в спрятан в каком-нибудь человеке. Это — мои осколочки! Я должна их успеть собрать вместе…
— Тебе пора заводить друзей.
— У меня есть друзья! Облака, ветер, деревья, книги, музыка…
— Тебе нужны друзья-люди, внутри у которых есть это всё: ветер, книги, музыка!
— Бабушка, а что такое одиночество?
— Одиночество — это путь, моя дорогая.
— Можно я скажу при тебе нехорошее? Я не… не люблю людей. Они такие…
— Грязные? Страшные? Грубые?
— Они… Они — «обзывалки»! У них есть язык и они всему дают «окончательные» имена и названия. Мне это не нравится. В их мире всё названное слишком уж окончательное. А я вижу: ничего такого среди живого нет! Мамамама, а разве у вещей и явлений бывает «единственный смысл»? Хи-хи! Среди «единственных» нет ни одного моего осколочка. О чём ты думаешь, Мамамама?
— У тебя, дорогая, будет много тех, кто посчитает себя твоим другом. Но ты будешь среди них одинока. Однако будут и те, кого ты сама назовёшь друзьями. Им будет одиноко рядом с тобой. Иди, моя девочка, иди!
— Странно, Гиви, такой ты трус, а по снегу бегаешь. Ладно, полезай ко мне в будку. Я хотя бы успокоюсь. Ты слышал, как я ночью лаял? Чуть глотку не порвал, а никому и дела нет до моей службы. Ах, если бы не цепь! Чужой совсем обнаглел, ночью у меня украл почти полную миску с застывшей ледяной кашей. Да ещё кот этот его…
— Псык! Псык! Чем это я тебе не угодил? Кашу не я украл.
— Кош-ш-шатина! Рррр! Ты — моя ненависть! Что тебе здесь надо?
— Молодец, Косой. Поскольку ты задаёшь вопросы, то рано или поздно будешь много знать. А вот когда ты перестанешь их задавать, то будешь многое уметь.
— Рррр! Ненавижу!
— Пошлость. При жизни, Косой, ты производишь плохое впечатление. Могу предположить, что и после того, как однажды околеешь, ты не будешь производить впечатления обратного. Фффф!!! Все вы в этой местности какие-то «не до конца» сделанные. Фффф!!! Жизнь, Косой, как известно, игра. Причём, втёмную. Косой, а ты знаешь, что такое игра? Не знаешь. Тебе известна лишь служба. А игра, братан, — это всегда «недобор», или «перебор»… Честное слово, никому и никогда ещё «очко» не выпадало! Правда, шестерки, вроде тебя, по ошибке думают, что служба и есть то самое «очко»…
— Ненавижжжжу!!!
— М-да, обрати внимание, Гиви, что с характером может сотворить обыкновнная цепь.
— Рррр!!!
— Пусть будет что будет! Пусть будет что будет!
— Псык на вас на всех! Псык! Псык!
— Здравствуй, Мой Генерал! Сегодня удивительный рассвет! В фиолетовой дымке деревья, снег, дома людей. Ни ветерка. А в морозной этой полупрозрачной неподвижности из печных труб к небу поднимается дыхание жилищ — дым. Красиво, Генерал. Помнишь, мы с тобой очень любили встречать рассветы с этой высоты? Сколько их было, наших прекрасных рассветов? Тысячи! Тысячи тысяч! А закат случился всего один… Всего один. И тебя, Генерал, не стало. И даже самые яркие рассветы после этого стали напоминать закат… Ах, Генерал! Красота вокруг лишь возвышает мою печаль, но не справляется с ней. Проснись! Или убей меня. Зачем мне звучать дальше, если ты уже замолчал? Меня тоже зовёт к себе тишина. Я слышу её голос. Вдруг мы снова будем вместе? Молчишь… Помнишь, ты говорил людям о том, что каждый человек — это струна на инструменте судьбы? И жизнь обязательно должна «ударить», чтобы человек зазвучал, испытал своё умение в душе и в ремесле, чтобы совершил правильный «настрой» на других и на себя самого. Молчишь… Твоё молчание, Генерал, обернулось для нас большой бедой. Зима не только за окном — зима подкрадывается к нашим душам. Вот и твоя ледяная душа никого к себе не подпускает. Я единственная, кто может подходить к тебе так близко. Потому что внутри у меня тоже холодно. Я скрываю это, но с каждым годом притворяться живой становится всё труднее. Я боюсь за нашу дочь. Она верит в свет. Она не знает, что свет больше не верит в нас…
— А? Что?! Ты напугала меня, моя девочка. Ты ходишь беззвучно, а слова показываешь руками. Я так и не смогла привыкнуть к этому. О чём ты спрашиваешь? Как стать женщиной? Ой, миленькая, ой. Никак. Сама по себе женщина стать женщиной не может. Нужен тот, кто рядом с ней станет мужчиной. Тогда они оба станут самими собой. И могут жить вместе. А могут и врозь… Нет, дочь, я не женщина. Я — почти женщина. Да, да, почти! Трудно объяснить… Такое произошло не только со мной, но и со всеми другими людьми. А с тех пор, как наш Генерал замолчал, это «почти» стало самым главным. Оно теперь — царь. У него нет дворца, нет трона и нет свиты, нет войска и казны. Ничего нет, но оно повелевает всем, превращая в своё подданство и предметы, и время, и сердца, и память… Ты уже достаточно повзрослела, дочь, чтобы понимать это. Вспомни