ы, вновь лягу на свой диван и с праведной укоризной взгляну вдруг на подрастающее поколение. «Ты должен!» – скажу я беспечному внуку и мальчик поймет, что мир поглупел безнадёжно. Как труп.
Внутренний заказ всегда должен превышать заказ внешний. Это – единственное условие для творческого развития: творец добровольно «даёт от себя» то, чего у общества ещё нет.
Когда «во имя» меньше часа,
«Во благо» – тоже коротко.
Всякая жизнь – Буква. И она ищет, жаждет сложения с себе подобными, чтобы смогло изречься большее. Буквы жизни складываются в слова, слова в предложения, предложения в повести лет. В мире есть свои подлежащие и сказуемые, предлоги и приставки, союзы и люди, похожие на знаки препинания – в каждой стране свой особый язык бытия.
Я рождаюсь и кричу: «А-аа-аа-а!» Так бы и звучал дальше, как звучат стихия и животные, но вот подошел ко мне любящий человек и потихоньку запел: «М-мм-мм-м!» И я сказал, сложив наши звуки: «Ма-аа-а!» Ма-ма!!! Сложились две любящих жизни, родилось их слово любви. Так ведь и рождаются эти слова: как воздух, как дыхание, как небо и свет. Есть и другие слова, – слова, рожденные от слов: мы всюду слышим их трепет, но они не заставляют трепетать наше сердце.
Родители умерли и я пишу им это письмо на особый манер – словами, обращёнными к себе самому; так услышат меня мои мама и папа, и ответят мне тем же и так же – голосом совести, тихим намёком судьбы, неизбежным наитием: жить продолжением жизни. Так и прибавится жизнь того, кого уже нет, к жизни тех, кто ещё только будет; каждый может сказать: это я – знак сложения прошлого с будущим! И другого вовек не дано. Слова окружают всё невыразимое: мелодию мира, смысл бытия, тишину из которой рождается вера.
Жизнь моя, Буква, оказавшись в ряду неуместном, ты можешь погибнуть, иль будешь стыдиться соседей своих! Человеку ведь дан удивительный дар личной воли и выбора: кому передать свое я? с кем составить союз? где, как и когда прозвучать? в одиночку или в хоре других голосов? Нет ничего проще этой сложности, как нет ничего сложнее этой простоты! Нас необъяснимо тянет к одним людям и отталкивает от других. Почему?! Слово бытия написано не нами: угадай, кто ты есть и где твоё место? Можно потерять букву своей жизни, отдав её в книгу лжецов. Можно потерять эту букву, до времени бросившись в самосожжение.
Объединившись в словах, мы в состоянии сказать сами себе то, что никогда не сможем изречь в одиночку – причину жить. Одинокий человек в жизни – это глубокая осень ума, это предвестник зимней прохлады в душе. Кто тебя «прочитает», если закрылся вдруг листик судьбы? Каким бы сложным внутри себя самого человек ни был, а для всемирного закона сложения он по-прежнему остается клеточкой, первокирпичиком, мыслящим атомом вселенной. И незачем его «расщеплять», освобождая энергию внутренней тайны. Мир устойчив, потому что он банален, и он всегда приглашает «прибавиться» к нему не чудом, а самым обыкновенным образом – путём жизни и смерти.
Мама! Ты так много читала мне в детстве, я так любил эти сказки, я знал их наизусть! Мама, мир вокруг меня давно молчит... Видимо, и впрямь есть время истинных заблуждений и заблуждений ложных. Первые учат преодолевать ошибку, а ложные – хоронят в себе голос разума навсегда.
Я смотрю из окна своего дома на, текущий по тротуарам пунктир прохожих: кто они? как они складываются? есть ли среди них живые буквы? и что они хотят сказать по одному и все вместе? – ни конца, ни начала у этой «бегущей строки»!
Мама, ты слышишь? Ах, на разных страницах теперь наши буквы. Общую книгу нашей общей судьбы отворяет загадочный ключ: от молчанья к молчанию Слово ведет! Человек подражает всем сразу – он надеется сразу всем стать! Зверь увидит в нём зверя, зло откликнется злом, ангел смотрится в ангела. Мы «пишем» других, – так мы «пишем» себя. Каждая буква, как оптический фокус, сквозь волшебную точку которого преломляется весь алфавит суеты. Речь – наша жизнь. Знак препинания – смерть. Кому многоточие, кому знак вопроса.
Мир пишется нами
и он пишется в нас.
Наст хрустит,
как пергамент,
в белоснежный свой час!
Чёрно-белые знаки,
вступают в союз,
Зарождая, как в браке,
зёрна будущих чувств.
Буквы, снов облаченье,
их подвиг иной:
Умирать от прочтенья
в юдоли земной.
Лишь сложения крестик,
упав наискось,
Умножает, как ересь,
словесную ось.
По государственному закону преступнику можно нанять опытного адвоката и «выиграть» дело. Что ж, по любому государственному закону можно действовать некрасиво, хотя и – по правилам. Можно! Закон, как механизм порядка, не учитывает чувств. Но чтобы государственные правила всё-таки служили красоте, а не уродству, все вместе они должны подчиняться непререкаемой триединой силе – власти живой совести, красивой воспитанности и гражданской доброжелательности в профессии.
