енное семечко, а вверху цветочек — то есть я на диване; а пока моё Дао переходило из одного состояния в другое, по стволу жития наросли всевозможные разлюли, типа армии, или неудачной женитьбы.
— И что?
— Как истинный садовник размышляю дальше: все нижние ветки памяти необходимо отрезать, чтобы выгнать культурный плод как можно выше. Смекаешь? Лучше забыть всё, что с тобой уже произошло и никогда на это не оглядываться. Культура и Дао — не одно и то же. Дао у всех есть, а культура — только у человека. Не правильно это. Культура — это что-то вроде заворота кишок, труднопроходимый «узел» на тропе Дао…
— Ну-ну. И давно тебя разморило?
— Монеток так н-надцать займи, а? Древо бы изнутри полить надо, а то совсем засыхает.
— Представляешь, козлища вынудили меня посетить налоговый орган. Я всегда этот «орган» представлял себе крайне непочетным местом на теле общества. Ошибся однако в масштабах. Всё оказалось не так. Посреди бесконечной и бездонной жо, пардон, нашего царства то есть, и красуется этот самый орган. Чистенький, строгий такой, с отличной зарплатой, со спецохраной, стеклянными кабинетами и бриллиантовыми перспективами. Из всеобщей жо туда, в спецжо, бывает, попадают хорошие люди. Меня заинтересовал один необъяснимый феномен: как же они из хороших в поганых превращаются? Сначала я думал просто: оборотни. Не-е-ет, бери круче. Укушенные! Принцип клонирования такой же, как у вампиров. Садится добрый молодец или красная девица за свой новенький полированный рабочий стол, а новичка с первого же момента со всех сторон покусывают, прикалывают, грызут, едят поедом… Воют хором и так же выть заставляют. Укушенный сам того не замечая становится гадом. Подмена норм и принципов происходит плавно и вполне естественным образом. Прижизненная реинкарнация в гарантированно обратном направлении — в гада. За мзду и льготы, так сказать. Я три дня болел после этого суперсеанса к господам контролёрам. Они же там все «укушенные»! Даже буфетчица.
— Успокойся. Ты не исправишь козлищ, даже если положишь на их искусственный мир главный детородный орган естественного мира — одухотворение.
— Что, так всё безнадёжно?
— Хуже чем выпитая бутылка. Невольно зрю в корень. Могу! Ты же сам говорил, что я ангел. Занесло, знаешь ли, к вам по глупости. Любопытство сгубило. Нырнул, знаешь ли, с тучки поглубже, кайфануть хотел, а меня вдруг как засосёт! Потом не помню. Потом глаза открываю — уроды кругом, а я ору. Когда подрос и самостоятельно глянул в зеркало, обомлел: такой же урод! Поэтому моё единственное желание — это вернуться домой. К Папе. Мама, извини, не в счёт, мама — всегда под ним. М-да… Люблю иногда в лежачем положении побаловать себя высокими мыслями. Это вроде умывания по утрам, если, конечно, утро ещё наступает. Я тебе секрет сейчас расскажу… Тсс!!! Вокруг нас — одни генобы…
— Кто?!
— Генобы. Прямоходящие козлища по-нашему. Существа, имеющие плоть и разум, но получившие искусственное одухотворение. То есть, почти правильно. Нет, это не зомби. Гораздо хуже. Это — патриоты там всякие, нравственные статуи, труха человеческая, ну, все, кто верует в ритуальные примочки какие-нибудь… Я их лично вычислил, как скверну. Мой тебе совет: не прикасайся к гэ и гэ не станешь! Я тебе больше скажу! Они детей наших воруют. Да, да, воруют! Этакая многотысячелетняя театральная постановочка случилась однажды с цивилизацией… Вошёл в «театр» вроде бы нормальный, а вышел — уже «просветлённый». Надо бы уметь предохраняться, когда прямо в душу суют что ни попадя и кто ни попадя.
— Так ведь никто не умеет!
— В том-то всё и дело. Как геноб генобу говорю тебе это. У генобов нет духовной речи. Не предусмотрено. Такие дела. Даже наш небесный папаша вынужден с генобами на самом тупом языке изъясняться. Молчать, то есть.
— Глубокие одиночки, между прочим, происходят от глубокого одиночества.
— Ты, что ли, одинока?
— Это ты одинок! Причём, виноват в этом только ты сам!
— Почему «виноват»?! Мне нравится моя глубина: это — небо! Там посторонних нет.
— А здесь, значит, есть?
— Вот ты ответила.
— Собою быть в себе. Собою быть вокруг себя. Величина не значит ничего: велик в себе? или вокруг?
— Что, внутренние органы заговорили вдруг?
— Я есмь живое в живом, а не мёртвое в мёртвом! Охотно поясню для любителей подробного. Мёртвое в мёртвом от хорошей должности как бы «оживает» и начинает «стремиться к лучшему». Из какой-нибудь околевшей государственной жо индивидуальный мертвяк постепенно пробирается куда повыше — к государственному желудку, например. А кто-то, ловкий и упорный, в самую печень пролезет, кто-то даже в сердце или в голову… В самое сердце коллективного мертвеца! В неживую голову! Потому что весь наш бардак — это одна огромная смердящая мертвечина. Оттого-то так здесь и ценятся «внутренние органы», а не свободная жизнь. Оттого-то никто всерьёз не помышляет о каких-нибудь многовековых традициях или живых преемниках. Зачем?! Жизнь для поколений мертвяков отвратительна во всех своих непрерывных и неповторимых проявлениях, а также она, жизнь, губительна для карьеры во «внутренних органах».
