< 7 >

сировало энергию века в одном человеке в ярчайшую точку — а он не сгорел! Прозрачен, чист потому что!
Рассказывает о своем друге, поэте Володе Н., который с детства просто боготворил Высоцкого. И вот Высоцкий приехал в Париж, устроили концерт. А как раз в это время убило (или — убили?) советского изгнанника Александра Галича, нелепо: проводом от антенны приемника… Высоцкий об этом со сцены — ни слова.
— Мы потом сразу за кулисы. Как же так, Володька?! Хоть бы безотносительно сказал, хочу, мол, посвятить песню одному моему недавно погибшему другу…
А Высоцкий в ответ:
— Э, ребята, вы здесь, а я там.
И всё. Умер бог. Русского от советского в самом себе не отличишь. Только со стороны видно, особенно, если отойти не на шаг-два, а на два-три десятилетия.

Показываю и я свои книги, журнальные публикации, распечатки, иллюстрации друзей-художников. Ничего не поделаешь: чтобы увидели, надо по-ка-за-ться. Жизнь — товар. Творческая жизнь — тоже. Добра этого в Париже хоть отбавляй. А тут и я со своим самоваром: здрасьте!
Что хочу? Совета, оценки. Притащил к Барону всё-всё, что привез; перед ним неловкости не испытываешь, он очень добрый, на нем, наверное, все ездят.
Барон старается скрыть скепсис: русскоязычных ходов и каналов здесь мало. Может, с переводчиком повезет? Ну, это уже из области фантастики; деревенским часто снится корона на дурной голове. У нас и сказки такие же.
Мудрый Барон реалист, а я сказочник, и мы снимся друг другу.
Мия — крестница Барона, я уж говорил. Теперь появился дополнительный штрих:
— Этих крестников у меня ребятишек двадцать, наверное, накопилось. Ха-ха! Девушек, Совершенную и Жизнь, я обожаю, они хорошие, русские очень.
— Не советские то есть?
— Да? Ха-ха!
Бежим, бежим, бежим! Пролетели два часа, Барон торопится, на темно-зеленой круглой полянке стола остается огромная белая куча бумаги, которую я навалил. Даже и не знаю, что чувствовать. Бумагу не все стерпят!

Вот и вечер. Куда-то едем в гости за 150 километров от столицы. К владелице ресторана, в котором поет Жизнь. Муж владелицы профессор Сорбонны, выпускник Суворовского училища. Шесть лет назад с ним произошло несчастье — резко ослабел слух.
Чета живет в загородном домике, к которому прилегает большой участок, в конце участка — самая настоящая речка, маленькая и живая, в отличие от мутно-зеленой Сены, закованной со всех сторон в камень и ограду.
Ужин, беседы, смех. Хожу по траве босиком, здесь это удовольствие ощущается очень остро. Роскошь!
Профессор самолично полчаса варил кофе: трижды нагревал турку на медленном огне. Я не пил, а Жизнь от кофе в сочетании с коньяком — повело.
Дороги за пределами Парижа очень хорошие, но платные. И дорого. Бензин в три раза дороже, чем у нас. Останавливаться на обочине нельзя, палатку в лесу не поставишь, костер развести — упаси боже!
Спрашиваю профессуру:
— Почему французы загорают в штанах?
— Да! Да! Целый день могут в одежде пролежать под палящим солнцем. Берегут кое-что.
Оригинально, однако.
Французы доверчивы, как дети, и эгоистичны, как дети. Их не учат ходить строем в детском саду и в школе. Им просто нравится быть собой.
Это не я сказал. Профессор.

— Сегодня во Франции закрыли последнюю шахту! — Профессор произнес это очень торжественно. — Все подобные производства вынесены теперь за пределы страны!
Экономический колониализм. В России будут гордиться полученными инвестициями.
А над головой летают огромные летучие мыши, посвистывают из неухоженных речных зарослей ленивые птицы; шоколадный торт на столе ставит в конце вечерней темы знак восклицания.
Люди прекрасны! Беседа легка и по-русски умна! За рулем — пьяноватая Жизнь! Мия громко и правильно поет на чужом языке “Полюшко-поле”.
Сценария жизни нет. Миг лепится к мигу без перехода; жесткая склейка, автомонтаж. Накануне моего отъезда неожиданно умерла двадцатилетняя дочь друга. Я нес гроб. Хожу по Парижу и нет-нет да и вспомню бедняжку: может, нет никакой ценности в личной жизни? Парижане молятся на нее, а вдруг зря? Лао Цзы называл живущих на земле “соломенными собаками” — языческими куклами, предназначенными для ритуальной погибели. Не мы играем – нами играют!!!
Ночь, ночь! Я иду к дому от метро, сутенеры хватают за руки, останавливаться нельзя:
— На! Ноу! Мерси, мсье.
Кто играет всеми этими красками вокруг: смерть или жизнь? Или это одно и то же?
Барон так трактует:
— Бог делает добро, досрочно прибирая к себе тех, кого впереди ждут непосильные муки.
Я бы предпочел непосильную радость и вот без этого вот — “прибирает”.
Жесткая склейка! Проявится всё: и глупость, и талант, и ошибки. Кадр в кадр — жизнь в жизнь. Смысл бытия, смысл небытия — какая разница?
Сны существуют отдельно от нас.

