нцуз тоже снимал, камера у него малюсенькая, но серьезная — формата DVCAM. Это профессионально. Он такой же сутулый, как и я: велосипедный профиль — слишком долгая игра в прятки со встречным ветром. Борьба заставляет пригнуться для того, чтобы выиграть.
Спросил сегодня себя: для чего я пишу и снимаю? Для своей Родины, для семьи то есть. Звучит, как оправдание: сам-то уехал, а их не взял. Все мужики так делают, то есть, делают что хотят, а потом придумывают, как бы им поизящнее договориться с тревогой на сердце?
Так, небось, появляется на свет искусство, узкое, типа эпистолярного, или оглушительно-публичное. Всё равно. В основе — импульс, сломавший обычное равновесие жизни. Его можно сломать искусственно. Но это не искусство — это рулетка, азарт, бесшабашность, слепой прыжок в неизвестность, русское “авось”, формула сказочников: “Пойди туда, сам не знаю куда, принеси то…”
Я понимаю наших девчонок, “прыгнувших” в Париж, и понимаю Француза, “прыгнувшего” однажды в алкоголь и в Россию.
Для высокого и серьезного оправдания нужна адекватная причина. Иначе не получится ни настоящей трагедии, ни настоящего возбуждения. Пороху хватить должно больше, чем на самоутверждение.
Самоутверждение — это конфуз.
Твой сон — мой сон, а мой сон — твой. Два часа напоследок дня колесили по ночному Парижу с Мииной нянькой. Она: “Русский чуть-чуть говорит. Специально ездить Петербург”. Мия, утомленная королевским огородом, спала в специальном креслице на заднем сидении. Я увидел издалека Эйфелеву башню и запричитал: “О-ооо!!!” Нянька, сильно путаясь и плутая, погнала прямо к башне. Из запрещающих автодорожных знаков она иногда реагировала только на красный глаз светофора.
Мы затормозили прямо у ног железной старушки, ярко освещенной огнями и в миллионный раз обласканной любопытством приезжих.
— Фото! Пять минут. Уи?
— Уи. Двух хватит.
У ночного диско-клуба, рядом с “Мулен Руж”, столпотворение. Воскресная толпа желающих — несколько тысяч человек. Стоят, толкаются. Стеклись со всего земного шара, привлеченные легендой. Литературный сон, литературная явь: мотивчик жития насвистела судьбе туркомпания. А глаза в очереди у мужиков такие же, какие были у нас, советских, во время штурма какой-нибудь пивной точки.
На большое течение всегда стараются накинуть горлышко поуже. Это я физику припоминаю: в узком ходе при большом напоре жуткая скорость развивается. Можно деньги вертеть, поскольку легенда для всех, а доступ — для избранных. Как бы, конечно, как бы…
Ночью Париж ярче, чем днем.
Спать, спать! Спит мое любопытство, усну и я. Может, помстится чего оригинальное: медведь с шарманкой или будто бы моюсь из ложки… Будто бы всё, будто бы! О чем жалеть, чего стесняться?!
Ночью позвонила Совершенная, попросила включить автоответчик с поступившими сообщениями, прослушала и объявила: “Идем на пикник”.
Сегодня воскресенье.
Французы живут легко, прихотливо! Каждый носит свою строгость сам. Странно, что журналистка вчера не очень-то поняла мой, подобный, как мне кажется, вариант поведения: зачем заранее выбирать жизнь? нужно просто быть готовым к ней, и тогда она сама тебя выберет! Ты занимаешься самоподготовкой, она — выбором. Так можно избежать амбициозных ошибок и навязываемой извне воли. Так поступает вода в природе.
Жизнь людей вокруг тоже текуча. Она, как и вода, имеет не одно состояние: может застыть, может течь, а может и испариться вдруг.
Вчера прокатились мимо колонны в честь Александра I. Колонна стоит, а сам Александр I испарился. Осталось лишь то, что течет теперь во мне — информация, рождающая чувство, аллюзии. Чтобы и я тек мимо колонны не просто так. Круговорот!
В сонное царство Homo sapiens вход только один — человеческое семя: приснился сам, приснись другому. Иначе видения исчезнут. Воды воображения растворяются в водах времени. Это другая смерть, неличная, с этой смертью играть нельзя, потому что она безальтернативна как антифакт бытия.
Льды, реки, облака… Всё перемешивается, потому что нас подогревает Солнце. Вчера французский парень напел мне гимн Советского Союза. Его-то кто “подогревает”?! И меня, когда я пишу эти строки?
Игра воображения — это игра конструктора, конструкторов и конструкций. Всё вокруг человека играет упорядоченным смыслом. Лишь природа нас не поймет: она играет просто так, без искусственной логики. Поэтому устойчива и самовоспроизводима в любом своем круге форм.
Смысл! Ахиллесова пята разумных построений, священный фимиам внутри нас.
Французы стремятся к вечности естества (или естеству вечности?) по-своему: роскошно и без оглядки. Русские стремятся почти так же, но — через горе и горькую.
