточно для того, чтобы бабушка-пчёлка, торгующая на обочине яблочками с огорода, безвозмездно улыбнулась и протянула гостинец от всего сердца: «Кушай, родимый!» Деньги не нужны, если властвует сердце. Ах, если бы «Я» был иностранцем! Сердце выросло бы на щедрой грядке большим и здоровым.
«Я» не может просить о помощи на своём языке – он для этого не годится. Лишь иностранцу в открытом пространстве никогда не придётся оправдываться. Потому что в прошлом он был призван учить темноту нашу немытую, а сегодня – умывать её, поучая. «Я» кажется, что в Конституцию страны должна быть внесена соответствующая поправка, приравнивающая иностранца к лику святых. Друг-иностранец, живёт далеко, «Я» задаёт ему вопросы, на которые друг отвечает так, как «Я» ответить не может. Чужой любит чужое, потому что он любит сюда приезжать, здесь он трезвеет от дорогих иллюзий и пьянеет от дешёвой водки.
Иностранец — это воплощённый восторг простодушных: они готовы отдать ему всё. Именно – отдать! Даже отдаться, если тот возжелает. С наслаждением и сознанием правоты с-

.: 5 :.