одое. Мне принесли кусок хлеба и кофе, умял, поглядывая на проносящийся за окнами камыш нечеловеческого размера. Ба! Да это не камыш — бамбук! Я же рыболовных удилищ в виде зарослей, да еще и с листьями, не видывал никогда.
В Перпиньяне на вокзале нас встретил невысокого роста пожилой человек, в руках он держал бумагу с именем Совершенной. Жорж, экс-атташе, муж Княгини, прикативший за гостями на большом автомобиле.
На улице плюс сорок, кондиционер в машине поставлен на плюс двадцать девять, окна плотно закрыты.
— Вам не холодно?
— Не-е-ет!
Жорж очень милый. Для гостя с видеокамерой в руках он готов делать по дороге дополнительные петли, притормаживать, останавливаться в самых знаменитых местах, неутомимо пояснять смысл многовековых слоев жизни вокруг.
— Средневековому замку вон на той горе около тысячи лет. Наши места очень любили и любят художники. Часто приезжал сюда на отдых Дали. А это Чертов мост! А эта гора месяц назад обрушилась на дорогу! А это наша главная улица. Вот мы и приехали.
Местечко расположено от Перпиньяна в сорока пяти километрах — огромная зеленая котловина среди благоухающих зеленью гор, вдали, у горизонта есть несколько снеговых вершин. Время здесь такое же медленное, как во всякой иной деревне.
Жорж проработал в СССР в должности атташе с 1975-го года по 1998-й.
— Я очень много покупал тогда картин у неизвестных художников. Сейчас они стали знаменитыми на весь мир.
— Картины?!
— Художники из России.
И он выпустил на белый свет целую обойму фамилий, которую «весь мир» в моем лице почти не ведал.
Жорж сам открывает ворота, загоняет машину внутрь, и вот — мы на территории частного владения. Вокруг ухоженный сад, цветущие растения, ель, еще несколько крупных деревьев, тропинки-змейки с желтой каменной крошкой под ногами, а вдоль тропинок, повторяя их прихотливые формы, течет холодный и прозрачный горный ручеек, журчит в тени дерев, и даже разливается в миниатюрный пруд с разноцветными рыбками. Рай! Сквозь ветви рая проглядывают вдали окна дома. Дом двухэтажный, большой, стены внутри дома все заняты картинами и антиквариатом. Перед домом по-летнему, в стиле чеховской эпохи накрыт для гостей и хозяев стол. Княгиня встречает. Чмок-чмок! Как доехали? Чмок-чмок! Спасибо за подарки. Осваивайтесь, пожалуйста. Сейчас будет обед.
Обед — это не бар, обед дело серьезное: салат, вода, вино, сок, горячее, сыры, вода, вино, десерт, мороженое с ягодками из собственного сада; далее — смена места: шезлонги, кофе, беседа. Все обошлось хорошо: ел ножом и вилкой, не обляпался ни разу.
— Что ж вы в костюме, в такую-то жару? — по матерински жалеет меня Княгиня.
— Хотелось быть красивым.
— О!
В глазах у Совершенной сверкнуло, она довольна моей начальной выучкой.
Княгиня увлекается буддизмом, она пришла к нему после разочарования в заплесневелом и слащаво-фальшивом русском христианстве. Ездит на Урал в качестве духовного волонтера. Сначала ее встречали в России с помпой, но по мере того, как официальное православие начало срастаться с коррумпированным полубандитским государством, Княгиня сделалась нежелательна «со своими глупостями»; идеология России вновь возвращается в свой каменный век, перелетные духовные птицы ее бесят и раздражают.
Хозяйка неожиданно задала вопрос.
— Вы тоже не умеете общаться с чиновниками?
Пришло время жаловаться. Я с наслаждением и жаром рассказал о своем опыте первого посещения налоговых органов, когда меня аж три дня после этого полоскало, и я лежал пластом, болея без диагноза, как от сглаза. Что это у меня уже третий по счету загранпаспорт, но первая зарубежная поездка: доходил до чиновничьего барьера и всегда отступал… Людоедство, русский вампиризм и человеконенавистничество должны, мне казалось, отвращать от себя, как картины смердящего разложения. А люди вовсю сновали по инспекциям, конторам и очередям. А люди ездили. А я не мог.
— Я вас сейчас научу. Надо молиться за тех, кто вас ненавидит. Результат будет сразу же! Это очень хороший способ жить, он никогда не подводит и никому плохо не делает. Попробуйте! Можно брать слова из разных религий, все не зря. Но лучшая молитва — это молитва Иисуса, у Христа получилась жемчужина, действует превосходно! Обязательно попробуйте — человек на земле должен верить!
Осталось спросить лишь о том, о чем все спрашивают.
— Ваша фамилия на Руси очень громкая. Большая история накопилась: история рода плюс история страны…
— О! Пойдемте ко мне в кабинет, я вам книгу воспоминаний моей сестры покажу.
С чернобелых фотографий на меня смотрят спокойные и достойные лица русского дворянства. Здравствуйте, земляки!
— Вот очень интересный снимок. Это тоже по нашей линии, двоюродная сестра царя Николая II, а еще раньше, моя пра-пра-прабабушка стала мамой Льва Толстого.