Снята настроений тельняшка,
И глаз угасают лучи…
Спасибо тому, кто, принявши,
В ответ благодарно молчит.
Сорок лет назад, при случае, старший брат подносил свой кулак близко к моему лицу и многозначительно спрашивал: «Чем пахнет?» Детство давно позади, а вопрос так и остался без ответа. Потому что запах сам по себе не может быть вопросом, поскольку он и есть ответ.
Запахи нам снятся значительно реже, чем всё остальное; пахнущая реальность – одна из самых древних. Всё, что живёт и дышит в атмосфере, неизбежно источает свою природную «визитку»: есть запахи встречи, радости, и есть запах горя, угрозы. Чутье – инструмент очень тонкий! Пахнет луговая тишина, властвует над прицелом ноздрей зов пламенной страсти, философично струится запах тлена. Гимн обонянию пели и мотыльки, и боги. Пахнет земля, пахнут цветы и деревья! Города и машины сливают дыхание. Страны и времена узнаваемы, как ароматы в цветнике Истории. Запахов на земле больше, чем слов. Это – космос, в который мы погружены от момента рождения и до момента смерти, и о котором мы знаем очень мало. Закон природной жизни такой же беспристрастный, как строка Уголовного кодекса: незнание правил не освобождает от ответственности. Запах – порождение земного общежития и поэтому его индивидуальность может существовать только в гармонии со всем остальным множеством. А если нет гармонии? Если искусственного больше, чем настоящего? Тогда человеческого судию поправит судия, как говорится, Верховный.
Помнит седой ветеран запах пороха, помнит охотник дух крови и леса, знает рыбак терпкий запах сетей. Громкое «Я» превращается в тихое «Мы» – это пот превращает рабочих в «рабочую силу»; запах вагона венчает, как тайный священник, романтику нашего ярого бега с тоскою убогих просторов; запах вареной картошки и «Беломора» – милый смог среди анекдотов и кухонь.
Обоняние – праязык, переживший все языки. Запахи оригинальны, их невозможно сравнивать друг с другом, они индивидуальны, как банковский шифр.
Мы путешествуем по своей жизни от десятилетия к десятилетию. Ах, что же мы помним? – Пятидесятые! – Запах застолий, терпкий дух бузины в огороде, пахучая крынка с топленым молоком, полынь на спирту, гуталин на кирзе, нафталинное царство в шкафу, запах целлулоидных воротничков, дух толокна и запах первомайских листовок, сброшенных с неба, запах сена в казённой кошёвке. Закрой глаза, останови слух и мысли: цветок нашей памяти неувядаем. – Шестидесятые! – Это запах очередей за отрубями и хлебом, жуткий, таинственный запах лампады, восторг новогодних хлопушек и бенгальских огней, пары проявителя над первыми фото, дуст под диваном и чад над электроспиралью. Не нужен переводчик, чтобы ощущать бытие бессловесно! Обоняние есть истина плоти. Ни в одном архиве нет того, что существует лишь в настоящем. Запах не спрячешь и не сохранишь. Дух жизни доступен, но неуловим.
А потом – только то, что потом: ноздри щекочет запах первых девичьих духов, школа пахнет мелом и соблазном жареных пончиков, льётся первое «крепленое десертное» и дымится первая затяжка. В чем ты, сила этого странного слова «потом»: было? есть? или будет? – всюду подходит... Годы пахли шампанским и пылью ремонтов, детским кефиром и тихой аптекой. Все сложилось в узор, отстоялось, как осень, поэзией прошлого стало. Так ведь и нынешний вихрь отстоится: деньги с запахом крови, вездесущее пиво, бомжи и помойки – запах вечного страха! – всё уйдет, растворится и станет красивым. Если в это не верить, то не на что будет потом оглянуться с восторгом.
Чу! Обоняние – это знание сути вещей: путь истины прост, прям и короток. Небо не слышит разумных и не видит зовущих, но оно нас всех – чует! Немой остроте чутья принадлежит право первого впечатления. Проведите месяц у моря, а потом войдите, вернувшись, в многострадальный лифт родной многоэтажки и глубоко вдохните:
– Домом пахнет..., – задумчиво скажет сынишка.
А папа поправит в нюансе:
– Дома, сын, у нас пахнет иначе. А это – запах Родины.
Если б художники могли передавать образы жизни, воссоздавая саму её атмосферу, то все бы картины в мире назывались одинаково: «Без слов».
Живее тот,
кто мало лжёт.
Ведь жизнь и ложь –
несовместимы!
Не сбыться, коли отражён
Судьбой
в несобственной картине.
Как гвоздь в подошве –
в небо перст!
Грохочет: «Ибо!» –
царь минуты.
И мертвецы
ползут на крест –
И славят
право «ибонутых».
Притворство –
худшее из зол!
Когда прикинутся живыми
Лгуны,
жиры в златой камзол
Навек залившие. Отныне –
Страх волосатый доит всех.
Ложь замыкает
правду в кольца.
Бездушно стадо.
Смертен грех.
И зла б-