креста
над погостом,
Да постная надпись
при нём.
Бессмысленно,
вечно и глупо
Стремление
двигаться вспять.
Успеет мальчонка
над трупом
Кладбищенских
ягод собрать.
Ешь! Память
спасётся от срама –
По-волчьи, хоть молча, повой.
Как прадеда звали?
Не знамо...
А вкус земляники –
живой!
Не оставь память свою голодной сироткой! Память подобна большой и крепкой семье. Благодарная, она как мостик из одного времени в другое... «Алё! Алё! Вы меня слышите, предки? Слышите! И я вас слышу хорошо! У нас всё нормально! Живите в своём времени, ни о чем не беспокоясь!» А вот уж и новый звоночек: «Алё! Потомки? Привет вам! У нас всё нормально, спасибо за беспокойство. Мы вас любим!»
По кругу несётся, сужая забег,
Посланец войны – Человек.
Новое со старым встречаются исключительно лишь для того, чтобы не узнавать друг друга. Однако для того и правило, чтобы быть исключению. Маленький улыбчивый мальчик в шубке и варежках – Новый Год – за двенадцать календарных месяцев успевает превратиться в матёрого Деда Мороза. Раз в году, на стыке времен, он встречается сам с собой – наполовину вечности старый и наполовину вечности молодой. Они – одно целое, как две части колеса по имени Жизнь. Это колесо, в отличие от железного, катится на свой лад: молодой восседает верхом, только если старый ложится под обод… А вечность смеётся над ними! И звёзды её, словно пыль, и ласка её дарится всем, кто попросит. Она любит красивую мощь старика, но уходит всегда с молодым. Снегурочка любит шампанское, звуки петард, огоньки и детей – подружка холодных мужей, повелителей времени.
Декабрь – пора чудес и подслушанных откровений.
– Ты обращаешь на меня внимание только по расписанию. Тебе целый год некогда. А затем ты громко стучишь своим посохом, изо-всех сил привлекаешь всеобщий восторг, раздаёшь подарки и обещаешь новые надежды. Но я тебя, как всегда, потеряю и найду другого, который ровно через год станет таким же и всё повторит… Скажи, почему я не меняюсь, когда меняются мои повелители?
– Повелители?! Не шути. Ты ничья. Тебе безразличны беды, тревоги и страхи, ты не боишься утратить вещи или лишиться работы, у тебя нет никого, кроме тебя самой и поэтому ты способна любить мир бескорыстно. Ты не молишься, не призываешь и не угрожаешь. В этом твоя сила, именно за это тебя обожают люди. Ничья! Понимаешь? Прошли сотни лет, а на тебе нет ни единой морщинки!
– Я никогда об этом не думала…
– Веселье не подразумевает склонности к размышлениям.
Конечно, они разговаривали не на языке людей. Он завывал метелью, гремел куском жестяной крыши, хлопал дверью в подъезде, нагонял то мороз, то оттепель. А она была просто небом: то светло-серым, то серо-чёрным, то пронзительно синим, то в рыжую крапинку звёзд – она говорила лишь светом.
Каждый слышит свою сказку. Каждый ищет свою новизну.
Вот уж мчатся по улицам спецавтомобили, в которых сидят полупьяные спецклоуны, имитаторы чуда – в красных колпаках и с бородой из ваты. Рядом с клоунами – спецклоунессы. Они опять уверяют: всё будет иначе, всё будет хорошо. И никто из них не говорит «хорошо» прошлому. Одно только: будет! Ах, как прекрасна эта неправда! И это – счастье. Вы же знаете: свершившаяся радость невидима, а ожидаемая – изображается очень вещественно. Шумно и гордо. Дети пишут в подъездах – они умеют писать. Люди пьют вино – они умеют пить. Жизнь продолжается – она не умеет продолжаться иначе.
– Дедушка, почему о нас вспоминают лишь в конце декабря? Мы слишком холодные для лета?
– Хе-хе! В минувшем январе ты меня называла иначе. Впрочем... Холодные, говоришь? Скорее, люди слишком холодные для нас. Ведь мы живём в их воображении. В их слишком горячем воображении! Другого дома на Земле у Деда Мороза со Снегурочкой нет.
– Это правда. Одиннадцать месяцев спячка, а потом – балаган.
– Но ты же от души веселишься!
– Конечно. Потому что ничего не обещаю.
… На одиннадцатом этаже шальная ракета пробила стекло и устроила пожар, на Центральной площади лошадь наступила человеку на ногу, под бой новогодних часов глава государства извинился перед народом и бросил бразды правления, деньги превратились в пепел, воры надели смокинги, еды стало много, а воздуха сделалось мало. Сытый выразил своё недовольство намного увереннее того, кто голоден. Сеющий надежды взрастил лишь обиды. В часах накопилась неточность…
– Ты будешь меня вспоминать?
– Не обещаю.
– Что ж, по крайней мере, честно.
Миг наступил. В дверь настойчиво постучали. На пороге появился молодой и нахальный. Он – в красном кафтанчике, в меховых рукавичках, ловкий и уверенный.
– Милости просим, присоединяйтесь! Честное слово, мы ждали вас с нетерпением.
Он холодно улыбнулся. Потом кивнул Снегурочке.
– Нам пора.