— Получается, что я пытаюсь вкладывать душу в…
— Какая проницательность! Знаешь, за что генобы тебя хвалят? Ты помогаешь им имитировать жизнь.
— Ладно, государство мы все горазды топтать. У живого, между прочим, тоже есть «внутренние органы» и без них ну никак не обойтись.
— Что ж, можно и так повернуть тему. Поскольку изначально мы все внутри этого монстра. Согласен? Согласен. А, значит, он, монстр, хотим мы того или нет, будет переваривать всё, что внутри. Так? Так. Переварит и отправит в… Не буду пока уточнять куда. На выход, в общем. Поэтому, уцелевшие «живчики», вроде тебя, тоже кто во что горазд спасаются, причём за чужой счёт. Понял? Не понял. И в живую печень гады без приглашения лезут со своими уставами, и в ясную голову, и социальных опухолей вроде религий готовы понаделать… Мрак! В том смысле, что мрак — это тоже разновидность божьего света. Большой Папа так всё устроил. Видишь ли, с какого конца ни возьмись, жо всё равно не избежать. Не важно, личной или глобальной. Мёртвой, или исправно функционирующей. Как даос тебе говорю!
— Я просто создан для цитат. А вы для них не созданы. Как одиноки мы: я и Создатель!
— На, развлекайся. Вот, принёс тебе книжечку стихов местных поэтов. Самиздат.
— Знаешь, я бы все подобные потуги снабжал специальной рубрикой: «Из жизни насекомых».
— Значит, не насладишься перлами молодых?
— Извини, грех взращивать высокомерие. К тому же, я человеколюбив. Да и читал это всё восемь или девять тысяч лет назад. Не могу больше. А вот картинки ещё посмотрю.
— Какие картинки?
— Апокалипсис называется.
— Проклятья — в небо, мусор — в землю. Так и живём. Отец и Мать детей беспомощность приемлют, и вечно ждут, и вечно верят: любить — без слов, и без сравнений — принимать.
— Сам насочинял?
— Сам!
— Плохо дело. У тебя внутри завёлся «третий глаз». Как у Будды. Только он смотрит не в ту сторону. Не быть тебе, совесть ты мира нашего, Буддой.
— А если поверну глаз?
— Тогда, значит, быть. Будда бессовесный.
— Он мне так сказал. Каждый человек — это «земля» себя самого. Если развиваешься, конечно. Хоронишь и хоронишь в себе самом прошлую свою жизнь! Это — совершенно особенный труд. Ничего из себя не выбрасываешь, ни плохое, ни хорошее. Для «перегноя» всё годится. Вот на этот-то «плодородный» слой, господа, и опирается наше сегодняшнее вечнозелёное «не знаю»…
— Может, этого болтуна на охоту с нами позвать, ну, в баньку там, с водочкой, с девками, а?
— Не знаю, не знаю…
— Эй, невездесущий ты наш! Постиллюзионист. Я не успеваю из-за тебя и твоей лени управляться с делами. Невозможно идти по нескольким дорогам сразу!
— Кто сказал, что невозможно? Ложись рядом и я расскажу, как это делается. Показать, к сожалению, уже не смогу. Нечем.
— Пошляк.
— Никак нет! Прошу обратить внимание на то, что мы, то есть, вы, род человеческий, сейчас переживаете важный рубеж в своём интеллектуальном и духовном развитии — отмену крепостного права. Поняла? Не поняла. Отменяется всё: мнения, законы, святыни, даже мода. Ну, ответь, кто свободен от привязей и привязанностей? Ты, что ли? Знаешь, в чём суть обучаемости? В том, чтобы интересно жить, а не охранять нажитое.
— Это ты-то интересно живёшь? Ой, не могу!
— Настоящий пошляк не понимает своей пошлости. Это — счастье.
— А ты понимаешь?
— И не только свою. Это — горе.
— Мама просыпается — утро озаряется!
— Молодец, дочь. Только мама наша далеко-далеко, на том свете живёт, а там как раз сейчас вечер.
— А где просыпаются первыми, на том свете, или на этом?
— Хороший вопрос. Баю-баю! Ответит тот, кто заснёт первым.
— А что будет делать тот, кто первым проснётся?
— Он самым первым и задаст этот вопрос! Спокойной ночи.
— Хорошо, я буду спать для того, чтобы поскорее проснуться!
— Кого ждём с открытой дверью?
— Своих.
— Кого? Уж не того ли уличного алкоголика, что в прошлый раз помог пропить квартплату?
— Своих.
— Интересно знать, как они выглядят, хотя бы.
— У них нет вида, нет имени, у них ничего заранее нет. Свои — это свои. Мы узнаём друг друга как самих себя. Свои могут быть человеком, а могут быть только следом от человека. Не важно. Они вообще могут быть не человеком.
— Та-а-ак. Давно загулял?
— Я скажу об этом только своим.
— Слушай, меня тошнит от той патети-