причинах «аварии» и устранить их.
Жить для себя, но – во имя других. Этой философией вооружены и те, кто нападает, и те, кто защищается.
Бесконечность любит прятаться в чем-нибудь ограниченном.
Мечтать коллективно нельзя! Мечта – это самый опасный из экспериментов; проводите его лишь на себе и при закрытых дверях. Коллективные мечтания неизбежно превращаются в чуму – одержимость и паранойю человека-победителя. Лучше сойти с ума в одиночку, чем всем племенем. Потому что здоровое племя вас и прокормит, и вылечит. И наоборот: даже самый здравый одиночка будет смят и поглощён очумевшими от коллективной мечты соплеменниками.
Когда видят в целом – смеются, когда только часть – насмехаются.
Над переносицей
складка повисла:
Бесцельна ли
ценностей цель?!
Бессмысленны
поиски смысла
В начале пути, иль в конце?
Воображение присягой поражая.
В дальнейшем – проще некуда! – смотри
На мир через лорнет свой ущемленный:
Сквозь крест, сквозь полумесяц, иль звезду.
Эволюция – дело постепенное. Иллюзии же нетерпеливы. Поэтому они всегда стремятся к залповому решению всех проблем – к революции. В момент революции иллюзии получают доступ к реальности. И тогда реальности приходит конец. Возможно, в каждой нетерпеливой душе никогда не утихает вечный бунт – выдумка правит жизнью. И оказался почти что прав незабвенный идеолог Т. со своей идеей перманентной, непрерывной то есть, революции в мире. Абсурд завоёвывает землю. Пишутся абсурдные книги, ставятся абсурдные спектакли, рождаются абсурдные картины. Кто знает, возможно, нелепая жизнь, совмещённая с нелепым её изображением – это и есть момент вожделенной истины?
Мы все живём в стране революционеров, где революционер – каждый. С младых ногтей, с пелёнок. Это – в генах. Наши иллюзии имеют постоянный доступ к реальности: начальник «переделывает» подчиненного, жена «переделывает» мужа, одна партия «переделывает» другую и т. д.
Люди в революционной стране гордятся тем, как они умеют работать. Истерически они умеют это делать! До исступления, до самосгорания, до точки. И отдыхают – так же. Только стон над землей стоит: Интеллигенты молятся: Боже, дай нам культуру! А что это такое? Вопрос один, ответов – тьма. Культура в любви к потрясениям – это, скорее, категория личности, а не общества.
Что наша жизнь? Сон. На полное пробуждение личности дан единственный срок – жизнь. Успеешь ли? Более «проснувшиеся» плохо понимают менее «проснувшихся». И наоборот. Уцелеть бы в этой космической тайге, не заснуть от истощения. Надо, надо будить друг друга: «Не спи!» А спящий шепчет сквозь дремоту: «Уйди! Мне и так хорошо».
Кто знает, как построить духовность в убогости? При слове «культура» многие ортодоксы готовы были взяться за пистолет. Время сменило декорации, но пистолет остался. Сегодня – это экономическая «пушка», при помощи которой пару пустяков «шлёпнуть» у задней стенки полуразвалившегося сельского клуба эту назойливую и уж слишком живучую вечную нищенку.
Как выглядит внешний мир – мы примерно, худо-бедно знаем. А как выглядит наш собственный, внутренний дом личности? И что это вообще такое, на что смотреть? На качества? Тогда внутренний мир напоминает больше всего полный кавардак, запущенность, дичь, полу-организованный хаос, раздираемый внутренними междоусобицами; вместо порядка и закона здесь, чаще всего, правят страх, произвол, желания – одних они заставляют забиваться в угол, других, наоборот, лезть на рожон. Ах, где и как бы найти гармонию? Увы, сам для себя человек слеп – трудно, очень трудно покинуть привычный «домик» личности и смотреть на него со стороны: что-то поправлять, что-то переделывать… Да и чем, каким инструментом пользоваться внутри себя?! Единственно – словом! Буквально: сумел себе сказать – сумеешь и сделать. Конечно, между сказанным и сделанным есть известная дистанция – время; но и она подчиняется старанию и ремеслу.
… То ли дело было раньше! Ах, как мечтательно закатываются глаза у тех, кто умудрён опытом. Раньше… Слово-то какое! И уж плывут перед мысленным взором картины дней минувших, ясные и привлекательные, отстоявшиеся во времени до родниковой чистоты, лишённые тревоги; ни планы, ни надежды, ни заботы, ни даже высокое чувство долга – ничто не беспокоит их. Ах, прошлое! Самое ясное, самое правдивое и самое чистое из человеческих зеркал. Сколько его ни мути – оно всё равно отстоится. Оно прекрасно в своей назидательности. Поклонись, человек, своему светлому времени; и чем дальше оно – тем светлее.
