мавший, что выработка потребности к
Чем поделиться? Деньгами? Настро- ением? Знанием? Горем? Радостью? О! Всё это есть и всё это можно добыть само- му. Поделись со мной тем, чего нет у меня,
– Человеком!
выговариванию, к самоочи- щению и исповедальности
– это мудрый механизм чело- веческой души, пытающейся избавиться от балласта отя- гощённой нравственности через откровение. Школьный дневник с первой в жизни
«двойкой» я закопал в огоро- де, больше испугавшись не наказания, а самого факта су- ществования «осквернённо- го» дневника. «Где дневник?»
– спросили меня родители. И я тут же повёл возмущённых домашних «пинкертонов» на
«эксгумацию» в дальний угол сада. Отец взял ремень и вы- порол меня, впервые в жизни замахнувшись на ребёнка. И вот сегодня, через тридцать лет после того дня, он неожи- данно вспомнил и признался:
«А я две недели потом рабо- тать не мог… Переживал, на больничный ушёл! Нервы…» Тридцать последующих лет отец мучался вопросом: не соврал ли он самому себе, за- махнувшись? «Это был один из самых лучших уроков!» – утешаю, говорю ему искрен- не. «Правда?!» – и смотрит, смотрит... Но чувствую: ему без разницы, что я говорю и что понимаю: он занят люби- мым печальным переживани- ем. Самое время возвращать уроки. Отец! Рефлексия твоя кормится полуфразой «только не ври», и забывает про «де-
139
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
140
лай, что хочешь?» Не через это ли возраст теряет свою волю к жизни?
Авторский полёт от неповто- римости начала до неповто- римости конца лежит через повторение, взятых ранее, чу- жих высот.
В минуты ожесточения мира ожесточаются все миры. Се- годня в автобусе: над выходом под прозрачным пластиком фотография гения восточных единоборств, полуобнажен- ного смуглого атлета, с дву- мя дубинками в руках… С женщиной-пассажиркой слу- чилась неожиданная истери- ка: «Басмач! Вот они! Вот! Здесь уже! Басмач, сволочь, басмач!» Пассажиры тут же разделились в поддержива- ющих мнениях и уже сами начали ссориться: так сухая
Отсутствие воп- росов – это самая сомнительная победа Учителя.
трава загорается от любой ис- кры… Ни в одном голосе нет доброжелательности. А вот и остановка. Мимо женщины к выходу пробирается семья с ребёнком на руках. Женщина:
«Что ж вы толкаетесь-то?» Отец семьи оборачивается в еле управляемой ненависти:
«Молчи, дура!» Словно всех мучает избыток ненависти, жажда мщения, словно всех зовёт под свои знамена крик- ливый горн уничтожения пра- вил жизни, а заодно, может, и самой жизни!
В мире изменяется всё, кроме упрямых стариков.
Видел молодых цыганок, громко и щедро лопочущих на своём родном языке, неза- висимых в своих ярких эпати- рующих одеяниях. А ведь это культура! – она сохранилась неизменной во время беспо- щаднейших взаимовлияний и ассимиляций. Почему? Не в примитивизме ли быта дело?
«Простейшие» выживают там, где сложным организмам даже находиться не по силам; более того: разрежь этих про- стейших на тысячу кусочков и – будет тысяча простейших, живых, как ни в чём не быва- ло. Культура-Феникс выжива- ет за счёт простоты формы, а содержание при этом она, ко- нечно, может иметь любое и любой сложности.
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
Любой русский на собствен- ном опыте знает, что такое
«романтика смерти»?
Язык чувств – надсловесный, страстный диалог человечес- кого «я» и «якающей» приро- ды.
Вот правило «трёх нет» для матери: не задавай вопросов, не распоряжайся, не говори обильно. И тогда твой ребё- нок получит украденные воз- можности: спрашивать само- го себя, распоряжаться собой и слышать смысл.
Если человек объясняет вре- менное изменение своих чело- веческих качеств «исполнени- ем служебных обязанностей», то смело можно говорить об
«исполнении человеческих качеств» в оставшиеся часы.
Прошлое всегда богато и прекрасно! Поэтому его нужно охранять от поку- шений, воровства и изнасилований.
Литературному перепроиз- водству грозит кризис. Что останется из того огромного вала, который написан? Что будет жить, что обречено? Ве- роятно, массовый культурный навык сделают каждого че- ловека писателем, умеющим и наблюдать, и осмысливать, и формулировать самостоя- тельно. А из огромной лите- ратурной кучи останутся, на- верное, лишь некие формулы духа, способные вызывать ге- нерацию мысли – это и будет Новейшим Заветом.
Всё бурлит. Каждый спешит застолбить свое «я» в одиноч- ку или скооперировавшись. Такое ощущение, что экс- понента развития мира уже близка к точке срыва и пора позаботиться о выборе пути: вечность или возврат? Лететь в никуда обременительно для тела, как, впрочем, и возврат убийственен для души. Ах, фантазии, факты… Евгений К., ленинградский бард, при- глашён к нам в город Лешкой К. Это последняя гастроль барда в Союзе. Уезжает. Ев- реи покидают страну, где се- годняшняя культура – лишь воительница за свое сущест- вование. Нищая воительница! Бурлит, бурлит жизнь! То ли варится, то ли – переварива- ет... С. возвращается со съез- да коммунистов-радикалов.
