< 19 >

ени и усилий огромного числа лю- дей выволакивается на белый свет что-нибудь разэтакое, са- мое большое и – главное – не- повторимое, годное лишь для пустопорожней гордости и такого же ненастоящего, пус- топорожнего воспитания. А ведь жизнь – это безошибоч- ный штамп! Она создаёт свои произведения в разнообразии, в массе и совершенстве. Хо- рошо, что наш Создатель не тщеславен, иначе Он создал бы всего по штучке, по одной огромной штучке: одна ог- ромная рыба на всю Землю, один огромный человек, одна огромная бабочка, одна ог- ромная травинка…

У всякой страны и у вся- кой общественной жизни есть нарядный фасад и её повседневная глубина. В слу-
чае здорового развития они гармонично соотносятся, пи- тая и дополняя друг друга. В случае с Россией глубина её
– это мощь и сила ада, а па- радная вывеска – потёмкинс- кая деревня, школа показухи, изощрённые методы наводить глянец там, где смердит. Знаете, почему любят инос- транцев на Руси? Им мож- но показать лакированную, внешнюю сторону жизни, и они этому поверят, думая, что вся жизнь на Руси такова, что внешнее соответствует внутреннему. А ведь это не так. В западной практике это несоответствие, конечно, же учитывают. Именно поэтому не ценятся за рубежом наши дипломы, купленные, возмож- но, в переходах метро, либо приобретённые каким иным способом. Да, собственно, и образование нынешнее мало чем отличается от куплен- ного диплома. Оно слишком условно. Затраченные деньги практически никогда не воз- вращаются интеллектуальной сторицей. Свидетельство о высшем образовании – это некий ритуальный ценз внут- ри страны и грустное посме- шище для всего остального мира.

Советская Россия ещё пы- талась бороться с очковтира- тельством, сегодня же это – признак ловкости, доблести и
удачи. Я хорошо знаю ненас- тоящего профессора, ненасто- ящего ректора ненастоящего университета, в котором люди получают ненастоящее обра- зование. И всё это вертится и густо замешано на вполне настоящих деньгах, насто- ящем времени и настоящей жизни наших граждан. Они надышатся этим воздухом, подрастут и станут частью этого института призраков. Можно легко продолжить: я читаю ненастоящие газеты, я смотрю на ненастоящих поли- тиков, меня охраняет ненасто- ящая милиция и ненастоящие солдаты, я верю в неверие и опираюсь на него, пытаясь защитить свою подлинную реальность...
Ритуалам фальши противо- стоят ритуалы естества: хо- ровые песни, бесконечные чаепития на рабочих местах, почти священная оголённость разноплеменных душ и тел в русских баньках, самозабвен- ное и сладкое самоистязание нации на огородных участках. Как утопающий за соломинку, хватается ненастоящий чело- век хоть за какое-нибудь убо- гое настоящее. Авось вывезет, авось выплыву. Миллионами


цепляются за единственную соломинку! Жить-то как хо- чется! Ах! Выйдет проныр- ливый пройдоха к телевизи- онному экрану страны да и объявит очередное «счастье», а нация верит – началось! Вот и полегчало. На правой ножке подпрыгнем, левой притоп- нем, три раза в ладоши бах- нем, вокруг себя обернёмся, вот и будет у нас всё, что по- желается. В прошлый раз не получилось, так завтра, авось, обязательно. Практическая жизнь на этом самообмане все зубы себе поломала, а всё бумажного тигра из себя изоб- ражает…
Ритуалы жизни очень близки друг другу: жизнь без уста- ли штампует жизнь, ритуал штампует живых дураков. Некоторая внутренняя уве- ренность в хорошей жизни подкрепляется в русском ва- рианте состоянием ожида- ния и терпения, а не жаждой действий. Показуха настолько прочно заняла здесь свои по- зиции, что фактически играет роль коллективного разума. Если по-одиночке люди ещё как-то сопротивляются и пы- таются трезво смотреть вок- руг себя, то собравшись даже в небольшой коллектив, они сразу же оказываются зажа- тыми в рамки беспощадной, господствующей ныне тради- ции, временной истины. «А


что делать?» – разводят рука- ми люди и вступают в партии, дают и берут взятки, согла- шаются с абсурдом и терпят унижения. Именно коллектив позволяет вынести это всё и не сойти с ума. Толпа лег- ко подчиняется умело навя- занным правилам и потому безумна по определению. А митинговый сход строителей и участников потёмкинских деревень и вовсе явление за- предельное. Показуха (где-то глубоко внутри) прекрасно чувствует свою суть, осознает себя и видит изъяны. Но, тем не менее, продолжает строить и строить потёмкинские квар- талы, и совершать рекорды ради рекордов.
На Руси всегда было важнее услышать свежее мнение, чем высказать его самому. И это тоже производное от ненасто- ящего бытия. Может ли фан- том заинтересоваться самим собой? Он живёт и питается интересами, привлечёнными извне. Рациональные инозем- цы только диву даются – до чего ж наивны, легковерны и доверчивы папуасы этой ог- ромной страны! Их ничему не учит ни пролитая кровь, ни огромные расстояния, ни уроки времени. Они учатся лишь одному: терпеть, ждать и верить. И вновь религия их флаг. Самих же ностранцев на Руси любят самым особым


