ресам и покорно «снимали» из своих кошельков плату за духовную беспомощность и глупость свою полоротую. В Дом Счастья нет-нет да и наведывалась художница-экстрасенс, пытаясь продать «заряженные» свои картины, на которых любые объекты напоминали цветочный взрыв: какой-нибудь городской скверик — в творческом представлении — бабахал во все стороны искрами и лепестками, словно фейерверк. Дама говорила вкрадчиво, двигалась как кошка и сияла своими большими, чистыми глазами не хуже Богоматери. Способности рисовать она обнаружила в себе после контакта с «инопланетянами».
Клин клином вышибают. От веры в плохое можно исцелиться только верой в хорошее. Бывший специалист по детскому туберкулёзу в новых условиях переквалифицировался в предводителя «энергетически
чистых». В этой группе состояли лишь те, кто мог позволить себе выехать для медитаций на тихоокеанское побережье, в Австралию, в Мексику или «очиститься», встретив восход у неопалимой купины на Синае. Предводитель, сверившись с астрологическим прогнозом и собственными позывами, назначал место, а богатая его паства оплачивала не только дорожные расходы Учителя, но и обеспечивала ему солидный гонорар. За такие деньги все были веселы, здоровы и энергетически стерильны, как кастрированные коты. По приезду из очередного экзотического вояжа группа устраивала в Доме Счастья видеопоказы. Однажды, в качестве дополнительной платы, Учитель просветлённых кочевников сложил перед собой руки лодочкой, потом превратил лодочку в невидимый «шарик», который долго перекатывал, как воображаемое нечто, на весу, а после всех манипуляций неожиданно шагнул к Грэю и вставил «фалун» прямиком, сквозь одежду, в негритянский живот. Более недели Грэй мучился жестоким поносом и в дальнейшем от роли дежурного смотрителя ресторана грубо отказывался, если «гуляли шибанутые».
Бывший клиент психиатрической лечебницы, а ныне заведующий кафедрой философии, носитель обширнейших академических знаний собирал вокруг себя исключительно женщин — он оплетал их своей тягучей, монотонной речью, как удав. Женщины, сдавленные объятиями духовного самца, млели и были готовы на всё. «Я — куколка! Я — кризолида!» — заунывно читал удав им свои стихи. И куколки понимали: люди — это всего лишь «личинки», из которых может вылупиться Человек! Удав читал, куколки слушали. Через полчаса в группе наступал всеобщий небесный оргазм.
Обнаружились при хорошем деле и свои паразиты. Псалмопевческая бригада, которую Дух видел на своей первой лекции в Музее истории, так и норовила несанкционированно проникнуть в Дом Счастья, когда проводилось что-нибудь такое-разэтакое, духовно-корпоративное, с употреблением в речах присутствующих слов типа «аурическая данность». Псалмопевческая бригада денег за свои выступления не просила — они считали себя бессеребрениками; городскими апостолами двигало другое — они были одержимы особой миссией: «опеть» в Городе всё и вся. Даже сдержанный Дух мог сказать назойливо-отзывчивым самозванцам: «Пойдите вон, господа!» А Грэй добавлял, поглядывая на дворняжек с гитарой из окна вагончика: «Гитарасты чёртовы!»
Приходила одинокая девушка с Голосом внутри. В Доме Счастья внутренний её «синтезатор» затыкался, и девушка здесь могла отдохнуть от изнуряющих бесед и советов невидимой твари, без спросу поселившейся в джунглях человеческого мозга. Перед хозяевами
ресторана и поварами, как в паноптикуме, обнажали своё нетерпение всевозможные духовные «школы».
Бразильский знаток Истины приехал учить русских, не зная по-русски ни единого слова.
— Какого ты сюда припёрся? Здесь все друг друга учат! — пытался образумить «продвинутого» Грэй. Куда там!
— Духовный язык не требует никакого перевода!
«Киевская школа биоэнергетики», «Школа травников», «Тибетская школа здоровья», «Школа для начинающих экстрасенсов», «Центр парапсихологии и телекинеза» — кого только не водилось в недрах Города! На янтарный свет сосновых стен Дома Счастья эти чудища выплывали, как сомы на фонарь рыболова. Мастер восточных единоборств, чёрный пояс каратэ, тренер чемпионской команды, коренной украинец по крови, всем говорил: «Я — китаец! Китай — это великая страна!» Он и вправду знал её культуру, преклонялся пред её философией и непобедимостью народных традиций, которые легко переживали тысячелетия: «Такую страну нельзя победить. Будущее — это Китай!»