День летит в страшном темпе, «ускоренка» плохо приспособлена для всего медленного: звука, пауз, тишины… Картинки, только картинки!
Вот уже хозяйка закрывает зеленые железные ворота, Жорж, послушный и обходительный, опять за рулем. Я прячу видеокамеру в сумку. Возвращаемся с перебором реального в желудках и с перебором ирреального в головах. Говорим мало. Чмок-чмок!
Жизнь — это монтаж «встык», без плавного перехода; перемещаемся из машины в машину, новую спутницу зовут Кора, она скульптор из Голландии, у нее четверо взрослых дочерей и своя галерея в Перпиньяне.
— Он никогда моря не видел.
Совершенная тычет в меня пальцем, и Кора давит на газ. До средиземноморского побережья пятьдесят километров: интересно! благодарен! любопытно и хорошо! Хотя, все именно так. Море спокойное и красивое, народу на пляже еще очень мало, песок обыкновенный, как везде. Песок обладает потрясающей философской наглядностью: песчинка живет дольше скалы.
Меня заставляют снять чертов костюм и облачиться в чьи-то шорты (взяли на всякий случай). Костюм и рубашка лежат на песке…
— Иди купайся!
Плохая идея, я к ней не готов. Но с Совершенной не спорят. Она снимает с себя широкий ярко-красный шарф, обматывает его вокруг моей талии и опят командует.
— Снимай! Трусы сохранишь сухими, а поплаваешь в шортах.
Ё вашу мать! Плыву в шортах, вода теплая и соленая, как физраствор. Глубины подо мной сантиметров семьдесят, до настоящей пучины здесь не добраться.
Обратно уезжаем в спальном вагоне, отправление в 22.24., поезд идет до Парижа десять часов. Франция спешит на дорогах только днем, ночь — время торможения.
— Купе такие же, как у нас?
Совершенная держит мрачную паузу.
— Хуже.
— Чем хуже? Уже?
— Намного хуже.
Подают состав. Один вагон первого класса — на четыре человека в одном купе, с полками в два яруса.
— У нас первый класс?
— Ага, разбежался. Щас увидишь.
Купе на шестерых, трехъярусные нары до потолка, сесть невозожно, пассажиры вынуждены только лежать. А что? Просил спальное место — получил спальное. Не нравится, проси в следующий раз сидячее. Матрасы не предусмотрены, длина куцого одеялка — метр двадцать, правда, есть валик-подушечка и простыня-мешок.
— Скотовоз!
— Что?
— Чего так жадничают конструкторы? Для себя же стараются.
— Умеют экономить.
Утром мы вышли с Совершенной на парижский перрон, как двое из борделя: опухшие, мятые, злые. Всё! Времени прошло — от вокзала до вокзала — ровно двадцать четыре часа. Дома пьем кофе.
— Ну как, доволен?
— Век не забуду.
— Что не забудешь?
— Сон. Быстрый-быстрый-быстрый!
— Точно! Мы проспали сутки, от того и опухли.
Совершенная умылась, съела апельсин и прослушала автоответчик: жизнь прекрасна! — можно шутить над прошлым.
Да, я задумал побег. Эта мысль наполняет меня силой. Жорж, кстати, тоже носит Россию в себе. Вспомнились вчерашние разговоры.
— Я могу отвечать за свои слова. Я больше двадцати лет провел в России и уверен, что именно эта страна спасет Европу от вырождения. Сейчас это уже очевидно. Никто, кроме России, не обладает таким потенциалом, я говорю, прежде всего, о людях. Я это знал всегда.
Княгиня ему вторила по-своему.
— Многие учения указывают на Россию, как на источник возрождения.
Ах, милые, милые люди! Вы намеки понимаете? Тогда скажу. Знаете, самая крупная и самая вкусная земляника в России растет на кладбищах. Приезжайте, покажу, полакомимся.
Домой! Домой! Пора искать хоть какие-нибудь заказы, думать о семье и проклятых деньгах, бояться темных улиц и задерживать дыхание в загаженном лифте. Какой простор для возрождения! Плебеям есть куда и есть во что возрождаться. Ха-ха! А что ждет культуру? Ей ведь «возрождаться» некуда, и поэтому колесо фортуны клонит ее к вырождению. Расторопная Европа рассчитала все наперед, держись теперь, русские папуасы!
Домой! Домой! В столицу будущей Европы, в самое сердце будущего гиганта, лежащего между Атлантикой и Тихим! Это крещендо темы, пророчество на языке безумия. Во всех программах по воспитанию народа появилось новое слово: толерантность. Не впервой приниматься за старое с новыми силами.
Если ты перестаешь напоминать о себе, то о тебе и не помнят; французы ничего не «хранят в себе».
— Надо быть очень большим человеком, чтобы это делать. Большим в себе. О-очень большим! Потому они и выбирают русских для брака.
— Ядовито.
— Без этого не уследишь… Можно не заметить, как кто-нибудь к тебе «засунется». А зачем?
Совершенная не сомневается: основной вид памяти — напоминание.
Вспомнил вчерашний рассказ Княгини о ее дружбе с русским священником Александром. Это ее духовный отец. Есть