котята. Зато рождённые не от слепых. Она говорит, что скоро я научусь понимать эти слова в духовном смысле. Странно, пап. Получается, что смыслов много и их можно выбирать, как морковь или картошку у продавцов…
— Да, братан, козлища дежурят прямо у входа в каменоломню. Мы в ловушке. Сюда сунуться они почему-то боятся. Ни глюков теперь, ни выхода, братан. Терять, как говорится, нечего. Под глюками хотя бы поговорить удавалось. С тобой, или с ведьмой той полупрозрачной…
— Кого это ты, Лёлик, ведьмой именовать изволишь? Я твоя тёща, между прочим.
— Ё!!! Моцарт, скажи, глюки без дури бывают? Это от голода, Моцарт. Братан, поймай поскорее мышку и принеси мне. Я осыплю тебя поцелуями. Сгинь, ведьма, сгинь!
— Не сгину, даже не мечтай об этом. В твоих заклятиях нет силы. Бери-ка лучше мою помощь, воришка, бери, так и быть. Вот тебе варёная картошка и бутылка вина. Ты ужасен, Лёлик, но другого пути я не вижу. Не вижу… Сам Гиви согласился… Пей, Лёлик, пей. Все мы пишем свою историю, кто буковку, кто строчку… Помнишь эту аллегорию, Лёлик? Не помнишь… Всё дело в том, что лист бытия, который мы мараем своими следами, нам не принадлежит. Мы вообще не знаем, что он из себя представляет. Его даже с того света не видно. Это — Путь. Пей, Лёлик, пей! История не должна становиться больше жизни. Правильно? Иначе прошлое перекроет настоящее и всюду будет темно и страшно даже днём. Как в нашем царстве.
— Слушай, а ещё одной бутылочки у тебя не найдётся?
— Ну-ну. Держи.
— Моцарт! Скотина ты глупая! Ик! Ик! Выпивка — это вещь! Не хуже дури, братан. Вещь имеет наибольшую силу на земле. Не зря же ангелы и духи валятся вниз — овеществляются. Подвиг у них такой есть в традиции. А потом наоборот — одухотворяются, чтобы обратно вознестись. Круговорот ерунды какой-то… А вершина всего — Вещь! Не какая-нибудь паршивая идейка, ради которой люди то в петлю лезут, то из петли вылезают. Ик! Ха-ха! Люди никогда не сбудутся в этой жизни полностью. Это счастье дано только вещам! Поэтому даже простое подражание дереву, камню или бездумному животному — это и есть самое лучшее стремление к своему «сбытию». Ик! Ик! Старуха принесла на закуску мороженую картошку, к тому же ещё и прогорклую. Эй, ведьма, ты где? Не слышит… Моцарт, а ты где? Никого не осталось… Убить бы всех! И — ти-ши-на.
— Моцарт! Ты здесь, блохастый? У-уу, зверюга! Не смотри на меня так. Мне сон был. Я во сне книжку читал, «Живые мощи» называется. Там описана скучная такая жилая деревня, люди в ней живут нормальные. А вокруг населённого пункта — здоровенным таким кольцом — нелюди! Людей пасут, защищают их… Знаешь, от чего они их защищают? От того, что ещё дальше находится. А там, Моцарт, воплощённый ужас: мерзкие фантазии во плоти. Бред во время ломки, только наяву. Ничего не растёт и ничего не рождается на земле в этом визжащем и дымящемся саблезубом таком аду. А в деревне всё тики-таки. У людей в деревне воображение в полном равновесии и поэтому ничего не рушится ни в них самих, ни вокруг. Хлеб растёт, скотина мычит, девки задом вертят. Правда, дальше деревни не сунешься, сам не захочешь. Если нелюди не сожрут, то демоны на клочки растащат. Нелюди и люди — вынужденный симбиоз. Чудесами нелюди занимаются не хуже нечисти какой-нибудь, а питаются, как люди. Знаешь, Моцарт, про симбиоз? Это когда всё беспросветно хреново. Но если прижаться друг к другу, то общая хреновость отступает от отдельно взятой живой крепости. —Нелюди, понимаешь, тоже родились с телами и желудком, поэтому тоже хотят жрать, а ничего не умеют сами. Вот и додумались охранять тех, кто им кормёжку даёт. Ценой собственной жизни, между прочим, охраняют! Слышишь, Моцарт, опять эта девчонка наверху, опять эта музыка… Музыка, блохастый ты гад, это — божественная фантазия! Как звёзды на небе. Или тишина внутри после того, как наешься до отвала… А! Совсем забыл про рассказик свой… Где ты, Моцарт? Ой, не могу, ха-ха-ха! Смешной такой сон! Нелюди изо-всех сил следят за моралью и нравственным, так сказать, обликом деревенских. А один из нелюдей всё время им что-то насчёт веры впаривает, пугает их, чтоб послушными были. Представляешь? Я вроде тоже из деревенских в этом сне оказался. Изнутри тоска, снаружи — страх… Интересно мне стало, есть ли ещё люди на земле? Вот бы посмотреть! Я и пошёл незаметно от всех… Эх, Моцарт! Зачем ты меня разбудил? Не шипи, гад! Конечно, спасибо, братан, спасибо за мышку. Но ведь сам видишь, какая она маленькая. Так что уж всё тебе одному. Уступаю. Жаль, не досмотрел до конца такую красоту… Какой сон девчонкина музыка навеяла!
— Какая прелесть! Моцарт и Гиви спят рядышком. Я так рада за вас, мальчики.