хмурых и завистливых людей из посёлка, моих несчастных женихов… «Почти» никого не щадит! Дочь, я расскажу тебе старинную легенду о том, что когда-то в наших местах жили только волшебные существа: лесные гномы, лешие, водяные, русалочки и феи, много-много всевозможных существ. Их окружала говорящая природа. Каждый ручеёк, каждое дерево и даже каждая травинка имели свою собственную душу и свой собственный голос. И все друг друга слышали и понимали. Жизни было столько, что никто не ведал её краёв. И вдруг, откуда ни возьмись, пришли козлища. Люди или нелюди?! Они принесли в наш край железные правила для тех, кого поработили, и жизнь без правил — для себя. И лешие, и гномики, и даже духи их предков вынуждены были научиться жить и работать так, как требовали того правила козлищ. Стать почти людьми… Или почти нелюдями… Думать почти так же, чувствовать почти то же. Присмотрись, дочь, к ним в базарный день и ты увидишь, что все они, по сути, говорят одно и то же друг другу: «Правда, я выгляжу, как человек?» — «Да, самый настоящий!» — «А я сам каков?» — «И ты, сосед, почти идеал!» Во время вражды они говорят обратное. Почти люди, почти люди… Всё давным-давно перепуталось и никто уже точно не знает, где начало, а где конец этой сказки. Мёртвые их почти живы, а живые почти мертвы. Или наоборот? Они почти свободны, многие умеют говорить почти правду, многие почти верят в силу любви и света… Ах, если бы проснулся наш Генерал! Ом-ммм! Он разогнал бы наваждение. Язык любви должен быть сильнее языка правил. Такая вот сказка, дочь. Ом-ммм! Сказка — это и есть избавление от тех, кто дал нам своё проклятое «почти»... О чём ты ещё спрашиваешь? Ах, было ли это на самом деле? Почти, дочка, почти.
— Эй, Гиви! Муррр! Ты охамел! Зачем ты привалился ко мне и заснул? Я боюсь хомяков. Вот шельмец!
— Пусть будет что будет…
— Ладно, грейся. Я покрою тебя мыслью. Знаешь, Гиви, быть умным — это великое несчастье. Всё равно что никогда не спать.
— Как я тебя понимаю, Моцарт!
— Мамамама?! И вы здесь? Что, скучно в могилке?
— Моя могилка — это человеческая память, невидимая цепь, к которой я привязана, как Косой к будке. Людям кажется, что они делают доброе дело, удерживая меня в своих воспоминаниях. Эгоисты! Я им нужна, потому что они слишком бедные. Бедные своей собственной жизнью.
— А они вам нужны?
— Ты же знаешь ответ, Моцарт. Нет, конечно. Кому нужна цепь?
— Ну, не скажите!
— Пусть будет что…
— Заткнись, Гиви. Мамамама, а вы Бога уже встречали?
— О-хох-хо! Ой, насмешил! Представь, Моцарт, что ты спрашиваешь о длине пути у того, кто прошёл больше твоего всего на полшага. Ох-хххо-хо! У этой дороги нет конца.
— А начало есть?
— Спите, мальчики, спите.
— Что-то пирожков давно никто не посылал нам... Зато посмотри, Моцарт, на чём я сегодня крысу жарил! Нашёл в подвале стопочку одинаковых сухих книг. Отлично горят! Мясо, к сожалению, приванивает горелой бумагой, но терпимо. Вполне терпимо. Главное в другом. Здесь фамилия того чудака написана, который эту книжку когда-то делал. Ты не поверишь: Моцарт его фамилия! Ха-ха-ха! Моцарт, у тебя тёзка нашёлся хрен знает из какого времени. Но козлища уже были — это он для них старался, подвиги их расписывал. Надо же! Ха-ха-ха! Да погоди ты книжку-то метить. Ишь, распсыкался! Тут в одной из книг рукой на полях написано. Я этот экземпляр не сжёг, решил тебе сначала почитать. Видишь, рядом с напечатанными харями слова начирканы? Слушай.
«Покупайте жизнь, господа! Корни должны заплатить земле за то, что она поит их. Стебли платят корням за свой рост. Ветви и листья в долгу у ствола. Цветы платят всем. Плоды платят жизнью за жизнь, возвращаясь к земле. Как много платы! Как мало жизни! Купите у меня, господа, ваше право на милостыню».
— Соображаешь, Моцарт, этот парень был с заскоком!
«Подаю нищим душу. Не могу видеть, как они, бедные, протягивают мне своё увечье — деньги…»
— Во даёт! Я бы взял деньги хоть от кого.
«Судьба — существо живое, персона невидимая и одухотворённая. Я делаю добро людям не потому что люблю людей. Я делаю добро по одной лишь причине — для удовольствия судьбы. Ей это нравится».
— Помнишь, Моцарт, у нас в банде иностранец завёлся. Тихий такой. Работал, как все, а когда его под колёса толкнули, лишь улыбался перед смертью. Ни звука не издал. Я это запомнил. Тоже, наверное, с заскоком был малый, с персональной судьбой шептался. Ух ты, дальше стихами сказано.
«Боже, немой от рождения, слышал и видел, и знал: непостижимее текстовых бдений — непостижимость сна!»
— Это мне даже нравится. Хватит на сегодня. От такой зауми у меня хандра наступает, ну, как если бы меня вдруг неожиданно заставили землю копать. Быть умным в