образом – взахлёб, взасос, не- сравнимо больше, чем самих себя. Ведь их явление – почти уникальный и почти единс- твенный шанс дать фантомам плоть чужих правил.
А взгляните, сколь легко и стремительно рождаются са- мозванцы в России, как ловко, в мгновение ока они захваты- вают реальность! Эмиссары ненастоящего, они учат нена- стоящему всё вокруг. Пора- зительно и то, что именно с самозванцами связаны у нас самые скороспелые надеж- ды. Посаженные царьки и корольки, президенты и пре- зидентики, самообъявивши- еся профессора и академики
– жизнь по объявлению. И что ни имя – чуть ли не бог, и что ни вывеска – едва ли не рай. Закрадывается мысль: уж не сам ли ад кроется за этими ненастоящими украшениями? Изменять и изменяться по ма- новению – игры дьявольские, игры одержимых разрушите- лей-революционеров, свято верящих, что смерть – это на- чало жизни, а смерть, насиль- но скрещённая со светлой мечтой, – это ещё и светлое будущее. Самообман в окру- жении тотальных обществен- ных декораций – проказа поч- ти неизлечимая. И нынешние презентации, экскурсии, фур- шеты (обязательно не хуже, чем у них!) – всё это, увы,


продолжение шаманской ин- дустрии очковтирательства, языческое преклонение перед силой превосходящей и ма- лообоснованной, кичливость фактом собственного сущес- твования.
Вдоль и поперёк потемкин- ской деревни снуют подер- жанные автомобили иност- ранного производства, люди торгуют и поют караоке. Всё разворовано, продано и вновь разворовано, и вновь будет продано в надежде на самое высшее воровство – украсть для себя кусочек счастья. Посреди потёмкинской дерев- ни – столб, а на столбе висят сапоги-скороходы, под сапо- ками воры морды друг другу бьют: кому царём-батюшкой назваться выясняют. Показуха нынче деньги считает – кто, мол, не спрятался, я не ви- новата. И вон их сколько, не спрятавшихся, и у мусорных бачков, и у винных прилав- ков, и в зачумлённых хрущо- бах. Ну да ничего, будут и на нашей улице рекорды. Всем миром поднатужимся, да, гля- дишь, на корону царишке-то и хватит. Авось, заступится, батюшка…
Самозванство на Руси востре- бовано и желанно. Даже по- сажённые президенты уже на следующий день чувствуют себя как наследные принцы. С другой стороны, существу-


ет всенародная жажда видеть в каждом посажённом вре- менщике и надежду, и опору. Надежда на Руси – величина постоянная, а картина власти и её сила непредсказуема как законы хаоса. Именно поэто- му всенародная надежда, пре- красно чующая старый обман, но зачарованная новизной обещаний, – точнее, их наря- дом, модными политическими одёжками, хитами сезона, как правило, заимствованными со стороны, – век за веком не в силах отвернуться от очеред- ного политказино и «калифа на час».
В искусстве чаще остается тот, кто вложил себя в граж- данские поступки и лишь как следствие приложил к ним
произведения своего искус- ства, сделал поступки непов- торимыми и опознаваемыми по этим знакам. Среди худо- жественного бомонда нет-нет да и возникают разговоры на вечную тему: что для кого и что кому – искусство для ис- кусства, искусство для жиз- ни или жизнь для искусства? Вопросы принадлежности, спор причины и следствия, чей приоритет выше. Всё это естественно для среды почти целиком состоящий из симво- лики, значков, изображений, гармонических рядов, жестов и формул. По отношению к


обыденности «значки» со- ставляют утилитарную, вспо- могательную роль. В Рос- сии же произошла странная инверсия, причём, как мне кажется, в степени гораздо большей, чем где бы то ни было: практическая жизнь прислуживает значкам, зна- кам, значимостям.
Куда ни бросишь взор, всюду присутствует эта странная, всепроникающая и всепо- беждающая атмосфера – ри- туал ради ритуала. Смотрю в прошлое и вижу, что большая часть жизни была посвящена хождению на службу, где труд являлся не столько средством к существованию, сколько символом правильности са- мого существования. Всюду произносилась ритуальная ложь, анекдоты противостоя- ли этой лжи, как ритуальная правда, пьянство и бесша- башность – как ритуальное самоочищение. Литература стремилась создать реальную жизнь, а реальная жизнь це- ликом являлась литератур- ным процессом, то есть вы- думкой, игрой фантазии. Тем временем вещественный мир превращался в застывшую фан-

.: 20 :.