— Пусть будет что будет.
— Муррр! Дитя, вам, людям, не удаётся видеть глазами то, что можно видеть и слышать иначе. Вы не слышите сорок второй октавы, вы почему-то делаетесь тупыми от жизни с себе подобными… Вы смотрите на детей природы и умильно восклицаете: «Почти люди!». Всё правильно. Кроме вашего подразумевания. «Почти люди» на шаг впереди вас, а не позади. Вы не умеете себя достойно сравнивать с объектами превосходства. Эти сравнения обычно кончаются для вас нелепостью: либо раболепствующим поклонением, либо самообманом ограниченных — чувством собственного превосходства. Мурр! Вы смешные и беспомощные. Имена и названия определяют ваши действия и ваши мысли. Какая ограниченность! Мурр! Вы напоминаете мне жуков-точильщиков внутри старых брёвен. Вы называете эти «брёвна» времененем, культурой… Скрр! Скрр! Эта гадость противна природе, но она вас терпит, потому что без разрушителей ещё никому не удалось обновиться… Ты меня слушаешь, дитя? Слушай, слушай. Понимать не обязательно — я в этом не нуждаюсь. Ну-ка, произнеси «Я» и покажи пальцем: где это? А-ааа! Конечно, в этом испытании результаты удивляют… Только в младенчестве твой пальчик, малышка, показывал правильно — на мир вокруг себя. А с возрастом он всё чаще упирается в твоё глупое тело. Ф-ффф! Не гладь меня против шерсти! Животные обожают говорить сами с собой, они свободны. Даже ошейник на шее не лишает их той свободы, которой нет у вас. Их глаза, их обоняние и их уши не имеют «поводка». Только природный человек может говорить с природой.
— Это комплимент? Я же с тобой говорю! Ах, Моцарт, кто бы мог предположить, что у котов тоже случается мания величия.
— Стоп! Я говорил на тему вообще, а не о каких-то частностях. Твой палец непрерывно показывает на тебя саму. Фу! О чём бы ни шла речь, ты непрерывно думаешь лишь о себе самой. И, замечу, мы с тобой весьма далеки от природы. Да, да, и я тоже. Жизнь людей извратила природу самой волшебной из всех имеющихся сил — природу воображения. О, нужен Золотой ключик, чтобы вновь закрыть дверцу… М-да, чтобы тайное вновь стало тайным. Чтобы искусство исчезло, а естество восторжествовало. Естество мысли и духа, в том числе, прошу заметить. Золотой ключик, детка, к сожалению, был когда-то найден богомерзкими искателями волшебства, но… Ты знаешь, кто им владеет сегодня? Молодец! Я тоже ненавижу козлищ. Знаешь, кто такие «почти люди»? Это — вы! Не можете отличить красоту дня вчерашнего от красоты дня завтрашнего…
— Пусть будет что будет!
— Правильно, мыслитель. Люди не умеют отличить красоту ада от красоты рая. Сжигающий огонь и жизневоспаляющий свет — им всё едино. Аминь! Я правильно формулирую, детка?
— Моцарт, прекрати! Я тоже умею «видеть» руками!
— Ну, и что же ты видишь, когда гладишь меня против шерсти?
— Ты злой, злой! И несправедливый.
— Справедливость, детка, это — возмездие. Неотвратимое, как закон, и сладкое, как месть. Представь себе в моих, э-эээ…, лапах Луч жизни — оружие! — в свете которого сгорает всё, что не любовь и не природа. Скажи, много ли останется после такого «фонарика» на земле? Ф-ффф! Зато какое наслаждение для исполнителя! Видеть смерть зла и даже быть его палачом. Что, не хочешь, девочка, такой сценарий? Тогда люби то, что есть и не ропщи понапрасну. В природе нет никакого зла! Зло — это «почти люди».
— Пусть будет что будет! Пусть будет что будет!
— Мама, а всё-таки, почему мы бедные? Почему у нас нет своего обыкновенного дома? Почему в Храм никто не приходит? Мама, а что такое страх? Мама, почему нам нельзя ходить в деревню? Вот бы знать: с кем я буду играть, когда вырасту до старости? Мама, почему так много всего заколдованного? А мы — обыкновенные, или тоже заколдованные? Почему? Я хочу обыкновенную ёлку, хочу, чтобы на ней висели обыкновенные игрушки. Хорошо, Мама, я не буду ничего бояться и спущусь в подвал за игрушками одна… Нет, ещё не принесла. Да, боюсь… Нет, не крысы. Мне нельзя об этом никому сообщать, но… Мама, в нашем подвале живёт заколдованный принц! Это — его необыкновенный кот. Ты мне не веришь? Мама! Да, конечно, замок открыт, я его только смазала, а Мамамама помогла открыть… Ну при чём тут фантазёрка! Ах, Мама…
— Здравствуй, мой Генерал! Я нашла такое место, где не надо работать, там ни к чему помнить себя и других, там не придётся учиться, куда-то спешить, заполнять бумаги, сочинять, болтать языком, волноваться за ребёнка, искать деньги. Это место — смерть. Ах, как высока твоя колокольня, Генерал…
— Псык! Псык! Косой, твоё место — среди козлищ. Они отменили испытание пределов. Их идеал — цепь. Они скучны и безнадёжны, как все самодовольные идиоты. Псык! Косой, почему ты сегодня не лаешь, а воешь? Ты, оказывается, жутко умеешь выть. По какому