< 15 >

или «дембельскими альбомами», изданными на мелованной бумаге в лучших типографиях страны.
На заре прошлого века господин Л. обреченно констатировал: «Всеобщая грамотность погубила образованность». Нынешние «ценности» совершили покушение на искусство, на его уровень. Планка упала. Но Исполнители погибли не все, и не все Заказчики «опустились». Кое-где они уже нашли друг друга. И плодотворный альянсы уже начали давать высшие образцы совместного творческого труда. Где-то высоко-высоко запахло шедеврами, заказанных кем-то высоким-высоким… Ну, а что же остальные? Живы? О, конечно! Они продолжают надувать щеки.

Нищий калека, герой подаяний и жалости горькой,
Словно рыбак, ловит мелкие деньги на горя приманку –
Картину смущений,
изгоеву ценность давая прохожим взамен.
Счастью, бегущему мимо, легко откупиться от паразитов.
Поэт напоказ выставляет увечное –
разум раздетый и душу,
Вампиру подобен его аппетит,
пожирающий токи сочувствий,
Что вызваны образом муки.
Язык наш рисует прочнее, чем кисть!
И счастье, бегущее мимо, в капкане,
пока, не откупится слухом.
В доброй стране сила духа дана полноценно
обрезанным в теле.
В доброй стране
открывают поэты путём откровений иное.
В доброй стране не торгуют ценой…
Лишь родина-ведьма обману даёт воплощенья,
Здесь счастье, обретшее жалость,
и твердое знание истин, – вторично.

У гроба связь живых не долга:
Бежать! Спешить! Вперёд успеть!
А вот и двери! За порогом
Объединяет – смерть.

Уравнение обывательской жизни обычно стремится к тому, чтобы количество постоянных величин было неизменным, а переменные величины стремились бы к нулю. В созревшей, уравновешенной цивилизации так, наверное, и бывает. Где единственной «переменной», обеспечивающей нарушение равновесия и дающей новый эволюционный импульс, является сам человек. Всё просто: жизнь внутри носителя разума и жизнь вокруг него становятся неопределенными по очереди. И только в «отдельно взятой стране» уравнение жизни целиком составляется из одних лишь неизвестных. Оттого велика здесь тоска по константам.
Желание «определиться» почти равноценно понятию «состояться». В качестве платформы, на которую опирается свод жизненных потребностей (от физических до духовных), выбирается то, что в данный момент находится на плаву. В местном варианте эти самые «моменты» меняются непредсказуемо. И вот уж в руках у человека не партийный билет, а свечка! В уравнении жизни среди сплошных неизвестных вдруг объявляется (именно объявляется или назначается) определенная величина – все и вся немедленно спешат определиться относительно неё.
Избыточная неопределенность в обществе заканчивается его коллективной глупостью. И это – вид социального равновесия. Очередная «серая лошадка» в политике или экономике провозглашается вдруг величиной номер один и весь ряд служебного внимания и послушания выстраивается за ней, как нули за единицей. Величина может получиться очень значительной. Хотя все знают и понимают: настоящих неизменных величин на этой земле очень мало, гораздо чаще на их место самозваным образом подставляются «иксы», провозгласившие себя точкой отсчёта. Самозванцы обычно не имеют собственного значения, но они обязательно кивают на перечень значительностей, которые они якобы и представляют: вера, патриотизм, модные идеи.
В ходе естественного развития сложная общественная жизнь обязательно порождает моральную оболочку – границы, в пределах которых взаимодействуют известные и неизвестные величины бытия. Но есть и «особый путь» – экспериментальное «накидывние» переменной моральной матрицы на аморфную массу. Чего, например, пытаются достичь те, кто навязывает новые нравственные нормы «пластелиновому» народу? Какое общее уравнение жизни решается? Скорее всего, никакого. Решается чей-то частный интерес, либо стратегическая задача управляемой ментальной диверсии.
Можно было бы написать увлекательную сказку о том, как в стране нолей тысячи лет жители мечтали о Небывалой Величине. Ради этого они совершали небывалые поступки и небывалые подвиги. Они приглашали править собою соседей. Они поклонялись различным богам. Они всегда тосковали о «сильной руке», потому что без неё чувствовали себя ничтожествами в условиях хаоса. А им, ничтожным, более всего хотелось бы чувствовать величие в едином строю. Лучше всего, если б строй возглавил сам Создатель. Голодные ноли и ловкие самозванцы всегда находили друг друга, являя остальному миру пример действий и поступков настолько абсурдных и нелогичных, что сторонним наблюдателям это явление стало казаться тайной, особым знаком, и даже своеобразным соблазном. Иностранные единички, попадая в страну нолей тоже очень быстро могли стать нолями. И наоборот, ноли, уплывшие за океан, начинали там что-то значить, – шустрое неизвестное, попавшее в среду констант, быстро находило свое частное решение. А в стране нолей век за веком ничего не менялось. Ноли рождались и умирали. Они тщательно воспитывали своих ноликов-детей и завещали им хранить память о пустоте. Ноли вырастали на пустом месте, но после того, как они лопались, пустое место освобождалось. Собравшиеся воедино, они образовывали государственные собрания, из которых, как пузыри, вылетали недолговечные законы. Ах, как тосковали ноли, чтобы их усилия сделались настоящими! Но ничего не получалось. Кого бы они ни подставили в качестве единицы перед собой – он оказывался, в конце концов, таким же нолем, как и все остальные...Небывалую Величину любят и ждут. В неё верят. И она, разумеется, приходит в ореоле чудесной сказки. Слушатель неутомим. Рассказчики стоят в очередь.