И они ушли. И часы остановились.
И мы остались с Дедом Морозом вдвоём. Он, кряхтя, скинул халат, шапку, достал из сказочного мешка поддельное шампанское и пластмассовые фужеры.
– Ну, за всё хорошее!
Сказка продолжалась своим чередом. Захмелевший Дед слегка приоткрыл очередную страницу времени и мы заглянули туда одним глазком. Вы не поверите! Так там и было написано: «КОНЕЦ».
Влюбиться не трудно.
Вдыхаемый воздух
Един для двоих,
разделённых.
Не суть!
Любовь безрассудна.
И это угроза
Тому, что есть дом, –
от того, что есть путь.
Ах, глупое сердце!
Беречь, иль беречься!?
Надежды бессмысленны там, где расчёт.
Надкушенным яблоком
в звездности млечной
Луна сквозь
ночное волненье течёт.
Надену ботинки,
в делах позабудусь,
Куплю пропитанье,
земное продам...
Зачем это всё?..
Я люблю тебя, юность!
Глаголю в рассудке,
молчу по складам.
О, бедность! Ярмарка стараний!
Язык и слух – опоры бед.
Щедры дающие вниманье
К дающим крики о себе.
Бежать! Бежать! Чем тяжелее на душе, тем сильнее хочется куда-то бежать! И с чего бы это? Ответ – технический. Душа – существо тяжелее Духа, взлетает с разбегом, особенно в «грузовом варианте», то есть, с полезным грузом грехов и опыта.
…У господина Мельникова-Печерского, русского писателя, в его очерке о знаменитом изобретателе Кулибине можно вычитать прелюбопытную вещь. Заело этого нашего Кулибина, что англичане телескоп с микроскопом изобрели, вся Европа ахает, а секрет свой англичане никому не раскрывают. Взялся русский мастер «изобретать»: разобрал заграничные оптические механизмы до последних косточек – принцип действия понял! – давай свой вариант аппаратов делать. Сделал. Не хуже получилось! Утёр нос англичанам, а заодно и тайну их рассекретил. Такой «рассекречиватель» – изобретатель изобретенного – в здешних местах запросто героем станет. До нынешних дней все наши открытия – на кулибинский лад… И в технике, и в философии, и в живописи. Куда ни плюнь! Возьмём чье-нибудь непонятное и удивительное, расковыряем, – ах-ти! – дошёл секретик до ума, можно «своё» лепить, за своё выдавать, истово самим верить: своё, мол, собственное нашли! «Я» сам наблюдал, как инженеры уральского мотопроизводства «раздевали» знаменитую «Хонду» – японский мотоцикл. Заело. Опять не хуже хотелось «изобрести». Видать, мозги у толковых аборигенов особым образом устроены – искусственного осеменения требуют. Своего семени нет. С варягов всё началось.
Собственно, легко ведь догадаться, откуда и почему возникает это сладчайшее из человеческих чувств – печаль, или крайнее её выражение, эмоциональная наркомания – вселенская скорбь. Всё очень просто! Вот я, например, смотрю на любимую девушку и, тем самым, уже помещаю её «дорогой» образ в свой внутренний мир – между прочим, в свою основную, единственную и субъективнейшую реальность. Внутри у меня любимая будет выглядеть всегда значительно лучше бывшего – наружного – оригинала. Начинается натуральная конкуренция двойников. «Не тот», «не там», «не такой» или «не такая» – это только за пределами моей внутренней реальности. Я не маньяк и не буду уничтожать «не таких». Но никто не помешает мне взирать на них с жалостью и печалью: ведь они, бедные, никогда не смогут стать такими же прекрасными, какими я их образовал внутри себя… Ах! Ох! Ух! Ой! Снаружи – не жизнь, не любимая, не друзья, а какой-то… «жмых», оставшийся от того, что именовалось некогда этими словами. Не правда ли? Я не ангел и всё время скатываюсь на то, чтобы судить побеждённую сторону. За это моё существо испытывает удары с двух сторон: снаружи нещадно бьёт чужая обида, изнутри – собственная совесть. Что ж тут веселого? Печально, знаете ли.
Как же всё-таки в это волшебное ничто вне времени – в миг бытия – поместиться? Непонятно. Слишком много тяжестей волочится за человеком по жизни: тяжёлые вещи, тяжёлое прошлое, тяжёелая память, такие же чувства, мысли, связи… – всё, в общем, то, о чём говорим мы себе: «Дорого». Миг же бытия невероятно лёгок! Никакая «тяжкая» память в нём не умещается. Возможно, Бог живёт именно там; мгновение – его Дом. Что-то нужно сделать с самим собой, чтобы туда войти… Что?! Советчиков много – не вошёл, однако, ни один. Как и во что, в кого преобразоваться? В горнило каких метаморфоз отдать тело, разум и душу – двух братьев да сестренку-мечтательницу? Ох, не прогадать бы. Они ведь у меня, трое, – круглые сироты. Только и умеют, что друг за дружку держаться в жизни, а уж если ссориться – непременно насмерть!
Может, в будущем полегче дышать будет? Увы, этот самообман сродни алкоголю и называется красивым именем – Надежда. Будущее людей замусорено так же точно: пророчествами да расчётами!
Эх, завьётся вдруг прямая да горячая Божья мысль