расскажет о своём неожиданном приключениии Духу. Тени в России уже не скрывали того, что они — тени.
Тот, кому приходилось ночью стучать в массивные двери почтово-багажного вагона, хорошо знает: не факт, что проводник успеет проснуться и выслушать просьбу. Все проводники любят безостановочные экспрессы, непогожие ночи и сверхкороткие стоянки, коли уж совсем без них нельзя обойтись. Поезд прибыл. Две дюжины казаков, подзадоренные спешкой и сутолокой, что есть силы затарабанили в серо-зелёный стальной бок вагона, намереваясь проломить стену, если не удастся разбудить экспедитора добром. Но развязка наступила практически мгновенно: загремели полозья под отодвигаемой роль-дверью — из вагона над промокшей толпой навис разъярённый человек, волосы его были всклочены, лицо измучено многосуточной бессонницей, а голос с первых же звуков свидетельствовал о крайней истеричности натуры.
— Опять вы?! Заколебали!!! Я спать хочу!
На всём бесконечном следовании останков генерала вдоль Руси, правдами и неправдами на всех остановках и полустанках, днём и ночью в вагон ломились тени, тени теней, бедные тени и всемогущие «теневики», — делегациями и поодиночке, со скаутским галстучком на шее, или в наряде с медалями и крестами. Тени требовали гроб с законсервированным в нём русским настоящим, чтобы «засвидетельствоваться». Вот, мол, я, и не тень вовсе, а тоже целиком почти что настоящая — вот и фотография имеется: видите? видите? — это ведь я, я на фоне гроба того!
Проводник смачно плюнул через головы казаков и раздражённо бросил:
— Двое, не больше! Стоянка три минуты!
Никто и опомниться не успел — Грэй, ловкий, как пантера, прыгнул внутрь вагона. Казаки заблажили. Но атаман гаркнул: «Этот — наш!» Грэй на руке подтянул за собой ещё двоих — тучного «батьку» и казака-депутата. Внутри вагона стоял чёрный гроб, окружённый какими-то банками, бандеролями, бумажными бочками и свёртками, ящиками и мешками. Атаман повалился перед гробом на колени и застыл, бормоча себе в усы что то неслышное. Казак-депутат постелил на чёрную крышку современный государственный флаг страны-изменницы и возложил гвоздички. Потом стал неустанно креститься. Точно так же, как десятком лет ранее, неустанно и истово он пел «Интернационал».
Грэй заметил за гробом скомканное одеяло и матрац.
— Спишь что ли здесь? — изумился Грэй.
— Инструкцией не запрещено, — проводник сплюнул ещё раз, прямо на пол.
Через три минуты стремительно развернувшаяся фантасмагория так же стремительно свернулась. Поезд ушёл в большую и красивую жизнь, где царского генерала «новые» торжественно похоронят ещё раз — устроив ритуальную церемонию уже не для него, а для себя. «Всё будет хорошо!» — пропоёт бодрое радио. И будут красивые дети приносить к красивой могиле красивые цветы, чтобы вырасти красивыми. И будут рядом с могилой той большие политики растить большую гордость свою. О! Настоящего генерала на всех хватит!
Зажёгся зелёный. Тепловоз гукнул и утянул железную гусеницу в ночь. Железнодорожный узел вновь погрузился в морось и тьму. Обратный путь к автобусу казаки проделали по непролазной грязи, вокруг здания вокзала — милиционер ни в какую не захотел открывать двери. Сквозь решётку окна за насквозь промокшей процессией наблюдали, попивая из кружек горячее толокно, очнувшаяся кассирша и милиционер.
Перед автобусом самодовольные казаки торжественно разлили по целому стакану. Грэй отказался, поскольку был за рулём. Но не тут-то было! Ему, спасителю и другу атамана, насильно вручили целую бутылку.
— Любо ли вам, казаки? — спросил атаман.
— Любо, батьку, любо! — дружно отозвались молодцы.
— А тебе, Гриша, как?
— Не вру! Мне, батьку, больше всех любо!
