ыка… Потом прошло. Во всех своих, откровенно дилетантских писаниях, я пропагандирую с тех пор лучшую, на мой взгляд, мысль: природа миллионы лет вынашивала равновесие жизни, её золотую середину, которая умеет главное — жить сама и рождаться сама. В родном языке для обозначения этого равновесия есть подходящее слово — обыкновенность, обыденность. Ненавижу чудеса и зависимую тягу к ним! Для меня свята уравновешенная обыденность ближнего точно так же, как своя собственная. Думаю, объяснил подробности, комплексы, хоть и повторяюсь в теме... А умничанье... Что ж, это — от бессилия. Не всё удаётся приблизить к простому. Диссертацию написать, бакалавром стать — хватит и усердия, а вот сделать из той же диссертации народную поговорку или пословицу — шалишь, брат, тут одного ума мало, тут талант нужен! Чудо — это просто наша жизнь. Уж какая есть. Другого чуда не будет. Для того, чтобы благоговеть, мне с лихвой хватает и этого. Перед тем, как нажать «Enter» для отправки набранного текста, я прочитал письмо Лёлику. Он четырнадцать раз подряд сказал: «Жопа!» В общем, ощипанный согласен с трактовкой.
— Вот они, чудеса цифровых технологий, покрывшие мир аналоговых чувств! Знаешь, дитя, кажется, эти стены «читают» меня! И я их — читаю... Лёлик спит на твоих письмах — я их распечатываю на принтере и складываю на подоконнике. В нашем доме вся информация открыта и любима. А я — диктатор. Не хватает здесь лишь тебя, любимый мой Змей-Говорыныч. Боже, как много ты, девочка, говорила в детстве! Весь положенный лимит исчерпала. Мама сообщает, что сейчас ты — молчунья. Значит, пришло время слушать и слышать. Вмещать огромный мир. Только «маленькие» люди, повзрослев, боятся жить. Потому что их жизнь напоминает маленький горшочек, в который они складывают только самое-самое: «Вот это мне подойдет, пожалуй, а это нет...» А мы не горшочек, мы — огромные! Мы берём все сразу. И отдаём так же. Слова «нет» и «не знаю» для растущих — неприменимые, почти ругательные. На эту тему мне уже много лет хочется написать россыпь педагогических провокаций: арабесок, вопросиков, на которые опять же ответ один — действие. Люблю мини-формы. Лень ведёт к афористике. Афоризм — это «клип» смысла. А законы педагогики — это, наверное, правила внутри нас. Заданная однажды игра по таким правилам, не любит несанкционированных поворотов, и я в этих делах стараюсь быть очень щепетильным. Желаю ближним того же, что и себе: мол, всё своё ношу с собой и — в себе. Постулат прост: если в мире что-то теряется, это не значит, что оно не твоё — просто ты слаб. Не тянешь.
— Здравствуй! Дети — «скульпторы» взрослых. Я знаю, детям очень хочется, чтобы у них, у взрослых, всё было сильно и хорошо, чтобы иллюзии и ошибки не повторялись. Чтобы... Ты для меня человек, который никогда не исчезает из памяти; внутри меня есть непотопляемый «островок благодарности»; прошлое внутри расположено правильно — поверх океана сомнений. Я, правда, очень благодарен тебе за многие «детские» уроки. Скульптор, ты упорно и честно тесала болвана! Умиротворенная улыбка блуждает на моих устах. Вот, решил сказать, потому что не вижу причин скрывать приятную искренность. Интересно узнать о Маме, о её жизни. Почему ты стремишься жить отдельно от неё? Можешь и не отвечать. Я давно запрещаю себе любопытство и вопросы вслух, которые не отлежались в своей немой очереди хотя бы лет десять. Хорошо дрессирует: другого, после «выдержки», слышишь почти так же, как себя. И пустоты в беседах не бывает тогда, хотя и пауз — больше, чем слов. Знаешь, дочка, прошло пять тысячелетий, прежде чем я понял, что не знаю, как жить. И никто не знает, и не знал никогда. Выход из этого моя «думалка» на плечах нашла простой и банальный: зачем всё знать, когда можно просто быть ко всему готовым?! По своей очевидной абсурдности, конечно, и этот подход не уступает предыдущему. Но! Когда я стремлюсь «знать», — что-то во мне постепенно тает, словно плачу своей жизнью в рассрочку... А когда нахально вру сам себе и твержу, что «готов» — что-то словно прибывает, растёт, сразу и не увидишь... Почти эзотерические опыты. Я пришёл, в конце концов, к тому, что нет реальности крепче и выше той, что мы умеем видеть с закрытыми глазами. Жизнь как жанр! Целую, М.
