сех рассадили, а отец занял
место во главе стола, на кото- ром соседи разложили свои какие-то бумаги. Так выгля- дела юридическая консульта- ция, в которой отец никогда не отказывал. Поэтому в наш дом приходили не только бли- жайшие соседи, но и хозяева домов с соседних улиц. Все знали всех. Причём, знали не просто в лицо, а по внутрен- ним человеческим качествам и по несомненной взаимной полезности. Деревянный го- род! «Горизонтальное» мыш- ление огородников и членов уличкома, которое делало жизнь каждого видимой для других, «как на ладони». Дом на Карла Маркса, 265. Напро- тив жил дядя Миша Черных, начальник ижевской милиции, которого домой привозили на
«эмке». Люди без обиняков обращались друг к другу за взаимвыручкой. Я помню, помню этих притихших лю- дей в нашем доме, которым отец растолковывал законы и права. Отец свято верил, что закон и правда – это одно и то же… А время было кри- минальное, пьяное. Стояли на углах синего цвета пивнуш- ки, шпана стаями устраивала поножовщину на пустырях, о крупных бытовых преступле- ниях всем городом говорили в грохочущих трамваях и в магазинных очередях. Сте- кольщики-карабасы пугали детвору зычным криком. Во- енные-инвалиды, превратив- шиеся в убогих алкоголиков, выставляли напоказ своё горе и просили милостыню на каж- дом углу. Вились повсеместно юркие разноцветные цыгане. А в небе уже летали рукотвор- ные звёздочки, гордость стра- ны – спутники. Листовки ва- лились по праздникам прямо с неба. Ремеслуха с пряжками ремней на руках «держала» район от шпаны… Ах, время! Кто сегодня «проконсультиру- ет» наверняка: где будущее? в ком? как шагнуть в него пра- вильно?
Однажды я закопал в огоро- де дневник с первой школьной двойкой. Испугался почему- то. Отец был строг: «Где днев-
ник? Что значит «потерял»? Меня не обманешь! Запомни навсегда: меня не обманешь! Показывай, где закопал». Провели эксгумацию. Проли- ли слёзы осознания и раска- яния. А в горькое утешение было сказано самое больное:
«Двойка – это тоже государс- твенная оценка. Ты получил то, что заслужил». Много раз я убеждался в этой мистике: отца – не обманешь! Словно насквозь видит и читает мыс- ли! Как, каким образом?! И все друзья у него были такими же. В конце концов, рассказал секрет: «Потому что я сам ни- кого не обманываю. Поэтому и любой обман вижу сразу». Это был замечательный жиз- ненный урок.
Онажды он вернулся домой верхом на Гудке. Очень уж скучал по простой крестьян- ской жизни, поскольку воспи-
тывался и вырос в деревне. В семье крестьянина-середняка. В окружении многочислен- ных сестёр. В живом труде и на живой земле. Скучал по простоте! Поэтому с наслаж- дением чистил коня, сделал для него тёплое стойло в са- рае, специально ездил куда-то и косил для него сено на зиму, разговаривал с животным:
«Человек должен любить труд. Именно любить! Тогда никакие на свете трудности
ему не будут в тягость». Же- ребец громко ржал в ответ, словно тоже радовался их сов- местной трудовой дружбе.
Однажды случился какой- то юбилей. В дом к нам при- шли отцовские друзья-про- куроры. Пели «Рябинушку».
Громко, протяжно. О работе и войне не говорили. Пели
«Рябинушку» по второму и третьему разу… Потом все вместе выходили на крыльцо, неумеренно курили, кашляли, и мечтательно, всерьёз рас- суждали о скором коммуниз- ме.
Однажды я понял суть пе- чального обаяния этих людей, одинаково скреплённых из- нутри добротой и терпением.
Огромного, почти двухмет- рового роста дядю Сережу,
– Сергея Григорьевича Кир- пикова, – друга отца, заядлого рыбака, ветерана войны, не- возможно забыть. Теплейшая душа! Она греет даже тогда, когда и человека-то уж нет. Этот как инфракрасное из- лучение: костёр давно погас, а тепло от него – всё идёт и идёт… Горячее время, горя- чие сердца, горячая дружба. Я всё это видел и чуял тогда. Чую и сегодня. Все отцовские друзья по службе имели оди- наковый какой-то, особенный
взгляд. Мудрый, глубокий,
«слушающий», что ли, излу- чающий в ответ понимание и успокоение. Глаза этих людей были несомненным живым
«родничком» эпохи, дающим своему времени и опыт, и любовь. Любому при встрече они позволяли заглядывать и в свой внутренний мир – глу- боко, до самых основ, до при- нципов. Мудрые знали: только искренне заглядывая в душу другого, ты учишься загляды- вать в себя самого.
Однажды отца (он уже ра- ботал в прокуратуре Октябрь- ского района) забрали в цен- тральный аппарат. Боже! Как
он мучился, как переживал, мечтая вернуться обратно «к людям» на «боевую работу». Даже болеть начал: «Я к жи- вым людям привык! Не могу я бумажки перекладывать!» Коллеги услышали, поняли, вернули «рабочую лошадку» на место. Сразу ожил, воспа- рил, петь за рулем начал.
