ет. А земные – не в счёт. Зрелость недостижима. И любить эту родину может лишь тот, кто способен любить без взаимности.
Глагол устал.
А музыка восстала –
И рухнул смысл
конечного числа!
И бабочка
из золота-металла
Надменно
равной плоти ожила.
Кружится мир.
Одушевленью безразлично
На что и как
свет ринул, не щадя.
О, музыка! –
причинна и первична –
Под лоб запала,
мысли бороздя...
Струна кричит!
Смычок пытает жертву.
Изречь немое
и смутиться вновь –
Вот это может музыка...
А жерло
Сухого горла
речью рвется в кровь.
Так преклонись,
глагольный клон колонны,
Пред нотной мощью
божеской игры!
Над плахой времени
вовеки время оно,
Да ангелов
молчание навзрыд.
В зерне – покой.
Без опыта сложился
Мятежный опыт
в точку тишины.
Октавы лопнули!
Живущий не нажился,
Щекам ещё
пощечины нужны...
Злом обновись!
Работник обнаженья
Где грязно – чёрт,
где лживо – херувим.
Он – бабочка
из золотого жженья
Сияет в похоти,
или в любви.
Рыдай, смычок,
Порвись на звездопады!
Глаголы плоти
слишком тяжелы.
Поэты знают:
ничего не надо.
Слепые верят:
все во тьме светлы.
Ты веществами перебродишь,
Чтоб детям дать в алмазах ложь:
«Хулой святое не испортишь,
Хвалой дурное не спасёшь».
Сначала перечень.
Прозрачность атмосферы уменьшилась наполовину и антидепрессанты теперь заменяют нам солнце.
Климатическая граница переместилась настолько, что на берегах приуральской реки появились тарантулы.
Так и не обнаружив идею, во имя чего следовало бы жить, учат прежнему: во имя чего следует умирать.
А радоваться хочется. Знаем, знаем: радость не ждут, а ищут. Человек существо подвижное и выход должен быть. Мысленному взору представляется бесконечная череда дверей, замкнутых в бесконечную петлю Мёбиуса. И на каждой висит табличка: «Выход». Двигаться всё-таки надо. Хотя бы для того, чтобы компенсировать количественное накопление всеобщего нездоровья качественностью личной суеты.
Центральное радио непрерывно предлагает лечиться, а Центральное телевидение люди с нормальным воображением стараются не смотреть. И только ячейка семьи, как последний форпост, еще держит осаду; здесь, под прикрытием кухни можно встретиться с близкими и даже поговорить о чём-нибудь самом главном.
Научные вести приходят, как вести с фронтов. Наука торгует страхом намного лучше, чем религия. Наука и религия вместе торгуют средствами избавления от страха, но это уже – политика.
Хорошо быть маленьким, очень маленьким. Грудничком. Чтобы Система бережно держала тебя у своей груди и чтобы сладкое слово «дотация» стало таким же родным, как слово «мама».
Не спрашивайте о том, для чего нам двигаться. Смысла не знает никто. Но хотя бы покажите пальцем: куда? Ах, как всё-таки не хочется окаменевать! Учить детей ненастоящей правде, лгать им насчёт патриотизма и какого-то там «священного» добровольно-принудительного рабства. Слабых становится всё больше, они сбиваются в стаи и стаям внушают: «О, как вы сильны!» Приоритеты безволия и убогости нужны слабакам, как залоги стабильности. Низкая жизнь так устойчива! И уже не покатится ниже. А высокая жизнь на толпе не удержится. Её опоры – не только высокая технология, но и высокие помыслы высоких людей. Кто-то просто кучу собою пополнит, а кто-то нет.
Деревенская девочка стонет: «Я в деревне своей пробыла, как в утробе у мамки. Двадцать лет хорошо мне там было, темно и безмозгло. Выбираться пора». Кто кого передавит на клетчатом поле истории нашей? Белые начинают и не выигрывают. Красные начинают и тоже не выигрывают. Может, чёрным повезет?!
Бегом, бегом! Последние покупают места первых. Умники торгуют обещаниями, схемами и семинарами. Нарисованное приравнено к реальному. Это – модельный рай. А иных уж нет… Чувствуете, как они смотрят оттуда и ничего не могут разглядеть кроме отдельных реликтов, вымирающих динозавров морали и нравственности. А остальное-то где? А остальные-то кто? И есть ли они? На месте. Всегда на месте. Да вы их знаете! Вместе пиво пьёте, вместе за город ездите. Ирония зловеща. По закону относительности на сверхвысоких скоростях душа и секс – одно и то же. Вперед, братки! Рубильники – до отказа, педаль – до упора, удовольствия – под завязку!
Белогорячий мир бежит, кричит, моргает бесконечными картинками уж много лет. А мест, где есть остановиться, маловато. В небе сыро, на земле тесно. В прошлом страшно, в будущем глупо. Вот и упёрся ты лбом в излюбленный здешний вопросик: делать-то что? Как что! Байдарка в гараже пятнадцать лет сохнет, блесна почернела, новые дети и новая жена дышать хотят. Вперёд!!! Какие прекрасные дожди умывают лицо, как бесконечен простор, как бодрит ночной заморозок! Налет с зубов исчезает, зрение восстановилось, кашель прошёл. Разве этого мало? Авось, и на ваш век хватит.
Не врать бы!
Только бы не врать!
