у он привязал её к дереву, деловито поясняя: «Чтобы не размазывала кровь по земле, если ползать ещё будешь… Да и рубить на твёрдом ство- ле удобнее…» Девица серьёз- но и мужественно готови- лась к отходу. Художник был тоже серьёзен и равнодушен: мысли о тщете и о бренном полностью лишили его гу- манности и сострадания. Он замахнулся топором… Деви- ца закрыла глаза… «А, чёрт!
– сказал палач с досадой. – За- был свет погасить на даче! И дверь не закрыл!» Он бросил топор на землю и ушёл. Часа четыре художник сидел в тёп- лом помещении, размышляя и потягивая портвейн. Потом вернулся в лес. «Сволочь! Мерзавец! Скотина! – заорала привязанная, окоченевшая от
было без разницы. Он взял топор и верёвку и пошел до- пивать портвейн.
Прогресс внутреннего и вне- шнего миров человека име- ют одинаковую особенность: для того, чтобы шагнуть вперёд, надо избавиться от формы прошлого, сохранив, по возможности, содержание
– известная, парадоксальная банальность, заставляющая буквально рушить всё снару- жи в революционном буйстве, либо выворачиваться, убивая свой дух изнутри. Тот про- гресс, какой мы знаем, – путь, густо усеянный костьми и трупами. Трупами материй, трупами идей и верований. Грубо, безумно, вечно в ка- ком-то состоянии аффекта совершается совсем не диа- лектическое «отрицание». Хорошо бы прогрессу, жесто- кому пути постижений жизни, пришла пора обучаться куль- туре… убийства?! Опыт наш, сосредоточившись в благого- вейной радости на культуре прихода в этот мир, не проиг- рал ли «второй» смысл бытия, позабыв о культуре ухода? Ну, да. Отработавшие вещества должны покидать организм
154
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
(организм общества, в част- ности, если говорить о поли- тике и политиках) регулярно и добровольно, иначе – запор, боли… Организм управляет ходом отходов, а не наоборот. Ну, да... Назавтра в городе объявлен большой митинг. Возможно, будет побоище: я видел из окна редакции, как милиционеры тренировались накануне в применении дуби- нок, щитов и аэрозолей. Если это случится, будет очень не- хорошо, потому что в культу- ре убийства все три стороны
– народ, власть и сила – не владеют главным: беззлоби- ем.
Культура прихода зависит от окружения. Культура ухода
– от тебя самого.
Стиль новой жизни: недержа- ние желаний.
Разобщение в обще- стве ведёт к разладу с самим собой.
Многотысячный митинг про- шёл относительно спокой- но, без особого экстремизма и крайних мер. Обошлись криком с трибуны. Забитые русичи даже в злобе своей сдержанны. Хотя самую боль- шую толпу собирает именно злость. Что же происходит в невидимом мире идей? Идео- логия – это окаменевшая вера. А настоящая вера не может знать идеала – она за ним лишь гонится. Бунт окаменев- ших вечен на этом пути!
Самоуверенность мужчины не знает границ! Терпение женщины не знает предела! Страшны лишь самоуверен- ность ограниченных, да тер- пеливость покорных.
Искусством неуверенности исследователь должен поль- зоваться так же уверенно, как умением дышать.
Общественный деятель лжёт:
«Я больше не принадлежу себе!» Такой «служитель» мёртв для прогресса и насто- ящего движения, – он всего лишь заложник собственного имиджа, раб общественной легенды.
Художник вышел из запоя, хвастает: «Представляешь, до чего дожил! Купил вче- ра водки – до сих пор стоит
155
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
в холодильнике! Не трогаю! Не надо!» Было. Много раз подобное было. Скучно. Не озорно, не удивительно. Буд-
то малый малец доложил когда-то мамке, что больше не грызёт ногти, а мамка пох- валила. Мальцу уж тридцать годков, а он всё норовит сор- вать похвалу за то, что боль- ше не грызёт ногти… Скучно. Было.
Сидели днём в редакции, го- ворили об интегральной йоге, об одиночестве, о неведомом, о космических энергиях… Вдруг телефонный звонок! Из трубки – панический голос бывшей жены: «С тобой всё в порядке? У нас на стене при- поднялась и страшно грохнула гитара. Жуткие ощущения!» Полтергейст!
Истинная беспредельность всегда начинается с примити- ва. Чем примитивнее, тем бес- предельнее. И наоборот. Если видишь, что огород городят
– это тупик, конец, скорый и гарантированный. Жить мне уже давно не страшно, просто бывает скучно. Я многое умею и пользуюсь этим, но что это значит? – чем больше прибав- ляется умения, тем обширнее становится скука. Стиль моей жизни, да и всех, кстати, ос- тальных моих подельников по времени – это «городить
Чрезмерные страс- ти мира вызывают защитную реакцию
– равнодушие.
огород». И до тех пор, пока я занимаюсь этим самым «го- рожением» огорода, усложне- нием жизни, – до тех пор мне будет тесно! Всегда, всюду и во всём. Зная о своем конце, я выбираю наиболее дальние пути к нему: космос, любовь, бог, смерть, абсолют. Но и там тесно. Я смотрю туда же, куда смотрит всякий, воздевший
Жизнь превратилась в очень длинный разговор. Из которого получился очень ма- ленький круг вопро- сов. Это и есть ответ.
