вор, где никому не мешает этот выскочка… Не игра ведь на дворе – единс- твенная жизнь! Наплевательство – это удиви- тельный инстинкт русского самосохранения. Смеющийся пессимизм – самая оптимис- тичная нота здешнего бытия. Тьфу!
Как известно, жизнь состоит из множества отдельных сю- жетов. Если смотреть на них издалека, то ничего подробно- го не увидишь, если разгляды- вать что-то одно вблизи – не увидишь ничего общего… Как быть? И я отправился к Художнику. Почему именно к нему? Потому что инспектор смотрит на жизнь с подозре- нием, госработник взирает на жизнь с высокой ответствен- ностью, обыватель глядит с надеждой или страхом, и только Художник смотрит на неё просто с улыбкой!
Ах, пчёлы! Что скажете гос- тю? – «Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-изнь
184
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
у нас тут! Летучая и кусачая. Жужжим себе, мёд жуём и вам пожевать оставим. Ж-ж-ж-ж! У нас, у пчёл, – тут полный природный коммунизм: мат- ка новым потомством занята, рабочие пчёлы соты строят, на луг летают. Лето, в общем. У нас-то тут хорошо, всё дав- но налажено: ни прибавить, ни убавить, а вот вас, людей
– ж-ж-ж-алко! В вашем чело- веческом улье живой пчеле, извините, человеку, то есть, велено быть «винтиком», да ещё и гордиться этим: держа- ва, мол, не забудет. Ж-ж-ж- уть! Нас, пчёл, вон сколько в одной семье живёт: коллек- тивный разум! А вас, несчас- тных, чем больше, тем вы ссоритесь сильнее, всё делите что-то, каждому винтику от- дельную шестерёнку подавай, а то и всей машиной командо- вать захочется… Мы в своем улье отдельных каких-то «ко- мов» для наших трутней не строим. Трутни есть, конечно, но для пользы – оплодотворя- ют. А ваши кого оплодотворя- ют? Во-он наш хозяин идет! Сейчас окуривать будет, рабо- ту нашу проверять, ну да мы не в обиде – брак не делаем,
– нам окуривание не меша- ет… А вот ваши мозги когда окуривают, вы, извините, сов- сем жужжать перестаёте. Мы хоть роем отделиться можем, если перенаселение, а вас кто
отпустит целым народом? А? По одному-то еле-еле… Ж-ж- жалко!»
…Недавно случайно удалось обнаружить в джунглях горо- дов удивительное сообщество единомышленников, называ- ющих себя «Служителями на- рода». Время словно не власт- но над этими людьми! Многие сотни лет назад они покинули путь прогресса ради сохра- нения в неизменном виде так называемой «веры в светлое будущее».
Наркотик жизни – отдавать- ся, обладать… Зачем же слух и зренье трачу?! Кто видит больше, чем способен пере- дать, тот жизнью платит за искусство передачи!
Сашка занимался самосто- ятельными тренировками. Ему нравились перегрузки, длительный бег «на выносли- вость», нравилось постоянно ощущать напружиненное, здоровое тело. Сашка читал книги и жил с прибаутками. Во всем общежитии он был один такой чудик. Однажды решил сменить работу – пой- ти на шахту. Предстояло про- демонстрировать своё здоро- вье специальной отборочной медкомиссии: слабых и боль- ных на шахту не брали. Саш- ка был полностью уверен за
185
себя. И тут…
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
ное богатство – не золото, не
– Вы нам не подойдете, – ска- зал врач, глядя на кардиограм- му.
– Почему?! – изумился Саш- ка.
– У вас, молодой человек, пульс какой-то, извините, ду- рацкий – сорок два удара в минуту… Такого, знаете ли, быть не должно.
– Может, самописец врёт?
– предположил Сашка.
– Может… – неопредёленно согласился врач.
Сашка пошёл на повторное обследование. Накануне вече- ром, перед снятием кардиог- раммы, он как следует напил- ся с ребятами в общежитии, утром «положил сверху» пять чашек крепчайшего кофе, пе- ред тем, как непосредствен- но лечь на кушетку, рядом с кардиографом раз пятьдесят интенсивно присел. Сняли показания. Врач на комиссии улыбнулся:
– Ну вот, теперь всё нормаль- но.
Сашку на шахту приняли, но поработал он там не долго. Уехал. Тренироваться пере- стал. По пятницам выпивает сильно, в остальные дни «по чуть-чуть». Здоровья ещё много.
Всё в мире обоюдно: убей и – сотвори! Ушедший отовсюду, восстанет изнутри. Бессроч-
сны, не бунтари, не паства, а... «вес» вины. Виновен, что дыханье и мускулы слабы, ви- новен за порханье диктующей судьбы. Душа любая – пекло. Мир удивлён до дна: не вос- стаёт из пепла людская новиз- на.
Итак, спектакль закончился, и зал уж освещён, а зрителям так хочется чего-нибудь ещё. Им, как в атаке, хочется кри- чать: «Ура!» Над залом звук клокочется: «Ав-то-ра!!!» Не всё в том зале запросто. Ап- лодисменты – взрыв! Одни живут для авторства, другие для игры. Ах, третьи – это зрители. Пришла пора узнать чудес родителя: «Ав-то-ра!!!» Идёт, ногами шаркая, смешон и неуклюж, не богом, а мака- кою – талантливый сей муж… Уйдёт со сцены, крадучись, игрок пера, и скажет, в небо глядючи: «Ав-то-ра!!!»