У языка хозяев много:
Печаль, как ласковая мать,
И правота –
крикун убогий,
И новизны тернистый зов,
И прах
чужих формулировок,
И жадных доводов резон,
И младший –
собственное слово.
Не врать бы!
Только бы не врать!
Сверкает ярмарка желаний:
И счастье глупенького –
брать,
И продающего – горланить,
И продвигаясь средь зеркал,
Хотеть
застывших наваждений,
И в детях собственных финал
Иметь свой собственный
с рожденья.
Не врать бы!
Только бы не врать!
Рулём неведомым владея –
Провидеть верой,
чтобы знать
Всю простоту Его идеи:
Улыбки солнечной
игривость,
И кладезь памяти, и труд,
И верный путь –
ошибок милость! –
К тому, что Правдою зовут.
Мир – великая симфония! А мы – её нотки... Кто на что настроен, тот то и слышит: стонущий – стоны, поющий – славную песню! Человек – существо музыкальное. Правильно и красиво настроенный, он творит чудеса! Красивую песню красивой судьбы слышно издалека: и через день, и через век.
Ни в кулаке, ни на душе не тянет тяжесть.
Взмывают падшие!
Блажен,
Кто жизнь не нажил.
Дятятко моё родное, никому тебя в обиду не дам – сам обижать буду, собственной мерою, чтобы знало ты силу пределов своих. Чтобы ласка и лесть, и угода, и слепость ликующих нянек не сделались правом на жизнь. Привыкает к преградам идущий. Поднимись, моё дитятко, выше преград и препятствий – пусть они тебе будут опорой. Утомляйся в делах на земле, чтоб не знать утомления в большем.
Ты наказ мой родительский выберешь сам, отличив назидание от наказанья. Переступишь того, кто поднял твой твердеющий взгляд от старых владений. И добудешь тем взглядом из долгих колодцев времён пропитанье ума. Чтоб скрестились прозрений зрачки сквозь смежённые веки.
Я толкну тебя сам, пока мал ты и слаб, чтоб, упавший, ты знал, как подняться. Чтоб ты поднял меня, когда я упаду. Обожгу твоё сердце отрезанным чувством, чтобы знало оно одинокую власть над собой. Чтобы жгло и меня, когда кончится власть. Наклоню твои мысли к соблазнам и мраку, чтобы ярость души превзошла её лень. Чтобы мог опереться на сильного сильный в бессильном краю.
Называют родителем тех, кто встречает у входа. Но велик ли поход, если был ты спелёнут? Кто поможет отправиться вон?! Дитятко родное! Провожу тебя так: до иного сезона судеб, до границы, где выход опять будет вход. Не предай! – не посмей на обиду ответить обидой. Не предай! – с жизнью жизнь не встречай в унижении. Не предай! – провожай без оглядки и смерть, и любовь.
Шаг тяжёл, значит, будешь ты весел от сил, что плодит восхожденье. Узок путь, значит, лезвие жажды твоей ищет плоть своих дел. Чтобы сделалось так, я лишу тебя, веточка рода, ветвей, что низки. Сок земли потечёт по тому, чего нет, и где нет ничего – будет прихотей цвет. Вновь созреют земные плоды, и в бездонную тьму упадут.
Укрепляйся, дитя, тем, что мир не становится лучше, что нечист он и нет в нём надежд. Укрепляйся, дитя, чтобы собственным миром сей мир укрепить.
В честной битве – за честью победа. Но считает победой и яд свою власть. Кто отравит тебя, мой малыш? Липкий взгляд и елейные речи проклятых? Трупный яд, что сочится с горящих полей? Самолюбец? Торговец? Учитель учений? Навеянный страх? О, дитя! Пей из уст моих яд – не смертельна из уст моих мера. Пей из сердца отраву – печаль. И болей, и терзай мою душу, но успей стать сильнее коварства.
Что могу тебе дать? Руку в первой ступени твоей. Во второй – обстоятельства, опыт. Отсечение всех пуповин, наконец. Посмотри: что держало тебя – держишь ты теперь сам. Я владею тобой, мой малыш, чтобы мог овладеть ты собой. Чтобы кровная связь отошла, превратившись в свободу и дружбу.
Милость от милостынь ты отличишь. Научишься брать и давать. Но не научишься слёзно просить и подавать, прослезившись. Глупое детство плачет от боли, вечное детство – от боли за глупых. Слёзы – жемчужинки скрытых надежд – сыплются с порванной нити по имени Жизнь. Пусть крепка будет нить твоих слёз.
Дитятко родное! Не услышу надсады твоей – не кричи. Поднимайся само, и само огляди этот мир, и само говори, и само продолжайся. Пусть не смеют приблизиться те, кто калечит слепою заботой, кто не делает жизнь, а её выбирает, чья душа языка не имеет.
Ты прекрасно, дитя! Оставайся таким до седин. Где от входа до выхода круг постижений, как сон… Баю-баю, малыш. Баю-баю-баю... Ты в обиду не дай свой поход – обижай себя сам, мерой собственной. Чтоб не знала душа возвращений.
Дай мне детей!
Желанья нет сильнее.
О, женщина,
крыло миров иных!
Любовь высокая
запретов не имеет,
Поскольку нет в ней
помыслов дурных.
Я без тебя не полон
до увечья,
Возьми, что есть:
упрямство и багаж,
И руку дай в пути