тазию, переставал играть своим многоцветием и всеми силами и средствами пытался заморозить фантазию внут- реннюю. Собственно, именно на этом набирает силу и в ито-
ге рушится любой Вавилон и его союз с инквизицией.
В России в течение XX века произошли молниеносные трансформации. От идеаль- ного ритуального ряда, об- ращённого к божеской идее, веры в царя, жизнь обрати- лась к материальному, ком- мунистическому обману, и в конце концов, как апофеоз, идею жизни заменила прямая выгода, деньги. Именно они стали предметом поклонения, сбывшемся Маммоной, и имя им – Вера, Надежда, Любовь. Деньги сегодня находятся вне моральных критериев и нравственных законов. Без- нравственна и аморальна се- годня Святая Троица – и вера, и надежда, и любовь. (Разу- меется, и восходящий, пози- тивный процесс неизбежен: выгодно будет быть и духов- ным, и умным, и порядочным, но это не сегодня, не сейчас, а когда-нибудь).
2.
Интересно присмотреться детально к области, где ис- кусство существует ради ис- кусства в чистом виде. Ритуал
порождает ритуал, является смыслом, началом и концом этого действа. Литература, живопись, балет, философия,
– все они целиком и полно- стью построены на симво-
лах. Язык искусства является законченным в себе самом. Именно искусство самодоста- точно как ритуал. Сама собой напрашивается параллель между законами искусст- ва и загадкой русской души, русской жизнью, а точнее
– жизнью по-русски. Словно перезревшие дети, играют русичи в правду и в кривду. Сама условность игры позво- ляет менять правила и легко им верить, проклинать пре- дыдущий кон и надеяться на новый, менять ведущего и надеяться на игру ва-банк. Игра хороша для шулеров и счастливчиков. Общий же её итог – всегда проигрыш: по- теря времени, потеря жизни. Тут тебе и балет в бюрокра- тических очередях, тут тебе и философия с литературой на три буквы. Русская жизнь не в состоянии отличить искусст- во от искусственности, поэто- му она с лёгкостью бросается в любую из этих крайностей. Так сочетаются и уживаются в русской культуре образцы высочайших произведений искусства и непостижимая аб- сурдность всего искусствен- ного в обозримом прошлом, настоящем и, наверняка, буду- щем. «Гиганты духа, карлики жизни», – как говаривал мой приятель-художник.
Разницу между настоящим и ненастоящим во всём мире делает обоюдно допустимой институт выпивки, пожалуй,
не менее понятный и де- мократичный, чем секс или война. Пьяный, как ребёнок, легко и естественно спишет неудавшуюся реальность на счёт неудавшейся выдумки. Так же, как приятная для са- молюбия фантазия, реально утешит чувства. Амплитуда между тем и другим в России огромна, поэтому институт всенародной выпивки давно превратился в академию. Эр- зац самоудовлетворения, до- бытый браконьерскими риту- альными методами, настолько быстро и легко снижает план- ку умения критически оцени- вать себя и ситуацию вокруг, что само собой напрашива- ется какое-нибудь очередное
«верую!». Удобно управлять таким народом, которому путь из невежества заказан обольстительным внушением о собственной избранности и планетарным предназначени- ем. Самовлюбленный дурак не требует охраны.
Природа снабдила глупость стремительным механизмом: чтобы преодолеть самоё себя, она всегда стремится чему- либо соответствовать. Легче всего соответствовать схеме, а за неимением своей собс-
твенной схемы никто и ничто не мешает воспользоваться заёмной. Более того, умело натягивая опорные ниточки над дикорастущим садом рос- сийской жизни, можно заста- вить подниматься колонию вьюнков в нужном направле- нии. Не само существо чело- века соответствует сущности вещей и движений вокруг него, соответствие вполне удовлетворяется так или ина- че исполненными правилами. Чему именно соответствовать
– задаст мода, обстоятельства или насилие, а как именно это делать – растолкуют «специа- листы» и правила.
Обратите внимание на два этих мирно уживающихся слова: «правила» и «делать». Исполнение правил напол- няет русского человека удов- летворением. Несмотря на то, что правила меняются, как чехарда, удовлетворение ос- тается неизменным. В качес- тве народа Россия породила актёров, не имеющих напи- санных ролей. И действие на сцене истории складывается как сложится, подчиняясь то окриками из-за кулис, то репликам из зала. Чему соот- ветствовать? Собственного ствола нет, вьюнок без опоры поляжет. Не люди здесь пи- шут свою жизнь, а наоборот, жизнь пишет людей, так, как это она делает в дремучем
лесу, смешав в непроходимую тайгу и редкие травы, и горь- кие яды, и мелкую ягодку, и своих исполинов. Невозмож- но представить, скольким все- возможным схемам в веках и тысячелетиях улыбнулось здесь счастье обрести плоть, невозможно и счесть тех, кто готов был соответствовать и опираться на них. Жажда со- ответствовать чему угодно: молитве, фюреру, правилам, историческим представлени- ям, собственному упрямству, очередной заморской моде,
– эта жажда не проходит бес- следно, она взращивает своих адептов, оставляя их на про- странстве страны и ещё более умножая и без того огромный арсенал схем гражданского бытия. Мира на этой свалке нет, поэтому здесь очень лю- бят говорить о мире. Граждан- ская война в России – состо- яние перманентное. Вера на веру, мысль на мысль, образ на образ, брат на брата. Лю- бая страсть соответствовать чему-либо не имеет предохра- нителя – терпимости. Поэто- му глупость любит напускать на себя важный вид и гово- рить: «Истинно». Для полно- ты картины остаётся короно- вать дурака и дать ему в руку гранату.