Котёночек из Калифорнии привезла… тувинского шамана. Неисповедимы пути! Полуграмотного деревенского деда вывезли в Америку «новые тувинские». Дед в своих колдовских методах тоже использовал метод холотропного дыхания. В стране строгого контроля и тотальной сертификации шаману развернуться не дали, но с коллегой познакомиться он успел. Котёночку и принадлежала идея «поработать в России под флагом Америки». Возвращение на родину было триумфальным: «Тувинский шаман из США проводит сеансы ребёфинга. Эффективность 100 процентов!» Чего «эффективность»? Никто не знал. Русские активно клевали на голый крючок — просто на «сто процентов».
— Жена приехала, — доложил Грэй Духу.
— Какая она тебе жена, сколько их таких у тебя перебывало?
— Жена, — твёрдо заявил Грэй. — Венчаны!
Знаете, в специальных институтах, говорят, есть особые испытательные барокамеры, в которые не проникает ни посторонний звук, ни свет. Добровольцев-испытуемых в этих камерах дольше двадцати минут не держат. От недостатка поступающей информации мозг человека претерпевает необратимые изменения. Всего за час такого сверхкачественного одиночества можно стать полным идиотом. Дух насторожился… Россия, страна с явно ограниченной духовной и интеллектуальной свободой, влияла на Грэя.
Группу больных раком курировал бывший режиссёр-кинодокументалист из Риги. Он усаживал несчастных кружком, в центре зажигал свечу, а сам выбирал одного из них и стискивал виски больного
в своих ладонях — так он отправлял членов кружка, одного за другим, «на тот свет». Чтобы смерть получила доступ к жизни, и чтобы они вдвоём, договорившись, «подправили» неразумного, безвольно висящего меж полюсами бытия. Исцеление разума — гаснущий плазменный шнур в сверхпроводящем поле волшебных ладоней! Экстрасенс-режиссёр охотно объяснял людям причины их бед.
— Ваш Город вырос на «смертельном» производстве. Все «смертельные посылы», которые Город отправил в мир в виде оружия, возвращаются. Ваш Город — склад всемирных проклятий. Поэтому вы болеете. Вы слишком умны и умелы в ремесле, но недоразвиты изнутри, вы научились, к сожалению, «дёргать» за нити, из которых Бог сотворил разумное существование. Но вы дёргаете их, как слепые. Только зрячие знают: не все нити ведут наверх, к светлому началу. Чаще всего люди сослепу тянут нижние путы. И, конечно, приводят в действие соответствующие силы… Любые наши прикосновения — не безобидны и не безответны. У суеверий есть совершенно реальная основа. Возвращённые эманации «машин смерти» сделали ваш Город проклятым местом. На карте земной жизни вашего Города просто не существует. Потому что здесь нет жизни.
— Ха! Вся Россия — такой склад. Значит, и её нет, — подал кто то ехидную реплику.
— Вы правы. Такой страны на земле нет и никогда не было. Россия ещё не опустилась на землю, — твёрдо заверил смертельно больных людей прибалт.
МОЖЕТ ПРИГОДИТЬСЯ!
Окончательным барахольщиком Грэй стал от встречи с Гоблином. Ни тот, ни другой не выбрасывали ничего. Старый халат, завалявшийся носок, гнутые гвозди, обрезки досок, моток трансформаторной проволоки, треснувшая бочка… — инвентаризация списанного, но не выброшенного легко покроет своим ошеломляющим результатом то, что в России помечено знаком неприкасаемости: новое! Рациональность здесь понимаема наособицу! «Совсем как новое» и «может ещё пригодиться» — вещи, стоящие у русского в первоочередном списке пользователя.