Утром на столе я нашел сладкую шоколадную бяку: “Это завтрак”, — хлопоты Совершенной.
Оказалось, что я совершенно не любопытен: хожу только туда, куда ведут, или встречаюсь по договоренности.
Информация из телевизора и информация живого зеваки примерно одна: образ есть, а его “состояния” — нет! Что я под этим подразумеваю? То, что замечает не мозг — чутье. Разницу в ауре. Вчера с Профессором об этом говорили. Вот, представьте, один и тот же пейзаж, одна точка съемки, одни условия освещения, а снимки — разные: один пейзаж “дышит”, другой — нет. В этом-то и искусство! Роды состояния. Богатства то есть.
Прогулки по Парижу бессмысленны. Много, слишком всего много! И все одинаково хорошо, все достигло своего верхнего предела. Мама моего московского друга, архитектор Е. Т., рассказала мне как-то один важный урок из своей жизни:
“Знаете, в тридцатых годах мы, русские студенты, попали в Европу. Ходили по музеям, наслаждались до ошеломления. Это было что-то! Особенно Италия поразила. А с нами был наш профессор, очень весомый ученый с мировым именем, кумир наш. Так вот, он всё молчал и ходил хмурый. А однажды сказал: “Ценности, собранные в одну кучу, не восхищают”. Я на всю жизнь запомнила его слова!”
Так что нечего шляться, дело надо делать. А дел-то сегодня как раз и не предвидится. Значит придется шляться. Тоска в чужом городе идеальна, она чиста, как химический реактив — это просто свободное время.

Мой мозг видит дважды: то, что он видит при помощи глаз, и то, что он видит, когда они закрыты. Я хотел бы увидеть Париж с закрытыми глазами.

Русские здесь часто жалуются: не с кем дружить, французы эгоистичны и чувствительны, заполночь без предупреждения с винцом и шайкой-лейкой через порог не завалишься. И на глупость жалуются, — на пустые, нет, на пустейшие, разговоры. Я не понимаю.
— А Француз? А Барон? Почему пустейшие?
Смотрят, как на дурачка.
— О! Француз? Это высшее! Это не для всех.
Хорошо быть наивным.

Сегодня понесем белье в прачечную. Повелительница скомандует — когда. Мои родимые футболочки, совсем новые и совсем еще чистые, купленные в городском “second hand”. Прачечная за углом. Дома есть кран и мыло. Прачечная за углом. Футболки чистые. С Совершенной не спорят. Прачечная за углом… Этот язык мне тоже пока не понятен.

Русские всегда стремятся слиться друг с другом, как капельки,
образовать струю, единый поток жизни. Французы не перемешиваются, их самосознание изначально диссидентское по отношению к идее слияния в “общаке”. Они, как свободные тела в космическом пространстве, их объединяет не “общий знаменатель”, не “такой же, как я”, а всемирный закон тяготения — то есть, пустота между движущимися объектами и необъяснимая сила гравитации.
Чему учится эмигрант — это быть собой, бывая с кем-то. Не “прилипать” самому — раз, и не “прилеплять” другого к себе, даже если такое возможно, — два. Энергетическая корректность. Открытый космос. Без чувства гравитации не определить ее меру — дистанцию для равновесия. И останется тогда лишь “слипаться”: как воды, как пыль, как русская грязь в колее. Увы, умение “слиться” здесь не покатит.

Совершенная сообщила:
— В понедельник идем в Версальский театр, нас пригласили, Стефания играет главную роль. Письма Жорж Санд.
Что ж, у каждого есть своя причина порадоваться. Я просиял – не зря вез костюм, рубашку, галстук и штиблеты. А то все в кроссовках да в джинсах.Спасибо жене, наперед позаботилась. Женщины вообще существа пророческие; самцы мыслят, мучительно одевают в слова и образы то, что невидимо, а женщины — знают сразу. Как кошки. Как говорящие и очень умные кошки. Ничего не попишешь, природа! Я где-то вычитал, что первые несколько миллиардов лет на Земле присутствовали только женские клетки, делились и не тужили. А потом эволюция взяла в руки кнут и создала противоположность. И жизнь побежала от смерти прочь, не оглядываясь и преображаясь в пути. Мы – после них. Я часто размышляю о том, что мужчина — это сон женщины, который заставляет ее быть в самой лучшей своей форме: знать, не думая.

Случай нас выбирает или мы его ждем? Искусство интриги жизни в том и заключается, чтобы загнать, заманить случайное в вероятностный коридор и уж там ловить свою удачу. Случай планируется! Это значит: рандеву, звонки, презентики, интервью и отдых в компании. Считается всё. Интрига — это главный “процессор” колоссального живого городского “компьютера”. От его скорости, его мощности, доступных ему паролей и связей зависит всё. Тысячи, миллионы беличьих колес суеты вертятся вокруг; белки должны работать и внутри своего собственного колеса, и уметь перепрыгивать на ходу в соседние — и по гориз-

.: 8 :.