Однажды отец удивил:
«Преступника не передела-
ешь, свою голову к другому человеку не приставишь». Ра- боту свою он любил за то, что она позволяла верить в немыс- лимое: да, преступника не пе- ределаешь, пока не изменит- ся его сознание. Значит, есть
смысл бороться за красоту ума и человеческих качеств! Бороться с преступностью в головах – труд почётный. Что ж, прокуроры занимались пропагандой здорового об- раза жизни среди населения. Для меня это был – близкий личный пример отца. Курил он, правда, как паровоз: «На войне привык к этой заразе!» Седой уже, он с огромной теплотой отзывался о новых сотрудниках, пришедших на смену прокурорам-фронто- викам: «Воспитывать кого- то специально не получится. Выдержка и порядочность. Больше ничего не требуется». Я встречался десять лет назад с Эдуардом Германовичем Денисовым, одним из люби- мых учеников отца, ставшим впоследствии прокурором Московской области, гособ- винителем по делу ГКЧП. И мы оба вспоминали, как Илья Павлович любил повторять дома и на работе: «Терпение у меня адское!» Так оно и было. Вывести из себя, что называ- ется, прокурора с крестьян- ской закваской, прошедшего войну в авиации, дважды пе- режившего падение и взрыв боевого самолёта, не удава- лось никому. Тихие интона- ции запоминаются навсегда:
«Людей нужно любить! Ина- че их не вытерпеть!» Иногда Илья Павлович вспоминал
один и тот же производствен- ный случай, который ранил его, пожалуй, сильнее, чем война. Преступник на допро- се неожиданно плюнул прямо в лицо: «Утрись, сифилис!» Прокурор стерпел, умылся, долго и внимательно смот- рел на преступника, а потом спокойно продолжил допрос дальше. Часто повторял: «За- помните, хлопцы: поединок между хамством и выдержкой всегда выигрывает выдерж- ка».
Однажды он заболел, дико- винной в те времена, геморра- гической лихорадкой. Чуть не умер. Едва на инвалидность
не отправили. Лечился тру- дом. Сам с собой разговари- вал, помахивая то молотком, то лопатой: «Трудиться не бу- дешь – жизнь тебя быстрень- ко скрутит и в утиль спишет! И моргнуть не успеешь! Чик и всё. Был и нету. Труд – лучший доктор: от всего вылечит!». Я не помню отца унылым, или живущим «просто так». Он словно успевал жить сразу не- сколько жизней – в параллель- ных каких-то пространствах: мечтал, работал «на износ», читал литературу, резал и раз- делывал домашнюю скотину, чинил забор, копал весенние канавы, долбил лёд на троту- аре, обихаживал землю в ого- роде, курил серу в погребе.
Никогда не жаловался, ни на что, ни разу.
Однажды мама собрала большой стол. Опять слу- чился какой-то праздник. В советское время праздники
были редки и поэтому они запоминались своей непов- торимостью. Для меня эта неповторимость – фамилии и имена. Да, да! В нашем доме часто звучали фамилии, к ко- торым я привык с детства, как к чему-то очень родствен- ному: Петров, Юртов, Кир- пиков, Абашеев, Кришталь, Походин, Тубылов, Кузьмина, Щекотова… Иногда эти люди появлялись в нашем доме на каком-нибудь празднике, или юбилее. Опять пели неизмен- ную «Рябинушку». Все, ко- нечно, спрессовалось в единое впечатление: сильные голоса, добрые чьи-то руки треплют меня-пацана по русой голо- ве и ласково приговаривают:
«Скоро всё будет по-другому! Скоро!» В душе от этих слов разливалось счастье, и бес- конечная любовь к коллегам и друзьям отца окутывала и защищала мир. Они все были очень крепкими, это чувство- валось сразу.
Однажды отец имел серь- езное объяснение с женой. Я невольно подслушивал: «Не-
нормированный рабочий день
– это норма для прокурора. Ничего не поделаешь: ночь- полночь, звонок и – пошёл на работу!» – примерно так отец относился к срочным вызовам и авральной многосуточной работе в экстренных случаях. Мама была этим недовольна. Но «адское терпение» отца успокаивало и её, очень доб- рую и отходчивую женщину. Когда отец допоздна задер- живался в районе, или на про- исшествии, мама допоздна читала мне вслух хорошие книги. Так в доме глушили тревогу. Отец возвращался и добро воцарялось. Вообще, о доброте вслух не говорили, но она присутствовала всю- ду, как главный закон жизни добропорядочных людей. И на службе, и вне её. Этой ат- мосферой буквально пропи- тывались все действия того времени. Я точно знал: добро- та неподдельна.
Однажды Илья Павлович всё-таки «расвспоминался» на тему войны. Военные вос- поминания отца – редкость.
Люди, побывавшие в крова- вых переделках, не очень-то любят ворошить страшную былую реальность. Ну, раз- ве что под третью-четвертую рюмочку, да и то иногда. Зато в огромном деревянном Де- тском клубе, куда мы всей
семьей иногда ход-