Характер любой нации выдаёт отношение её граждан к вторичному рынку и старью. Большинство русских граждан были скопидомами и завхозами: чуланы, клети, «тёмные комнаты», подвалы, гаражи и кладовки под самый потолок забивались старой мебелью, сгоревшими электроплитками и утюгами, заплесневелыми детскими игрушками и неописуемой железной рухлядью. А если и раздавался над всем этим скопищем чей-то здравый голос: «Для чего?» Хоровой ответ был готов заранее: «Может пригодиться!» И — пригождалось. Надо было лишь научиться жить ожиданием. Какая-нибудь кривая фанерка, пролежавшая на антресолях лет тридцать, вдруг с изумительной точностью подходила к дверце дырявого шкафа, который соседи хотели выбросить, но не смогли — подарили хорошим людям. «Смотрите, смотрите, как подошло! Как тут ведь и было!» — ликование новых хозяев от такого совпадения оставляло в восторженном их воображении даже не след — памятный ров.
Серо-чёрные граждане равнодушной страны, лишённые возможности изменить уровень жизни, с упорством скарабеев меняли обстановку — переезжали из одной полуразвалившейся халупы в другую, пересаживались из скрипучей каркалаги с полумиллионным пробегом в каркалагу с пробегом поменьше. Вторичное позволяло «улучшаться» лишь во вторичном. Важное, знаете ли, открытие! В России у «вторых рук» размах куда шире, чем у первых. Из одной халупы — в другую… И опять везли скрипучие каркалаги на себе: и старую швабру, и раритетные фанерки, и три колеса от потерянной детской коляски… А следом, рискуя жизнью, ехали из плохого в плохое клопы, сверчки и тараканы. Вид из окна менялся, вид на жизнь — нет.
И рад бы человек выбросить весь этот «вторяк», да нельзя. То, что жило когда-то и уж отжило, вроде б, своё — в русском мире, вроде б, заново жить помогает! Там, где холодно, там, где жизни не так уж и много, и трудно ей, бедной, там и заяц-русак не по разу еду свою ест — до последней калории всё выжимает!
Поставь перед русским пару ботинок: новые рядом со старыми — он обязательно старые выберет. А в новых даже на праздник пойти не посмеет. В гроб в них ляжет.
Дом Счастья не гармонировал со свалкой и пустырём. Дух потребовал очистить и облагородить всю поверхность полигона. Сказано — сделано. Всё, что не успели растащить и срезать воры, Грэй срезал и утащил к себе в подземелье.
На спонсорские деньги бизнес-леди к полигону «пробили» асфальт; явление это местные жители восприняли как дар Божий. Духа зауважали.
ТЕНИ
В царстве теней и умерших тени искали для себя прочное счастье. Ох, заботушка русская: где же взять-то его, окаянное, да ещё и чтоб крепкое было? Счастье прочным у тени не могло быть без должности и без мундира. Теней было много, мундиров — едва-едва. Поэтому тени, даже очень полезные и ценные для общества, шатались и слонялись по мрачному русскому царству туда-сюда: «Здравствуйте! У вас счастья чуток не найдётся? Извините, извините. Прощайте!» Бедность в России приходит не от земли.
У ворот полигона однажды завалился пьяный человек. Ро нашла его и стала внимательно разглядывать.
— Нехорошо так смотреть на человека, — строго заметил Дух.
— А это и не человек вовсе! Пьяница проклятый! — Ро засмеялась и подпрыгнула на месте.
— Ро, вы не правы. Человек, он всюду человек. И человека надо жалеть всякого: доброго, злого, военного, рабочего, глупого, падшего… Ты умеешь жалеть?
— Нет! — девочка засмеялась ещё звонче.
Духу показалось, что русская не-красота ползёт по нему и кусает, как энцефалитный клещ, впрыскивая в жертву свою обезболивающую слюну, а с нею вместе и — заразу: равнодушие. Невидимое нутро зазудело и зачесалось. Но душа — не тело, так просто её не разденешь и не осмотришь. Душа, переболевшая русским равнодушием, увечна и нетрудоспособна.
— Идите за мной, Ро.
— Ни за что! Мне нравится смотреть на это.
В северные районы Грэй обычно выезжал ночью. Тёмные загородные трассы были пустынны и в дороге хорошо думалось. Попутчиков Грэй не боялся — брал любых и подвозил бесплатно: была бы беседа! Дождливая ночь неожиданно покрыла мир полузаморозком — холодной, знобящей моросью. Именно из этой мороси фары выхватили несуразное существо, отчаянно размахивающее руками, — человека, наряженного казаком. Он насквозь промок и что то кричал, взывая к милости водителя. Отдалённая дорога была не из самых оживлённых — за ночь здесь можно было проголосовать не больше двух-трёх раз… Грэй притормозил, повнимательнее вглядываясь в разнаряженное чучело. Человек был пожилой, грузный, в сапогах, костюм его со всех сторон украшали золотые и красные ленточки, из кобуры торчала ручка нагана, а на боку болталась сабля в ножнах. Грэй сразу смекнул: свой! И — остановился. В кабину ввалился водяной в доспехах.