Зато существуют короткие сценарии персональных жиз- ней, вписанные в глобальную
бессценарность российского бытия. Короткие, на практике не долее одной жизни, линии судьбы, линии поведения ге- ниального фюрера или безы- мянного обывателя – все эти личные траектории объеди- няет единственный опознава- тель, слово «ради». Без этого
«ради» люди на земле, а в России в особенности, не мо- гут существовать коллектив- но, оно позволяет им значить в глазах других, даже в глазах гипотетических, не во плоти. В муравейнике по имени Русь каждый муравьишка твёр- до знает своё «ради». Люди живут «ради бога», «ради де- тей», «ради будущего», «ради удовольствий», «ради постав- ленной цели». Никто не живёт просто так, вокруг непрерыв- ная «ради»-активность. Лич- ные сценарии жизни, особен- но в подростковом возрасте, весьма гипертрофированы. Это компенсация, месть, ре- ванш за отсутствие единого, общего сценария жизни наро- да. А ответ на так называемую
«загадку русской души» я бы посоветовал искать в обезь- яннике. Сценарии личные уютно встроены в сценарии общественной жизни: сцена- рии рождения, работы, учёбы, пенсионного бытия, пожара, наводнения, посещения са- довых участков. И вроде бы
– порядок. Если не смотреть
со стороны. Скажет, бывало, человек: «Полный порядок»,
– будто убеждает себя в том, чего нет. Серьёзного ответа на вопрос: «Для чего живём?»,
– русский разум дать не мо- жет, вот и бежит в леса, к бу- тылке, прячется в похоти или шутовстве.
Мне кажется, что и сама-то ритуальность не стоит на мес- те. Постепенно она сползает вниз, к земле, к прямому, по- лузвериному язычеству, туда, откуда начался её круг. Сво- бодная богема и невоспитан- ные подростки, учёные мужи и набожные старушки, брюз- жащие старики и геройствую- щие нувориши, – все так или иначе находятся в жёстких тисках того, что «положено». Бунтари изредка совершают дерзкие показательные по- беги из этой тюрьмы, но их возвращают, или, что чаще, они возвращаются сами. Вне ритуалов жизни в России нет. Без тоста и водка в горло не полезет. Всё становится бо- лее грубым. Очевидно, это закономерный объективный процесс: неодушевлённое ус- ложняется, одушевлённое ка- тится к своему примитивному началу. И сами ритуалы стали напоминать быт первобытных болванов. Человек не столько действует, сколько обозначает действие, при этом обозначе- ние имеет статус выше самого
действия. Наиболее употре- бимы и в ходу именно обоз- начения – это самая звонкая монета на Руси.
Россия – родина пиара, при- родная лаборатория оповеще- ния, деклараций и показухи. Многое оказалось опущен-
ным донельзя. Сам ритуал тоже подвержен этому «ради». Ради чего он существует и ис- полняется? Ещё не так давно, в веках XVII-XVIII, действия людей обставлялись вполне мотивированными, культовы- ми сверхдействиями – ради чести, ради достоинства, ради правды, ради того же Бога. По крайней мере, планка за- давалась высоко, выше чем простая вещественность. XIX век, разбудивший силу бун- тарских идей, опустил музу вдохновений и молитв до воплощения в прокламациях и митингового просветитель- ства. XX век – век переворо- тов, перевернул он и смысл ритуальной службы. Если раньше ведущим словом было слово «нельзя», то сейчас оно переменилось на «можно». Молитва запрещающая стала молитвой разрешающей. Ри- туал умер. Планку жизненно- го «нельзя», которую он охра- нял, каждый стал двигать по своему усмотрению, и запру- да русской цивилизации при- шла в движение. Река истории
помелела, прошлое заболоти- лось, а будущее стало нечем питать. Нас отпустили, мы и опустились. При этом все схе- мы существующие уцелели как ни в чем ни бывало: им ведь без разницы где и какой живой материал для себя ис- пользовать.
Анатомируя власть схем, нельзя не упомянуть главного катализатора этого п-