Коды воображения определяют модель поведения. Можно, конечно, выскочить сквозь замкнутый круг, попытаться. Но для этого придется стать особым изгоем. Удачливых “выскочек” обычно распинают, а общий круг допустимо воображаемой жизни прирастает на длину их “скачка”.
С “подогревом” в мире не всё очевидно. Воображение шевелится, конвектирует. Есть какие-то невидимые светила. Бог? Боги? Богиня?
“Серое вещество” планеты, сама цивилизация — полнейшее, стопроцентное язычество! Поклонение воображенному. Полтергейст с точки зрения какого-нибудь опоссума, которому неведомо желание, — рвать предопределенность.
Разуму страшно: он не понимает, зачем класть на плаху тело и душу? Ясно лишь странникам: круг бесконечной судьбы превращается в линию! Ну, хотя бы в кривую…
Идея Бога подвижна. Мембрана недопустимого стремительно смещается. Национальные архетипы превращаются в цветник стереотипов планеты, в милую клумбу. Дирижером людского воображения становится общий аврал, век информации. Новая вера, новый диктат.
Я пишу эту отсебятину на фоне иной жизни. Я здесь — камбала, прижавшаяся ко дну, мимикрирующая под рельеф. Я могу управлять мимикрией, но не могу управлять фоном. В этом разница между иностранцем и местным жителем. В месте, из которого произросло семя жизни.
Фактор места фатален.
Что остается? Миграция камбалы, упражнения по самосохранению да вера в удачу — в шанс ассимиляции: камбала может стать частью фона.
Ах, дневничок ты мой, дневничок! Тюремная отдушина в безъязыком для меня пространстве! Шмона, я надеюсь, не будет.
Совершенной пока нет. Обещалась быть к восьми. Уже полдесятого. И зачем я только будильник на семь ставил?!
В доме есть телевизор, но я его не смотрю, аллергия на экран; он для меня — “жизнезаменитель”, что-то похожее на резиновую женщину из секс-шопа, наверное. Мой “телевизор” — воображение. И он мне нравится как персональный канал.
А Совершенная настаивала:
— Смотри, слушай язык, все иностранцы проходили через это. Я сама три года смотрела.
Нет уж, лучше сразу ноги протянуть. Суть жизни следует рассматривать с закрытыми глазами. А язык? Нужда научит. Нужда быстрая, кого хочешь догонит.
Нужда жить: странно, не правда ли? Без мотивации круг человеческой жизни схлопывается в точку, молниеносно затягивается, как петля. Француз знает.
Главное, чтобы нужда бежала за тобой, а не впереди тебя. Ишь: нужда догонит! Догонит и перегонит! Поэтому важно менять мотивчик жизни, важно упрямо распрямлять круг жизни в прямую, важно блуждать и накреняться.
Моя нужда — это я сам. Другая меня с панталыку не собьет.
Высший пилотаж в видеомонтаже — это кадры встык, жесткая склейка. Жизнь не микшируется, красота в украшениях не нуждается.
Перемещение по Парижу — это всегда “жесткая склейка”.
Каждая нация скучна тем, чем она гордится: будь то русская водка, американский порядок или французские поцелуи. На перекрестке, перед светофором, водитель-мужчина бросил руль и кинулся — врукопашную! — целоваться с пассажиркой.
В метро, в вагон, входят музыканты, вооруженные электроинструментом с аккумулятором и колонкой на тележке. Играют все очень хорошо, зануд и вымогателей нет. Хотя “сидячие” попрошайки встречаются — это самые примитивные, те, кто играет на самоуничижении, как у нас, вымогатели на жалости.
Предупреждение Совершенной: “Смотри под ноги, здесь кругом собачье гуано”. Спасибо, вовремя, а то я всё на архитектуру да на архитектуру…
На станционной платформе пятнадцать человек в камуфляже, вооруженных автоматами. Напоминание о том, что мир — крепость, и она находится на осадном положении. Продолжать не хочется: знаем, чем кончаются осады. И какой ценой.
Жизнь говорит о своем: “Вчера жениха упустила, не было с собой визитной карточки. Такой жених! Раньше только женщины были выставлены на витрину, сейчас — все. Секс здесь ни при чем”.
(Интересно, это “ни при чем” употребляют часто, и я, и они, очевидно, намекая на “незаряженность”, на нейтральность состояния жизни, что на практике увеличивает ее “проникающую способность”.)
Купаться где попало нельзя. Государство говорит, что оно так заботится о жизни граждан. Я думаю, оно заботится о жизни речки. Что тоже, наверное, очень хорошо и правильно. Запреты, добровольно принятые обществом, не унижают и не побуждают вырабатывать избыточную желчь.
— Пойди в магазин, купи себе китайское мясо и рис, — говорит Совершенная.
— Да я не хочу.
— Нужно отвечать: спасибо, нет.
Она прекрасна и неутомима. Мерси, мадам!
— Бонжур! Сава?
— Бонжур! Сава!
В переводе: привет! всё хорошо? всё хорошо!
Совершенная явилась домой в белых штанах Француза, свои залила сиропом. Ночные гуляния — это стиль. Спать надо до обеда, а не до семи утра. В Москве уже многие так поступают