— Привет, очаровательный собеседник! Наша переписка похожа на недожитую дружбу. В одночасье изменился Лёлик, словно реинкарнировал в собственном теле ещё при жизни этого беспутного тела. Не ощипывается, по поводу и без повода произносит новое слово: «Кррррассссота!». Да и моя душонка перестала ковыряться в себе; появилась чёткая, осознанная возможность «прикасаться» к другим людям — чуять их мгновенно, проникать в нечто общее, безымянное и безвременное. Изменилось внутреннее, что ли, зрение. Ощущаю приятную «тягу» к человечеству вообще, чую обаяние этой силы. Узоры персональной судьбы слишком уж прихотливы... Они, сбывшись, напоминают кофейную гущу на дне чаши времён, по которой иные гадают абы-кабы: «Ах, неужели весь «кофе» выпит?!» Как бы не так! Обаяние человечества — это «напиток», который не заканчивается никогда; а в качестве «чаши» ему достаточно даже просто чьей-то случайной памяти. И никакой гущи не будет! И чаша останется полна. О! Я часто думаю о том, что все мы — сироты лишь в «местном» времени. Отчего всё наше родство — не дальше кухонь? Жизнь, не помешанная на культе обиды или ревности, — личный подвиг! Хотя бы кухнями надо объединяться. Мне кажется, дочь, что чужих людей на земле вообще не бывает.
— Одиночество в мыслях и взглядах чует породистого собеседника. Я называю это так: разговор с собой в присутствии другого. Ты слышала. Главное, чтобы другой умел так же. Получается тогда, что вся жизнь — эссе. Пожалуй, только обстоятельства «натачивают» ремесло лучше собственного старания. Они, как учителя. Письма наши — праздник, который случился вовремя, будто форточку в комнате после полярной зимы открыли... Беседуем всласть! Думаю, бумага нас стерпит. Девочка, милая, я так рад, что жизнь крутится и крутится, как колёсико. Не будь серьёзной. Разум — это заболевание. Неправильно, когда мрачнеют и угрюмеют девоньки. Это мужики должны с тяжкой рожей ходить. Это у них в голове вместо вирусов — мысли всякие. А ваш брат, пардон, ваша сестричка, этих самых мужиков дураками делают. Как? Очень просто — одною лишь своей улыбкой! Милый человечек, я испытываю счастье, когда ты шутишь и улыбаешься. То есть, и я счастлив. Потому что перестаю в этот момент думать. Опять полно работы. Обнимаю тебя, дочь, до хруста и кряка! Моцарт.
— Как тепло тебя слышать, читать! О друзьях твоих тоже так интересно знать. Радоваться. Душа от этого миром наполняется, что ли. Неужели ты стала писать сказки?! Буду читать без торопливости — неделю, полторы. Пока только пробежался галопом, что-то «схватил», понял созвучность, понял, что твою прозу нужно пройти полностью, как дорогу (а не как клип или озарение); других способов «считать» последовательность мыслей, образов и чувств в этой сложной литературной «хромосоме» нет, пожалуй. Мне это очень нравится. Сегодня же вечером и отправлюсь путешествовать в текст... Сам я, как ты знаешь, пишу дробно, мозаично, наиболее склонен, скорее всего, к литературно-философским формулам, — особенным таким зёрнышкам. Эх! Много, много сезонов сменилось в наших внутренних мирах... Ни один не повторился! Все мы сидим вокруг одного костра, который, увы, постепенно угасает и мы вынужденно подвигаемся к нему поближе, — кажется, образуется та же дружеская теснота, что и в юности. Только теперь почти молча. Тишина меняет своё качество. И эта же тишина стремится на бумагу у тех, кто заряжен на «писчую блажь». Да, у каждого есть своя сказка, но её держат взаперти владычицы этого мира — правда и ложь. Время, когда хотелось «выразить себя» давно куда-то делось, ушло, иссякло, а вместо него явилась иная потребность — «выразить собою». Кого? Что? Кто б знал! Мне кажется, опытные шаманы так приманивают к себе полезные для племени силы перемен, буквально вручают себя этим переменам. Авось, переменится! Предлагают себя в качестве «материала» — чтобы неведомому было из чего лепить ведомое. Литератор — тот же социотехнолог, шаман, а его высшая практическая цель — воплощённое в образах. Ах, дочь! Как хочется поговорить. В письме трудно улыбаться, когда в тысячный раз прикасаешься к банальностям. Знаешь, я всем любимым людям одно и то же напутствие даю: «Бегегите себя, чтобы у меня не было пг-гоблем!» Произносится на еврейский лад. Лёлик Первый сочинил!
— Подростки не оглядываются, потому что их ждут новые иллюзии. Господи! А я?! Я не хочу, чтобы мои старые-престарые иллюзии приходили из прошлого и были сильнее будущих... Извини. Да, я согласен, чтобы прошлое жило во мне, но я не согласен, чтобы оно жило мною.
— Старость — сорняк, она произрастает на возрасте. Ленивые особенно быстро «зарастают» возрастными страхами. Однако можно их перепрыгнуть — приделав к себе бумажные крылья!
— Знай, дитя, половая премьера — это еще не «парная жизнь». Затяжной групповой полёт сложнее одиночного. Когда я однажды нашел свою пару по сердцу, то первое, что обнаружил, — блажить словами расхотелось. Наступило равновесие, тихое такое, как в природе, без излишней мятежности и без памяти о будущем... Я не сразу разобрался, отчего не сублимирую — не пишу больше стишат, песенок. Потом понял: здоровая душа стихам-