141
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
Местные чиновники нервни- чают, возмущены «своеволи- ем». С. больше не надеется на
себя самого, С. опять надеет- ся на себя среди всех. Этим и опасна любая, даже самая прекрасная по своей идее, ре- волюционность.
Бурлит! Перевариваемся... Вдвое опять повысили цены на ювелирные изделия. Под- руге позарез нужна вдруг стала серебряная цепочка:
«Самочка обязана быть соб- лазнительной!» Это закон: диктат ужесточается от полу- удовлетворений. Бурлит! У подруги на работе появился молодой человек, начавший с подарков. В нашей домашней библиотеке прибавилось на книгу Мандельштама, убави- лось на Волошина. Пусть. Не храни, судьба, никого от слу- чайной любви, но обереги ото лжи!
«И жить торопится, и чувс- твовать спешит!» – утверждал полтора почти века назад А. С. Что-то сегодня изменилось в этом. Может, жить торопят- ся, а чувствовать – не спешат? Разве что избранно чувство- вать: ненависть, например, раздражение.
Ах, где же ты, искусство дан- ности: бери, что есть, радуйся этому, живи и умножай, если можешь, а смог – отдай даль- ше, для новой данности? Где?! В наступлении дня на землю
Малообразованный ещё не значит малооб- разующий. Мессия, на- пример. Как, впрочем, справедливо и другое: многообразованый, да малообразующий – не божья тварь!
есть естественная уверен- ность. Учись! Искусство дан- ности не парализует свободу тела и самостоятельность мысли, но, в то же время, направляет и действует с не- избежностью рока. Фатализм обстоятельств и фатализм же- ланий связуемы разве?
Холодная, голодная, огромная страна, – свободная, народная опухла от вина! Синеет небо весело, в витринах синева: почто носы повесили, каль- сонная братва? Холодная, го- лодная, огромная земля счи- тает по копеечке, гуляет до нуля! Не красная смородина, а звёздочки с куста; сегодня мама – родина, а завтра сво- лота! Огромная, печальная, без края, без конца, скажи- ка, мама-родина, кто будет за отца?! С утра горят пожа- рища: мы все – одна семья!
142
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
Когда пришли «товарищи», закончились друзья! Холод- ная, голодная, всегда нехо- роша, волчицею бездомною кусается душа! Почто житу- ха пыжится, зачем дудит в дуду? Корите, не обижусь я, гоните – не уйду! Огромная, безумная, расставила пос- ты, кругом земля-обманщица щедра до нищеты. Не знамя, а знамение: в кровавой суете родила мама гениев на пользу сволоте! Огромная, холодная, жива почём зазря, свободная, народная – без бога и царя.
Грамотный неграмотного всегда оболтает, да всё рав- но победить не сможет. Че- ловек, пришедший ко мне, представился так: «Колхоз
«Путь Ильича», Александр Гаврилыч Иванов, наследник демона!» – и протянул пачку листов, исписанных ровным
Ах, прогресс! Ах, мода! Старая вешал- ка не годится для новых украшений...
почерком. – «Какого демона?»
– «По демону я иду… Такой же неспокойный! За Лермон- това всегда молюсь!»
Наконец, выяснилось, что Иванов – пенсионер, одино- кий, а сельсовет творит над ним произвол: оттяпал часть огорода. Иванов изложил на бумаге страстный донос на все безобразия, творимые местным руководством. Но как изложил? Полуграмотный стиль, масса орфографичес- ких ошибок, никакой логики в изложении – уж не мастак, так не мастак: ведь землю всю жизнь обрабатывал, с пчёла- ми занимался, топором махал.
«Обращались куда-нибудь с этим?» – спрашиваю. – «Пи- сал! Ни ответа, ни привета. Теперь к тебе пришёл вот». Эту картинку жизни можно переворачивать, как песоч- ные часы, и тогда песочная правота времени будет пере- сыпаться из одной колбочки в другую, из одного смысла- самооправдания в другой… Представьте-ка: к професси- оналу-земледельцу пришёл
«на приём» за кусочком хлеба дебелый министерский олух. Глянет работяга-крестьянин на такого, плюнет и может не дать милостыню, пусть, мол, лучше подыхает «отродье»! А наоборот-то опять повернёшь
– то же опять и выходит! Как и есть сейчас. Полуграмотный
143
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
ламент страны. Искусствен- но и в единочасье попавшие в среду интеллектуального противоборства, парни теперь проливают перед своими из-
Логика Художника несокрушима: «Пьян был. Не помню. Не было, значит!!!»
кормилец идёт за помощью к законникам и воротилам, да толком сказать ничего не мо- жет, не обучен такой премуд- рости, не мастак по бюрокра- тическому витийству. Глянут на такого просителя в казён- ном доме и со всей искрен- ностью почувствуют к нему с высоты своего