ЧАЕПИЙЦЫ
Дом Счастья полюбился группе молодых людей, которые приезжали сюда, чаще всего, с иностранцами. Молодые люди называли себя «новые русские дворяне». Ну-ну. «Дворяне» приезжали в дорогих машинах, привозили с собой массу чайных приспособлений и устраивали в ресторане тягомотные церемонии. Зажигались под керамической посудой малюсенькие подогревающие огоньки, флаконы с дорогими ароматизаторами источали астматическое амбре, пыхали дымком тибетские палочки. Люди с деланно-просветлёнными лицами были вежливы и предупредительны, платили щедро. Всяк участвовал в ритуале на свой манер: кто то скрещивал ноги, кто то воздевал вверх руки. «Мудитировали» — говорил Грэй всякий раз, когда видел, как на полу веранды устраивалась пить чай вся эта странная братия. Вся Россия подражала Востоку!
Молодые люди читали в газетах и видели по телевидению, как бывшие бандиты и службисты, а ныне первые лица государства, раздавали награды. Видели и слышали, как бывшие бузотёры и сектанты, а ныне благородные общества, раздавали титулы. Как жаль, что Город в провинции был слишком, слишком далёк от основной «раздачи»! Можно, конечно, было встать в похвальную очередь сию, и ждать, ждать, ждать, боясь лишний раз пошевелиться... Но нет, очередь к заветным наградам и титулам была непомерно велика; она в сотни, в тысячи раз превосходила все вместе взятые очереди за пивом времён социализма. К тому же, в ней толклось немало весьма невежливого, подозрительно бритого и некультурного люда. Так что, поразмыслив, молодые люди пришли к простому и эффективному решению:
благородный чай и благородное поведение — чем вам не награда, чем вам не дворянство?! И ждать не надо.
Ах, дворянство! Накопленное богатство рода. Его можно либо воспитать самому, либо оценить уже воспитанное. Его, так же, как здоровье, нельзя «назначить», нельзя «дать». Дворянство боится любых профанаций, потому что оно само и есть — противодействие профанациям.
Дворянство! Термин, определяющий высоту мотиваций. Почему мы поступает так, а не иначе? Нейрохирурги знают, откуда по живым нервам-проводочкам бежит ток, приводящий человеческую руку в действие. Ту, что владеет кистью или нажимает курок. Электрические импульсы владеют рукой. Но скажите, кто владеет самим «электричест-
вом» внутри человека? И внутри ли? Какие поля и силовые линии влияют на него? Мотив жизни — это «что» или «кто»? Жизнь! Вопрос вопросов! Ответов — миллиарды.
Инструменты живого существования — тело, органы чувств, мысли, трансовое отсутствие — есть у каждого. Но не все мы ими одинаково пользуемся. Бедные «добывают» жизнь, сильные — «добавляют» ей от себя. Бытие ведь тянут не бурлаки, оно само себя способно тянуть. Как? Секрет есть: каждый выбирает для себя посильную сложность. Воспитывает в себе и в детях своих способность уставать от… без-
делья. Только так появляется человеческая порода. Порода! Которую не купишь, перехитрив и время, и труд. Порода обрастает манерами. Беспородность — манерностью.
Человек успевает за свою жизнь стать взрослым. А народ, нация, империя? Они — успевают? Интересно присмотреться, во что играет народ, чтобы определить возраст нации. В шашки или в гольф, в «городки» или в кегли? В поддавки или на выбывание? С разрешением на повторный ход или нет? Гадалку-Русь лучше всего характеризуют игральные карты! Да, да, те самые, что имеются в каждом доме: «короли» и «червоные дамы», «шестёрки» и «валет бубей». Сколько сыграно партий на этой земле? И каких — больше прочих? В преферанс? Нет! В дурака! В дурака! Всенародная потешка — «дурак»! Каждый умеет, каждый играл. И «на интерес», и «на деньги».
Грэй обожал эту незатейливую, скоротечную игру, в которой можно было и попутно шутить, и попутно выпивать, и попутно думать. Всё — попутно. Потому что вся Русь — попутчики. В «дурака» неутомимо резались дети и старики, солидные мужи и субтильные дамочки, рабочие на буровых промыслах, матерящиеся вахтовики в поездах и автобусах, студенты в «общагах», племя торговцев — играли все! Дурак помогал «скоротать» время жизни. Он, как ангел-хранитель, был всегда рядом и был безотказен. «Резались» на всём гигантском пространстве безбрежной страны. Проигравшие кукарекали под столами и снимали с себя последние портки. Кричали на весь белый свет, потешая других: «Я — дурак!» И народ улыбался: такая игра!