Ботиночки с «протектором», рифлёная ступня… Ах, был бы я директором, гулял бы под коньяк. Зелёным тош- ным вечером иду себе, иду: хотеть, представьте, нечего, или «иметь в виду». Такой вот неприкаянный, – нестраш- ные грехи! – душа, как шавка, взлаяла на дяденек плохих. А с высоты осанистой, с бал- конной высоты слетает мат
186
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
цианистый, чтоб отравился стыд. Иллюзион фонариков, от снега чистота… Ах, был бы просто Шариком – от жиз- ни б не устал!
У тебя жена, у меня жена, только не одна у меня жена. Да. У тебя беда, у меня беда, только не одна у тебя беда. Да. До свиданья, друг, или, здравствуй, друг! Может, не один ты на свете друг. Да. Хо- рошо, что жизнь, происходит жизнь, только не одна между нами жизнь. Да. У тебя тем- но, у меня темно: вот и ляжем спать – за окном темно… Да.
Партийный писатель Г. очень хотел иметь кожаную куртку, но не было ни денег, ни самого предмета вожделения в про- даже. Тёща писателя Г. жила в глухом горном ауле. Однажды зять гостил у неё и на черда- ке дома он обнаружил вдруг старый, околевший от време- ни до каменного состояния, чёрный кожаный эссесовский плащ. Историю плаща выяс- нить не удалось, да это и не важно. Воодушевленный на- ходкой, писатель Г. повез «ко- жан» к себе домой – на Урал. Вез, скрываясь и прячась от нескромных глаз. Мало ли что: плащ-то эссесовский, а писатель – партийный… Писатель забросил на два года своё ремесло. Весь пер-
вый год он попеременно то держал задубевшую шкуру плаща над паром, то мазал его рыбьим жиром, касторовым маслом, вазелином. В конце концов, кожаная колода слег- ка размякла. Весь второй год писатель вручную – адский труд! – каждый вечер, сте- жок за стежком, аккуратно шил замшевую куртку; пере- лицованный плащ и впрямь походил на замшу. Пальцы писателя приобрели хватку струбцины, руки огрубели до крестьянского вида. На сов- местных пьянках Г. появлялся среди братьев-мужиков редко, а когда появлялся, говорил всегда об одном и том же – о
«кожане», пошитом из анти- партийного материала. Пи- сатель просто изумлялся сам своей смелости и смекалке: надо же! – нечистым не поб- резговал, из натурального г… свою конфетку сшил!
И вот, однажды Г. явился-таки на работу в своей полукамен- ной самошитой шкуре. К ве- черу все шевелящиеся места в верхней части тела писателя были растёрты до крови. Ко- жан, воняющий всеми аптеч- ными жирами и маслами сра- зу, прожил на новом хозяине всего один день.
Через некоторое время писа- тель Г. выпустил небольшой поэтический сборничек, в котором было много стихов,
187
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
188
пронизанных непримиримой ненавистью к врагам комму- низма.
В государственный магазин ходят нынче по малой нужде, а в коммерческий – по боль- шой.
Входящий в литературу пи- сатель обычно дарит своё произведение тому, кто из литературы уже выходит, со- провождая сей щедрый дар проникновенной эпитафией. Мысль о преемственности поколений здесь выражается творчески. Например, жизне- радостным росчерком на фор- заце: «Начинающему кончать от кончающего начинать!»
Наверняка, каждому из нас встречались в жизни странно- ватые типы, которые, вместо того, чтобы сорвать свежий помидор с грядки и съесть его или угостить друга, торопли- во рвут этот самый разнесчас- тный помидор с одною лишь целью – законсервировать, заготовить впрок, уберечь лю- бым способом от немедленно- го исчезновения; пока свежее не станет упрятанным под крышку, такие типы не ус- покоятся. Это – намёк. Идём дальше.
Лучшим временем для сбора плодоносных мыслей и чувств по-праву считается осень человеческой жизни. Много
неожиданностей и невзгод могут погубить будущий уро- жай: засушливая тоска, зной- ные страдания, лучи чужой славы, болото быта – всё это стихийные бедствия, грозя- щие урожаю бедой. Но вот всё позади: осень! Подойдут простые и надёжные спосо- бы консервирования чувств и дум. Как то: просушивание на ветру времени, маринование в местной редакции, соление текстов матом, стерилизация текстов при помощи сенти- ментальных соплей, хороши также кипячение на огне кри- тики, сбраживание, снятие пенок и т. д. Изготовлять ду- ховные творческие «консер- вы» в домашних условиях на уровне их промышленного приготовления (Союзы писа- телей, композиторов, худож- ников, архитекторов), не так- то просто. Это – факт.
Ну чем ты восхищалась: что говорил умно, не гордо, не слащаво, не как в кино? Лю- бим дурак иль гений: весь мир – его семья. Беги от вос- хищений, хорошая моя! Зачем влюбилась, дева? Твоя вина: привязана ты крепко к вла- дельцу сна.
Ночь, как палач, рассудит; рассвет, как плаха, ждёт: она его не любит, а – просто с ним живёт. Она ему не верит: «Мир
Кончилась краска зелё-