156
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
очи горе. Детям моим следует обогнать меня, чтобы выпих- нуть родителя из его рамки; тогда можно будет смотреть дальше. Излишек скуки помо- гает откупиться от собствен- ной совести и плодит пара- зитов. Нет ничего прекраснее примитива! Когда я занима- юсь в постели любовью, мне некогда извращать естество думами о загадках небесных сфер.
Опыт ведёт к опрощению. Самая страшная жажда – это жажды простого: захочется постругать перочинным но- жичком липовый прутик, за- хочется погладить котёнка, за- хочется шепнуть своей любви самое главное: «Я постирал носки!»
Жене нужны ботиночки, ку- пить их в магазине невоз- можно, то есть их просто нет; обувь в стране – по талонам. Жена каждое субботнее утро ходит на рыночную площадь, куда съезжаются торговать сельские автолавки – можно, если повезёт, купить дефицит. Давка бывает дикая, могут затоптать насмерть; жалости озверевшие люди не знают. Жене нужны ботиночки, жена чувствует себя раздетой, об- манутой, нищей, обиженной, в минуты несдержанности она может искренне бросить:
«Всё плохо! Всё, всё, всё!!!» Я бы сшил ботиночки из собственной кожи, если б она попросила... Я не боец оче- редей, у меня нет блата. Что тут поделаешь? – «Любимая, ты знаешь сказку про голого короля?» – « Знаю». – «А про голую королеву?» – «Нет!»
– «Тогда слушай… Пригла- сили как-то королеву погос- тить в соседнее королевство. Стала она одеваться: платье примерила – не понравилось, накинула на плечи меха – не подходят, обувь перебрала – вовсе рассердилась. Никакая вещь из гардероба не нравит- ся – всё ношеное. Портные!
– кричит. – Сапожники! Ко мне! Оденьте меня! – Стали одевать-обувать, уговаривать, а угодить не могут. – Госпо- ди! – кричит королева. – Я же голая, мне надеть на себя нечего! Всех казню! – Ваше величество, вы прекрасно вы- глядите! – говорят ей. А она за своё: Голая! Голая! – И, действительно: все её в нор- мальной одежде видят, а она, что ни примерит – видит себя без ничего… Совсем голая! И поняли слуги: убедить голого мужчину в том, что он одет, можно, а вот убедить одетую женщину, что она не голая – нельзя!» – «Хорошая сказка?»
– спросил я у жены. И она улыбнулась. И я понял, что в жизни, не сожалея, можно по-
157
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
терять всё, что отмечено це- ной: деньги, должность, дом, родину, документ, друга, даже любовь, если хотите, но не- льзя терять то, что сохранить труднее всего – нельзя терять Улыбку! Цена потерянной Улыбки – это и есть вся твоя жизнь.
Если в любви один считает, что может себе позволить всё, что захочет, а другой думает: пусть милый человек позво- ляет себе всё, что захочется…
– это сосуществование двоих, где любовь научилась быть паразитом!
Знал одного некрофила, он много лет жил с мёртвой жен- щиной: днём она работала в
«горячем» цехе металлурги- ческого завода, а в постели сразу же начинала храпеть.
Чему и как верит наша мамоч- ка? Меньше всего наша ма- мочка верит своим собствен- ным глазам, ушам и прочим личным органам чувств. Чуть больше она верит глазам, ушам и чувствам соседей. Ещё больше – глазам, ушам и чувствам друзей и коллег по работе. А чему мамочка верит безоговорочно? Безого- ворочно наша мамочка верит только популярным брошю- рам серии «Знание», столич- ным знаменитостям и ночным
программам Центрального телевидения.
Вечером дедушка А. П. вспомнил давнюю историю: в молодости он приобрёл паль- то индивидуального пошива, все очень хвалили покупку и молодой владелец ходил гордый и уверенный в своей замечательной одежде до тех пор, пока не заглянул как-то в мастерскую к другому пор- тному: «Руки бы оборвать тому, кто это сделал!» – за- кричал портной, едва завидел изделие конкурента. А. П. был, конечно, обескуражен: ведь всем пальто очень нрави- лось по-настоящему, без лес- ти… Портной тогда пояснил:
«Листочка! Смотрите, как вам листочку пришили!» Листоч- ка – это такая полоска ткани над карманом, декорация. Так вот, одна листочка была при- шита тканевым ворсом не- правильно, ворсом вверх… Такую мелочь мог заметить только профессионал. Вывод прост: взгляд профессиона- ла отравлен специализацией
– слишком уж глубок и слиш- ком уж узок. Профессиона- лизм делает радость от жизни не универсальной.
Реставратор В., прекрасный мастер, мужик пятидесяти лет имел чудесное свойство ума и характера – любую,
158
К н и г а с л у ч а й н о с т е й
саму сложную путаницу и не- понятность жизни сводить к чрезвычайной матерной про-
стоте и через это «сведение» получать для