«Дурак» в России был любим и понятен. Он был скор на раздачу и не долог в сражении. О, «дурак» не так прост, как его представляют! С «подкидным дураком», господа, развлечение пуще того: только дрогнет в игре чья-то масть — «насуют», бедолаге, и справа, и слева. Чтоб сидел проигравший, не вякал!
Нет, неспроста народ назвал любимое игрище словом «дурак», неспроста. Дураком-то быть выгодно! На них — не обижаются. На них хоть и воду возят, а щи наливают. Люди в дураке царя своего видят — надо только ему, дураку, в кипяток прыгнуть… Самый дурной, ещё при жизни, так и стремится пройти через смерть, — мол, умнее и богаче всех на Руси буду. А что?! Прыгают в кипящий котёл охотно, некоторые и впрямь, вылезают обратно, царями становятся. Законы пишут…
От рождения и до смерти «режутся» русские люди в игру свою быструю: «Ку-ка-ре-ку!!!»
Словно семечки, дни улетают: лупят русские жизни игру свою — друг дружке лишь проигрыш прочат, от соседа туза своего козырного, как зеницу, таят. Шулеров здесь ненавидят, но играть соглашаются. Ну, а вдруг повезёт? До поножовщины дело доходит, порой.
Было-стало, было-стало… Русского человека, как песочные часы, то с головы на ноги поставят, то снова с ног на голову. Отчего внутри у него вечно что то сыплется, скребёт, шуршит и ворочается. Знаете, что такое «геноцид» по-русски? Было-стало, было-стало… Всеми любимый наш «дурак», в честь которого и храмы когда-то ставили, превратился вдруг в дебила. И обратно его не вернуть уж.
«Новые русские дворяне» были бесконечно далеки от тех, кто «резался» за картёжным столом, и тех, кто успел «нарезаться» за углом — из горлышка, без закуски и повода. Они были — вне проблем экологии внутреннего мира. Но и они — превращались, перевёрнутые чужой культурой с ног на голову: русские превращались в нерусских. Чаепийцы!
Они частенько привозили с собой темпераментного итальянца, который постоянно что то фотографировал и непрерывно кричал: «О! Рашен крези! Крези!» Итальянец напросился с Грэем на подземную экскурсию. Даже на закрытую веранду из-под земли доносились вопли: «Крези! Крези!»
Грэй сорвал с грядки два шампиньона. Один разжевал сам, а второй дружелюбно протянул гостю. Итальянец от неожиданности и страха оттолкнул руку дающую.
— На! Ноу!
Грэй поймал — зрачки в зрачки — того, кто отказывался кушать чистейшую продукцию земли, и — нажал на ответную интонацию, как на боевую гашетку крупнокалиберного пулемёта..
— Итальяно крези!
Итальянец оскорбился. Он выскочил из подземелья вон, чтобы никогда больше не приезжать сюда и не встречаться с хамами, поедающими не сертифицированные продукты.
Грэй зевнул. Потом он прошёл в дальний конец нижней штольни, зевнул ещё раз и, обращаясь к Николаю-Угоднику, прикреплённому к бетонной стене, произнёс:
— Нет, ты видел? Какая жопа!
После этого Грэй зевнул в третий раз и, не торопясь, перекрестился.
ЧЕМУ НАУЧИЛИ?
Путь идеальной судьбы — прямая. Но кто согласится жить так? Без поворотов, без остановок, без случайных попутчиков, без приключенческих блужданий и лопнувших в дороге колёс? Американские автострады, прямые, как стрела, специально имеют искусственные повороты: чтобы не уснула судьба за рулём. Русские дороги «колбасит» от поворотов, как заворот кишок. Русские мечтают о прямой!