— Ой, мил-человек, вот спасибо то, вот спасибо то! Едва не погиб! Вот спасибо то!
— Ты кто? — Грэй решил выяснить главное.
— Я-то? Атаман я! Предводитель местных казаков. А вы в райцентр едете?
— А пушка тебе зачем? — Грэй кивнул на кобуру.
— А! Да вы не бойтесь, оружие не настоящее — я его сам из дерева выточил! Но ведь правда, как настоящий? — атаман извлёк бутафорию
наружу и дал рассмотреть водителю. На ладонях у Грэя остались чернильные пятна — игрушку оригинал покрасил чёрной штемпельной краской.
— Сила! — восхитился Грэй. — А сабля тоже из дерева?
— Что вы! Сабля — настоящая! Их сейчас в магазине продают.
— А ночью ты, значит, промышляешь. Ха-ха! Только тебе, папаша, надо на большой дороге промышлять, а не здесь.
Атаман юмор понял:
— Так на большой-то дороге никто не остановится! Не те времена. Понимаете, мил-человек, случай-то какой: отстал я от казацкого автобуса нашего. Случайно. Понимаете, все по мужскому делу вышли организованно, и я вышел, а они — уехали. Забыли атамана! Выпившие все. Ну я им задам перцу с хреном, ну задам! Я почти час Бога молил, чтоб он мне, хоть чёрта, но послал… — попутчик осёкся, не зная, как негр-водитель расценит неосторожное слово.
Грэй ударил обеими ладонями по рулю, одобрительно захохотал и нажал на педаль газа.
— Откуда вы, красавцы писаные, вообще взялись в этих местах?
— Мы-то? Казаки-то? Мы организовали здесь свой филиал Донского казачества. У нас имеется всё своё: есть свой Устав, свой счёт и свой офис. Нас признали!
— Охуеть-не встать!
— Что вы сказали?
— Молодцы, говорю!
— Да, да, очень трудно было делать первые шаги…
Ах, дороженька русская! Каких только историй не вытрясешь ты из попутчиков. Всё расскажет язык без костей, который поворотится вдруг, расшалится, как дитятко звонкое. Мол, не спеши ты, угрюмое ухо, строжить шалуна: мол, не бывает такой небывальщины! Эх, бывает, бывает! Что ни выдумает сам от себя человек, а природа да случай его переплюнут — пуще того повыдумывают.
Грэй азартно погнался за автобусом, в котором тряслись две дюжины добрых казаков. Казаки спешили на узловую железнодорожную станцию, где в почтово-багажном вагоне скорого поезда Пекин-Москва пересекал Россию её эксгумированный сын. Авральная делегация — бывшие местные национал-фашисты, а ныне славные казаки, — должны были поклониться и припасть к останкам знаменитого царского генерала, что по милости неугомонных мира сего во второй раз отправился в свой последний путь — на перезахоронение. Поезд таранил светящимся своим лбом тёмный сумрак с Востока на Запад, в то время как поющие казаки-самозванцы буравили пространство ему навстречу. На узловой станции стремящихся ждала трёхминутная точка — сладкий миг, остановленное совместное бытие в обиталище клятвенных русских знаков: с гвоздичкой в руках и без головных уборов. Грэй, выслушавший взволнованную речь атамана, уже не был сторонним наблюдателем: ему страсть как захотелось посмотреть и на остальных участников «поклонения».
Автобус нагнали на самом въезде в станционный посёлок.
— Ну, дам перцу! — хорохорился атаман. — Дело очень важное. Исторически и политически. Нас будут встречать. Местная администрация должна обеспечить проведение торжественной встречи с останками генерала на самом высоком уровне… Вам, Григорий, за ваше бескорыстие я выпишу специальную грамоту-благодарность.
