о вот к чему: текст — это избыточный разговор с самим собой. Вслух и желательно красиво. Так или иначе, усилия ума неизбежно «выходят» на тему качественности жизни вообще, происходящей от главного корня — качественности самого человека... Идеология — это волнующая философия. Живое воспитание воспитывает живых, а мёртвое… Добровольцы многое могут сделать в условиях сегодняшних «степеней свободы». Это — элементарный инстинкт гражданского самосохранения. Однако ужесточается, хоть и становится ещё более невидимым за суетой, главный вопрос: во имя чего усилия? На мой взгляд, интонацию, лучшие мотивы жизни правильно задаёт лишь то, что самобытно. Вот, опять договорился до банальности. Просто мне нравятся люди «вырабатывающие» жизнь, а не «пробующие» её.
— Кому я нужен в Америке? Ха-ха! Никому там не интересно пригласить «наёмного писателя» в качестве «косточки», которую участники гипотетического «круглого стола» могли бы погрызть. Конечно! Я бы привёз кое-какие готовые проекты и кучу возмутительных идей, зовущих к свободе и независимости мысли и духа. А оно им надо?! То-то. Спасибо, дочь, за приятную волну на моём болоте.
— Потихоньку время идёт куда-то, а мы уже не с флажками на поле, а уже почему-то на трибунах для зрителей... Эй, кто это идёт? А что несут? А куда? Стадионы объединяет ликование. Значит, будем ликовать. Может, ещё на поле выпустят побегать. Как я ненавижу уныние! Всегда его ненавидел, а сейчас — особенно. Что ж, сразимся. Хожу по улицам подолгу, изображая по чьёму-то совету «самурайское дыхание»: на «раз-два» сильный вдох, на «восемнадцать» — долгий выдох. Раз-два! — вдохнули. Раз-два-три-четыре-...ннадцать — выдыха-а-а-аеммммм!.. Кислородное отравление, гипервентиляция лёгких. Дурак-дураком, улыбаюсь! Снежинки идут, кристаллы, молеклы воды, которые неделимы, которым не счесть, сколько лет... В ком они только не побывали, кого с кем только не породнили за немеряные свои сроки. Снег! Вон, та, крупная снежинка, — Великий Воин прошлого. А остальные — его воинство. А вот и мои родители пролетели, и Лёлик Первый, и Лёлик Второй, и Мамамама, и Генерал, и друзья, и животные какие-то, и дерева... Кружится белое: падает, воспаряет. Шкура и душа трепещут! Никого чужих вокруг нет! Торжественно, красиво и высоко в мире. На Реквием похоже. Прощание и встреча — в одном миге. Весь мир так живёт! А мы, букашки суетные, наверное, слишком «толстые» или «поперечные», чтобы уютно «быть собой» среди всех и в этом самом безразмерном мгновении располагаться. Снег навеял... Раньше я на природу смотрел — пользовался. Теперь чувствую: она на меня смотрит. Может, тоже ей пригожусь. Снег, дочка, снег! Наконец-то. Чистый, белый. Вместо Солнца в наших краях. Знаешь, когда на кладбище бываю, то на прощание всегда говорю папе и маме: «Ну, будьте здоровы!» Сердечко переполняет то ли покой, то ли любовь: смысл жизни всегда равен смыслу смерти. По отдельности они — абсурд. Обнимаю тебя, друг мой подросший. И платочком машу издалека. М.
— Люблю «запечатывать» мысль в ритм, в оболочку трепета этакого чувственного, но обязательно трезвого, без гипнотической непонятности. Стихи очень уж хороши тем, что похожи на тезисы для большого доклада. Компактны. А сам доклад?! Ну, что доклад? Доклад-то все равно на земле один и тот же... А «тезисы» удобны и для себя, и для понимающего друга. Хорошо!
— На сей раз о погоде. Хочу видеть Солнце! Как язычник. Уже много недель небо скрыто за серой пеленой, из которой вниз бесконечно струятся медленные сырые сумерки. Стены домов промокли, народ по улицам ходит в чёрном, под колёсами и подошвами не прекращается чавканье, которое пожирает все остальные звуки. Знакомый парень-учёный знатно так сообщил: «Прозрачность атмосферы упала за последние пятьдесят лет на 60 процентов». Рехнуться можно: катаракта небес. Атмосфера «упала» не только здесь. Я стараюсь поддерживать внутри себя «искусственное освещение» — не падать духом и настроением. Принцип, как всегда очень прост: хочешь, чтобы было светло — светись! Лишь бы «светилка» не села, как батарейка. А симптомчики-то к тому имеются... Увы. Года два тому назад такое же «серево» было на пять месяцев зимы, так я в марте-апреле специально несколько раз ездил на водохранилище. Там есть очень высокие обрывы, с которых открывается чудная панорама. Ездил с одной лишь целью — «глаза кормил» простором. Для меня наши письма — это тоже вид простора. Думаю, что не вру. Обнимаю. Пока. М.