Но отчего ортодоксы не приветствуют новшеств, почти всегда оппозиционны просветителям, отчего они оплакивают каждый шаг цивилизации и напоминают о каре? Появились неканонические тексты – беллетристика – боролись с властью книг, появились неканонические изображения – кино, телевидение, – борются и с этим; оплакивают, что молодые служат не в храмах, а на стотысячных стадионах – кумирам. Отчего религиозные манипуляторы так волнуются? Обычный религиозный консерватизм? А, может, что-то другое тут кроется, некая причина, превышающая силу самих проповедников? Пожалуй, вот что видится: лицедейство, художественное изображение, яркая фантазия, облечённая в плоть произведения, книги, кино – суть одной и той же цепи, как, впрочем, и сама религия. А именно: всюду есть опасность лишиться умения личностного восприятия, буквально «самому вырабатывать жизнь»: мнения, эмоции, мысли, оценки – зачем?! – когда есть якобы не иссякающий источник, обильный канал, образец кумира, режиссура «веры», к чему можно так или иначе подключиться; заимствованные ощущения жизни лентяям духа всегда кажутся богаче собственных; это действительно путь лени, развращённости, риск для развития самостоятельной личности; впитывая некий «уровень», рискуешь навсегда остаться в нём, то есть, собственное «жить» заменить на добровольное «служить». В этом отношении амбиции пастырей ничем не отличаются от амбиций беллетриста. Единственный пропуск, позволяющий не задержаться нигде – это рабочая формула, известная более всего детям: «Я – сам!» Скажи так, и никакая книга, никакой спектакль не подменят иной жизнью твою собственную.
Нет никого, кто б новым вызрел.
Нет никого, кто б всё познал.
Нет ничего короче жизни!
Нет ничего длиннее сна!
Пусть соотносятся они,
Кто без костей: язык и уши.
А кто в безмолвии поник,
Тому нальём штрафную. Кружку!
То, что люди называют «здравым смыслом», взято из всей суммы опытов предшествующей жизни, а потому такой здравый смысл консервативен, как сторож при музее. А «здравый смысл», доставленный в настоящее время из будущего – это просто безумие. Так существует ли здравый смысл вообще? Возможно, что эту свою игрушку здоровая природа «запечатала» в мгновение.
Сказочная классика: «Полюбила ты меня, девица, в образе чудища безобразного, полюби теперь в образе человеческом». И – счастливый финал. А в жизни всё наоборот: «Полюбила ты меня в образе человеческом, полюби теперь в образе чудища безобразного».
Холодный, хитрый Уж притворился мудрым Змеем. Вот только жала у него – не было! А мудрость, лишённая жала, бесплодна.
Легко заметить: больше всего на свете люди боятся своей свободы! Они боятся её панически, безотчётно, они всё время ищут что-нибудь, к чему можно прислониться, примкнуть: смысла, учителя, бунта, храма, преступления, тверди. От свободы бегут прочь по-одиночке и коллективно. Смертные несвободны, потому что свобода – это отсутствие опоры.
Труднее всего пробиться к истине сквозь дебри знаний.
Всё, что вызывает в организме удовольствие, эйфорию, наслаждение или хотя бы ощущение пользы – всё это… наркотик. Разве мог первобытный человек, ощутив сладость речи и понимания, услышав однажды небесный глас, отказаться от приятного чуда?! Цивилизацию удобно рассматривать как порождение наркотического влечения – овеществление, в конце концов, этого влечения, существование внутри этой самоиллюзии, называемой «знанием», «культурой», «религией» и т. д. По сути, природа вправе расценивать любое наше желание как симптом наркотической зависимости.
Удивительно! Деньги подобны совести: их наличие «проявляет» человека. Правда, деньги проявляют тёмную сторону личности, а совесть – светлую. Или поэтически: совесть проявляет день человека, деньги – его ночь.
Учитель похвастал: «Смотрите! Я нахожусь в грязи, а она ко мне – не прилипает!» Ученики восхитились и, чтобы испытать себя в подобии, попрыгали в грязь, и она к ним прилипла. Потому что победило не учение, а хвастовство.
Жалость должна уметь быть разящей. Скольких возвысила смерть и скольких погубила пощада!
Не беда, когда барин гуляет по-простому. Беда – когда плебей барствует.
Ложь, сумевшая уверить себя саму в своей правоте, называется убеждением. Там, где царит «убеждение», царит и ложь.
Есть только два неба – твердь под ногами и бесконечность над головой: всё остальное – ветер иллюзий! Мыслимо ли представить хотя бы травинку, отказывающуюся расти из-за того, что она одна-одинешенька на белом свете?! Ей вполне достаточно самой себя, чтобы между твердью и светом произошёл акт посредничества – жизнь. Травинка и в одиночестве будет радостно зеленеть, пускать корни и тянуться к солнцу – точно так же, как делала бы она это на лесном лугу, в густом соседстве. Чтобы расти, травинке достаточно иметь себя, быть собой. Прекрасный пример, не правда ли?
Эгоизм! – скажет брюзжащий бирюк. Что ж, эгоизм, но не более, чем эгоистична сама природа, сама жизнь.
Жить для себя