Посетители Дома Счастья, озирая окрестности, все, как один, делали полезные замечания и давали мудрые советы. Чему учили русских? Их учили «видеть недостатки» и «искать недостатки». Эта способность людей была развита до почти телепатических возможностей! При взгляде на любой одушевлённый или неодушевлённый предмет обученные граждане провидели его суть насквозь. Как тут было удержаться доброхоту от конструктивной критики или жизненно важного совета! Толмачи на Руси завсегда ценились, а уж «золотые слова» из чужих уст и вовсе до великих прозрений доводили. Русские, воспитанные на врождённом чувстве личной виноватости, на пагубном пристрастии к всевозможного рода «покаяниям-доносам», находили недостатки даже там, где их не могло быть в принципе. Если сравнить сюжеты бестселлеров русского и западного мира, то на Западе в книгах и фильмах люди выясняли отношения либо в постели, либо на войне или в космосе. Фантастические боевики тоже содержали понятную позицию: в демонов, не раздумывая, стреляли, чтобы люди земли спасались сами и героически спасали других людей. Русские спасали… демонов! Они вступали с ними в беседы, в дружбу и в нечеловеческое сожительство. Они извлекали их из могил и называли безумную эксгумацию «возрождением». Демоны занимали здесь человеческие тела, пользуясь пространством свежей жизни, как скафандром. Демоны спорили друг с другом, садистски мучая и тело, и мысли, и душу того, кого они «заняли». Бунтарей, стремящихся к здоровому образу жизни, губили сообща. Демоны любили почести и золото. Вино лести они готовы были пить океанами. Демоны пели смерть и мрак, поэтому чей-то свободный светлый взгляд, независимое мнение, отдельное счастье отдельного счастливого человека — это тоже было большим «недостатком». Вызывающим отличием одного от всех. Тени всегда провозглашали равенство и братство! А самым неисправимым из всех неисправимых недостатков в танатической юдоли могла быть только она — проклятая жизнь! Анекдотчики, разведчики и глашатаи русской правды подтверждали: «Жить — вредно!» Русское «кино» не нуждалось в киноленте.
ЗАПЯТАЯ
Невозможно не рассказать эту притчу новейших времён. Мир учился на притчах. Русские — их создавали.
Женщина, проработавшая в оперативной диспетчерской несколько десятилетий, дослужившаяся до полковника, жизнерадостная и исполнительная, продолжала работать и на пенсии, но не выдержала, ушла… А случай вот какой приключился. В беде погибли люди. По инструкции в случае жертв «больше двух» составлялись бумаги — огромная кипа пустой писанины. За ночь успели создать бюрократический том. Утром папка легла на стол Силовику. Он считал себя знатоком русского языка. На тридцать четвёртой странице Силовик споткнулся и заорал: «Вы что, бля, не знаете, где запятые ставятся?» — и швырнул папку обратно. Первый заместитель примчался к начальнику отдела: «Ты что мне, сука, дал? Не знаешь, где запятые ставят?» Начальник отдела кубарем скатился через этаж к начальнику подразделения: «Ты! Ты! Недоносок фигов! Смотреть надо! Что вы тут нахуярили?! Где запятая?» Молоденький начальник подразделения, летёха, ворвался с пунцовым лицом в комнату к полковнику-пенсионерке: «Вы мне, долбоёбы, за это ещё ответите! Почему нет запятой?» Не столько было обидно неожиданное унижение, сколько стыдно за мальчишку. Женщина сдержала слёзы: пенсионер — не человек. Открыла пачку отчётов на тридцать четвёртой странице, взяла ручку с чёрной пастой и аккуратно чиркнула по бумаге — родилась запятая.
С топотом и матом злополучный отчёт проделал этап вторичной «возгонки» к олимпийским высотам высшего «силового» стола.
— Ну, вот, совсем другое дело! Можете ведь, если захотите!
Безработную пенсионерку Грэй принял к себе экспедитором.
Рассказывая ему эту историю, женщина сокрушалась:
— Любви в людях нет, любви!
— Вы имеете в виду любовь к работе?
Женщина аж поперхнулась.
— Да вы что?! Как можно любить работу? Любить можно мужа, любовника, детей, внуков. В результате любви получаются… дети и… радость. А в результате работы что? Ой, бросьте вы! Ну, как можно любить работу?! Извращение какое-то.
Грэй насупился. Он любил именно работу. Любил как женщину, как талисман, как оберег, который платил ему щедрой взаимностью. Ему было непонятно, как из какой-то паршивой запятой, политой бабьими слезами, может вырасти отрицание всего, чему была отдана жизнь?
ПЕРЕ
— Мать их яти! Почему за полгода уже дважды перекапывали водопроводные трубы? Они что, из бумаги в России делаются?
Гоблин ухмыльнулся. Грэй еще не привык к местным сюрпризам. Вагончик обогревался электрическим тэном, но на случай перебоев с электричеством имелась столетней давности «буржуйка». Гоблин поднял вверх указательный палец и потребовал внимания.