— Привет, волшебница! Как ты хорошо рассказываешь о детском ожидании, которое взрослые могут превратить в силу любви — в уроки, которые ничем не заменишь. Ну да, всей нашей жизнью руководят образы, «картинки», вошедшие в тот невидимый мир, который-то и видишь только, закрыв глаза... Знаешь, читая твоё письмецо, я даже платье феи почти физически ощутил, — волну ликования детского. Видимо, такую радость не получают — её делают. Штучная работа. Душа дающая и душа берущая! В момент ликования и доверия они одно целое. Возможно, ради этого мы и стараемся (уж не для самих ли себя?). Любовь — это прямое переливание человеческих душ, я часто об этом бормочу. (Впрочем, другой край, — ненависть, — наверняка, тоже «прямое переливание»). Запросто можно предположить, что так называемая «взрослая душа» вообще не живёт посерединке бытия, в «продуктивных» годах; для полноценного существования ей требуются особые условия — край, предел, полная безоглядность. «Взрослой» души не бывает. А? Поэтому, небось, так важно в нашем «прямом переливании»: кто? как? для чего? Не промахнуться бы, да? Невидимая наша жизнь очевидно «многоэтажная», и радость в ней так же иерархична, как и представления об этом предмете. У владельца крестьянского огорода она одна, у странника другая. Ах, дети! По этому поводу я вот что вижу: на девяносто девять процентов они — наше прошлое... Как из этого выпрыгнуть? Только сказка позволяет малышам шагать туда, где большие ещё не бывали. А нынешние мы? Что мы?! Мы — ступенька в этой сказочке. Скрипим, но держим. Детство в себе надо охранять. Недавно сам я забрался далеко в лес, в настоящую боровую чащу, нашёл премилую ёлку и нарядил её так, как это обычно делают в квартире, — стеклянными и самодельными игрушками, мишурой, даже конфетами. И оставил, нарядную. Пусть зайчики смеются и кушают. Добрые зрелища сказочны и потому они божественны по сути. Глазами дети способны «взять» и унести гораздо больше, чем в руках. А у меня после Нового года очередные странности: подыхаю от рыбы, мяса и курицы. Дедушка-индиго. Такое однажды уже случалось — десять лет не прикасался к «тяжёлому», наподобие сектанта. Потом ничего, разошлось. И вот — опять. Климат? Экология? Предрассудки? Побегать, наверное, надо. Я бегать люблю иногда. Генерал посоветовал. Ещё «машу ножками» хоть бы что, в хорошем темпе. Башка только седая. И бородёнка, как у козлика. И никто по утрам не спрашивает: «Ты чего опять такой сердитый?» И нет возможности ответить дотошному ребёночку, как положено: «Ничего не сердитый. Просто думаю». М-да...
— Не смей этим гордиться! Одиночество — не самоцель, а условие наиболее успешного продвижения в обществе одиноких. Высокое одиночество, между прочим — интеллектуальное и духовное. И я — не твой бойфрэнд! Помирись со своим парнем, или заведи нового.
— Я ухаживаю за могилой Генерала. Не беспокойся. Родственников и знакомых всегда очень жаль — так убывает часть нас самих. Но со смертью близких мы не можем, не имеем права сами становиться меньше. Как раз наоборот. Нужны силы, чтобы нести и свою судьбу дальше, и память тех, кто в этом нуждается. Дочь, ты разумна, светла и терпелива, а, значит, сильна. Будь крепкой и впредь. Ещё раз, пожалуй, применю полюбившуюся метафору. Во время земных испытаний и бед люди научились делать прямое переливание крови. И это спасает раненые тела. Во времена испытаний небесных мы обращаемся к «прямому переливанию душ» — это человеческий способ жить поверх земного времени. Слишком краткого, увы. Я счастлив, что во многом наши «околоземные» сказки похожи, и что мы рады рассказывать их друг другу почти без устали. Целую и заглядываю в глаза. Твой Моцарт.
— Ты можешь представить себе наше существование «без запятых»? Не будет пауз — не будет и смысла. Больше не пиши мне, пожалуйста, в стиле постмодернизма. Общение-трёп — это вор времени. У меня просто нет «бросового» времени. Пиши текст идеями. И про запятые не забудь.
— Ох, ну до чего же я люблю тёпленьких! А ты, дочка, просто горячая! Как печка. В нашей нынешней стуже это к месту. Привалюсь-ка я всей своей душой, как валенок, к горячему твоему привету и буду сохнуть, сохнуть... Я ведь тоже помню все твои шалости, и все свои строгости. Тоже икаю иногда. От волнения и любви, конечно. Как Каштанка. Как же это хорошо: носить, носить в себе где-то там родного такого человечка невидимого, а потом взять и написать ему несколько строк: «Чмок! Чмок!» И он — так же. Этим и отличаются «чмо» от «чмоков». Так что, обнимаю тебя всегда буднично, а целую — празднично. Чтобы ничего не испортить, чтобы надолго хватило моей далёкой «печки». Твой валенок.
— Письмо от любимых людей, как жизнь: хочется, чтобы никогда не кончалось...
— Собачку, ставшую «сиамским близнецом» для души хозяйки, понять легко. И тебе посочувствовать. И Маму пожалеть. Её одиночество проросло внутрь неё самой. Зерно изначально было посажено неверно. Увы,