Посёлок спал. В колеях отражался холодный желток редких фонарей. В ста пятидесяти метрах от вокзала имелась забетонированная площадка — непотопляемый островок в океане грязи. Автобус и Грэй припарковались одновременно. Из автобуса высыпались ватагой, как клоны-близнецы, разноцветные и пузатые участники спектакля. У некоторых на сапогах имелись шпоры, некоторые успели обрасти устрашающими чубами и усами. Сабли скребли по асфальту, деревянные пистолеты в кобуре имелись не только у атамана.
Стороны поприветствовали друг друга.
— Слава казакам!
— Слава казакам!
— Ах вы, сукины дети! Как же вы батьку-то позабыли?! — в голосе предводителя сквозили умильные отеческие нотки.
— Карай батьку, секи! Когда хватились — поздно уж было возвращаться: поезд пропустим! Секи, батьку!
— Сочтёмся, не чужие! А где глава местной администрации, где оркестр? Согреться бы, братья! — атаману поднесли полстаканчика.
Ни главы, ни оркестра не было. Только унылая морось и ночь. Приехавшие построились в небольшую колонну, развернув над собой плакаты и а-ля церковные хоругви. Морось сильно портила торжество — праздничные тряпки обвисли и не радовали глаз, и не веселили душу патриотов. Часть надписей была сделана с грубыми орфографическими ошибками, фамилию царского генерала тоже написали неправильно. Плакаты в последний момент перед отъездом заказывал в городской похоронной конторе казак-депутат. Холод был сильнее водки. Люди, как могли, подбадривали друг друга вслух.
— Об этом нашем подвиге обязательно будут знать потомки!
Тени! Тени! В своих петушиных нарядах они чувствовали себя неуязвимыми, как в броне. Броня давала им право власти и приобретений. Тени, живущие в царстве теней, охотились за всем настоящим. По неписанному закону жизни всякая русская тень безотчётно стремилась к любой «настоящести», коей в бессветном просторе времён становилось всё меньше. Жаль их, бедняг! Поймите ж трагедию тех, кто себя не имеет: коли одёжку настоящего на себя не напялить, так хоть постоять с неподдельностью рядом! — «Кого везут, господа? О, генерала! Неужто настоящего?! О, как есть настоящего!» Тени, толкая друг друга, спешили «засвидетельствоваться» у подлинных останков русской истории. Бездыханных уже останков! Извлечённых из чужой земли и принудительно доставленных, как реабилитированный каторжник, великим сибирским этапом к месту посмертного своего заключения и службы — на «новую» Родину.
Грэй по повадкам угадывал во многих демонстрантах тайную угрозу. Слишком напыщенны и слащавы были их речи насчёт «русского величия». Слишком явно они старались показать друг перед другом свой патриотизм. Слишком правильно старались думать и чувствовать. Слишком!
В два часа ночи входная дверь в зал ожидания распахнулась и в помещение стали входить вооружённые люди, призраки времён гражданской войны, организованные психи с красными плакатами в руках. Дремлющая в окошечке кассы женщина подняла голову и онемела — вокзал захватывали террористы! Прежде чем упасть в обморок, женщина успела нажать под столом специальную «тревожную кнопку» — вызов охраны. В другом конце зала ожидания отворилась неприметная дверка и из неё вышел заспанный низкорослый милиционер — тоже едва не упавший в обморок от увиденного.
— Где глава администрации?! — гневно зарычал атаман.
Милиционер понял, что одним вокзалом дело не кончится. Будут брать в заложники весь посёлок.
— Не знаю! — неожиданно тоненьким голосом пискнул блюститель.
Несколько пассажиров на лавках проснулись и лежали неподвижно, послушные, как учили тому телевизионные боевики.
Мало-помалу недоразумение прояснилось. Местная администрация попросту забыла о делегации некро-фанов из Города. Милиционер попросил несанкционированный митинг пройти — транзитом через здание вокзала — на перрон. Казаки поворчали, но вновь вышли под морось, благо до прихода «пекинки» оставалось всего-ничего. За их спинами немедленно бухнула железная задвижка — милиционер блокировал все входы-входы здания. Пассажиры облегчённо вздохнули, некоторые даже позволили себе сесть и лихорадочно снимали только что перенесённый стресс едой — грызли копчёные ножки американских кур.
Грэй примкнул к делегации, накинув на голову кусок полиэтилена. Он представлял, с каким наслаждением