Человек стремится к простоте. Потому что в простоте – гармония. И законы его, и отношения должны бы стремиться к тому же. В неоправданной сложности отношения между людьми слишком лживы; начинает работать неравенство между знающими лабиринт и теми, кто в нём – жертвы. Конечно, стремиться к сложному можно и нужно, но лишь опираясь на что-то абсолютно простое. Которое никогда, никогда не подведёт! Чтобы «высотка» цивилизации не упала от иллюзорной временности иллюзорного «фундамента». Старейшины скорбно знают: запутанность правил есть сеть, способ браконьерский, который помогает браконьеру «урвать» результат – деньги, судьбы, время и силы простых людей.

Часы остановила
не поломка –
Исчезло время,
спрятанное в круг.
Любовь и ненависть
единой нотой звонкой
Пронзают всё,
сквозя во всём, как звук.
Взрываются колёса
и уклады,
Орбиты и жильцы ума теряют ось,
И новизна пьяна
загадкою распада,
И плоть без времени –
неповторимый гость.
Никто не знает
глубину познания:
Рвёт полных пустота
и жмёт пустых.
Часы и крысы
чувствуют заранее
Симфоний дрожь
на волнах молодых.

Нельзя затмить того, кто светит!
Люби! Целуй! К врагам взывай.
О, человек! Не лишний третий,
Собой замкнувший ад и рай.

Тракт на выезде из города охранялся милицией. Кукольная серьёзность на лице кукольного человечка, одетого в кукольную форму, не могла не смешить. Он и сам чувствовал, что его суровость недостаточно убедительна и потому старался быть очень грубым. Дорожный эпизод происходил в смутное время.
– Ноги на ширину плеч, руки за голову, лицом на капот!
Всё равно было смешно. «Я» неостановимо улыбался. Взбешённый охранник схватился за автомат.
– Что смешного?! Прекратите улыбаться!
Обыскали. Отпустили.
«Я» сел обратно в машину с самым мрачным настроением. Жандарм, насвистывая, пошел тормозить следующий автомобиль. Безоблачное раннее утро светилось добротой и покоем, без труда поглощая копошащуюся внизу театральность. Время катилось по дорогам без указателей.
За несколько лет изменилось всё то, что казалось вовек неизменным. Улыбнулись убийцы и воры. Рассмеялся лентяй. Весел сделался всякий обманщик и хам. Улыбнись, человек! Всё хорошо. Друзья не исчезли. Просто круг их стал вдруг узким, как петля. Просто смех наш покинул былые причины. И теперь он иной. Репродуктор, экран и плакат призывают запомнить навязчивый образ. Если будешь серьёзен – запомнишь. Если станешь смеяться – готовься смеяться один.
Улыбается жизнь, глядя в окна и глядя из окон, звонкий голос веселья звучит тут и там. Все спешат обогнать тех, кто также спешит. И улыбка на лицах спешащих – отрава в охоте на зверя. Веселясь, можно радость свою потерять. Слишком много объявлено ценностей. Балаган перепутал сокровища с пылью, одинаковы стали паденье и взлёт. Ах, улыбка! Словно лодочка – линия губ на бездонном овале чела.
Улыбаются мамы кричащему детству: «Всё еще впереди!» – дети видят усмешку голодной судьбы. Улыбается старость, назад оглянувшись… Так смешно: магазины и дачи, сберкнижки и церкви, проржавевшие трубы и новый компьютер, запах жареной рыбы, стальная обшивка, эмиграция мата, гвоздь, торчащий из новой подошвы, спешащий любовник, повальная астма, крутые тупицы, иностранная мода и местный акцент… Хорошо! Хохотать можно, не переставая. Что есть смех? – Это здравый ответ на нелепицу.
Вот стоит при дороге торговый сарай. И написано крупно: «Титаник». Вот несчастная собственность. И шакалы в мундирах и без. Вот спиртовые реки и те, что кишат в их течении. Вот любой прейскурант на любые услуги! Может, хочешь сиять белоснежной зубастою пастью? Нет проблем, дорогой! Вот – цена на улыбку. В иностранной валюте. Поскольку рубли – это смех.
Улыбаются все – грустно, весело, горько иль злобно: и природа, и вещи, и духи. Улыбается жизнь, улыбается смерть. Значит, незачем людям б-

.: 16 :.