— Щас! — с этим интригующим вступлением Гоблин исчез из тёплого вагончика, но вскоре вернулся с толстой книжкой в руках. — Щас, щас! — шипел он, нацепляя на нос очки. — Вот, слушай! Пере... пере… Ага!
— Читать будешь?
— Щас! Переадминистрировать, переадресовка, переарестовать, переаттестация, перебазирование, перебаллотироваться, перебарщивать, перебежчик, перебеситься, переболеть, перебороть, перебродить, перевёрт, перевирать, перегибаться, переглядеть, перегнить, перегон, перегреть, перегрузка, перегулять, передавить, перегруз, передел, передержать, передразнить, пережить, перезабыть, перезанять, перезаразить, переизбрать, переименовать, перекалить, перекомиссия, перекопать, перекочевать, перекрасить, перекрестить, перекроить, перележать, перепить, переманить, перемереть, перенаселить, переоценить, перевоплощение, переплясать, перепродавец, перерожденец, переспать, перетерпеть, перетолкнуть, перетрясти, переучёт, переходить, переоценить, перещеголять, переэкзаменовать. Понял?! Вся наша жизнь — одно сплошное «пере»! К любому месту его подставляй — подойдёт как родное!
— Ты что читал?
— Орфографический словарь русского языка.
— А что это такое?
— Инструкция-предупреждение для «самых умных»!
Последнюю русскую революцию совершили не идеи — деньги! Деньги стали теперь «идеологией». Потому что предыдущая идеология оказалась менее денежной. Деньги вообще не нуждались в живых людях, они захватили русский материк, как динозавры, плотоядные и травоядные, доллары и иены, шиллинги и евро, юани и марки. Динозавры топтали сушу и родная земля содрогалась от их землеройной поступи, они дырявили небо обжорными ртами реактивных турбин, ныряли в недра и глуби морские, лезли к людям в карман и за пазуху. Ожило всё первобытное! Когтекрылы и бронедавы, шипохвосты и саблезубы справляли свой пир. В Городе чаще стали случаться пожары, убийства, приговоры без суда и преступления без мотива. Может, мифический ящер, подземная гадина зашевелился? Чует, поганый, своих! Но нет, нет, так просто никто здесь не сдастся. Мы ещё повоюем!
В денежном эквиваленте в России выражалось вообще всё. Продажными были не только вещи, но и мысли, и чувства, и голоса избирателей, и даже духовные ценности. Через них — через деньги! — можно было обменять богово на кесарево: расторопные попы-душепийцы жили в коттеджах и вертели рули дорогих иномарок. Деньги, как связующая клейкая субстанция, слепили русский колобок на новый лад, перемешав, на сей раз, не муку с сусечной пылью, а пустив в «замес» чего поболее — и высокие идеалы, и низкую страсть, и жидкую баланду, и рассыпчатую зернистую икру. Время-стряпушка поваляло Колобок в одном, в другом десятилетии, зажарило в печке, которую тоже топили ассигнациями и кабальными кредитами, да и отпустило его на все четыре стороны: катись! И — покатился, круглый, не имеющий ни верха, ни низа, ни бока правого, ни бока левого… Умные знали судьбу всего аппетитного, а неумные верили: Колобок убежит и спасётся. Для чего? Чтоб заплесневеть вновь, стать невкусным и старым. Ох, непросто пекутся гостинцы твои, Вседержитель!
В обновлённом русском мире, лишённом идейных однонаправленных ветров, не стало генерального указателя: КУДА жить? Здесь деньги не только делали деньги, как и положено делать существам одного вида, но, в подражание людям, деньги здесь уничтожали деньги, предавали друг друга, люди при деньгах покупали позор для других и заказную славу для себя. Деньги командовали жизнью и смертью, повелевая, когда им пробуждаться, а когда засыпать. Жадничая, они заставили бодрствовать вечных сестёр — жизнь и смерть — вместе! Деньги были самым приятным и желанным попущением бога — они были дьявольски нужны всем! Меры не существовало. Язык цифр и сумм не нуждался в лингвистическом переводе; чёткая цифровая ясность была универсальна и понятна всем: и зеваке, покупающему кружку чешского пива, и атташе, подписывающему международный договор. Они, деньги, составляли теперь суть и плоть новой Вавилонской башни землян. Первый вариант этой конструкции Господь разрушил, раздели-